Вслед за тем, 6 июля 1848 года, взят был русскими войсками сильно укрепленный за это время Шамилем, неприступный аул Гергебиль, расположенный на высокой скале и состоявший из толстых стен с башнями, за которыми размещались каменные сакли, примыкавшие к краю пропасти.
Шамиль решил отомстить за это поражение нападением на укрепление, устроенное русскими у аула Ахты. 14 сентября 1848 года полчища мюридов обложили крепость, а сам имам уселся на высоком холме, чтобы наблюдать, как его воины будут праздновать победу. Но ожидания Шамиля не сбылись: мюридам пришлось отступить… Защита Ахты увенчала славою русское оружие и составила один из блистательных подвигов богатырей нашей кавказской армии. Несмотря на малочисленность гарнизона, несмотря на то, что начальник его полковник Рот был ранен в самом начале осады и его заменил не вылечившийся от ран капитан Новоселов, несмотря на отсутствие в укреплении воды, - русские отстояли укрепление: отчаянные штурмы горцев были отбиты защитниками укрепления, дравшимися с необыкновенным мужеством. Несколько раз подходили толпы горцев к самым бастионам укрепления и лезли со всех сторон по лестницам, появлялись уже на стенах с победными кликами: "Алла! Алла!", но, сброшенные оттуда русскими штыками, летели вниз вместе с опрокинутыми лестницами и заваливали ров своими трупами. Под градом пуль, камней и картечи защитники крепости замуровывали произведенные взрывами проломы в стенах и готовились отразить врага, пока на выручку не пришел отряд князя Аргутинского, заставивший горцев отступить.
В том же сентябре 1848 года русскими войсками приступом взяты неприятельские завалы при ауле Мискинжи.
В 1849 году князь Аргутинский осадил мюридов в ауле Чох, но осада стоила больших потерь и успеха не имела.
Этими делами далеко не ограничились столкновения горцев с русскими. Чуть не каждый месяц происходили схватки, сражения, разорялись то той, то другой стороною аулы, селения, укрепления.
Между тем ряды горцев, объявивших газават русским, увеличивались новыми и новыми народностями Кавказа. Главнейшими между ними были абадзехи и убыхи. При их содействии производились постоянные набеги на русские укрепления, вызывавшие, в свою очередь, нападение на аулы. Значительно усилил ряды мюридов вождь и духовный глава абадзехов Магомет-Амин, пламенный проповедник, который неоднократно успешно боролся против русского правого фланга, находившегося под начальством генерала Евдокимова.
Главная цель, которую поставил себе Магомет-Амин, состояла в устройстве удачных набегов большими партиями горцев. Один из таких набегов был совершен в 1854 году, когда Шамилевы полчища ворвались неожиданно в Кахетию, переправились через реку Алазань и напали на богатое поместье Цинандалы, принадлежавшее знатному представителю грузинской аристократии, состоявшему на русской службе и преданному России князю Давиду Чавчавадзе. Поместье они предали пламени, все, что было в нем ценного, увезли, жену князя и ее сестру княгиню Орбелиани (дочерей царевича грузинского и внучек последнего венчанного государя Грузии) с детьми, гувернанткою, прислугою и всеми приближенными увели в горы в надежде получить за них богатый выкуп.
Весть о дерзком вторжении мюридов в самое сердце Кахетии и о том, что они увели знатную семью хорошо известного русскому государю воина, произвела потрясающее впечатление по всей России.
По приказанию из Петербурга к Шамилю в аул Ведени был отправлен уполномоченный спросить, какой выкуп желает имам за пленных княгинь и не согласится ли он обменять их на находившихся в русском плену мюридов.
Шамиль ответил:
- Передайте белому падишаху, что Шамиль отпустит княгинь только тогда, когда падишах вернет ему сына Джемалэддина, который уже пятнадцать лет томится среди урусов… Я так сказал и, клянусь Аллахом, не изменю моего слова…
Ответ имама решил участь Джемалэддина, мечтавшего навсегда остаться в России и на русской службе…
Глава 4
Ураган и Кривоножка. Горе Тэклы
Полный неизъяснимо таинственной прелести вечер спустился над крепкими стенами Дарго-Ведени. Причудливые облака разорвались на небе, и одинокая, блестящая, в виде золотого венчика курослепа, звезда мигающим оком зажглась в вышине. Все затихло в горном ауле… В саклях сераля засветились чираки. Кое-где лишь слышалось пение молитв неутомимых в своем благочестии мюридов.
На кровле одной из саклей имамского дворца внезапно появились две странные небольшие фигуры. Это были мальчик лет четырнадцати необычайной красоты и семилетняя девочка, ловкая и быстрая, как котенок, несмотря на совершенно кривые ноги, нарушавшие общую гармонию и стройность подвижной фигурки. В руках детей дымились горящие головни в виде огненных факелов, которыми они неистово размахивали над головами. Мальчик с криком гнался за девочкой по плоской крыше, стараясь ее догнать, и хохотал во все горло.
- Кач! Кач! - кричал он, высоко потрясая головнею, и во всю прыть несся за хромоногой девочкой. Но та не уступала ему в ловкости и скорости бега. Быстро перебирая своими кривыми ножонками, она неслась как стрела, пущенная из лука, по самому краю крыши. Мальчик невольно одобрил ее ловкость довольно-таки своеобразным комплиментом:
- Молодец, Нажабат! Джигитом будешь! Даром что кривоногая коза! - И он громко захохотал, с величайшим трудом наконец настигнув девочку.
- Ах ты дувана! - вспыхнула та. - Смотри лучше на себя! В твоей неразумной голове столько же ума, сколько в моем мизинце, и сегодня еще мулла-алим жаловался матери, что ты столько же смыслишь в науке, сколько дикий дунгуз в персиковом шербете.
И она, довольная своей остротой, залилась громким хохотом.
Магомет-Шеффи (так звали мальчика) вздрогнул с головы до ног. Это уже было слишком. Этого оскорбления от сестры, девчонки, он перенести не мог.
- Я дувана? Я дунгуз? - подступил он к ней, размахивая пылающей головнею перед самым ее носом. - Вот подожди ты у меня… Я прижгу тебе твой гадкий язык, чтобы он не молол всякого вздора!
Неизвестно, чем бы кончилась эта ссора для маленькой Нажабат, если бы по счастью внизу со двора не послышался резкий, крикливый голос Хаджи-Ребили, ее старухи-воспитательницы.
- Эй, Нажабат! На-жа-бат! - кричала она. - Куда забралась, горный козленок! Госпожа увидит - беда будет. Ступай вниз. И ты тоже, Магомет-Шеффи, слезай! Опять утащили вы головни из пекарни, глупые дети! Вот вернется повелитель…
- Повелитель не скоро вернется… Он повез в Хасав-Юрт менять грузинских пленниц на брата Джемалэддина, - задорно кричал из своей засады Магомет-Шеффи. - Пока повелитель вернется, у тебя на носу успеет вырасти шишка, а на языке целый куст архани, чтобы ты не могла так много ругаться и кричать, - заключил он, покатываясь со смеху вместе с дружно вторившей ему Нажабат.
Девочка, успевшая уже позабыть свою обиду на брата, теперь с наслаждением предвкушала "травлю" Хаджи-Ребили, которую все дружно ненавидели за ее воркотню и несправедливость.
- Что говоришь ты, Магомет-Шеффи? - не расслышав его слов, вопила та со двора, далекая от мысли услышать какую-нибудь дерзость.
- Для глухого уха мулла дважды не кричит с минарета! - крикнула ей с кровли за брата Нажабат. - Шеффи говорит, что очи твои - звезды, уста - розы, а щеки - утренняя заря, - присовокупила с оглушительным смехом шалунья.
- Яхши! Яхши! - сердито зашипела старуха. - Вот я скажу мудрому Джемалэддину, да охранит Аллах его от всяких бедствий, чтобы он приказал нукеру сорвать ветку карагача да…
- Хо-хо, ты забыла, что никто не имеет права ударить сына имама, - вызывающе крикнул со своей кровли мальчик. - Ты плохо знаешь, старуха, адаты своей страны!
- Яхши! Яхши! Не рано ли ты торжествуешь, Магомет-Шеффи? - снова послышался внизу сердитый голос. - Вот пристыжу тебя перед братом, будет стыдно тебе.
И она с громким ворчаньем поплелась к двери сераля.
- У-у! Остроклювая ворона! Не боюсь твоего карканья. Вой чекалок относит ветер, и я не глупый джайрон, чтобы страшиться его! - послал шалун вдогонку старухе. Потом быстро опустился на пол кровли и, раздувая головню, так и сыпавшую искры, протянул, делая недовольную гримасу:
- Скучно, Нажабат!
- Скучно, Шеффи! - в тон ему отвечала девочка.
- Отец в наказание не взял встречать Джемалэддина… Хорошо, что не запер еще… Ах, Нажабат, когда-то я буду джигитом, как Кази-Магома! Кажется, не доживу до того! - с легким вздохом произнес мальчик. - Когда грузинские княгини были здесь - все же было лучше. Ребят их могли пугать и дразнить вволю. Весело это! А теперь выманили их у нас проклятые урусы… и скучно стало в серале… пленниц увезли… баранчуков также; не над кем нам больше подшутить да посмеяться…
- А Тэкла? Тэкла осталась! Или ты забыл?
- И то правда! Пойдем к ней, к Тэкле, Нажабат!
- Мать увидит… попадет. Она строгая.
- Некогда попадать. Брат Джемал приедет - праздник будет, большой праздник. Вроде байрама. Баранов что перережут - кучу! Из винтовок палить до ночи будут. Не до брани тут… Джемал - дорогой гость. Так пойдем же к Тэкле. Позабавимся вволю.
И в тот же миг быстрый, как ураган, мальчик, которого иначе и не называли все жители дворца, как ураганом, и кривоногая девочка взялись за руки и бегом ринулись с кровли сакли по выложенным сбоку деревянным ступеням, не выпуская из рук догорающих головней.
* * *
В крошечном помещении, примыкающем к пекарне сераля, в углу, на грязной циновке, лежит, скорчившись, маленькое белокурое существо. При слабом свете зажженного чирака можно разглядеть худенькое-худенькое, изнуренное личико и большие испуганные черные глаза. Девочке лет восемь с виду. На ней что-то вроде длинной рубашки, изодранной до неузнаваемости. Худенькое тельце сквозит отовсюду, едва прикрытое грязными лохмотьями. Девочка тихо плачет, вздрагивая всем своим тщедушным тельцем.
Это Тэкла, маленькая пленница Шамилева сераля, увезенная вместе с княгинями Чавчавадзе и Орбелиани во время набега на Цинандалы. Она теперь собственность старшей жены имама, завистливой и жестокой Зайдет.
Горе Тэклы ужасно…
Сегодня на заре она узнала, что ее госпожа, добрая, ласковая княгиня Чавчавадзе, томившаяся около восьми месяцев вместе с сестрою и детьми в плену у Шамиля, отпущена на свободу… И не только обе княгини, но и дети их, и весь женский штат прислуги, томившийся вместе с ними, вернулись опять в родную Грузию.
Она же, Текла, подруга игр маленьких княжен, должна остаться здесь, в этом ужасном серале, у жестокой Зайдет, выпросившей ее у Шамиля. А ведь она, бедняжка, так жаждала свободы!.. Могла ли она думать о том, что ей приготовила безжалостная судьба? Она так надеялась снова попасть в родимые Цинандалы, где так славно жилось под крылышком ласковой княгини, с розовой Соломе и веселой Марией, ее подругами, старшими княжнами…
Сама княгиня горько заплакала, расставаясь с бедной, маленькой пленницей… Она благословила Тэклу, поцеловала ее и, глядя ей в глаза долгим, скорбным взором, произнесла с трогательною материнскою добротою:
- Слушай, Тэкла, моя бедная, дорогая девочка. Ты останешься здесь одна среди этих чужих и враждующих с нами мусульман. Старайся не забывать Бога, дитя, и, что бы ни случилось с тобою, помни о Нем, Тэкла!
И обе заплакали горько-горько… Княгине было жаль Тэклу, Тэкле жаль навеки утерянной свободы.
Бедная малютка с тоскою вспоминала тихие, ласковые долины Грузии, зеленые поля и цветущие виноградники своей благословенной Кахетии…
Как привольно и чудно жилось ей там! Сколько веселых, радостных дней выпало ей на долю в милых ее сердцу Цинандалах… Каким чудным сном прошло ее коротенькое розовое детство!..
Отца и матери Тэкла не помнила вовсе. Они умерли, когда она была еще грудным дитятей. С младенческих дней княгиня взяла ее к себе и вверила попечениям одной из прислужниц.
Ее воспоминания неразлучны с княжеским домом и маленькими княжнами, детьми ее благодетелей…
Игры, смех, первые уроки азбуки под руководством доброй учительницы - все это вместе с ними! Ей казалось тогда, что жизнь - это одна сплошная розовая сказка, один светлый радостный сон. И вдруг это ужасное несчастье, обрушившееся над домом ее благодетелей!
Однажды (о, этого дня Тэкла никогда не забудет!), когда сам князь во главе отряда грузинской милиции выступил к Шильдам против Шамилевых полчищ, уже пробравшихся в Кахетию, они, дети, мирно играли в саду вместе с Соломе и Марией под присмотром мадам Дюпре, доброй, веселой гувернантки-француженки. Вдруг толпа крестьян прибежала оповестить княгиню, что мюриды уже поблизости, что они со всех сторон окружили Цинандалы… Спасаться времени нет… вся местность кишит ими… Обезумевшая от страха княжеская семья вместе со всей прислугой ищет спасения в садовой башне…
Вскоре громкие крики врагов огласили сад и двор замка.
Убежище их открыто… Торжествующие мюриды врываются в башню, хватают испуганных насмерть женщин и увозят их в горы, в глухой и недоступный для русских аул, где восемь месяцев томятся они среди диких, жестоких горцев…
И все-таки плен с близкой ее сердцу семьею казался раем сравнительно с тем неизвестным будущим, которое ожидало в одинокой неволе бедную маленькую Тэклу…
Глава 5
Мучители. Белокурая избавительница
- Эй ты, дели мастагата керестень! Чего ревешь как раненая зайчиха? Или думаешь, мало ручьев в горах, хочешь прибавить слезами горных потоков?
И Магомет-Шеффи, освещенный пылающим светом своей головни, как темный джин появился на пороге сакли. За ним, лукаво усмехающаяся, стояла Нажабат.
Слезы Тэкли стихли. Она испуганно вскочила со своей циновки, уставившись на детей исполненными страха глазами. Бедная малютка знала, что далеко не к добру этот неожиданный приход двух самых заядлых и отчаянных шалунов сераля. И прежде Магомет-Шеффи и Нажабат появлялись на половине пленниц лишь для того только, чтобы дразнить и мучить княжеских детей. Тэкла не сомневалась, что и теперь они пришли к ней с тою же целью.
- Эй, мастагата керестень, чего выпучила на меня свои круглые плошки! Или ты слепа, как серая сова при свете солнца? Чего ты смотришь, точно я хочу приготовить шашлык из твоего мяса! - снова захохотал Магомет-Шеффи своим резким, грубоватым смехом.
- Из нее невкусный шашлык будет, - вторила ему, разевая рот до ушей, кривоногая Нажабат, - она худа и черна, как голодная волчиха…
- А вот мы попробуем! - не переставая смеяться, вскричал мальчик и выхватил из-за пояса кинжал, с которым у горцев никогда не разлучаются ни взрослые, ни дети.
Тэкла в страхе испустила жалобный крик.
- Господи! Что вы хотите делать со мною! - залепетала насмерть испуганная девочка, смотря во все глаза на своих мучителей. За восемь месяцев плена она успела, как и дети княгини, выучиться кое-как горскому наречию.
- У-у! Глупая кукушка! - засмеялась Нажабат. - Чего трепещешь как пойманная ласточка. Эка невидаль, что Магомет-Шеффи попробует узнать, какого цвета течет кровь в жилах урусов!
И говоря это, она схватила трепещущую Тэклу за руку. Ее брат протянул было кинжал, чтобы напугать еще более обезумевшую от страха девочку. Но в эту минуту глаза его быстро остановились на маленьком блестящем крестике, выглянувшем из-под лохмотьев, наброшенных на Тэклу.
- Вот славная штучка! - сказала он. - Дай-ка мне ее… Я подарю это той из наших девушек, которая станет моей женою, и она наденет эту игрушку себе на лоб между звонкими монетами праздничных украшений.
И он протянул было руку, чтобы сорвать крестик с груди испуганной Тэклы.
Дрожащей ручонкой маленькая грузинка схватилась за грудь. Весь ее страх разом пропал. Большие, вымученные горем, черные глазенки с негодованием и гневом уставились в самые зрачки мальчугана. Оскорбленная до глубины души в своем религиозном чувстве, она забыла о том, что ждет ее в случае непослушания, и только старалась всеми силами спасти свой крестик.
- Не смей прикасаться к нему нечистыми руками! - гневно вскричала она, отступая назад с горящими злобой глазами.
- О-о! Как зачирикала ласточка! - вспыхнув от бешенства и обиды, вскричал в свою очередь Магомет-Шеффи. - Или ты не понимаешь, что говорит твой язык, проклятая гяурка! Отдай мне крест, или…
И он решительно шагнул к девочке с протянутыми руками.
Вдруг случилось что-то, чего не ожидали ни сама Тэкла, ни Магомет-Шеффи, ни его сестра.
Чтобы спасти свое сокровище, маленькая грузинка быстро извернулась в державших ее сильных руках Магомета-Шеффи и с громким криком: "Так вот же тебе, бритоголовый разбойник!" - изо всех сил укусила его за палец.
Мальчик рванул руку и дико вскрикнул…
Не от боли вскрикнул Магомет-Шеффи… Нет.
Слова Тэклы обожгли его больше укуса. Он - сын имама, одна из звезд восточного неба, один из розанов на цветущем кусту, он - будущий цвет и гордость всех наибов от Андийского хребта до берегов Каспия, он получил позорное бранное слово, и от кого? От презренной пленницы, от проклятой гяурки!
Вся кровь бросилась в голову не помнящему себя от обиды и ярости мальчику. Быстро схватился он за рукоятку кинжала… Минута… и Тэкле пришлось бы дорого поплатиться за ее вспыльчивость. Но Нажабат вовремя остановила брата.
- Во имя Аллаха, опомнись, Магомет-Шеффи, сын имама! - вскричала она. - Или ты забыл, что пленная девчонка принадлежит моей матери?.. Ты не простой барантач, чтобы пятнать свои руки о чужую собственность! Увидит мать кровь на ее теле - беда будет! Не лучше ли иначе расправиться с ненавистным волчонком?
- И то правда! Мудрое слово молвила ты, Нажабат! - согласился с сестрою мальчик. - Ну берегись, скверная уруска, - с бешено сверкающим взором прокричал он в самое лицо Тэклы. - Если нельзя узнать цвет твоей крови, я сумею прижечь твой проклятый язык, чтобы заставить его позабыть охоту браниться… Эй, Нажабат! Помоги мне расправиться с ней, - приказал он сестре.
И прежде чем Тэкла могла опомниться и понять, что с нею хотят делать, Магомет-Шеффи одним движением бросил ее на пол, а Нажабат с ловкостью кошки прыгнула ей на грудь.
- Раскрой ей зубы кинжалом, Шеффи, я суну ей горяченького в рот! - со смехом кричала девочка.