Жорка сидел в тесном солдатском кругу. Курил. Каждый думал о любимой девушке. И Жорка тоже вспомнил свою любовь – бедовую Нинку Чемоданову.
Однажды, когда Паханов проходил мимо склада, его окликнул старшина Озеров:
– Жора, зайди на минуту.
Паханов зашел. В складе было прохладно, пахло машинным маслом, вдоль стен на стеллажах аккуратными штабельками лежали запчасти.
– Помоги мне задние мосты в тот угол переставить. Тяжелые, черти…
Паханов помог. Потом вместе мыли руки. Сели покурить. Старшина был ненавязчив. Он ни о чем не спрашивал, не поучал. Жорка сам задавал вопросы приглянувшемуся сверхсрочнику, причем, как всегда, говорил "ты". Уж так сложилась Жоркина жизнь, не приучила его говорить "вы".
– Воевал? – спросил Паханов, имея в виду две полоски лент на груди старшины.
– Было дело.
– Интересно. Убьешь человека на фронте – орден дадут. Убьешь в мирное время – высшую меру получишь.
– Если человека убьешь и на фронте – расстреляют. Награды дают за истребление врагов.
– А какие они, враги?
Старшина нахмурил брови, глубже затянулся папироской. Лицо его сделалось суровым.
– Враги, говоришь? Жил я до войны под Киевом, в колхозе. Женился. Дом построил. Была у меня дочка Галя. Шустрая лопотушка. Утром заберется ко мне в постель, сядет верхом и давай погонять: "Но, лошадка!" Жена Маруся – добрая дивчина. Все было хорошо… А потом – Гитлер напал, – хриплым шепотом продолжал старшина. – Сроду столько горя люди не видели. До нашей деревни дошел… Сколько там крови неповинной пролилось… Молодых стали угонять в Германию… Пришли и за моей Марусей… Дочка Галочка кинулась к матери. Обхватила ее ноги… Криком кричала… Не пускала… Маленькая, а поняла, что… беда матери грозит… А он… зверь этот… схватил… доченьку за ноги – да головой об угол. – Лицо старшины побелело. Его била мелкая дрожь, папироса жгла пальцы, но он не замечал этого. -Узнал я от матери. Она все видела своими глазами… А скажи, – дрогнул его голос, – такое можно видеть? Клятву я дал тогда – ни одного фашиста в живых не оставить! Не мне, так кому-то другому каждый из них принес несчастье.
Старшина замолчал, дрожащими пальцами разминая новую папиросу. Молчал и Паханов, пораженный услышанным.
– Вот так, брат, – тяжело вздохнул Озеров и направился в дальний угол перебирать запчасти.
Жорка пошел в роту. Рассказ старшины просто обжег его сердце. Если бы случилось такое с ним, он их зубами рвал бы…
А вечером Паханов сам подошел к Озерову в курилке, когда тот пришел с гитарой, и сел рядом. Слушал песни старшины и думал – только он один знает, почему у Озерова все песни получаются грустные.
Паханов в автомобильной роте прижился.
Капитан Петухов, спокойно поразмыслив, понял, что от него хочет командование полка. К тому же он знал, что Ветлугин и Миронов тоже не выпускают его подопечного из виду. Если же полковнику случалось встретиться где-либо со строем автороты, на разводе или по пути в столовую, Миронов непременно отыскивал глазами в строю Паханова и, встретив его взгляд, будто напоминал ему: "Держись, Жора!"
Сближение Паханова со старшиной Озеровым полковник очень одобрил. Секретарь комсомольской организации Клименко, следуя указаниям замполита, строго следил за тем, чтобы Паханов регулярно посещал политические занятия, беседы и информации. Сначала Жорка зевал на этих занятиях. Все ему было непонятным и ненужным. Но постепенно втянулся. Его стали интересовать победы наших спортсменов. Увидев в учебных кинофильмах действие атомных бомб, Жорка заволновался: что же делают люди для того, чтобы эти бомбы вдруг не начали падать им на голову?
Так Паханов дослужил год, в конце которого ему предстояло сдать экзамен на права водителя.
В день, когда был назначен экзамен в Госавтоинспекции, Паханов очень волновался. Он надел парадный мундир, начистил сапоги. Старался выглядеть независимым. Но суетливость, ненужные движения выдавали его.
– Не волнуйся. Ты же все знаешь! – подбадривал сержант Клименко.
Паханов доверчиво смотрел на него, но успокоиться не мог. Наконец он не выдержал, пошел на склад к Озерову. Старшина, как всегда, что-то перекладывал, протирал, записывал. Паханов нерешительно остановился на пороге.
– Чего ты, Жора?
– Слушай, сходи со мной в это ГАИ.
Старшина знал, что Паханов должен сдавать экзамены, об этом был разговор накануне.
– Как живая шпаргалка? – пошутил Озеров.
– Не в этом дело, – сказал Жорка. – Непривычно мне как-то с ними одному. Не по себе.
– Ты про кого?
– Ну, про милицию…
Поняв, в чем дело, старшина вымыл руки, переоделся и, весело взглянув на Жорку, сказал:
– Идем.
В помещении автоинспекции на скамейке около большой двери, ожидая очереди, сидели экзаменуемые.
Когда вызвали Паханова, с ним зашел и Озеров. Старшина был знаком в городке с очень многими. Знал, конечно, и милицию. Он подошел к лейтенанту, сидевшему за столом, отдал честь и заговорил с ним о чем-то легко и свободно.
Жорка озирался, постепенно успокаиваясь. Здесь был такой же класс, как в автороте, только деталей поменьше – самое необходимое. В центре комнаты стоял макет города со всеми хитросплетениями улиц и перекрестков, которые должен преодолевать шофер.
– Бери билет, солдат! – громко сказал лейтенант.
Жора выбрал белый квадратик и быстро прочитал вопросы.
– Можешь подойти к стендам и деталям!
У Паханова все внутри дрожало. С трудом собрал мысли. А найдя нужные узлы, вдруг почувствовал себя спокойнее. И вопросы оказались знакомыми. Пока готовился к ответу, слышал, как Озеров что-то быстро-быстро говорит лейтенанту, а тот однословно рокочет:
– Понятно!.. Понятно!..
Жорка отвечал хорошо. Только голос был незнакомо глухим.
Лейтенант дружелюбно хлопнул его по плечу. А у Жорки перехватило дыхание от испуга.
– Чего же ты, хлопчик, тушуешься?! Все знаешь хорошо! Ставлю тебе "четыре". Ну-ка, давай теперь по правилам уличного движения.
На обратном пути Жорка, расстегнув крючки на вороте, коротко спросил Озерова:
– Зайдем выпьем?
– Газировочки?
– Да нет. В честь сдачи. Обмыть надо.
Старшина покачал головой, и Жорка насупился. Надолго замолчал. Обиделся.
Но Озеров сказал:
– Приходи вечерком ко мне на квартиру. Посидим за чаем. Культурно.
И Жорка просиял.
Паханов украдкой любовался красной книжечкой, которая состояла из двух обложек, недаром водители ее называют "корочки". Жорка смотрел на свою фотографию, на узорчатую бумагу – и чувство гордости распирало его. Как-никак, а это был первый в его жизни не липовый – заработанный документ. И не просто документ – профессия!
При очередном разговоре с полковником Мироновым командир автороты сказал:
– Все же я боюсь доверить Паханову машину. Мутный он для меня. Не вижу его мыслей.
– А вы закрепите за ним строевую, – посоветовал Миронов.
– Что вы, товарищ полковник, сразу новую машину давать! – возразил капитан.
– Да-да, нужно посадить именно на строевую, – подтвердил командир полка и посмотрел на капитана: неужели не понимает?
Лицо Петухова вдруг посветлело, он заулыбался.
– Я вас понял, – весело сказал капитан. – Все понял. Строевая машина стоит себе под навесом. Выходит только по тревоге, вместе с остальными. Всегда или в колонне, или в парке, одиночкой строевые машины не ходят.
…Жорка обошел грузовик и остановился зачарованный. Машина новая. Краска зеркально блестела. Покрышки неезженые – весь узор на них четкий, еще даже не запачканный. Передние и боковые стекла закрыты плотной бумагой, чтобы не выгорала внутренняя обшивка кабины от сильного южного солнца.
Капитан Петухов разъяснял:
– По тревоге вы подгоняете машину к складу боеприпасов. Двигаться будете вот за этой – двадцать пятой. Сегодня пройдете по дороге, которая ведет к складу. Посмотрите ее, изучите подъезды.
Капитан ушел. Паханов залез в кабину. В кабине было прохладно и сумеречно, пахло новым дерматином. Он был счастлив.
13
Однажды ночью в казармах задребезжали звонки, загорелись красные лампочки. Тревога. Сотня парней одновременно вскакивает с постелей, торопливо одевается. Разбирает оружие и бежит по своим местам. И все это в полном молчании. Лишь изредка звучат короткие команды сержантов. И в Жорке шевельнулось чувство, похожее на гордость, – как же, и он участник этого продуманного порядка!
В парке гудели моторы. Автомобили осторожно, чтобы не зацепить друг друга, выбирались за ворота. Паханов зорко следил за соседом. Когда из-под навеса выехал 25-й, Жорка включил скорость и потихоньку дал газ. Машина послушно двинулась с места. Паханов вел ее с гулко бьющимся сердцем. Новый мотор мурлыкал ровно и мягко.
Около склада было шумно. Ящики со снарядами выплывали по громыхающей ленте из утробы подвала и, подхваченные солдатами погрузочной команды, съезжали в кузова машин.
Жоркин грузовик скрипел новыми рессорами и заметно проседал под тяжестью. Жорке стало жаль машину, он утешал ее: "Ничего не поделаешь, брат, – тревога".
На марше думать было некогда. Машину обволакивала густая завеса пыли. Впереди идущая 25-я то исчезала в пылевом облаке, то борт ее неожиданно обнаруживался перед самым радиатором, и тогда Жорку обдавало холодным потом. Он, проклиная пыль, всматривался в ее густые космы так, что кололо веки.
К рассвету полк вышел в назначенный район. Нужно было маскироваться. Шоферы взялись за лопаты. Ох, нелегко выкопать котлован для такой махины! Спешили. Жорка, не привыкший к такой тяжелой работе, через час набил на руках кровавые мозоли. Но все рыли – и он рыл, скрипя от боли зубами.
К нему подошел Озеров:
– Перекури, Жора.
Паханов размазал по лицу пыль и пот, сел на подножку рядом со старшиной. Когда Жорка трясущимися пальцами брал папиросу, Озеров увидел, во что превратились его руки.
– Ты покури, а я покидаю.
– Не надо, – возразил Жорка.
– Размяться хочу. Затек весь, пока ехали.
Старшина взял лопату и неторопливо, размеренно стал кидать землю из котлована.
"Бои" шли где-то впереди. Там, в вихре атак, ударов "атомных бомб", в смертоносных дождях радиации, командир полка руководил "боем". За все учения полковник Миронов побывал в тылах один раз и заехал в автороту на несколько минут. Поговорив о делах, Миронов спросил капитана Петухова:
– Как Паханов?
– Держится. Укрытие вырыл. Из сил выбился, но вырыл. Озеров ему помогал.
– Хорошо. Вы Паханова обязательно поощрите. Нужно постепенно закреплять то, чего он добился. Поощрения, товарищ Петухов, очень сильный фактор: они не только отмечают сделанное, но и стимулируют на будущее. На хорошее подталкивают, от плохого удерживают.
Миронов, увидев Паханова, подозвал его к себе:
– Как, Жора?
– Ничего.
– Командир роты тобой доволен.
Жорка нахмурился. Не было такого в жизни – никогда его не хвалили!
– Ну, воюй, – тепло сказал Миронов. – Желаю тебе успеха. – И уехал.
А после учений, делая разбор действий роты, Петухов отметил многих. Неожиданно для Жорки он назвал и его фамилию, приказал выйти из строя.
– За умелые действия на учениях объявляю вам, товарищ Паханов, благодарность!
Жорка негромко, стесняясь своего голоса, ответил:
– Служу Советскому Союзу. – И встал в строй.
Похвала командира была приятна. Но в нем тут же зародилось сомнение: "А за что мне благодарность? Я ничего особенного не сделал".
Вечером Озеров ему весело сказал:
– Поздравляю, ты, говорят, отличился.
Жорка хмуро ответил:
– Другие не меньше работали.
– Э, браток! Значит, ты не понял, – пожурил Озеров. – Как же – не за что? Ты водитель молодой. За баранкой на такие учения выехал первый раз и вместе со "стариками" прошел без аварии, без остановки, без замечания. Как же тебя не поощрить? Нет, не сомневайся, тут полный порядок. По справедливости.
Паханов не отходил от своей машины – чистил, мыл, протирал, смазывал. Капитан и старшина роты не раз отмечали его старание и даже приводили в пример другим. Но настал день, когда Жорке надоело гладить свой грузовик. Петухов увидел: ходит Паханов скучный, охладел к машине. Командир роты, как ему было приказано, сообщил об этом Миронову. Полковник подробно расспросил обо всех мелочах в поведении Жорки и пришел к заключению:
– Нужно переводить Паханова на транспортную машину.
Петухов не выдержал, запротестовал:
– Ну что вы, товарищ полковник! Разве можно его в одиночку пускать в рейс? Я за него отвечать не хочу. Сколько волка ни корми – он все в лес смотрит. Паханов только затаился, а в голове у него свое.
– То, что сейчас происходит с Пахановым, вполне естественно. Машина наскучила. Что делать? Если мы не найдем применения его энергии и не направим его стремления в нужную сторону, он их сам направит туда, куда ему заблагорассудится. – Полковник задумчиво постучал карандашом по столу и решительно добавил: – Нужно наращивать его занятость. Наращивать доверие. Обязательно посадите его на транспортную машину. Поручайте ответственные рейсы, сначала в паре со старослужащими, а потом и самостоятельные. – Заметив движение Петухова, который пытался что-то возразить, полковник повторил: – Да, и самостоятельные. Непременно научите его поступать честно наедине с собой. Настанет день, товарищ Петухов, мы уволим его из армии. Он должен уметь жить правильно сам, без нашей опеки.
Петухов выполнил приказ с большой неохотой. Но все было обставлено, как советовал Миронов. О новом назначении объявил на вечерней поверке, перед строем:
– Рядовой Паханов с завтрашнего дня переводится на самостоятельную работу!
Паханов принял старенький "ЗИЛ". Кабина его, по сравнению с прежней машиной, выглядела неказистой, здесь пахло устойчивым бензиновым перегаром. Сиденья и потолок были в масляных пятнах. Краска на крыльях и капоте от ежедневного мытья местами протерлась до рыжей грунтовки. Кузов расшатан и громыхал на выбоинах. Да, это не строевой недотрога, избавленный от лишних движений. Это был транспортный трудяга, которому день и ночь полагалось возить грузы: картошку и капусту в хранилища, одежду и ткани на склады, известку и кирпич на полковые стройки, свиней на бойню. В общем, все, что необходимо для повседневной жизни полка.
С этого дня Паханов всюду был желанным человеком – его ждали, его упрашивали сделать лишний рейс, его угощали хорошими папиросами, усаживали за стол, если приезжал к обеду. А кое-кто стремился перехватить и на пути, уговаривая продать шифер или доски, а то и предлагал пятерку или пол-литра за левый рейс.
Жорка работал честно, весь отдался своей новой работе. Она ему нравилась.
Однажды в парк пришел командир полка. К нему вызвали Паханова и еще двух шоферов. Рядом с полковником стоял Петухов. По его недовольному виду, по тому, что он молчал, Жорка понял – капитану очень не нравится поручение, которое дает шоферам полковник.
– Вы поедете в Ашхабад, – сказал Миронов. – Оттуда нужно привезти кабель, тележки для движущихся мишеней, рельсы, уголковое железо для оборудования стрельбища. Все это будет доставать и закупать майор Федоров. Ему придется иногда подолгу находиться в учреждениях, но без его разрешения чтобы никто из вас не отлучался. Смотрите, в городе большое движение – будьте осторожны. – Полковник, прищурив глаза, весело посмотрел на солдат, которые стояли рядом с Жоркой, и добавил: – И вообще там соблазнов много.
Но Жорка отлично понял, к кому относятся эти слова. Утром колонна ушла в рейс. Путь предстоял далекий – километров триста. Из Ашхабада Федоров должен был позвонить вечером о прибытии и о том, как он начал выполнять порученное ему дело. Но телефонный звонок майора последовал гораздо раньше – в середине дня. Взволнованным голосом Федоров доложил:
– Паханов пропал.
– Как пропал? – спросил изумленный полковник.
– Я ехал на головной малине, он вел замыкающую. Я видел только одно: за ним гналась милиция, а он мчался куда-то в сторону от шоссе по полевой дороге.
– Что же он натворил?
– Не знаю.
– Справьтесь у милиционеров.
– Так они умчались за ним.
– Поезжайте в ГАИ, узнайте там.
– Я уже был. Ничего определенного не знают. Нашей машины среди задержанных нет.
– Обратитесь еще раз в ГАИ и доложите мне.
Миронов был расстроен и озадачен. "Неужели окажется, что прав капитан Петухов с его чрезмерной осторожностью?"
Вечером майор Федоров доложил: Паханова обнаружить не удалось, милиция о машине с его номером ничего не знает.
"Что-нибудь не так. Почему его ловила милиция? Если он собирался удрать, то сделал бы это потихоньку, без погони. И почему, собственно, за ним погнались? Кто знал, что он решил уехать? Нет, просто так он уехать не мог. Нужно проверить, может быть, записку оставил в тумбочке".
В полку о случившемся ничего не знали. Миронов позвонил в автороту.
– Слушаю, – ответил Петухов.
– Я насчет Паханова…
– Извините меня, товарищ полковник, – заторопился капитан. – Я напрасно противился. Паханову действительно можно доверять.
Полковник не понимал – иронизирует, что ли, Петухов?
– Вы о чем? – сердито спросил он.
– Я говорю, доверять можно, раз приехал самостоятельно из такого дальнего рейса.
– Не понимаю вас.
Капитан, видимо, тоже чего-то не понимал и поэтому умолк.
– О каком рейсе вы говорите? – спросил Миронов.
– В который вы его утром отправили. Сейчас моет машину.
– Кто моет?
– Паханов.
– Где?
– На мойке.
– Ничего не понимаю…
Трубка опять недоуменно помолчала, а потом нерешительно добавила:
– Вы хотели что-то спросить, товарищ полковник?
– Где Паханов?
– Я же говорю, моет машину.
– Вы сами его видели?
– Сам.
– Пошлите его ко мне. Немедленно.
– Есть.
Жорка вошел в кабинет командира полка с опущенной головой. Встал у двери.
– Что случилось? – сурово спросил полковник. Жорка пожал плечами. – Что ты натворил, я спрашиваю?
Жорка поднял голову, посмотрел полковнику прямо в глаза.
– Ничего, батя, я не сделал. Виноват… товарищ полковник… Они сами свист подняли. – Жорка помолчал и опять, виновато опустив голову, добавил: – Как они свистнули, во мне этот… Как вы его называли? Рефлекс… и сработал. Стал я уходить. А зачем, сам не знаю. Так уже я привык: милиция свистит, – значит, мне уходить надо. Когда увидел, что гонятся, тут меня совсем азарт взял. Не дамся – и все! Одним словом, ушел я от них. И домой вернулся. В Ашхабад не поехал – по номеру задержат.
– Почему же они тебе свистели? Может быть, правила нарушил?
– Нет. Ехал нормально.
– А когда удирал, никого не сбил?
– Нет, ушел чисто, – с улыбкой сказал Паханов.
– Нечего сказать – чисто! Ты же мог людей подавить.
– Мог бы.
– Опять на волосок от тюрьмы был.
Жорка вздохнул:
– Такой уж, видно, я непутевый.
– Ну, ладно. Иди отдыхай. Будем ждать, что о тебе официально сообщат. По номеру найдут, где машина прописана.
– Я правду сказал, другого ничего не было.