Продолжаем наше повествование.
Хронологически мы находимся сейчас у самых-самых истоков формирования партизанского движения 1812 года. Место действия - Смоленская губерния.
Итак, государь Александр Павлович отправился из Смоленска далее в Москву, а Смоленская губерния начала готовиться к "встрече" с "Великой армией". И руководил, дирижировал сим сложнейшим и, в общем-то, непредсказуемым процессом никто иной, как Барклай де Толли, призвавший всех смолян к всенародному сопротивлению.
Уже 21 июля 1812 года Барклай дал следующее предписание смоленскому губернатору, барону Казимиру Ивановичу Ашу (привожу один лишь всего фрагмент, но достаточно, как мне кажется, выразительный):
"Именем Отечества просите обывателей всех близких к неприятелю мест вооружённою рукою напасть на уединённые части неприятельских войск, где оных увидят. К сему же я пригласил особым отзывом россиян в местах, французами занятых обитающих, дабы ни один неприятельский ратник не скрылся от мщения нашего за причинённые вере и Отечеству обиды".
Сей барон Аш, в коем, увы, не было ни должной воинственности, ни необходимой самоотверженности, вовсе был не тот человек, который способен организовать всенародное сопротивление. Барклай де Толли, как видно, всё это отлично понимал. Поэтому он и не ограничился одним лишь этим предписанием, отправленным им губернатору Ашу.
Барклай обратился непосредственно к смоленской шляхте и вообще ко всему населению губернии со следующим призывом: "Верные соотечественники! Оправдайте сими поступками мнение, которое имеет о вас целой свет. Да познают враги, на что народ наш способен. Не посрамите земли Русския!" И ещё он выпустил листовку (произошло это межу 22 и 26 июля), которая была распространена в трёх губерниях - Смоленской, Псковской и Калужской. Листовка эта представляла собою развернутый призыв к народной войне. Но мы опять, кажется, забежали вперёд.
Итак, народную войну в 1812 году возвестил именно Барклай де Толли. Он же инициировал и создание первого партизанского соединения, о чём как раз и пойдёт сейчас речь.
Тетрадь вторая. Партизаны и изменники
Глава первая. 19 июля и последующие дни
Прошло ровно десять дней, с момента, как государь Александр Павлович обосновался на одну ночь в особняке смоленского губернатора, барона Казимира Аша.
И вот в губернаторском особняке появился новый гость, не венценосный, но тоже очень важный. Я имею в виду Михаила Богдановича Барклая де Толли, со своею армией улизнувшего из Витебска буквально из-под носа Наполеона, который твёрдо рассчитывал на генеральное сражение и просчитался.
Отужинав с губернатором, Михаил Богданович (ужин, причём, прошёл почти в совершенном молчании - военный министр и командующий первой армией не жаловал барона Аша) тут же призвал к себе другого барона, а именно генерал-адъютанта Винценгероде и показал, что может быть очень даже говорливым.
Барклай де Толли заулыбался сколько мог ласково (улыбки, вообще-то, были не по его части) и молвил: "Ну, всё, барон, с запасными командами, находящимися в вашем распоряжении, генерал можно покончить. Свою миссию вы отличнейше выполнили. Багратион вот-вот подойдет. Французы нашему воссоединению воспрепятствовать никак не смогут…"
В громадных голубых глазах Винценгероде явственно читалось изумление, а точнее вопрос. И Барклай тут же на него ответил:
"Вы хотите, сказать, что же теперь? О! Теперь-то как раз и начнется настоящее дело. Мы убежали из-под Витебска. А французская махина уже остановилась и начала разворачиваться для сражения. Но теперь, когда наше исчезновение обнаружилось, Наполеон опять соберет свои силы в кулак и ринется на Смоленск, то бишь сюда. И вас, генерал, я намерен послать на Витебск, наперерез ему, но только запасными дорогами. Ну, как? Что скажете?"
Винценгероде весь расцвел от радости и не мог сдержать обуревавших его чувств. Первоначально Фердинанд Фёдорович решил, что его отправляют в отставку или просто отсылают в свиту государя, раз с его запасными командами покончено.
"Да, начинаются настоящие серьёзные дела, - продолжал Барклай, - и я отдам под ваше начало четыре казачьих полка и драгунский полк, но это так для начала, будет потом ещё прибавление. Ну что, довольны?"
Ещё бы! Как тут можно было быть не довольным. Винценгероде со свежими силами направили в тыл наступающего противника, дабы перерезать его коммуникации и перехватывать секретных его курьеров. О подобном можно было только мечтать.
"Ну, всё, - закончил Барклай свою речь, - я заготовлю приказ, а денёчек или даже пару дней отдохните и где-то 21-го приступайте к новым своим обязанностям".
Но Винценгероде медлил, не уходил. В глазах его читался новый вопрос.
"Ах да! - Барклай хлопнул себя по узкому, клинкообразному лбу необычайно узкой сухой своей ладонью, - Связь! Наиважнейшая вещь. Со мною будете держать регулярную связь чрез казачью летучую почту, но этого совершенно недостаточно. Государь хочет, дабы вы ещё напрямую сносились с ним и постоянно. Так что между летучим корпусом и Петербургом постоянно будут носиться фельдъегеря. Задания вам буду давать я, а вот отчитываться вы будете пред государем. С Богом, генерал! Ступайте. Как только будет готов приказ, я призову вас снова".
Кажется, Винценгероде не ушёл из кабинета Барклая, а улетел из него на крыльях.
В самом деле, начиналось настоящее и полностию самостоятельное дело, опасное, очень непростое, но именно настоящее, о коем можно было только мечтать дело, требовавшее исключительного ума, особой сообразительности и едва ли не ежечасной дерзости и неустрашимости.
Барклай впоследствии вспоминал: "Я поручил генералу Винценгероде начальство над войсками, собранными между Поречьем и Духовщиной. Он обязан был прикрывать с сими войсками дорогу к Духовщине и Белой, освободить Велижский уезд от набегов неприятеля и наблюдать за ними в Поречье, Сураже и Витебске".
Приказ был готов уже на следующий день, потом спешно были подобраны для летучего корпуса Винценгероде четыре казачьих полка плюс два конных орудия и плюс Казанский драгунский полк. Корпус был сформирован, и 21-го приказ был подписан Барклаем.
И уже 21 июля Фердинанд Фёдорович вместе со штаб-офицерами своими, полковником Александром Бенкендорфом и ротмистром князем Сергеем Волконским, собрал первый военный совет своего партизанского соединения. Обращаясь к командирам полков, барон сказал:
"Господа офицеры! Государь получил нам наиважнейшее дело. И даже не одно. Перечислю сейчас по порядку. Ловить вражеских курьеров. Всеми мерами затруднять снабжение войск неприятеля пропитанием, одеждой, вооружением. Фураж отбирать или уничтожать. Вообще перерезать коммуникации противника. Тыловую жизнь его превратить в форменный хаос. Тогда любое выступление врага захлебнётся. Но это не всё, господа офицера. Есть ещё одна довольно-таки неприятная проблема. Это мародёры, которые, к великому огорчению моему, действуют не только с вражеской стороны. Народ русский горой встал супротив супостата, но встречаются и крестьяне, которые, увы, в отсутствие сбежавших господ своих, грабят поместья. Редко, но встречаются. У меня есть неопровержимые доказательства безобразного сего обстоятельства. Михайла Богданович также осведомлён об этом. Предупреждаю: всех без исключения мародёров уничтожать, вне зависимости от их происхождения. Без малейшей пощады".
Командирами собравшихся полков (четырёх казачьих и одного драгунского) эта речь была не просто услышана, но и по-настоящему принята к сведению (скорое будущее доказало это вполне).
Да, был приглашён ещё генерал-майор Евгений Иванович Оленин и ротмистр Александр Дмитриевич Лесли - в качестве представителя этого выдающегося по своему военному патриотизму семейства.
Потом генерал-адъютант Винценгероде раздал присутствующим письменное распоряжение Барклая, в коем, в частности, было сказано следующее:
"Сей отряд иметь должен в виду истребление всех неприятельских партий. Необходимо брать пленных и узнавать, кто именно и в каком числе неприятель идёт, открывая об нём сколько можно".
Так, собственно, и началась партизанская война 1812 года.
Ни Кутузов, ни Денис Давыдов не имели к этому началу ровно никакого отношения.
Винценгероде и два его штаб-офицера: Бенкендорф и Волконский - вот эти трое богатырей, стоящих у самых истоков партизанского движения 1812 года.
Быстро, даже стремительно сформированный корпус Винценгероде тут же ринулся в направлении Витебска, откуда выступала "Великая армия", но ринулся не для того, чтобы ударить в лоб, а чтобы зайти сбоку и разрушать тылы, дезорганизовывая их.
Французы шли вперёд (на Смоленск), а партизаны двигались в противоположном направлении и по параллельным, боковым дорогам, чтобы неожиданно ударить в зад противника. Гораздо резоннее, да и оправданней бить сзади или сбоку наступающего врага, чем добивать врага бегущего, что стал проделывать чрез несколько месяцев наш "поэт-партизан", известный хвастунишка Давыдов.
Пленные при этом дерзком рейде корпуса Винценгероде захватывались буквально сотнями. А уже 27 июля была стычка с французами при Велиже. Бенкендорф, командовавший авангардом корпуса, решительно опрокинул противника. Это был его первый партизанский бой в 1812 году, за который он получил генерал-майора.
На пути к Витебску, недалеко от местечка Бабиновичи к Винценгероде неожиданно явилась депутация тамошних евреев. Они доставили захваченного ими французского кабинет-курьера, ехавшего из Парижа к Наполеону. То была удача, и пребольшая. Причём, такого рода поимка была первая, но далеко не последняя.
Этот курьер с депешами, при нём находящимися, тут же был отправлен в Петербург и прямиком доставлен к государю Александру Павловичу.
Движение корпуса Винценгероде на Витебск с успехом продолжалось, но тут прибыл ординарец Барклая с известием, что Смоленск нами оставлен и армия начала уже движение по направлению к Москве.
Соответственно корпус пошёл назад, двигаясь параллельно большой Смоленской дороге и стараясь всемерно тревожить хвост нацелившейся также на Москву французской армии и при этом захватывать постоянно фуражиров французских, отряжаемых в сторону от главной дороги, и истреблять мародёров всех мастей.
Всё это в итоге приводило к тому, что наступавшая "Великая армия" становилась всё менее могучей и всё более слабела - постепенно, но неуклонно.
Ну, и секретные курьеры по-прежнему очень даже интересовали генерал-адъютанта Винценгероде и предприимчивых его штаб-офицеров - Бенкендорфа и Волконского.
Но тут на сцену надобно вывести ещё одно достаточно важное лицо. Оно заслуживает особого рассказа. На его счету была целая россыпь вражеских курьеров. И вообще, лицо это в 1812 году в Смоленской губернии пользовалось исключительным авторитетом. В общем, без него никак не обойтись нам сейчас. Необходима хотя бы краткая справка.
А фигура была колоритная, и заслуживает она на самом деле целого романа. Дюма-отец, безо всякого сомнения, был бы счастлив набрести на данный материальчик.
Я же предлагаю сейчас всего лишь абрис фигуры, легкий, но точный. Для последователей Дюма - коли они объявятся! - надеюсь, сгодится.
Глава вторая. Виктор Антонович
Флигель-адъютанты Бенкендорф и Волконский были наипервейшие соратники и помощники генерал-адъютанта барона Винценгероде, обе его руки фактически. Однако был в летучем корпусе барона, бившемся в тылу "Великой армии", ещё один совершенно блистательный командир, имевший под своим началом особую партию партизан. Я разумею тут майора Виктора Антоновича Пренделя (впоследствии он дослужился до генерал-майора).
Это был поистине великий партизан. Барон Винценгероде им неизменно гордился, и по праву. Составляя список отличившихся, барон написал о Пренделе следующее: "Отличнейший штаб-офицер, употреблённый мною в самые нужнейшие откомандировки. Исполнял все данные ему от меня препоручения с отличнейшею расторопностью, отважностью и деятельностью".
Майор Прендель в партизанском деле был маг и волшебник, истинный виртуоз. Были у него и свои партизанские шутки. Так, когда он со своими казаками ловил секретных вражеских курьеров - а сие происходило достаточно часто, - то писарь его снимал с арестованных бумаг точнейшую копию. А Виктор Антонович ставил на оригиналах оттиски своей печати и затем отсылал их по назначению (самому Наполеону или маршалам его).
Но расскажу всё по порядку.
Виктор Антонович Прендель родился в Альпах, он из семьи тирольских дворян, из рода хоть и обедневшего, но древнего. Отец его занимался лесничеством, и наш герой с детских лет сопровождал его при многодневных объездах альпийских лесов. Когда ему было 12 лет, он самовольно ушел в горы, встретил там медведя, убил его наповал из ружья и несколько верст тащил до дома. Родителей история эта напугала, и они отослали его в монастырь, в Коллегиум братства Святого Бенедикта.
Виктор Прендель зарекомендовал себя учеником блистательным. Монастырских наставников его особливо поражало, с какой легкостью он осваивает географические карты и выучивает языки - Прендель освоил французский, итальянский, венгерский, польский и русский языки. Монахи были довольны им: это был практически готовый католический миссионер. Но Прендель вовсе не хотел быть миссионером, и он убежал из монастыря. Несколько лет по поручению одного венецианского банкирского дома ездил по Европе, изучал финансы. Однако мирная, спокойная жизнь не была суждена Пренделю.
В Париже вспыхнула революция, и Прендель стал непримиримым её врагом. Он участвовал едва ли не во всех антиреволюционных войнах, однажды был ранен, попал в плен, трибуналом Лиона был приговорён к смертной казни, но сумел бежать.
Виктор Антонович принял участие в итальянском и швейцарском походах Суворова, командуя казачьим отрядом. Однако на российскую службу он перешел токмо в 1804 году.
В сражении при Аустерлице он во главе партии из ста гусар и ста пятидесяти казаков действовал в тылу неприятеля и сумел захватить в плен 260 солдат и 60 офицеров!
На Пренделя обратил внимание Барклай де Толли, и, став в 1810 году военным министром, он определил его в военные атташе и послал в Дрезден. И Виктор Антонович в течение двух лет совершал ценнейшие разведочные поездки по Франции, Италии, Голландии, Австрии и Германии.
В июне 1812 года началась военная компания Наполеона, и уже в июле Прендель появился в России. Он тут же бросился в Смоленскую губернию.
4 и 5 августа Виктор Антонович был среди смельчаков, оборонявших Смоленск, но далее с армией не отступил, будучи определён в отряд генерал-адъютанта Винценгероде. Под его начало было отдано 200 казаков. Это и была его партия, с коей он совершал в тылу противника дерзкие наезды.
Когда "Великая армия" заняла Москву, Прендель оставил пределы Смоленской губернии и действовал под Рузой и Можайском, сумев, между прочим, захватить в плен порядка двух тысяч человек.
Это был великолепный партизан - дерзкий, отчаянный и умный, пример для всех смоленских ополченцев. Сколько я знаю, Павел Иванович Энгельгардт отзывался о нём с восторгом.
Пару раз Прендель бывал в Дягилеве. Энгельгардт угощал его своей знаменитой "дягилевкой", и она произвела на Виктора Антоновича неизгладимое впечатление. Потом они совершили и дружеский обмен. Энгельгардт презентовал Пренделю ящик бесценной "дягилевки", а Прендель прислал Павлу Ивановичу ящик шампанского из обоза, который был послан из Парижа Наполеону, но Прендель сумел отбить весь обоз.
Впоследствии, уже во время заграничного похода, когда у Дениса Давыдова за нарушение приказа был отобран его отряд, тот был отдан под начало Пренделя.
На покое Виктор Антонович принялся за записки. Кажется, они пропали; во всяком случае, текста их ни один известный мне специалист как будто так и не держал в руках. А там должна содержаться масса любопытного, и не только по истории партизанского движения, но и по истории европейской разведки начала XIX столетия.
Но записки всё-таки были. Ещё при жизни Пренделя немецкое историческое общество хотело приобрести у Виктора Антоновича сии записки, но он отказал, следующим образом мотивировав окончательное своё решение:
"Жизнь и сведения мои принадлежат гостеприимной России - моему второму Отечеству - где живу и где намерен умереть".
Таков был этот несостоявшийся католический миссионер и состоявшийся разведчик, великолепный мастер тайных военных наездов, летом и осенью 1812 года лихо рубившийся в тылу противника.
Но возвращаемся к началу августа 1812 года, когда русские войска после двухдневной обороны Смоленска, вдруг исчезли из города и двинулись далее, дабы Наполеон не проскочил к дороге на Москву, заперев нашу армию на погибель её в Смоленске. В губернии же покамест оставался лишь летучий корпус генерал-адъютанта Винценгероде.
Задач было несколько, и все были очень непростые - совсем небольшому сравнительно с размерами "Великой армии" соединению надобно было не только пытаться дестабилизировать наполеоновский тыл, но и ещё поставить "замок" на дорогу, ведущую к столице российской империи, а также нещадно бить мародёров всех мастей. А ещё надобно было содействовать местным помещикам, городничим, исправникам, становым устраивать отряды сопротивления.
И приструнивать как следует надобно было трусов и предателей, помогающих французским властям. А в этом роде случаи были, и нередкие, увы.
Что греха таить, находились крестьяне (не все, слава Богу, но находились), которые выходили из повиновения своим помещикам, приказчикам и старостам. Бунтуя, мужики да бабы говорили не раз, что отныне принадлежат они французам, поэтому повиноваться будут им, а отнюдь не царской власти. Были в данном отношении истории и совсем даже страшные. На ниве измены было пролито много крови.
Приходится признать, что в Смоленской губернии находились тогда некоторые подданные российского императора (сие неоспоримо), способствовавшие неприятелю в отыскании фуража и сокрытии припрятанных барами имуществ, а другие, сообща с солдатами и офицерами Наполеона, попускались даже на грабительство господских домов.
Увы, так было.
Глава третья. От Смоленска к Москве. О действиях отряда императорского генерал-адъютанта, барона Винценгероде в августе и начале сентября 1812 года
(хронологическая роспись)
Августа 9-го, собрав весь свой отряд, Винценгероде направился по большой дороге, ведущей от Витебска на Поречье и Духовщину, к Дорогобужу.
Одна из наших партий, посланная на Поречье, благодаря рвению и храбрости жителей, получила столь действительную поддержку, что у нее оказалось в руках свыше 150 пленных.