Для матери все ее дети были одинаково милы и дороги. Всех их, своих кровных детей, она, старая мать, выносила под своим любящим сердцем, всех их в тяжелых муках рожала, всех вынянчила, воспитала. И всех таких непокорных и забурунных заграбастала бы сейчас в свои жаркие объятия и никому-никому в обиду не дала!
Распаленный вышел из-за стола Василий Петрович, намереваясь направиться к станичному начальству.
- Батя! - глядя в окно, сказал Захар. - Вон идет председатель стансовета Меркулов. Может, покликать его! При нем бы и прочитали письмо. Навроде бы мы без всякой утайки, власть бы сразу знала про письмо.
Мгновение старик подумал.
- Покличь! - приказал он сыну.
- Сазон Миронович! - высунувшись из окна, крикнул Захар. - Зайди на минутку к нам, дельце есть.
- Некогда, Захар Васильевич, - отмахнулся Сазон. - В другой раз зайду.
- А ну-ка, пусти, - отстранил сына от окна старик. - Здорово дневал, Сазон Миронович!
- Слава богу, Василий Петрович, - приподнимая фуражку, откликнулся Сазон.
- А у нас радость большая, - осклабился старик.
- Что такое? - поинтересовался Сазон.
- Гости, брат, московские приехали.
- Да ну? Не Прохор ли Васильевич?
- Нет, Надежда Васильевна с своим супругом-профессором пожаловали. Зайди-ка, браток, на минуточку, поприветствуй их.
"Гм… - усмехнулся про себя Сазон. - Что-то старый заюлил. Зачем я ему с своим приветствием? Какой-то умысел есть…"
- Зараз зайду, Василий Петрович, - ответил он.
У порога его встретила Надя.
- Ух ты! - изумленно оглядывая ее, воскликнул Сазон. - Да тебя ж, Надежда Васильевна, и не узнать! Какая красавица стала!
- Да и ты, Сазон Миронович, кавалер хоть куда, - рассмеялась Надя. Сазон Миронович, - потянула Надя за руку его, - познакомьтесь. Мой муж, Аристарх Федорович. Аристаша, это наш старый друг, полчанин. Вместе мы воевали в Первой Конной Армии. Лихой рубака.
- Рад с вами познакомиться, - проговорил профессор. - Я о вас немало хорошего слышал от жены.
- Садись, Сазон Миронович, - пригласила Анна Андреевна, подвигая стул к столу. - Гостем будешь.
Сазон не стал отказываться от приглашения, он пригладил рукой чуб, важно уселся за стол. Василий Петрович налил ему стакан водки:
- Выпей-ка.
- Чего ж я один буду пить? Уж вместе.
- Это штрафной тебе, а потом и вместе выпьем.
- Эх, что делать? - крякнул Сазон, с удовольствием беря стакан. - Где уж, видно, наша не пропадала! Со свиданьицем вас! Желаю доброго благополучия.
- Благодарим покорно, - поклонился Василий Петрович. - Тебе тоже всех благ…
Некоторое время все сидели за столом, мирно беседуя, пили, ели. Потом Василий Петрович спохватился, словно вспомнив, хотя об этом он и не переставал думать:
- У ты, будь неладно! Забыл было про письмо.
- Что за письмо? - насторожился Сазон.
- Да вот зараз с почты принесли какое-то письмецо. Навроде как бы из-за границы. Почитай-ка нам, Надюша.
Все это было проделано так естественно, что Сазон Меркулов, на что уж был хитрющий казак, ни в чем не заподозрил старика.
- От кого же это могет быть? - полюбопытствовал он.
- А бог его ведает? - пожал плечами Василий Петрович. - Зараз узнаем.
Надя вскрыла конверт, развернула густо исписанный клочок бумаги. На стол выпала небольшая фотография седовласого исхудавшего мужчины. Анна Андреевна трепетно схватила ее дрожащими руками.
- Сынушка! - впилась она глазами в фотографию. Слезы полились по ее морщинистым щекам. - Боже ты мой! Какой же он стал, бедненький! Настоящий старик… Родимый мой. Видно, несладко ему живется на чужбине…
- Ванятка, подай очки! - попросил Василий Петрович.
Мальчик принес очки. Надев их, старик присмотрелся к фотокарточке.
- Да, - вздохнул он. - Видать, взаправду, небогато он там живет. Ну, что же, что искал, то и нашел. Никто его туда не толкал. Сам добился такой жизни.
Фотография пошла по рукам. Каждый, посмотрев, передавал ее другому, говоря что-нибудь соболезнующее о Константине.
- Ладно, - махнул рукой Василий Петрович. - Господь с ним. Какой есть, таким и останется. Читай, Надюша, письмо.
- Слушайте! - сказала Надя и стала читать письмо вслух:
"Дорогие родители и все мои ближайшие родственники! Привет вам с чужедальной стороны от блудного сына вашего, бездомного, печального скитальца. Думаю, что не особенно приятно вам будет получить это письмо от меня, ибо неизвестно еще, как на это посмотрит ваша власть…"
Василий Петрович покосился на Сазона и с удовлетворением подумал: "Господь вразумил нас позвать этого дурака. Нехай слухает, а то бы беды могли нажить. Привязались бы…"
- Далее что? - спросил он тревожно.
"Могут еще подумать, - читала Надя, - что я намереваюсь завязать с вами переписку! Нет! Я не прошу от вас ответа. Мне его не надо. Просто я решил написать вам, напомнить о себе, сказать, что жизнь моя не удалась. Когда-то я мечтал о многом, очень многом. Я рьяно добивался своей цели. Мне хотелось быть если уж не на первых ролях в жизни страны нашей, то хотя бы на вторых, быть видным. Когда-то я страшно завидовал головокружительной карьере Мамонтова, мальчишке Покровскому, тупице Шкуро. Но завидовал зря. Все они кувырком полетели в пропасть. Некоторые из них гниют в могиле, другие же, как и я, влачат жалкое существование на чужбине… Да черт с ними! Лучше я скажу о себе. У меня, дорогие, не хватило ли сил, ни умения добиться своего счастья…"
Письмо было длинное. В нем было много бессвязных рассуждений, много было сумбурного. Видимо, Константин писал его в сильном возбуждении.
"Дорогие мои, - заканчивалось письмо, - простите за все. Прошу прощения у отца. Я когда-то глупо и нелепо обидел его. Земно кланяюсь ему в ноги. Прости, отец!.."
Василий Петрович закашлялся и, оглянувшись, - не смотрят ли на него, - украдкой отер глаза.
"Прошу прощения у милой родной мамы, я к ней недостаточно почтительно относился. Только тут, на чужбине, я почувствовал, что значит мать!.."
Анна Андреевна зарыдала.
- Ну, ладно уж, мать, - сказал Василий Петрович. - Помолчи уж.
"Прошу прощения и у братьев - у Захара и Прохора. Особенно у Прохора. Были мы с ним лютыми врагами. Но бог нас рассудит, кто из нас прав, а кто виноват. Я за все ему прощаю, пусть и он меня простит…
Целую свою любимую сестренку Наденьку. Привет всем моим племянникам и племянницам.
В то время, когда вы, мои дорогие, будете читать это письмо меня, несчастного вашего сына и брата, в живых уже не будет. Я кончаю все расчеты с жизнью…"
- Боже мой! - в ужасе всплеснула руками Анна Андреевна. - Сыночек родной!
- Да погоди же, мать! - оборвал ее Василий Петрович. - Послухай вот!
Старуха притихла. Нада читала дальше:
"Посреди Парижа протекает прекрасная закованная в гранит река Сена. Через нее переброшено много мостов. В числе их есть так называемый Новый мост, хотя ему уже более трехсот лет. Мост этот очень любят самоубийцы. С него удобно прыгать в воду. Все неудачники, вроде меня, приходят на Новый мост. Полюбовавшись в последний раз Сеной, они бросаются с моста вниз головой. Вот такую смерть я-и выбрал себе. Прощайте! Поплачьте по мне. Родная мамочка, отслужи за упокой моей души панихиду.
Ваш Константин".
Тут уж никакая сила не могла сдержать старую женщину от рыданий. Закрыв восковыми, испещренными синими сухожилиями руками лицо и припав головой к столу, она зарыдала, причитая:
- И ро-одимый… ты мой… сы-ынушка-а…
Насупившись, Василий Петрович молчал. По бронзовым его щекам ползли слезы, и он теперь не стыдился их. Плакала Надя, плакала и Лукерья. Захар нагнул свою чубатую голову, крутые его плечи вздрагивали.
Сазон вздохнул.
- Что ж, граждане. Горе, конешное дело, для вас дюже большое… - Он встал и тихо вышел из горницы. Его никто не удерживал.
XV
Окончив академию, Прохор Ермаков получил назначение в штаб Северо-Кавказского военного округа на должность начальника пятого отделения, ведающего боевой подготовкой.
Представившись командующему Кашурину Евдокиму Карповичу, с которым был немного знаком еще во время гражданской войны, Прохор приступил к исполнению своих обязанностей.
Квартиру Прохору Ермакову дали хорошую, четырехкомнатную, уютную и удобную. Семья стала обживаться к ней, подыскали и домработницу. Зина, жена Прохора, устроилась на работу по своей специальности в филиал научно-исследовательского института организации и экономики сельского хозяйства. Прохор души не чаял в ней и в маленьких детях, Генке и Ане.
Любовь между Прохором и Зиной началась при довольно романтических обстоятельствах. Будучи в 1918 году членом совнаркома Донской социалистической республики, Прохор в составе экспедиции председателя совнаркома Федора Подтелкова был направлен в верховые станицы Дона. Цель экспедиции заключалась в вербовке фронтового казачества в советские полки.
В слободе Поляковке экспедиция Подтелкова была окружена контрреволюционными казаками во главе с гвардейским офицером Спиридоновым, сослуживцем Подтелкова по русско-германской войне, и разоружена.
Видя всю безысходность и неминуемую гибель отряда, Подтелков приказал Прохору во что бы то ни стало пробиться сквозь враждебно настроенную толпу белогвардейцев за помощью к Щаденко, находившемуся с отрядом Красной гвардии на разъезде Грачи. Прохор бросился выполнять приказание Подтелкова, но был обстрелян белыми и ранен. Истекающего кровью, его спасла Зина, на глазах которой он был ранен. Она спрятала Прохора в соломе на своем дворе.
За те немногие дни и ночи, что Прохор прятался у Зины, молодые люди успели полюбить друг друга. Расставаясь, они даже дали обещание встретиться как можно скорей. Но начались суровые дни гражданской войны, разлучившие их на долгие годы. Но потом они все же встретились и поженились.
…Как-то придя со службы домой, Прохор застал у себя Марину. Еще раздеваясь в передней, он услышал ее грудной смех, доносившийся из столовой.
- Если это платье надеть, - смеясь говорила Марина, - так мужчины нас засмеют…
- А вот такое? - спросила Зина.
- Совсем другое дело, Зиночка. Оно и модно, и тебе будет идти. Но к нему шел бы кружевной воротничок. Обязательно к новоселью сшей себе.
Скинув сапоги и надев комнатные туфли, Прохор вошел в столовую.
- Здравствуй, Мариночка! - поздоровался он. - О каком новоселье идет речь?
- Здравствуй, Проша. О каком новоселье? Понятно, о вашем. Ты что, хотел бы так отделаться? Не выйдет.
- А как на это смотрит моя супруга? - взглянул Прохор на Зину.
Зине было лет тридцать. Подстриженные черные волосы завитушками выбирались из-под шелковой розовой косынки, оттеняя ее белое лицо. Большие темные глаза с длинными ресницами придавали ее лицу особенную прелесть.
- Я на это смотрю положительно, товарищ супруг, - ответила Зина. Без вечеринки нам не обойтись…
Прохор подсел к женщинам и закурил.
- Ах, Прохор, что ты наделал! - в отчаянии вскричала Зина.
- Что такое? - испуганно вскочил Прохор, думая, не сел ли он на что-нибудь.
- Да закурил… - Я ведь просила тебя не курить в комнатах.
- Как ты меня испугала! - положил руку на сердце Прохор. - Я думал, случилась какая-нибудь беда.
Ткнув папиросу в пепельницу, он затушил ее.
- Так кого же пригласим на вечеринку, милые женщины?
- Во-первых, надо договориться, когда устроить ее, - сказала Марина, - а потом уже о приглашенных речь вести.
- Давайте организуем ее двадцатого августа, - предложила Зина. Будет кстати: у Гены день рождения.
- Замечательно! - захлопала в ладоши Марина. - Твои, Геничка, именины отпразднуем, - крикнула она упитанному краснощекому мальчику, возившемуся с игрушками в углу.
- А какие мне купят подарки? - спросил Гена.
- Ты, брат, оказывается, человек практичный, - засмеялся Прохор. Сразу речь завел о подарках…
- Это уж дело мое, что куплю, - засмеялась и Марина. - Тогда увидишь, что принесу.
- Итак, решено и подписано, - хлопнул ладонью по столу Прохор. Двадцатого августа. Кого приглашаем? Я вот, например, должен пригласить начальника первого отдела штаба Ворожейкина Михаила Аркадьевича. Он мой старый товарищ. Потом моего заместителя Коршунова Георгия Григорьевича тоже надо. Разумеется, оба должны с женами прийти. А теперь говорите вы, кого намереваетесь позвать. Одну минуточку, я сейчас…
Он принес из кабинета блокнот и карандаш.
- Слушаю, - приготовился он писать.
- Запиши профессора Карташова Фрола Демьяновича с женой.
- Это кто же такой? - полюбопытствовала Марина.
- Мой начальник, - сказала Зина. - Губолиз.
- Как? - изумилась Марина.
- Да, - засмеялась Зина. - У него странная и некрасивая привычка облизывать свои губы. Скажет слово и облизывает губы… Ха-ха-ха!
- Фу, как это неприятно! - брезгливо поморщилась Марина… - Надо еще пригласить Апухтина Михаила Федоровича. Он хороший приятель Виктора. Ездят вместе на рыбалку.
- Это ты про нашего Апухтина говоришь? - спросила Зина.
- Ну, конечно.
- О! Его обязательно надо. Он наш старший научный сотрудник. Замечательный человек. Когда я пришла в первый раз в институт, то не знала, за что взяться, растерялась. Апухтин помог мне, ознакомил с делами, ввел в курс работы…
- Решено, - резюмировал Прохор. - Включаем… Дальше кого?
- Наверно, все, - сказала Марина.
- Ну как же все? - возразил Прохор. - Надо же еще включить в список твоего, Марина, неизменного кавалера и рыцаря Смокова Ивана Евстратьевича.
- Смокова? - недоумевала Марина. - Зачем? Разве ты его, Проша, знаешь?
- Да как-то вот на днях Виктор познакомил меня с ним. Даже стакана по два пива выпили в ресторане… Приятное впечатление на меня произвел. Я даже успел прочитать его несколько рассказов… Даровитый человек он… Сумеет наверняка выбиться в хорошие писатели… Его, по-моему, стоит пригласить, а?
- Не знаю, - посмотрела Зина на Марину.
- Ехидный человек он немного, - сказала Марина. - А в общем, ничего. Можно, конечно, и пригласить… Его можно пригласить и без жены… Он этому случаю даже обрадуется…
- Нет уж, - закачал головой Прохор. - Если приглашать, так уж приглашать с супругой. - И записал: - Смоков с женой.
В этот вечер обо всем было договорено.
XVI
Двадцатого августа новенькая, еще пахнущая свежими красками, звонкая и светлая, как китайский фонарик, просторная квартира Ермаковых заполнялась шумливой, веселой толпой гостей.
Зина и Прохор принимали их в прихожей.
Вскоре все собрались за празднично накрытым столом. Здесь был и профессор Карташов Фрол Демьянович, лет сорока, гладко причесанный линялый блондин с серыми навыкате глазами, со своей супругой Людмилой Антоновной, маленькой и хрупкой женщиной лет тридцати пяти, работавшей врачом скорой помощи. Рядом с ним сидел его помощник по институту, старший научный сотрудник Апухтин Михаил Федорович, человек лет тридцати, спортивного телосложения, смуглолицый, в пенсне. Пришел он с женой - миловидной шатенкой Валентиной Васильевной.
Рядом с Мариной сидел заместитель Прохора - Георгий Григорьевич Коршунов, длинный, худющий мужчина (ста девяноста сантиметров роста, как он любил себя рекомендовать) с четырьмя шпалами в петлицах. По натуре своей он был замкнутый, угрюмый. Не поднимая глаз от тарелки, он слушал, что говорилось вокруг, и молчал.
В противоположность ему его жена Клавдия Дмитриевна - полная красивая женщина под тридцать лет - была кокетлива и непомерно болтлива. Она трещала, как сорока, иногда говоря такие несусветные глупости, над которыми сама же первая и хохотала. Сбоку ее сидел Иван Евстратьевич Смоков в темном пиджаке и светло-голубом галстуке. Он то и дело, впрочем, искоса поглядывая на свою супругу, сидевшую на другом конце стола в обществе Зины и Прохора, украдкой лобызал руку своей соблазнительной соседки.
- И почему я вас до сих пор не встречал? - ворковал он ей на ухо. Очаровательнейшая женщина. Первым же взглядом своих чудесных глаз вы сразили меня, и пал у ваших ног.
- Ох! - томно вздыхала Клавдия Дмитриевна. - Иван Евстратьевич, вы настоящий демон, соблазнитель. Берегитесь, предупреждаю вас, я влюбчивая. А вдруг я влюблюсь в вас, что тогда? Я ведь так просто не отстану от вас…
Иван Евстратьевич оторопело отодвинулся от нее. "А черт ее знает, пронеслось у него в голове, - а может, она в самом деле дура такая".
Клавдия Дмитриевна весело расхохоталась.
- А вы трус, оказывается!
Иван Евстратьевич захихикал.
- Что вы! Что вы!.. - расхрабрился он. - Ни одной женщины в своей жизни не боялся.
Уловив хмурый взгляд своей Настюки, Смоков вдруг притих, стал, к недоумению своей собеседницы, каким-то сразу скучным, посерьезневшим.
- Да что с вами, Иван Евстратьевич? - допрашивала его Клавдия Дмитриевна. - Подавились, что ли, вы?.. Или, быть может, вспомнили какую-нибудь неприятность?.. Давайте выпьем на брудершафт.
Робко взглянув на жену и заметив, что она о чем-то оживленно разговаривала с профессором, Смоков глотнул водку и звучно поцеловал в щеку свою соседку.
- От любви к вам заскучал, - шепнул он ей.
Настюка вздрогнула от звука поцелуя, словно боевой конь от сигнальной трубы, повернула лицо в сторону мужа. Но супруг ее преспокойно сидел за столом, с загадочной улыбкой рассматривая абажур, спускавшийся с потолка…
Профессор подсел к Марине.
- Мы с вами почти земляки, - сказал он ей. - Как мне сообщила сейчас Анастасия Никитична, вы уроженка Азова, а я родом из Ейска. Соседи, так сказать… Я очень рад познакомиться с вами и вашим супругом… Я слышал, он писатель, причем талантливый. А вы тоже писательница?
- Нет. Я журналистка. Работала раньше в газетах. Сейчас не работаю. Дети. Они отнимают много времени. Жалею, конечно, что оторвалась от работы. Чувствую, что отстаю от жизни и тупею…
- Что вы, я бы не сказал этого, - промолвил профессор. - Я слушал вас, когда вы говорили. Вы в курсе всех событий и дел…
Марина вспыхнула от удовольствия. Слышать это из уст такого почтенного, уважаемого человека, как профессор Карташов, было приятно.
- А работать в учреждении женщинам не обязательно, - продолжал Фрол Демьянович. - Я считаю, нет более почетной для матери обязанности, как воспитание из детишек достойных граждан нашей страны… Так что, Марина Сергеевна, я только могу с удовольствием пожать вашу маленькую ручку и пожелать вам успеха в благородном вашем труде по воспитанию своих детей. Он взял руку Марины и поцеловал. - В вас, Марина Сергеевна, много волнующей женственности.
Марина с удивлением посмотрела на профессора: казался ей таким солидным человеком, серьезным, а говорит комплименты, как молоденький студент.
Фрол Демьянович засмеялся: