Меня нашел Этельвольд. Племянник Альфреда снова начал пить, и глаза его налились кровью. Раньше он был красивым молодым человеком, но теперь его лицо опухло, а под кожей появились красные прожилки. Он оттащил меня в дальний конец церкви и встал под знаменем, на котором красной шерстью было вышито длинное увещевание.
"Все, что просите у Господа, - гласило оно, - дастся вам, если вы веруете. Когда просит хороший молящийся, кроткая вера вознаграждается".
Я решил, что эту вышивку сделали жена Альфреда и ее дамы, но изречение сильно смахивало на высказывание самого Альфреда.
Этельвольд крепко, до боли вцепился в мой локоть и укоризненно прошипел:
- Я думал, ты на моей стороне.
- Так оно и есть, - сказал я.
Он подозрительно уставился на меня.
- Ты встречался с Бьорном?
- Я встречался с человеком, который притворялся мертвецом.
Этельвольд не обратил внимания на мои слова, и это меня удивило. Я вспомнил, как сильно на него подействовала встреча с Бьорном, так сильно, что племянник короля на время даже перестал пить. Но теперь я отрицал, что труп и вправду вставал из могилы, а Этельвольд отнесся к этому, как к чему-то неважному.
- Ты не понимаешь, - сказал он, все еще стискивая мой локоть, - это наш самый крупный шанс!
- Шанс на что? - терпеливо спросил я.
- Избавиться от него, - неистово проговорил Этельвольд, и некоторые люди, стоявшие неподалеку, повернулись и посмотрели на нас.
Я ничего не сказал.
Конечно, Этельвольд хотел избавиться от дяди, но у него не хватало храбрости самому нанести удар, поэтому он постоянно искал союзников вроде меня. Этельвольд посмотрел мне в лицо и, очевидно, не нашел там поддержки, потому что выпустил мою руку.
- Они хотят знать, попросил ли ты Рагнара прийти, - тихо сказал он.
Итак, Этельвольд все еще поддерживал связь с Зигфридом? Это было интересно, но не слишком удивительно.
- Нет, - ответил я. - Не попросил.
- Ради Господа, почему?
- Потому что Бьорн солгал, - ответил я, - и мне не суждено стать королем Мерсии.
- Если я когда-нибудь стану королем Уэссекса, - горько проговорил Этельвольд, - тогда тебе лучше бежать, спасая свою жизнь.
Я улыбнулся и молча посмотрел ему в глаза немигающим взглядом. Спустя некоторое время он отвернулся и что-то неразборчиво пробормотал - наверное, извинения. Потом с мрачным лицом уставился на другой конец церкви и яростно сказал:
- Та датская шлюха!
- Какая датская шлюха? - спросил я.
На одно биение сердца я подумал, что тот имеет в виду Гизелу.
- Та шлюха, - он мотнул головой в сторону Тайры. - Которая замужем за идиотом. Набожная шлюха. У которой надут живот.
- Тайра?
- Она красивая, - все так же неистово сказал Этельвольд.
- Да, красивая.
- И замужем за старым идиотом! - Этельвольд глядел на Тайру с вожделением. - Когда она разродится щенком, которого носит в брюхе, я собираюсь ее завалить и показать ей, как вспахивает поле настоящий мужчина.
- Ты знаешь, что она моя подруга? - спросил я.
Этельвольд явно встревожился. Он понятия не имел, что я давно привязан к Тайре, и теперь попытался дать задний ход.
- Я просто думаю, что она красивая, - угрюмо проговорил он, - только и всего.
Я улыбнулся и наклонился к его уху.
- Только тронь ее, - прошептал я, - и я воткну меч тебе в задницу и вспорю тебя от промежности до глотки, а потом скормлю твои внутренности моим свиньям. Тронь ее хоть разок, Этельвольд, всего один разок, и ты - мертвец.
И я ушел от него. Он был дурак, пьяница и развратник, и я отмахнулся от него, как от безвредного дурака. Как потом оказалось, я ошибался. В конце концов, Этельвольд имел права на трон Уэссекса, но только он сам да еще несколько дураков верили, что он и впрямь станет королем вместо Альфреда.
У Альфреда имелось все, чего был лишен его племянник, - король был трезвым, умным, трудолюбивым и серьезным. И в тот день Альфред был счастлив. Он наблюдал, как его дочь выходит замуж за человека, которого любил почти как сына, слушал пение монахов, смотрел на построенную им церковь с золоченными балками и раскрашенными статуями - и знал, что с помощью этого брака возьмет под контроль южную Мерсию.
А это означало, что Уэссекс растет, как дети во чревах Тайры и Гизелы.
Отец Беокка нашел меня возле церкви, где приглашенные на свадьбу гости стояли на солнышке и ожидали, пока их позовут на пир во дворце Альфреда.
- В церкви слишком многие разговаривали, - пожаловался Беокка. - Это священный день, Утред, церковный праздник, таинство, а люди болтали, как на рынке!
- Я был одним из болтунов, - сказал я.
- Да ну? - Он прищурился на меня. - Что ж, ты не должен был так себя вести. Это же откровенное проявление плохих манер! И оскорбление Бога! Ты меня удивляешь, Утред, очень удивляешь. Я удивлен и разочарован.
- Да, отец, - с улыбкой ответил я.
Беокка распекал меня год за годом. Во времена моего раннего детства он был священником и духовником моего отца. После того как мой дядя узурпировал власть над Беббанбургом, Беокка бежал из Нортумбрии и нашел пристанище при дворе Альфреда. Король оценил его благочестие, ученость и энтузиазм, и благоволение Альфреда простерлось так далеко, что люди перестали издеваться над Беоккой, который, по правде говоря, был самым уродливым человеком во всем Уэссексе. Он хромал, косил, а его левая рука к тому же была парализована. Его косой глаз ослеп и побелел, как и его волосы, потому что Беокке было уже около пятидесяти.
На улицах дети насмехались над ним, а некоторые взрослые при виде него крестились, веря, что уродство - метка дьявола, но Беокка был христианином не хуже остальных.
- Рад тебя видеть, - сказал он небрежно, словно боялся, что я могу поверить в эти слова. - Ты знаешь, что король желает с тобой поговорить? Предлагаю тебе встретиться с ним после пира.
- Он будет пьян.
Беокка вздохнул, протянул здоровую руку к амулету в виде молота Тора, висевшему у меня на шее, и убрал его под мою рубашку.
- Постарайся остаться трезвым, - сказал он.
- Может, завтра?
- Король занят, Утред. Он не будет ждать, чтобы встретиться с тобой тогда, когда тебе будет удобнее.
- Тогда ему придется говорить со мной, когда я буду пьян.
- И предупреждаю: он хочет знать, скоро ли ты возьмешь Лунден. Вот почему и желает побеседовать с тобой…
Беокка внезапно умолк - к нам шли Гизела с Тайрой. Лицо Беокки вдруг изменилось, став счастливым. Он молча глядел на Тайру, как человек, которого посетило видение, а когда та улыбнулась ему, я подумал, что его сердце разорвется от гордости и любви.
- Тебе не холодно, дорогая? - заботливо спросил он. - Я могу принести тебе плащ.
- Мне не холодно.
- Твой голубой плащ?
- Мне тепло, дорогой, - ответила Тайра и положила ладонь на его руку.
- Мне это совсем не трудно! - сказал Беокка.
- Мне не холодно, дражайший, - сказала Тайра, и снова у Беокки сделался такой вид, будто тот сейчас умрет от счастья.
Он всю жизнь мечтал о женщине. О прекрасной женщине. О той, кто выйдет за него замуж и подарит ему детей, и всю жизнь его гротескная внешность превращала его в объект насмешек. Так продолжалось до тех пор, пока на окровавленной вершине холма Беокка не встретил Тайру и не изгнал демонов из ее души.
Теперь Беокка и Тайра были женаты уже четыре года. При взгляде на них становилось ясно, что нет двух людей, меньше подходивших бы друг другу: старый, уродливый, дотошный священник и юная золотоволосая датчанка. Но, стоя рядом с ними, нельзя было не почувствовать их радость - как тепло огромного костра зимней ночью.
- Тебе не следовало оставаться на ногах, дорогая, в твоем нынешнем состоянии, - сказал Беокка. - Я принесу тебе табурет.
- Я скоро сяду, дражайший.
- Табурет, думаю, или стул? И ты уверена, что тебе не нужен плащ? Мне будет совершенно не трудно его захватить!
Гизела посмотрела на меня и улыбнулась, но Беокка и Тайра не замечали нас, слишком поглощенные друг другом. Гизела чуть заметно мотнула головой, и я увидел, что неподалеку стоит молодой монах и пристально смотрит на меня. Он явно дожидался случая, чтобы перехватить мой взгляд, и было ясно, что ему не по себе. Монах был худым, невысоким, с каштановыми волосами; его бледное лицо удивительно напоминало лицо Альфреда. Такое же вытянутое, с тревожным взглядом серьезных глаз и с такими же тонкими губами. Судя по монашеской рясе, он был так же набожен, как и Альфред. Послушник, судя по тому, что ему еще не выбрили тонзуру.
Едва я посмотрел на него, как тот упал на одно колено и робко проговорил:
- Господин Утред…
- Осферт! - сказал Беокка, заметив присутствие молодого монаха. - Ты же должен сейчас заниматься! Свадьба закончена, а послушников не приглашали на пир.
Осферт не ответил Беокке. Вместо этого он обратился ко мне, по-прежнему не поднимая головы:
- Ты знал моего дядю, господин.
- Разве? - подозрительно спросил я. - Я знавал много людей.
Я готовил юношу к тому, что откажу в любой его просьбе.
- Его звали Леофрик, господин.
Моя подозрительность и враждебность исчезли при упоминании этого имени. Леофрик. Я даже улыбнулся.
- Я знал его, - тепло проговорил я, - и любил.
Леофрик был грубым воином из восточных саксов, который учил меня воевать. "Эрслинг" - вот как он обычно меня называл, что означало "задница". Он учил меня, шпынял, рычал, бил - и под конец сделался моим другом. И оставался им вплоть до того дня, когда погиб на залитом дождем поле битвы при Этандуне.
- Я - сын его сестры, господин, - сказал Осферт.
- Ступайте учиться, молодой человек! - сурово приказал Беокка.
Я положил ладонь на парализованную руку Беокки, останавливая его.
- Как зовут твою мать? - спросил я Осферта.
- Эадгит, господин.
Я наклонился и запрокинул лицо юноши. Неудивительно, что тот смахивал на Альфреда, потому что это был его внебрачный сын, рожденный от дворцовой служанки. Никто никогда не признавал, что король - отец мальчика, хотя ни для кого это не было секретом. Прежде чем Альфред обрел Бога, он развлекался с дворцовыми служанками, и Осферт был плодом его юношеской жизнерадостности.
- Эадгит жива? - спросил я.
- Нет, господин. Она умерла от лихорадки два года тому назад.
- И что ты здесь делаешь, в Винтанкестере?
- Он учится ради церкви, - огрызнулся Беокка, - потому что его призвание - стать монахом.
- Я буду служить тебе, господин, - тревожно проговорил Осферт, глядя мне в лицо.
- Ступай! - Беокка попытался шугануть юношу прочь. - Иди! Ступай отсюда! Возвращайся к своим занятиям, или я велю наставнику тебя высечь!
- Ты когда-нибудь держал меч? - спросил я Осферта.
- Тот, который давал мне дядя, господин.
- Но ты им не сражался?
- Нет, господин.
Тот все еще смотрел на меня снизу вверх, так тревожно и испуганно, а лицо его было очень похоже на лицо его отца.
- Мы изучаем жизнь Святого Седды, - сказал Беокка Осферту, - и я ожидаю, что к закату ты перепишешь первые десять страниц.
- Ты хочешь стать монахом? - спросил я Осферта.
- Нет, господин.
- Тогда чего ты хочешь? - задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.
- Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, - ответил Осферт.
Я чуть было не рассмеялся.
Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был весьма хилым и бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.
- Финан! - крикнул я.
Рядом со мной появился ирландец.
- Господин?
- Этот молодой человек вступает в мой отряд, - сказал я, протягивая Финану несколько монет.
- Ты не можешь… - начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.
- Забери Осферта, - обратился я к ирландцу, - найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.
Тот с сомнением посмотрел на Осферта.
- Оружие? - переспросил он.
- В нем течет кровь воинов, - сказал я, - поэтому мы научим его сражаться.
- Да, господин, - ответил Финан. - Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом посмотрел на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. - О да, мы сделаем из него воина, господин, - сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И увел Осферта.
Беокка набросился на меня.
- Ты хоть понимаешь, что ты только что натворил?! - возмутился он.
- Да.
- Ты знаешь, кто этот мальчик?
- Ублюдок короля, - жестоко проговорил я, - и я только что сделал Альфреду одолжение.
- Да? - переспросил Беокка, все еще ощетинившись. - И какое именно одолжение, скажи, молю?
- Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в "стену щитов"? - спросил я. - Сколько он проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.
И мы отправились на пир.
Свадебный пир был в точности таким же кошмарным, каким я его себе и представлял.
У Альфреда никогда хорошо не кормили, еды редко бывало много, а эль никогда не бывал крепким. Произносились тосты, хотя я ни одного не расслышал, пели арфисты, хотя я не слышал и их. Я разговаривал с друзьями, угрюмо поглядывая на священников, которым не нравился мой амулет-молот, и поднялся на помост во главе стола, чтобы бегло поцеловать Этельфлэд. Она была само счастье.
- Я самая везучая девушка в мире! - сказала она.
- Ты теперь женщина, - ответил я, с улыбкой глядя на ее зачесанные вверх волосы.
Она застенчиво прикусила губу, но, когда приблизилась Гизела, озорно улыбнулась. Они обнялись - золотые волосы на фоне черных - и Эльсвит, сварливая жена Альфреда, сердито посмотрела на меня. Я низко поклонился ей и сказал:
- Счастливый день, моя госпожа.
Эльсвит не ответила. Она сидела рядом с моим кузеном, который показал на меня свиным ребром.
- Нам с тобой нужно обсудить дела, - заявил он.
- Нужно, - согласился я.
- "Нужно, господин", - резко поправила Эльсвит. - Господин Этельред - олдермен Мерсии.
- А я - повелитель Беббанбурга, - ответил я так же резко. - Как поживаешь, кузен?
- Утром, - пообещал Этельред, - я расскажу тебе о наших планах.
- Мне сказали, - ответил я так, словно Альфред и не просил меня придумать план захвата Лундена, - что сегодня ночью мы встречаемся с королем?
- Сегодня ночью моего внимания требуют другие дела, - проговорил Этельред, глядя на свою юную невесту. На краткое мгновение выражение его лицо стало хищным, почти жестоким, но потом он улыбнулся. - Так что утром, после молебна. - И снова махнул свиным ребром, отпуская меня.
Мы с Гизелой провели ту ночь в главной комнате "Двух журавлей". Мы лежали рядом, я ее обнимал, а она почти ничего не говорила. Дым от очага таверны сочился сквозь щели в половицах; внизу, под нами, пели люди.
Наши дети спали в соседней комнате с нянькой Стиорры. В соломенной кровле шуршали мыши.
- Думаю, прямо сейчас, - печально проговорила Гизела, нарушив тишину.
- Что сейчас?
- Бедная маленькая Этельфлэд становится женщиной.
- Она не могла дождаться, когда же это произойдет.
Гизела покачала головой.
- Он изнасилует ее, как кабан, - прошептала она.
Я не ответил.
Гизела положила голову мне на грудь, и ее волосы защекотали мои губы.
- Любовь должна быть нежной, - продолжала она.
- Она нежна, - сказал я.
- С тобой - да, - проговорила Гизела, и на мгновение мне показалось, что та плачет.
Я погладил ее по голове.
- В чем дело?
- Она мне нравится, вот и все.
- Этельфлэд?
- У нее есть душа, а у него - нет. - Гизела повернулась, чтобы посмотреть на меня; в темноте я мог разглядеть лишь блеск ее глаз. - Ты никогда мне не говорил, - укоризненно произнесла она, - что "Два журавля" - бордель.
- В Винтанкестере не так уж много кроватей, - ответил я, - и не так уж часто тут бывает столько приглашенных гостей, поэтому нам повезло, что мы нашли эту комнату.
- И тебя здесь очень хорошо знают, Утред, - обвиняющим тоном заметила она.
- Но ведь это еще и таверна, - защищаясь, ответил я.
Гизела засмеялась, потом протянула длинную тонкую руку и распахнула ставень - небо было полно звезд.