– У пациентов Тома в Майами воспаления начались потому, что они придумали свои растворители. Я всем голову морочил, когда покупал разные химикаты и вроде бы приготавливал из них свой таинственный растворитель. А его нет. Все гениальное просто. Великие открытия совершались случайно. И я тоже случайно сделал свое. Проводя опыты над жирами с разными химикатами, я испытал их сотни. Все кончалось неудачей. И только однажды жир растворился и покорно потек, пошел на удаление. Оказалось, что я в тот раз то ли от усталости, то ли по недосмотру не зарядил в аппарат никакого растворителя. Аппаратура работала с пустым баллончиком. Вот я и открыл: растворителем жира является азот, который находится в воздухе. Я сделал тайной это открытие. Все, кто хотел ее разгадать, ломали голов, составляя различные комбинации из химикатов. Всю таблицу Менделеева перепробовали в различных сочетаниях. А секрет в том, что не надо ничего добавлять. Только из воздуха подавать под кожу азот более концентрированный, что и делает мой баллончик, который я назвал просто датчик воздуха. Вот так, сынок. И ты храни эту тайну. И чтобы те, кто будет за ней охотиться, шли по ложному следу, регулярно покупай побольше химикатов и колдуй в одиночестве, якобы составляешь уникальный растворитель. А химикаты, без свидетелей, в канализацию. Только в канализацию и без свидетелей.
После этого непростого разговора, который тоже ударил и по сердцу, и по нервам, Ивану Петровичу стало совсем плохо.
Андрей вызвал "скорую помощь". Врач и медсестра быстро раскрыли чемоданчик для снятия кардиограммы.
Но оказалось все напрасно. Врач тихо сказал Андрею:
– Ваш отец скончался…
– Что вы говорите! Этого не может быть! Включайте еще раз ваш прибор.
– Все кончено. Мы забираем его в морг.
– Зачем в морг?
– Так полагается. На вскрытии будут определены причины, и вам выдадут свидетельство о смерти, для формальностей, связанных с похоронами.
Пришли из санитарной машины помощники в синих халатах с носилками и унесли тело Ивана Петровича.
Да, теперь уже тело!
В жизни с каждым когда-то случается подобное. Этого еще никто не миновал. У Батюшкова после стольких радостей и печалей, взлетов и падений, и даже приключений, конец наступил так неожиданно. И рано. Был он еще совсем не старый, и даже болезни не было какой-нибудь долгой и медленно сводящей в могилу. Миг, и не стало человека!
Однажды мы уже вспомнили поговорку: "Пришла беда – отворяй ворота". Так и в этом случае несчастья продолжались. Елизавета Николаевна примчалась на своем "жигуленке" с дачи, когда мужа уже увезли.
– Что случилось? Где он?
Андрей не знал, что сказать. Он боялся: правда может сразить и маму наповал, замялся, отводил глаза, несвязно мямлил:
– Увезли на "скорой". Может, обойдется.
– Куда увезли? В какую больницу? Я поеду к нему!
– Не знаю, куда увезли. Подождем. Они обещали позвонить. Успокойся, ма.
Но позднее, когда мама вроде бы немного успокоилась, Андрею все же пришлось рассказать о рэкетирах, визит которых он считал главной причиной сердечного приступа. Потом, опять-таки с оттяжками, с оговорками все же пришлось произнести роковое:
– Папа скончался.
После этих страшных слов будто повторилось все происшедшее с Иваном Петровичем: и у мамы был сердечный приступ, "капли Вотчала", "скорая помощь", электрокардиограмма, уколы. Только Елизавету Николаевну не увезли в больницу, а оставили под присмотром Андрея, снабдив лекарствами и указаниями, как их применять. И номером телефона "на всякий случай".
* * *
На этом кончается мое плавное повествование о жизни семьи Батюшковых. И не только потому, что Иван Петрович умер. Дальше происходили события типично детективного характера, о которых мне придется рассказывать, уже не находясь в доме Батюшковых, а как бы со стороны, вместе с вами, уважаемые читатели.
Следствие
Телефон в квартире Батюшковых не умолкал. Звонили сотрудники, которые очень уважали и любили Ивана Петровича. Звонили и высказывали соболезнования многие клиенты, узнав о постигшем горе. Всем отвечал Андрей печальным, тихим голосом страдающего человека. Но один звонок заставил его на несколько мгновений онеметь:
– С вами говорит следователь прокуратуры Вяткин, прошу вас не отлучаться, я скоро приеду.
– А зачем? – пролепетал Андрей.
Мать заметила перемену в лице сына, спросила:
– Кто звонил?
– Следователь… Может быть, насчет рэкетиров. Но мы никуда не заявляли.
– Что сказал?
– Сейчас приедет.
И приехал. Молодой, с короткой модной стрижкой, не по возрасту усталым с желтизной лицом. Он показал удостоверение и задал странный вопрос:
– У вас есть скотч?
– Зачем вам? – изобразив крайнее удивление, спросил Андрей.
– Прошу вас отвечать на вопрос: есть ли у вас скотч? – Следователь обвел взором комнату и тут же воскликнул: – Впрочем, я его вижу.
Он подошел к серванту, на котором лежал рулончик скотча.
– Вот и прекрасно, обойдемся без обыска.
Елизавета Николаевна в крайнем удивлении:
– Объясните, пожалуйста, что все это значит?
– Объясню и зафиксирую как протокол допроса.
Он сел к столу, раскрыл кейс, достал бланк и приступил к заполнению его. (Для краткости я опускаю многие анкетные данные).
– Скажите, пожалуйста, гражданин Батюшков, кто находился в квартире в час кончины вашего отца?
– Я и он. Больше никого не было.
– Когда вы вызвали "скорую помощь"?
– Сразу, как только ему стало плохо.
– Не помните время?
– Не помню
– В приемной "скорой помощи" записано время вызова – 14.25.
– Может быть, я на часы не смотрел.
– И напрасно. Машина выехала к вам немедленно. Через пятнадцать минут врач был у вас – это значит в 14.40. Не кажется ли вам странным, что за пятнадцать минут ваш отец не только скончался, но и остыл?
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о том, что умерший человек не мог остыть за такой короткий срок. Значит, вы позвонили, когда он был уже мертвый. А почему вы не звонили, пока он был еще жив? Ну, допустим, даже в агонии.
– Я звонил из холла маме на дачу, пришел от телефона. Смотрю, он совсем плох, вызвал "скорую", считая, что он еще живой.
Следователь взял в руки рулон скотча, показал его Андрею:
– Эта штука вам ничего не напоминает?
Андрей побледнел и отвернулся. Следователь жестко сказал:
– Ну, хватит ходить вокруг да около. Гражданин Батюшков Андрей Иванович, вам предъявляется обвинение в убийстве отца Батюшкова Ивана Петровича. Экспертиза установила: отец ваш скончался не от сердечного приступа, а от удушья. Вы задушили его, заклеив рот и нос вот этим скотчем. Микроскопические следы клеящей ленты обнаружены на лице трупа. Я думаю, экспертиза подтвердит идентичность ленты в этом рулоне и тех микрочастиц, которые обнаружены на лице вашего отца. Зачем и почему вы убили его? Я не спрашиваю как, мне это ясно.
Пронзительный вскрик Елизаветы Николаевны прервал допрос.
Опять приезжала "скорая помощь". На этот раз она увезла больную без сознания в больницу. Там она и скончалась, не в состоянии была перенести смерть любимого мужа и то, что убийцей стал ее сын.
После ареста на первом допросе следователь сказал Андрею:
– Ваше дело в моей десятилетней практике первое такое легкое. В смысле раскрытия. Не было преодоления запирательства обвиняемого. По сути дела, при первой нашей встрече, еще до вашего ареста, все выяснилось. Я нашел. Даже не нашел, а увидел скотч. И вы признались в убийстве. Кроме формального следствия меня просто из любопытства интересует: почему вы так легкомысленно поступили? Почему не спрятали улику? Я имею в виду этот скотч?
– Я был уверен, что "скорая помощь" зафиксирует смерть от сердечного приступа.
– А я сначала подумал, что вы купили и положили на виду другой рулон скотча. Если бы вы это сделали, было бы труднее доказать вашу вину.
– Я не преступник и не знаю уловок вводить в заблуждение следствие.
Следователь улыбнулся:
– Вы правы только наполовину. Вы преступник, это несомненно. И я обязан подготовить для суда все формальности. Итак, первый вопрос: вы признаете себя виновным в убийстве вашего отца Ивана Петровича Батюшкова?
Андрей твердо сказал:
– Признаю. И заслуживаю самого строгого наказания.
– Наказание определит вам суд. Почему вы совершили это преступление? Какие были на то причины – ненависть, месть с вашей стороны или оскорбления, преследования с его стороны?
Андрей и сам не мог понять, как это неожиданно и быстро произошло, честно рассказывал:
– Какое-то затмение рассудка. Я совершал это как-то механически. Видел раньше в кинофильмах, как убивают людей легко и быстро. И я, по инерции, увидел этот проклятый скотч, подумал – миг, и все будет кончено.
– А причины? Не ради киношного эпизода вы на это решились. Должны быть причины, цель?
Признаваться было стыдно, однако Андрей решил не только ответить следователю, но и осудить себя, как бы не было позорно и подло:
– Всему вина – деньги. Я видел, как шикарно живут люди, имеющие большие деньги.
– Но у вас было все – квартира, машина. Отец вам ни в чем не отказывал.
– Это не то. Много лет я зависел от отца. Мне хотелось жить на широкую ногу самостоятельно.
– Можно было договориться об этом с отцом. Попросить его выделить вам капитал, он помог бы организовать ваш собственный бизнес. Я думаю, он не отказал бы. Он очень любил вас.
Спазмы сдавили горло Андрея. Не мог отвечать. Наконец, он поднял глаза, влажные от слез.
– Вы правы. Я прошу вас, не мучайте меня. Ведь я во всем признался. Оформляйте и судите. Пожалуйста, избавьте меня от этой пытки.
– Андрей Иванович, вы сами виноваты, что мне приходится вести с вами такой неприятный разговор. Поэтому вам придется отвечать на все мои вопросы.
Как только заканчивался очередной допрос и Андрей оставался наедине со своими мыслями, перед ним вставали глаза отца, полные ужаса. Он не мог избавиться от этого страшного видения.
В камере, куда перевели Андрея в ожидании суда, оказался старенький длинноволосый седенький старичок. Андрей надеялся в беседах с ним отвлечься от преследующих глаз отца. Но старичок оказался неразговорчивым. Однако потом все же пришло время знакомиться.
– Евлампий, – представился старичок.
– А отчество? – спросил Андрей. Такого пожилого без отчества называть неловко.
– Я священник. Для всех нас отец един – Господь Бог. Поэтому родитель-батюшка не поминается.
– И за что же вы, святой отец, сюда угодили?
– За доброе дело, сын мой.
– Так не бывает. Сюда за добрые дела не сажают.
– Так-ить, каждое дело, с какой стороны посмотреть, может быть добрым или недобрым. Смотря за что убил. Я тоже убивец по уголовному кодексу. А по справедливости, по суду Божьему, я послужил вере.
– Не понимаю, батюшка, как это может быть. По вере одно, а по уголовному кодексу – другое.
– А вот как. Появился антихрист в образе тоже священнослужителя. Город Вятка небольшой. Но смутил своими сатанинскими проповедями этот еретик почти всех прихожан.
– Что же он проповедовал?
– Не стану повторять его крамолу. Сомнение зарождал в подлинности православной веры. Увещевали его старшие пастыри, спасти пытались. Но он в своем богохульстве погряз до неисправимости. Отлучили его от церкви, лишили духовного сана. Он секту создал. Помрачил рассудок очень многим. Другие верующие стали роптать. И чтобы пресечь зло, нашелся один подвижник и ночью зарубил топором еретика. Сделал доброе, богоугодное дело.
Андрей возразил:
– Не может быть убийство богоугодным. В Библии сказано – не убий.
– Может, – наставительно сказал старец. – Во время войны церковь, священники молились и благословляли наших воинов на подвиг ратный, и они истребляли многих наших ворогов. Так что в святом учении имеется в виду: не убий ближнего своего, а насчет ворога и служителя антихристу не указано.
– А ты, мил человек, кого лишил жизни?
– Богатого человека, хотел его деньгами завладеть.
– Вроде ты на бандита не похож.
– Я и не был бандитом. Один раз в жизни представился случай большие деньги заиметь, и вот – бес попутал. Даже не бес. Неверующий я. Сам, без всякого беса много лет хотел стать богатым. Жаждал этого. Ночами мечтал, как заживу славно.
Сосед помолчал. Потом тихо молвил:
– Да, грех твой велик. Может быть, лишил ты жизни человека достойного, честного.
– Так и было. Он был очень хороший человек.
– Вот видишь. И правильно мыслишь, бес тут ни при чем. Главная беда твоя, ты тоже сам сказал – нет у тебя веры. Если бы ты верил, может и оберег бы тебя Господь.
– Не верил. Пусто было в душе…
– Так не бывает, сынок. Даже наука говорит: природа не терпит пустоты. Была в тебе другая, своя вера.
– Как это может быть? – удивился Андрей.
– Очень просто. Сейчас в России настала такая пора, когда многие забыли не только Бога, но отвергли всякие "измы" – марксизмы, ленинизмы, а взамен для души ничего не дали.
– Ты не прав, батюшка, – пришел новый "изм" – капитализм.
– Пришел, да не нашел. Капитализм во многих государствах процветает. И люди там живут неплохо, и вера какая ни на есть – христианская, мусульманская, иудейская – людей объединяет. А у нас капитализм не получился.
– Так что же у нас?
– Джунгли, сынок, в которых все построено на борьбе за деньги, на себялюбии, на эгоизме.
– Вот видите, опять "изм".
– Да, только эгоизм не имеет теоретической основы. Вот ты убил человека не из-за каких-то идейных побуждений, а движимый своей алчностью, эгоизмом. Ты и есть порождение того дьявольского наваждения, которое несут пришельцы, бесовские посланники. Вот я устранил одного из них. Я сделал доброе дело. Послужил вере и отечеству.
– А совесть не мучает?
– Нет. Совесть моя чиста. Потому что, повторяю, я послужил вере и отечеству.
Андрей был озадачен не только философией старца, но и оценкой своего поступка в этой философии и особенно точным, неблаговидным его определением – эгоизм. Как ни стыдно, ни обидно, ни позорно, а ведь прав этот старичок!
Вспомнились Андрею в эту ночь и рассуждения Тома Колдера о том, что бизнесмен не имеет национальности. Он тогда о себе сказал: для делового человека национальность не обязательна. "Я американец, но был русским, мог стать французом, итальянцем, мексиканцем – кем угодно на бумаге, в паспорте. Бизнесмен – космополит, у него нет родины. Цель его жизни – деньги, с ними он хозяин на всей Земле!"
Андрей улавливал явное сходство суждений Тома и соседа-старика. Напрашивался знак равенства между деньгами и эгоизмом. Земной шар для Тома и ему подобных лишь поле деятельности, а урожай на этом поле – деньги только для себя, любимого. Вот и соединились эгоизм и деньги в какую-то новую движущую силу.
И опять возникли дикие, испуганные глаза отца. Андрей вскочил с койки, стал шагать по маленькому пространству от двери до окна. Хотелось опять поговорить со стариком, о чем угодно, лишь бы избавиться от страшного видения. Но старик спал.
Андрей подумал: вот, тоже убил человека, а совесть его чиста. У него вера, а у меня деньги. Будь они прокляты! Хорошо ты пригвоздил меня, старичок. Точно определил – эгоизм, ни отца, ни матери не пощадил. И опять возникли полные ужаса глаза отца. "Как же я мог пойти на это? Господи, помоги мне подохнуть. Никогда ни о чем тебя не просил, Господи, помоги подохнуть".
Может быть, Андрей произнес эти слова вслух. Старичок, не поворачивая лица от стены, вдруг сказал:
– Господь добрый. Молитв не знаешь – молись по-своему, как сумеешь. Господь добрый, может, пошлет тебе утешение.
Андрей возмутился и закричал:
– Разве можно такое прощать! Молчи, старик, ты даже не представляешь, какой я злодей! Нет мне прощения, и не хочу я прощения! Я хочу только одного – подохнуть. Но не повешусь до суда. Надо, чтобы люди услышали, узнали, увидели, какая я сволочь!
Суд
В суд Андрея привезли на маленьком "черном воронке". У входа в здание он прочитал: "Суд Краснопресненского района". На двери, в которую его вели из коридора, табличка: "Зал № 4". За дверью был не зал, а небольшая комната, на возвышении что-то вроде прилавка, за которым виднелись три кресла – одно с высокой спинкой и два пониже. Перед возвышением – несколько рядов стульев, на них сидели люди спиной к вошедшему. Справа – клетка, в нее ввели Андрея, сняв предварительно наручники. Пока Андрей растирал руки после наручников, заняли свои места секретарь, пожилая женщина в обычной одежде и государственный обвинитель, коренастый, средних лет мужчина в синей форме работника прокуратуры. Кресло защитника пустовало.
Андрей разглядел в зале знакомые лица сотрудников фирмы. Пришли от уборщиц до операторов. Секретарь суда без традиционного "Встать, суд идет!" просто сказала:
– Прошу встать.
Вошли судьи в черных мантиях с белыми воротниками. На центральное кресло села судья – молодая, красивая женщина с белым пробором на гладкой прическе. Справа сел мужчина, слева – женщина, оба пожилые, какие-то бесцветные, с простыми, ничем не приметными лицами.
Опросив подсудимого по анкетным вопросам, судья, у которой оказался четкий профессиональный голос, спросила:
– Подсудимый Батюшков Андрей Иванович, признаете ли вы себя виновным?
– Признаю, – твердо сказал Андрей.
– Изложите коротко, что побудило вас совершить убийство вашего отца, Батюшкова Ивана Петровича?
– Я все подробно рассказал на следствии. Это изложено в деле, с которым вы знакомились. Я признался в совершении преступления.
Судья строго сказала:
– Суд для себя, кроме материалов следствия, должен определить степень вашей виновности или невиновности.
Желая только одного, чтобы эта процедура завершилась как можно быстрее, Андрей сказал:
– Я виновен. Виновность свою подтверждаю. Что еще нужно для суда?
– Нужна полная ясность для вынесения справедливого приговора. В деле сказано, что в момент убийства вы не владели собой. Что это значит?
– То и значит, что на меня нашло какое-то затмение в рассудке.
– Но в деле имеется заключение судебно-медицинского обследования, которое вы прошли, и определено, что вы человек нормальный, без каких-либо психических отклонений.
– Я это не отрицаю. И сам без всяких обследований утверждаю – я совершенно нормальный. Судите меня, пожалуйста, по всей строгости закона, я это заслужил. Только, прошу, побыстрее.
В зале прошелестел ропот зрителей. Судья настаивала:
– Мне окончательно не ясны мотивы вашего преступления. За что, почему вы убили отца?
– И это я подробно объяснял следователю. И вы все знаете. Деньги. Желание и возможность завладеть тайной отца, чтобы зарабатывать большие деньги. Я отказался от защитника – нет мне оправдания. Не надо меня защищать. Я отказываюсь от последнего слова. Пожалуйста, выносите скорее ваш приговор.
В зале прошел еще более напряженный ропот. Судья наклонилась к своим заседателям, о чем-то с ними пошепталась. И сказала секретарю:
– Зафиксируйте это заявление подсудимого. Слово предоставляется государственному обвинителю.