– Совершенно верно! А за каким чертом явились вы в мою тогдашнюю каморку? – полюбопытствовал Наполеон, все более и более заинтересованный тем, что рассказывала герцогиня Данцигская.
– Я принесла вам чистое белье, в котором вы очень нуждались. Ах, тогда стоило вам захотеть! Не ручаюсь, что я ушла бы такой, как пришла. Но вы совсем и не думали обо мне! Вы уткнулись носом в географическую карту и все время, пока я была у вас, не двинулись с места, как тумба… Вот почему я вышла за Лефевра! Тогда он не нравился мне, а теперь я обожаю его. Если бы вы объяснились мне в любви, я отдала бы вам предпочтение, говорю истинную правду! Но все это было когда-то и быльем поросло; не надо и думать о том, ваше величество!
И Екатерина, оканчивая описание сцены, кинула на императора иронический взгляд.
Наполеон внимательно смотрел на нее. Его необычайно глубокий взор озарился странным сиянием при этом воспоминании о прошлом, и он с любопытством продолжал:
– Значит, вы были тогда…
– Прачкой! – подсказала Екатерина. – Да, ваше величество; ваши сестры упрекнули меня в этом.
– Прачкой! Прачкой! – проворчал Наполеон. – Кажется, вы занимались всевозможными ремеслами? Маркитантка – это еще куда ни шло, но прачка!
– Ваше величество, люди делают что могут, когда хотят зарабатывать хлеб честным трудом. Да и то сказать, прачечное ремесло было не из выгодных – очень уж туго платили заказчики. Вот хоть бы, к слову поверите ли вы, что в вашем дворце есть один военный, который еще не уплатил мне по счету с той поры?
– Надеюсь, вы не рассчитываете на меня, чтобы получить с него долг? – спросил Наполеон, наполовину смеясь, наполовину досадуя.
– А то как же! На вас одних, ваше величество. Ведь я требую только положенного. Кроме того, мой должник пошел далеко… он достиг высокого положения, – сказала герцогиня, насмешливо посматривая на императора, а затем прибавила, достав из-за корсажа пожелтевшую бумажку, которую сунула туда, когда камергер пришел звать ее к Наполеону: – О, ему нельзя отказаться от своего долга. Вот тут у меня письмо, в котором он, признавая поданный счет, просил меня обождать немного с уплатой. Постойте, я прочту вам, что тут написано: "… в настоящую минуту я не могу рассчитаться с Вами; мое жалованье, недостаточное для меня самого, должно еще идти на поддержку моей матери, братьев и сестер, бежавших в Марсель вследствие волнений, разыгравшихся на Корсике. Когда я буду восстановлен в чин капитана артиллерии…"
Наполеон кинулся к Екатерине, поспешно взял у нее из рук письмо, которое она читала, и воскликнул с видимым и глубоким волнением:
– Значит, то был я! Ах, вся моя молодость оживает в этой измятой бумажке с побледневшим почерком! Да, я был тогда беден, безвестен и, пожираемый честолюбием, в то же время беспокоился об участи моих родных, тревожился судьбами моего отечества. Я был одинок, без друзей, без кредита, не имея никого, кто верил бы в меня. А вот вы почувствовали доверие ко мне… вы… простая прачка. О, теперь я припоминаю! Вы оказались доброй и предвидели, что ничтожный артиллерийский офицер не застрянет навсегда в каморке меблированного дома, где вы оставили ему принесенное вами белье из жалости к его одиночеству и бедности… Император не забудет этого!
Наполеон был искренне растроган. Весь его гнев пропал. С благоговейным вниманием рассматривал он пожелтевший листок и усиленно припоминал мельчайшие события той эпохи.
– О, – сказал он, – теперь я вижу вас такую, какой вы были у себя в лавочке на улице Онорэ-Сен-Рок. Мне кажется, что я там… Вот мастерская с ее лестницей, ее столами, ее ушатами, огромным камином. Дверь вашей комнаты была налево, а выходная дверь направо. Большие окна, двустворчатая дверь и повсюду белье: развешенное для сушки, выглаженное… Но как же вы назывались тогда, до вашего замужества?
– Екатериной… Екатериной Юпшэ.
Император покачал головой. Это имя было ему незнакомо.
– У вас не было другого имени? Понимаете? Прозвища… клички?
– Было. Меня называли Сан-Жень.
– Теперь я припомнил! И это прозвище осталось за вами и при моем дворе!
– Повсюду, ваше величество! И на полях сражений также.
– Ваша правда, – с улыбкой подтвердил император, – вы хорошо сделали, что защищали свою благородную юбочку маркитантки против наглости придворных мантий. Избегайте, однако, этих сцен, которые мне неприятны. Я сам, Катрин Сан-Жень, потребую с этих пор уважения к вам от всех. Будьте завтра на охоте, которую я даю в честь баварского принца. В присутствии всего двора, в присутствии моих сестер я стану говорить с вами таким образом, что никто не посмеет больше задевать вас или ставить вам в упрек ваше скромное происхождение и бедную молодость, которую вы разделяли, впрочем, с Мюратом, с Неем… со мной, черт побери! Позвольте, однако, до вашего ухода император обязан еще уплатить долг артиллерийского капитана. Сколько я вам задолжал, мадам Сан-Жень?
И Наполеон принялся весело шарить по своим карманам.
– Три наполеондора, ваше величество! – ответила Екатерина и протянула руку.
– Вы ставите слишком высокие цены! – возразил император, умевший разбираться в расходах и тщательно проверявший свои счета в ливрах, су и денье.
– Сюда прибавлена плата за починку, ваше величество.
– Мое белье вовсе не было рваным!
– Извините, пожалуйста! А потом проценты…
– Ну так и быть! Я подчиняюсь… – И Наполеон продолжал ощупывать, обшаривать карманы своего жилета и брюк с комической поспешностью. – Клянусь честью, мне не везет, – добродушно промолвил он, – при мне нет этих трех наполеондоров, которые вы требуете от меня.
– Не беда, ваше величество, я опять поверю вам в долг!
– Благодарю вас! Однако становится поздно, вам пора домой. Черт побери! Бьет одиннадцать часов, и все во дворце уже спят. Нам обоим следовало бы лежать теперь в постели. Я пошлю Рустана проводить вас.
– О, ваше величество, я не боюсь! Да и кому придет в голову забраться во дворец в ночную пору? – спокойным тоном возразила герцогиня.
– Нет, по всем этим коридорам, пустынным и темным, лучше проводить вас с канделябром. – И, повысив голос, император крикнул: – Рустан!
Внутренняя дверь отворилась, и в кабинет вошел верный мамелюк.
– Ты проводишь эту даму в ее апартаменты. Они расположены на другом краю дворца, – сказал Наполеон. – Возьми канделябр.
Рустан поклонился и, взяв канделябр, притворил дверь императорского кабинета, выходившего в длинную галерею.
Он собирался двинуться вперед, предшествуя Екатерине, как вдруг обернулся к императору и с восточной невозмутимостью, но тоном, заставившим содрогнуться герцогиню Данцигскую, сказал:
– Ваше величество, по галерее ходят! Мужчина в белом… Он направляется к покоям императрицы…
XIV
Наполеон страшно побледнел, узнав, что в галерее, которая ведет в апартаменты Марии Луизы, находится какой-то человек в белом мундире.
Кто же из носящих австрийскую форму мог забраться ночью в ту часть дворца, которая даже днем была закрыта для всех посторонних?
Прежде всего Наполеон подумал о Нейпперге, но поторопился отогнать от себя эту мысль.
"Какой вздор, – стал успокаивать он себя, – Нейпперг в Вене, я напрасно беспокоюсь. Право, я, кажется, схожу с ума; мне всюду мерещится этот австриец. Нет-нет, это не он. Белый мундир, о котором говорит Рустан, может принадлежать какому-нибудь роялисту, соучастнику Кадудаля; может быть, это даже сам маркиз Лавиньи; ведь ему удалось тогда ускользнуть от Фушэ. Наверное, он забрался во дворец, чтобы убить меня, когда я засну".
С той же быстротой, с которой он расставлял войска на поле битвы, Наполеон сделал знак Рустану погасить лампу и стать за дверями его спальни, чтобы иметь возможность прибежать по его первому зову, а затем сам быстро потушил свечи, горевшие на письменном столе. Императорский кабинет погрузился во мрак; только догоравшие в камине угли бросали на пол слабый красноватый свет, позволявший видеть дверь кабинета, выходившую в галерею. Повернувшись к Екатерине Лефевр, Наполеон крепко сжал ее руку и прошептал:
– Сидите тихо и молчите!
Екатерина дрожала; она догадывалась, в чем дело, и боялась выдать тайну. Она не сомневалась, что человек в белом мундире был Нейпперг.
Она придумывала всевозможные способы, чтобы спасти австрийца, но ничего не получалось. Оставалось подчиниться обстоятельствам и молча ждать неизбежного хода вещей.
Изнемогая от жалости, чувствуя, что вся кровь прилила к ее сердцу, Екатерина опустилась на диван, на спинку которого облокотился Наполеон.
Послышался тихий шелест; дверь кабинета осторожно открылась и при свете пламени угасающих углей можно был рассмотреть женскую фигуру. Она медленно, ощупью двигалась вперед.
– Графиня Монтебелло! – прошептала Екатерина, узнав статс-даму Марии Луизы.
Наполеон снова сильно стиснул ее руку, боясь, чтобы она не вскрикнула или не шелохнулась.
Появление в его кабинете статс-дамы, осторожно осматривавшейся по сторонам, возбудило у императора прежние подозрения. Он гневным взором следил за каждым движением герцогини Монтебелло, которая, убедившись, что в кабинете никого нет, тихонько обернулась по направлению галереи, которая вела в комнату императрицы.
Наполеон не мог более владеть собой, бросился вслед за статс-дамой и в ту минуту, когда переступил порог, столкнулся с каким-то человеком, который спросил:
– Можно мне пройти, герцогиня?
Наполеон грубо схватил непрошеного гостя и крикнул:
– Рустан!
Телохранитель моментально явился, держа факел в руках.
– Нейпперг. Да, это он! – в безумном гневе прохрипел император, узнав человека в белом мундире.
Ошеломленный, не зная, что сказать, неосторожный австриец старался сохранить хладнокровие и держать себя с достоинством.
Герцогиня Монтебелло, о которой Наполеон совсем было забыл, вскрикнула от ужаса и тем напомнила о себе.
– Рустан, уведи эту женщину, – обратился император к своему телохранителю, указывая на статс-даму, – и не входи сюда, пока я тебя не позову.
Телохранитель увел почти потерявшую сознание герцогиню Монтебелло.
– Теперь поговорим, сударь, – живо обратился Наполеон к Нейппергу, на которого Екатерина смотрела с бесконечной жалостью. – Как вы попали в мой Дворец ночью? Вы забрались сюда, точно вор. Что вы вообще делаете в Париже, когда должны были бы быть в Вене?
Нейпперг был очень бледен и, стараюсь казаться спокойным, медленно ответил:
– Я покинул Вену, ваше величество, по приказанию моего повелителя, чтобы передать конфиденциальное сообщение ее величеству императрице.
– Так что это по поручению австрийского императора вы являетесь ночью ко мне во дворец? Да вы смеетесь надо мной, господин необыкновенный посланник! – не помня себя от гнева, воскликнул Наполеон.
– Вы изгнали меня, ваше величество, вход во дворец мне был запрещен; волей-неволей мне пришлось избрать для выполнения поручения моего повелителя неподходящее время. Ее величество обещала мне в полночь дать свой ответ для его величества австрийского императора!
– Императрица не могла сделать этого, вы лжете! – крикнул Наполеон.
Нейпперг вздрогнул от оскорбления.
– Ваше величество, – возразил он, стиснув зубы от обиды, – я австрийский генерал и состою полномочным министром. Сюда я явился как представитель австрийского императора к австрийской же эрцгерцогине. Вы оскорбляете меня в вашем собственном дворце, зная, что здесь я не в состоянии защищаться. Не могу не сказать вам, ваше величество, что так поступать низко!
– Негодяй! – крикнул Наполеон, приходя в бешенство.
Дерзость этого австрийца, забравшегося в его дворец ночью, чтобы похитить у него жену, довела императора до помрачения рассудка. Поддаваясь своему вспыльчивому характеру, он сорвал аксельбант Нейпперга и произнес:
– Вы явились ко мне во дворец ночью, как разбойник, и потому недостойны носить благородный знак отличия!
Выведенный из себя насилием Наполеона, Нейпперг выхватил шпагу и замахнулся ею на императора.
Екатерина быстро бросилась вперед и стала между мужчинами.
– Рустан, сюда! – крикнул Наполеон, как бичом размахивая аксельбантом, единственным своим оружием.
В одну секунду дверь из императорской спальни открылась, Рустан подскочил к Нейппергу, свалил его на землю, обезоружил и пронзительно свистнул. На этот свист прибежали еще трое телохранителей, подчиненных Рустана, и они помогли своему начальнику удержать Нейпперга.
– Пощадите его, ваше величество, будьте милосердны! – обратилась к императору Екатерина.
Наполеон молча оттолкнул ее и, подойдя к двери галереи, громко позвал:
– Лористон, Бригод, Ремюза, идите все ко мне!
Почти тотчас же в кабинет вошли дежурный камергер и адъютанты, которые находились в комнате рядом.
– Вот, господа, человек, осмелившийся поднять на меня руку, – обратился к ним Наполеон. – Бригод, вы отберите у него шпагу, а вы, Лористон, арестуйте его.
Телохранители помогли Нейппергу подняться с пола.
Бригод схватил его шпагу, а Лористон, положив руку на плечо графа, торжественно проговорил:
– Именем императора арестую вас. Куда прикажете увести арестованного, ваше величество? – спросил он Наполеона.
– Посадите его в ту комнату, которая предназначена для вас, и следите за ним, – ответил император. – Нужно известить герцога де Ровиго; пусть он распорядится, чтобы военный суд был назначен сейчас же. После удостоверения личности виновного и установления факта покушения со стороны этого господина на мою особу должен быть вынесен приговор и приведен в исполнение немедленно. Я требую, чтобы до восхода солнца все это было окончено.
Нейпперга увели в дежурную комнату адъютантов, а император прошел в свою спальню, оставив в сильной, тревоге всех свидетелей этой трагической сцены.
XV
Екатерина Лефевр находилась в подавленном состоянии в ожидании приговора Нейппергу. Она старалась найти способ спасти графа, но все ее планы оказывались неудачными. Было бы безумием надеяться на то, что можно смягчить Наполеона. Нейпперг был приговорен, ничто не могло защитить его от мести императора. Всемогущий повелитель хотел наказать графа за оскорбление, нанесенное ему как мужу Марии Луизы.
Когда маршал Лефевр вошел в кабинет императора, он нашел свою жену в полном отчаянии. Лефевр был в парадной форме и казался очень озабоченным. Один из адъютантов только что сообщил ему об аресте Нейпперга.
– Ты слышал ужасную новость? – спросила маршала его жена.
– Да, я знаю все. Несчастный сам себя погубил! – ответил ей Лефевр, вздохнув. – Император позвал меня для того, чтобы я как маршал двора председательствовал в военном суде, когда будут судить графа.
– А между тем Нейпперг спас, мне жизнь когда-то, в Жемапе, – напомнила Екатерина. – Меня хотели расстрелять, и, если бы не граф, меня не было бы теперь здесь.
– Да, у нас есть долг перед Нейппергом, – согласился Лефевр мрачным тоном. – А потом, помнишь, утром десятого августа ты в свою очередь не допустила, чтобы его убили. Да, подобные вещи связывают людей. Но, черт возьми, я ничего не могу сделать для него! Я состою на службе и вынужден подчиниться приказу императора.
– Ну, а я не состою на службе, – воскликнула Екатерина, – и не имею никаких обязанностей; я женщина с сердцем и жалею несчастного графа. Ты сказал о нашем долге, Лефевр. Да, долг сделала маркитантка, а уплатит его герцогиня. Предоставь мне свободу действовать и скажи только, кто может проникнуть сейчас к императрице?
– Единственный, кто может подойти к дверям комнаты ее величества, это я. Как маршал двора я имею право проверить, находятся ли на своих постах все часовые.
– Ах, ты можешь сделать это? – радостно воскликнула Екатерина. – Значит, не все еще потеряно, ты Сможешь мне! Постарайся подойти как можно ближе к дверям той комнаты, в которой отдыхает императрица.
– Это нетрудно сделать! – заметил Лефевр.
– И начни так сильно шуметь, чтобы она проснулась, – продолжала Екатерина. – Нужно, конечно, чтобы Мария Луиза узнала твой голос. Присутствие ночью у ее дверей маршала сразу убедит императрицу, что во дворце происходит что-то необычное. Скажи громко часовым следующее: "Следите хорошенько за тем, чтобы никто не проник в комнату императрицы. Задержите каждого, кто бы ни прошел мимо с письмом, если даже это письмо адресовано австрийскому императору". В особенности произнеси как можно громче слова: "австрийскому императору".
– Я не вполне понимаю тебя, – пробормотал Лефевр, – ты объяснишь мне…
– Это лишнее, – прервала Екатерина своего мужа, – да и времени нет. Бывают такие обстоятельства, когда каждая минута дорога; иди скорее и действуй! Главное, как можно громче произнеси слова "австрийскому императору"!
Когда Лефевр ушел по направлению к апартаментам императрицы, Екатерина начала искать кого-нибудь, кто мог бы помочь ей спасти Нейпперга, но, кроме офицеров-ординарцев и адъютантов Наполеона, никого не было вблизи, а с офицерами нельзя было говорить об арестанте, которого они обязаны были стеречь.
Уже два раза Лористон выходил из спальни Наполеона и справлялся, не приехал ли герцог Ровиго.
– Что делает этот министр полиции? Не понимаю, почему его нет до сих пор, – негодовал Лористон, – он, очевидно, не знает, что здесь происходит?
– Теперешний министр полиции ничего не знает, Даже и того, что его жена наставляет ему рога, – послышался чей-то едкий писклявый голосок.
– Вероятно, вы помогаете ей в этом, герцог? – шутливо спросил Лористон.
– Возможно. Это лучший способ следить за тем, что делает мой заместитель! – смеясь проговорил все тот же писклявый голосок.
– Ах, это вы, герцог? Само небо посылает мне вас, – воскликнула Екатерина, бросаясь навстречу бывшему министру полиции Фушэ, герцогу д'Отранте. – Бы можете оказать мне большую, огромную услугу, – начала Екатерина.
– В чем дело? Вы знаете, что я всегда был дружески расположен к вам, – ответил Фушэ, – ведь мы с вами очень давние знакомые. Вы видели меня молодым бедным человеком, все состояние которого заключалось в патриотизме и революционном задоре, а я вас помню прачкой. Теперь вы – герцогиня…
– А вы – бывший и будущий министр полиции, – прервала его Екатерина. – Но не в этом дело. Вы слышали, что произошло с графом Нейппергом?
– Да. Ожидают только Савари, чтобы расстрелять австрийца!
– Нельзя допустить смерти Нейпперга, – горячо воскликнула Екатерина, – я надеюсь, вы поможете мне снасти его.
– Надеетесь на меня? – с удивлением переспросил Фушэ. – На каком основании? Граф Нейпперг – австриец и открытый враг нашего императора. Он мне не друг и не родственник, какое же мне дело до него? Он просто глуп и неловок; вместо того чтобы броситься в объятия женщины, он попадает в руки охранников. Австриец так глупо попал впросак, что пропадает всякое желание облегчить его участь.
Внезапный арест Нейпперга помешал планам Фушэ, который рассчитывал сам выследить графа и тогда, смотря по обстоятельствам, или представить его императору и получить за это благодарность, или дать графу возможность убежать, потребовав за такую услугу значительную сумму.
Теперь дело было проиграно, и потому Фушэ был в дурном настроении. Ну, стоило ли ему так долго выслеживать Нейпперга, тратить столько труда, чтобы арестовать его, когда тот сам бросается в руки Рустана!