Юрий Александрович Шурупов
ТЕЛЬНЯШКА ПОД РЯСОЮ
сборник рассказов
СТАНЦИЯ "ВЕЧНОСТЬ"
Вечной памяти
всех убиенных и умученных большевиками
от Рода Царского
Благословен Бог!
И в наш век произрасли мученики,
и мы удостоились видеть людей,
закалываемых за Христа,
людей проливающих святую кровь,
которая орошает всю Церковь.
Беседа 3-я на 1-ю книгу Паралипоменон
св. Иоанна Златоуста
Русь Святая,
храни веру Православную,
в нейже тебе утверждение
Призыв из Службы
Торжеству Православия
* * *
Ленин умирал. Медленно и страшно. Несмотря на помутившееся сознание, он понимал, что эта осень, сухая тёплая осень 1923 года, последняя в его бурной, безрадостной и так быстро пролетевшей жизни. Чего он хотел? К чему стремился? Чего достиг? Да и удалось ли чего-то достичь, если брать по большому счёту?
…Да! Да! Да! Россия захлебнулась кровью миллионов растерзанных друг другом, безжалостно обманутых и жестоко обманувшихся людей. Захлебнулась и притихла. Не смирилась, нет! Россия затаилась, изнемогая от боли и бессилия. Россия задумалась. Она не может пока понять, как по воле одного человека, пусть даже ненавидящего и презирающего её, но всё-таки - одного, оказалось униженным целое Великое Государство, перед которым трепетала Европа. Она не может пока понять, что всё горе, все беды, бесконечно терзающие её последние пять лет, принесли с собой безбожные большевики, натравливаемые на доверчивый русский народ всё тем же одним человеком - Ульяновым-Лениным.
Он понимал, этот человек, что Россия притихла только на время. Она всё равно узнает, кто отдавал приказ изуверски, чудовищно жестоко казнить Августейшее семейство, кто был инициатором массового геноцида русского народа. Рано или поздно Россия поймёт по чьей прихоти и ради чего осквернялись её святыни, монастыри превращались в концлагеря, а Божии храмы - в конюшни… И тогда Ленину со своими подручными не удержаться в седле, взгромождённым ими на могучую спину России. Вот поэтому его мозг, поражённый неизлечимой болезнью, лихорадочно вырабатывал свои последние ресурсы только в одном направлении: "Добивать её надо - Россию! Добивать! Быстро и беспощадно. Главное - убить веру, растоптать этого православного божка, за которого русский мужик готов пойти на смерть…"
А сил уже нет.
А убиенна ли она - вера православная?
…Вечерело. Лёгкая поволока медленно плывущих облаков прикрывала по-осеннему грустное, но как всегда властное и уверенное в себе солнце. Оно катилось к закату, невесомой златостью заливая древний мир Воробьёвых гор, не до конца ещё порушенный большевистской беспардонностью. У открытого настежь окна сидел в кресле-каталке немощный, разбитый параличом человек. По грудь укрытый плотным клетчатым пледом, он отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль, вряд ли что видя перед собой. Белая, застёгнутая доверху рубашка подчёркивала отпугивающую странность выражения его лица. В этом человеке трудно было узнать некогда энергичного, суетливого, видевшего и слышавшего только себя председателя большевистского правительства (Совнаркома), захватившего в октябре 1917 года власть в России, Владимира Ильича Ульянова больше известного под кличкой Ленин.
Иногда он болезненно возбуждался, издавая при этом громкие, с волчьим подвывом звуки. В пытавшихся его успокоить домашних он с остервенением плевал, всем своим видом указывая на нежелательность их присутствия. У постоянно присматривающих за ним жены, сестры и домашнего доктора складывалось впечатление, что он с кем-то разговаривает, качая головой и пытаясь отор-ваться от спинки кресла, сбрасывая с подлокотника едва действующую левую руку. В эти минуты глухие отрывистые звуки отдалённо напоминали отдельные слоги не выговариваемых отнявшимся языком слов.
Наступал час расплаты. Расплаты за всё, что он успел сотворить с Россией и её народом.
Расплаты за мучения и вот этих ни в чём не повинных людей, живыми сброшенных в одну из старых уральских шахт:
Великий Князь Сергей Михайлович (1869-1918) - внук Императора Николая I, пятый сын Великого Князя Михаила Николаевича. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии по Гвардейскому корпусу; генерал-инспектор артиллерии. В годы Первой Мировой войны - полевой генерал-инспектор артиллерии при Верховном Главнокомандующем.
Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна (1864-1918) - старшая сестра Царицы-Мученицы Александры Фёдоровны, преподобномученица, настоятельница основанной ею в Москве Марфо-Мариинской обители, в тайном постриге схимонахиня Алексия.
Инокиня Варвара (Варвара Алексеевна Яковлева, ? - 1918) - крестовая сестра Марфо-Мариинской обители, келейница Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны.
Князь Императорской Крови Иоанн Константинович (1886-1918) - сын Великого Князя Константина Константиновича, флигель-адъютант (1908), штабс-ротмистр Лейб-гвардии Конного Его Величества полка. В храме Павловского дворца был регентом хора. По поручению Государя Николая II всегда представлял Царскую Семью на общенародных духовных торжествах. В начале 1918 года в Иоанновском женском монастыре в Санкт-Петербурге над князем Иоанном Константиновичем совершили диаконскую и священническую хиротонии.
Князь Императорской Крови Константин Константинович (1890-1918) - сын Великого Князя Константина Константиновича, флигель-адъютант, штабс-капитан Лейб-гвардии Измайловского полка. Во время Первой Мировой войны спас полковое знамя и награжден за это орденом Св. Георгия IV степени.
Князь Императорской Крови Игорь Константинович (1894-1918) - сын Великого Князя Константина Константиновича, флигель-адъютант (1915), штабс-ротмистр Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.
Князь Владимир Павлович Палей (1896-1918) - сын Великого Князя Павла Александровича от его морганатического брака с О. В. Пистолькорс; граф Гогенфельзен, князь; поручик Лейб-гвардии Гусарского полка; поэт. Верность России и Августейшему семейству не позволили ему воспользоваться возможностью избежать участи членов Дома Романовых.
Фёдор Михайлович Ремез (1878-1918) - управляющий Двором Великого Князя Сергея Михайловича, за которым он добровольно последовал в ссылку.
1. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НА ЗЕМЛЕ
Тяжело было на сердце Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. Карандаш выпадал из рук, начатый рисунок окрестностей Алапаевска не получался. Она то и дело вставала, подходила к окну, тихо вздыхала, снова садилась за рисование. За утро дважды уже помолилась, но наступавшее облегчение через какое-то время снова сменялось тягостным предчувствием.
- Варварушка, какой сегодня день? - обратилась Княгиня к своей верной келейнице.
- Ежели по новому стилю, так семнадцатое июля, матушка, осьмнадцатого года. А по-старому четвёртое число будет.
- У Аликс что-то неладно. И снились они мне сегодня все. Нарядные, весёлые. Ника с Алёшенькой взапуски бегают, а Аликс с девицами сидят, венки из цветов плетут, друг дружке примеряют. И вот смеются, вот смеются… И мне машут руками, мол, иди к нам. А в сторонке Михаил стоит. Вроде с ними забавляется, а вроде и нет. Высокий, статный, в летнем мундире. И ногу немножко вперёд отставил, как он всегда делал, когда любовался чем-нибудь. Стоит так, руки на груди скрестил и улыбается тоже. Красавец он у нас…
- Ну, так и слава Богу! Всех усмотрела, все живы-здоровы. Чего ж печалиться-то, матушка?
- Умерла Аликс. Вся семья её умерла! - неожиданно отрезала Княгиня.
- Что ты говоришь, матушка? Бог с тобой, ты что это надумала живёхоньких-то хоронить?
- И мы, Варя, нынче вслед за ними пойдём, - не слушая келейницу продолжала Елизавета Фёдоровна. - Всё приготовить надо. По милости Божией наша кончина будет мученической. Только князьям ничего пока не говори. Сама скажу, придёт время.
У инокини подкосились ноги. Она опустилась на рядом стоящий табурет, и губы её зашевелились в молитве. Варвару не испугало пророчество Княгини. Просто услышанное было настолько неожиданным, что она не сразу сообразила, что же теперь надо делать. Поняв причину замешательства келейницы, Елизавета Фёдоровна ласково положила ей на голову свою маленькую руку и тихо сказала:
- Дел у нас с тобой, милая, немного. Приготовить только, что взять с собой. Где наша шкатулка с документами? Документы, пожалуй, возьмём на всякий случай, здесь они больше никому не понадобятся.
- И не помню, матушка, куды я её третьёводни схоронила от антихристов-то. Ведь замучили, окаянные, обысками своими. Уж и денежки все забрали, и одёжу утащили. Чего всё ищут, чего им надо от нас?.. Куды ж я её схоронила? Вот поди ж ты, память напрочь отбили…
Пока Варвара искала шкатулку, Елизавета Фёдоровна достала из тайничка, устроенного за оконной занавеской, образок Спаса Нерукотворного, украшенный драгоценными камнями, который был ей особенно дорог, как память о великом событии в её жизни. В Лазареву Субботу, 13 апреля 1891 года, Император Александр III благословил этой иконой свою невестку в день совершения над ней чина принятия в Православную Церковь через Таинство Миропомазания с оставлением прежнего имени, но уже не в честь католической святой Елизаветы Тюрингенской, а в честь святой праведной Елисаветы, матери святого Иоанна Предтечи. Аккуратно завернув образок в чистый платочек, Княгиня тщательно спрятала его на груди. Села, подперев голову рукой, и побрела не спешно по коридорам памяти в прежние счастливые времена…
- Нашла шкатулку-то, матушка, слава Богу! - радостный голос Варвары прервал светлые воспоминания Княгини. - Здесь и документы в целости, и денежек немножко сохранилось.
Неожиданно дверь без стука распахнулась, и в комнату неуклюже ввалились двое вооружённых людей. Наверное, это были охранники. Елизавета Фёдоровна никогда не присматривалась к ним во время прогулок и обысков, а потому никого не знала в лицо. Да и менялись они постоянно, разве уследишь?
- Вы, бабыньки, того… собирайтесь помаленьку, - хрипловато заговорил один из них. - Мы вас ноне того… попозжее увезём отседа от греха. Не спокойно стало в городу, как бы не того… Всё лишнее приказано сдать добровольно, с барахлом вашим возиться неколи. Деньги, драгоценности приказано сдать того… на хранение.
- У нас, господа, уже всё забрали ваши коллеги. Большего ничего нет, - Елизавета Фёдоровна - величественная и строгая - бросила усталый взгляд на непрошенных гостей и отвернулась к окну, за которым нежился в полуденном тепле чистый, ухоженный их же княжескими руками, дворик бывшей церковно-приходской школы, которую называют теперь почему-то Напольной. С недавнего времени эта школа и стала их тюрьмой, из которой нет уже даже выхода в цветущий луг, убегающий к тёмной стене угрюмой уральской тайги.
Разговаривавший с Княгиней охранник быстро подошёл к столу, на котором стояла только что найденная Варварой шкатулка.
- А это чего того?.. Брильянты, поди, да злато с серебром?
Грубо переворошив содержимое шкатулки, он явно разочаровался. Забрав лишь деньги, которых и было-то не более двадцати рублей, молча вышел, дёрнув на ходу за рукав своего товарища.
Варвара перекрестилась, а Елизавета Фёдоровна, с улыбкой посмотрев на неё, тихо, как бы между прочим, произнесла:
- Вот и началось, Варварушка…
Не дав Княгине договорить, дверь снова открылась. Анастасия Кривова, готовившая еду для Августейших заключённых, вошла с подносом в руках:
- Ваш завтрак, Елизавета Фёдоровна, - кухарка с поклоном поставила поднос на стол. - Ешьте на здоровье. Айто насчёт обеда не знаю, как получится. Велено подавать его вам раньше времени. Говорят, в Синячиху вас повезут зачем-то.
- Спасибо, милая, спасибо. А об обеде не беспокойся - как получится, так и получится. Нашла о чём тужить!
После ухода кухарки Великая Княгиня с инокиней Варварой ещё долго разговаривали, попивая чай с земляничным вареньем и наслаждаясь ароматами лугового разнотравья, лёгкими волнами вплывающими в распахнутое окно. Как истинно верующие люди они полностью положились на волю Божью и не думали о том, что их ждёт через несколько часов.
Весть о предстоящем отъезде из Алапаевска уже разнеслась по всем комнатам Напольной школы. Привыкшие за последний месяц к тюремному режиму и произволу охранников, узники отнеслись к ней спокойно, без особых эмоций и даже с иронией. Как и в прежние дни, князья для завтрака собрались в комнате Сергея Михайловича, служившей им общей столовой. После чая, выдвинув стулья из-за стола, расселись за разговоры.
- Господа, ответьте мне откровенно, что заставляет предводителя большевиков… как, бишь, его? - самый молодой из присутствующих Князей Императорской Крови Игорь Константинович вопросительно осмотрел собравшихся…
- Ульянов-Ленин, - подсказал Великий Князь, приводя в порядок миниатюрным гребешком свою плотную курчавящуюся бороду. - Владимир Ильич, если хотите.
- Благодарю вас, Сергей Михайлович. Так вот почему этот самый Ульянов-Ленин и вместе с тем же Владимир Ильич вознамерился дать команду своим подручным вывезти нас из Алапаевска в более, если можно так сказать, безопасное место? Это что, проявление заботы? Тогда чем она мотивирована?
- И вам это хочется в точности знать? - Сергей Михайлович поудобнее уселся на стуле. - Я полагаю, что это какой-то политический ход. Смысл его предугадать пока не представляется возможным, но без сомнения здесь замешана политика.
- А если нас хотят упрятать ещё дальше от центра? - не унимался Игорь Константинович. - Вероятно, этот самый Ленин не уверен в своей силе и боится вас, Ваше Высочество.
- Вполне может быть, князь, хотя я абсолютно далёк даже от мысли радеть за восстановление монархии. Она свой век отжила, это очевидно. Но если всё-таки предположить возможность вашего расклада, тогда из Екатеринбурга непременно будет удалено семейство Его Величества. Кто мы по сравнению с ним, если говорить об опасении большевиков нашего влияния на ход событий в стране?..
- Господа, полноте! Нашли тему для разговора. Да Бог с ними, с лениными, троцкими, свердловыми всякими. Я, например, попросил бы Володю, с вашего позволения, конечно, почитать свои стихи. Куда полезнее и приятнее во всех отношениях.
- Иоаннчик, вы как всегда правы! - Сергей Михайлович искренне обрадовался возможности выхода из трудных размышлений по поводу заданного князем Игорем вопроса. К тому же, он любил стихи Палея и всегда с удовольствием их слушал. Несколько стихотворений Владимира он даже знал наизусть.
Князь Палей сразу оживился. Он никогда не заставлял себя умолять, считая, что если кто-то просит его почитать стихи, значит, в том есть нужда. От нечего делать, ради забавы стихи не читаются. К ним нельзя относиться снисходительно. Ведь в них трепещет и поёт частичка души поэта. Она настолько нежная, чувственная. И поёт она то весело, то с грустью, то вдруг стихает, чтобы через мгновение снова разлиться в полный голос… А потому стихи требуют тишины и отреченья от всякой суеты. Тогда они легко вплетаются в сознание слушателя и надолго оседают в его благодарном сердце.
В наступившей тишине послышался молодой, звонкий голос:
Уже сгустилась полумгла,
Но в небе, над землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблеск алый;
Зовя к молитвенным мечтам
Того, кто сир и обездолен,
Кресты высоких колоколен
Еще сияют здесь и там,
Как будто солнца замедленье
На каждом куполе златом
Напомнить хочет нам о Том,
Кто обещал нам воскресенье…
Взгляды всех присутствующих в комнате невольно устремились на поэта. Одухотворённый, он стоял, опираясь одной рукой на спинку грубо сколоченного стула, а второй помогал своей выразительности и страсти. От судьбы Палей получил всё: ум, талант, красоту, преисполненное любовью к Богу и ближним сердце. И его - обаятельного, блестяще образованного, отлично воспитанного молодого человека любили все.
Сделав небольшую паузу, князь продолжал:
Господь во всем. Господь везде:
Не только в ласковой звезде,
Не только в сладостных цветах,
Не только в радостных мечтах,
Но и во мраке нищеты,
В слепом испуге суеты,
Во всем, что больно и темно,
Что на страданье нам дано…
- А вот совсем недавнее, господа, - Палей поднял вверх обе руки и на одном дыхании продекламировал:
Мы докатились до предела,
Голгофы тень побеждена:
Безумье миром овладело -
О, как смеется сатана!
Аплодисменты. Сергей Михайлович достал платок и без стеснения промокнул им глаза…
А Палей читал и читал… О вещей птице Гамаюн, о спящих под деревянными крестами защитниках Отечества… Иоанн Константинович попросил своё любимое стихотворение "Чёрные ризы" и его просьбу дружно поддержали все.
Чёрные ризы… Тихое пенье…
Ласковый отблеск синих лампад,
Боже всесильный! Дай мне терпенья:
Борются в сердце небо и ад…
Шепот молитвы… Строгие лики…
Звонких кадильниц дым голубой…
Дай мне растаять, Боже великий,
Ладаном синим перед Тобой!
Выйду из храма - снова нарушу
Святость обетов, данных Тебе, -
Боже, очисти грешную душу,
Дай ей окрепнуть в вечной борьбе!
В цепких объятьях жизненных терний
Дай мне отвагу смелых речей.
Черные ризы… Сумрак вечерний…
Скорбные очи желтых свечей…
Князья не заметили, как подкравшийся вечер наполнил их комнату свежестью и тонкими ароматами уральского лета. В дверь тихо-тихо постучали, почти поскреблись. Игорь Константинович поспешил открыть. В коридоре стояла инокиня Варвара.
- Ваше сиятельство, матушка Лисавета просит всех в свою келейку, - монахиня низко поклонилась и поспешила в комнату Великой Княгини.
- Господа, Их Высочество приглашают всех нас к себе, - громко объявил князь Игорь. И добавил: "Незамедлительно!"