Теперь он был захвачен новой идеей. Одновременно с разработкой технологии сварки железных листов для брони путем прокатки Василий Степанович с Колесниковым, Першаковым и несколькими старыми рабочими принялся за опыты по цементации брони.
Пятов дневал и ночевал на заводе. Не терпелось скорее проверить окончательно свои изобретения: ведь в них так нуждался русский флот…
ГЛАВА II
Борис Семенович Якоби сидел в своем кабинете, уже совершенно готовый к уходу. С письменного стола были убраны и заперты в ящик все бумаги, расставлены по полкам книги. Прибор, с которым он работал, поставлен обратно на маленький столик возле книжного шкафа. Легкие шторы на окнах были опущены, и в комнате стоял полумрак.
Откинувшись на спинку кресла, Якоби задумался, хмуро и сосредоточенно глядя в одну точку перед собой. В последнее время все чаще находили на него минуты горького стариковского раздумья, когда человек невольно оглядывается назад и в памяти встают картины прошлого. Но это уже не те воспоминания, что были раньше, не бодрые, светлые, связанные с успехом и признанием. Теперь это были другие воспоминания, в которых его научные успехи и внешние признаки внимания не могли заслонить горьких мыслей о многих неосуществленных планах и надеждах, о глухой стене равнодушия и недоверия, неизменно встававшей на пути его главных исследований. Он видел, что взоры "сильных мира сего" были устремлены на запад, откуда, по их мнению, должны придти в Россию все научные открытия.
Якоби принадлежал к тому типу людей, которые не были созданы для спокойной размеренной жизни. Он никогда не искал в своих научных занятиях спасения от повседневных забот и волнений. Человек деятельный и горячий, он видел в науке прежде всего источник общественной пользы и каждое свое исследование стремился довести до конкретного, практически полезного результата.
Пятнадцать лет потратил он на бесчисленные опыты и исследования по применению электричества в минном деле. Результаты его работы прошли окончательную проверку во время последней войны. На созданных им минах в кампанию тысяча восемьсот пятьдесят пятого года подорвался в Финском заливе, близ Кронштадта, корабль "Мерлин" из англо-французской эскадры. За ним та же участь постигла еще три первоклассных вражеских судна. Бомбардировка Кронштадта была предотвращена. А вскоре вся эскадра ни с чем ушла из Балтики. Боевые качества мин, следовательно, не могли вызывать сомнений. Но мало этого. Он разработал специальную программу, по которой сам обучал находившуюся у него в подчинении гальваническую команду. Это была, по существу, первая в России электротехническая школа. Он уже мечтал о том, как после войны с новой силой развернет свою исследовательскую и учебную работу. Но правительство не оценило его успехов, проявило величайшую близорукость в вопросах обороны страны и свернуло все его работы по минному делу.
Еще плачевнее закончились исследования в области электрической телеграфии. Изобретенный им стрелочный телеграфный аппарат был украден немцем Вернером Сименсом. Якоби великолепно помнит тот день. Это было осенью тысяча восемьсот сорок пятого года. Он рассказывал своим берлинским друзьям о новом аппарате. Он даже по опрометчивости нарисовал его схему. Когда Якоби стал прощаться, в комнату вошел Сименс. Рисунок остался лежать на столе… Возвратившись в Петербург, Якоби немедленно обратился с ходатайством о разрешении опубликовать результаты своих работ в области телеграфии. Но на это последовало высочайшее запрещение. Вскоре Сименс объявил об изобретении им стрелочного телеграфного аппарата. Каково было Якоби услышать об этом? "Если бы мне сейчас предложили опубликовать мое изобретение, - думал он, - я мог бы только сказать: "Слишком поздно". Но мне даже сейчас этого никто не предложит, - "высочайше запрещено!…"
Якоби вздохнул и горько покачал головой. Взгляд его упал на часы. Было без пятнадцати минут три. Пора уходить. Академия находится тут же, на Васильевском острове, и он не спеша дойдет за десять минут. Якоби провел рукой по лбу, как бы прогоняя осаждавшие его мысли.
Ничего! У него есть еще силы. Работы, которыми он теперь занят, сулят много интересного. А сейчас пора в академию. Сегодня отделение будет рассматривать кандидатуры новых академиков.
Пора, пора. Якоби поднялся с кресла и направился к двери. Ох, эти годы! Как они дают себя знать…
Собрание физико-математического отделения Академии наук кончилось на этот раз значительно позднее обычного. Якоби распрощался с Остроградским, которому надо было еще зайти к непременному секретарю, и спустился в вестибюль. Навстречу ему быстро поднялся со скамейки среднего роста человек в темном пальто. Якоби ускорил шаг и, приблизившись, радостно воскликнул:
- Василий Степанович! Какими судьбами? Да что ж вы здесь, почему домой ко мне не поехали?
- Уже был там, Борис Семенович, - улыбаясь, ответил Пятов, - да сказали, что вы в академии. И так нетерпелось увидеть вас, что вот…
- Ну, рассказывайте, с чем приехали?
- Приехал, Борис Семенович, с чертежами, расчетами, таблицами, описанием первых опытов, - радостно проговорил Пятов. - Целый чемодан бумаг привез и у вас дома оставил.
- Погоди, дружок, не беги, - запыхавшись, произнес Якоби,- стар я стал, не угонюсь. Возьми-ка меня под руку.
Оживленно беседуя, они дошли до квартиры ученого. Войдя в переднюю, Якоби заметил на вешалке шинель с адмиральскими орлами на погонах. "Тьфу ты, пропасть,- с досадой подумал он, - до чего же не вовремя пожаловало их превосходительство". Пятов тоже заметил шинель и остановился в нерешительности.
- Раздевайтесь, раздевайтесь, Василий Степанович. Адмирал у меня долго не засидится…
Огорченный вид Пятова подействовал и на академика. Из торопливых, отрывочных фраз, сказанных по дороге, он уже знал, какое важное дело привело Пятова в столицу.
Якоби хорошо помнил последнюю их встречу в 1855 году, в разгар войны. С этой встречей были связаны и задание генерал-адмирала по усовершенствованию мин и интересный разговор с адмиралом Чернявским о броненосных пароходах. Якоби не очень нравился самолюбивый, неприветливый Чернявский, но он должен был теперь признать, что тот правильно указал тогда на огромное значение, которое будет иметь броненосный флот. Прошло менее пяти лет, а в передовых европейских странах, Англии и Франции, корабли уже одевались в броню. Об этом из номера в номер сообщает "Морской сборник". А в России? Что-то Якоби не слышал, чтобы в морском министерстве беспокоились об этом. Такое равнодушие начинает его серьезно волновать. И вот Пятов… Господи, до чего же интересно узнать все подробности его проекта.
Когда Якоби и Пятов вошли в кабинет, им навстречу поднялся с дивана, отложив книгу, высокий плечистый адмирал. На его широком умном лице с длинными, необыкновенно пушистыми бакенбардами было заметно оживление.
Якоби, увидев гостя, неожиданно обрадовался:
- О, сам губернатор Николаева и Севастополя пожаловал в нашу Северную Пальмиру! Душевно рад видеть! Да, знакомьтесь,- Якоби указал рукой на Пятова, - Василий Степанович Пятов, металлург, управляющий заводами, изобретатель. Адмирал Григорий Иванович Бутаков. Нам сейчас, Григорий Иванович, предстоит услышать о важном изобретении, сделанном для нашего флота, только не настоящего, а будущего, броненосного.
- Вот как! - удивился Бутаков, - весьма любопытно.
Пятов давно ждал этого момента. На письменном столе появился рулон чертежей и несколько таблиц. Якоби уселся удобнее в кресло. Бутаков наклонился над столом, опираясь обеими руками о его край.
Василий Степанович начал говорить медленно, запинаясь, не в силах преодолеть своего волнения. Но постепенно идея проекта, как всегда, захватила его, голос стал уверенней и по ходу рассказа рука точно и быстро указывала отдельные места на чертеже. Пятов начал с того, как сейчас изготовляется броня, потом рассказал, как зародилась у него идея сварки брони прокаткой, и, наконец, описал конструкцию стана и газосварочной печи. С цифрами в руках он доказал огромную выгоду нового способа.
Якоби неподвижно сидел в своем кресле, внимательно слушая и не отрывая глаз от чертежей. Он лишь протянул руку, на ощупь открыл ящик стола и вытащил большую лупу в черной металлической оправе с длинной ручкой. С ее помощью он время от времени пристально изучал отдельные детали чертежа и даже просматривал таблицы с цифрами. Бутаков застыл с трубкой в руке, так и забыв набить ее табаком.
В дверь кабинета постучалась горничная. Она спросила, не прикажет ли барин подать гостям ужин. Но Якоби замахал на нее руками, и девушка скрылась за дверью.
Пятов рассказал и об изобретенном им способе цементации, применение которого значительно увеличивает твердость и сохраняет нужную вязкость брони.
Пятов кончил говорить, и в кабинете на несколько секунд воцарилась тишина. Первым нарушил ее Якоби.
- Да-а, - задумчиво сказал он. - Ведь я не ошибусь, если скажу, что это новое слово в целой области техники. Ну, что ж. Если Англия и Франция первыми начали во время войны строить броненосные корабли, то Россия сможет указать самый лучший способ изготовлять корабельную броню.
- Первыми! - с горечью отозвался Бутаков, усаживаясь на диван и, наконец, закуривая. - Если бы не величайшая косность нашего морского министерства, то Россия первой построила бы броненосный корабль. Только вчера я встретился с капитаном Лихачевым, большим энтузиастом этого дела. Он сообщил мне весьма интересные сведения. Оказывается, чуть не за пятнадцать лет до войны, в 1840 году, контр-адмирал Чистяков разработал проект постройки плавучих бронированных батарей, от которого в министерстве попросту отмахнулись. Спустя пять лет титулярный советник Лобачевский предложил построить большой броненосный фрегат, но кораблестроительный департамент решил "оставить проект без внимания". Почему бы вы думали? Оказывается, как "несогласный с началами ни механики, ни морского дела". Но упрямый изобретатель на свои средства построил большую модель этого судна и публично демонстрировал ее высокие мореходные качества. Однако и это не помогло двинуть дело. И с тех пор в наше морское ведомство со всех сторон поступают проекты бронировать корабли, но оно вот только сейчас, как я слышал, начинает заниматься этим делом. Знаете, как ни тяжело признаваться, но порой руки опускаются что-либо делать. И поддерживает в таком случае только мысль о том, что русские моряки нетерпеливо ждут от тебя настоящих больших дел. Будьте уверены, они мне в пример поставят не этих министерских "горе-деятелей", а истинных наших флотоводцев и учителей, вроде Лазарева и Нахимова. Русские моряки скажут мне: под командой этих флотоводцев наш флот покрыл себя неувядаемой славой, несмотря на то, что тогда во главе стояли такие министры, как де Траверсе или фон Моллер. Так почему ты не продолжаешь этих славных традиций? Что я им отвечу?
Якоби и Пятов с интересом слушали горячую речь Бутакова. Все, что он говорил, было им так близко и понятно, а главное, так знакомо! Якоби мог бы тоже привести десятки таких же горьких примеров из своей собственной практики… Но когда Бутаков сделал паузу, Якоби не удержался, сказал:
- Вы можете ответить им, Григорий Иванович, что с честью идете по стопам ваших учителей…
- Меня русские моряки могут спросить, - продолжал Бутаков, - а где наши бронированные корабли? Они скажут - давайте нам русскую броню, самую надежную на всем свете! И я им отвечу, - он обернулся к Пятову,- есть такая броня, это броня Пятова!
- Между прочим, - сказал Якоби, тоже обернувшись к Пятову, - эту броню надо, во-первых, немедленно запатентовать - я, конечно, имею в виду способ изготовления брони, - а во-вторых, передать проект в морское министерство на рассмотрение и хорошо бы самому генерал-адмиралу. Он, я думаю, разберется, как надо.
Оживленный разговор не затихал. Теперь Якоби приказал подать ужин, и только за полночь гости стали прощаться.
Бутаков и Пятов вышли на улицу и полной грудью вдохнули прохладный и сырой воздух. По ту сторону Невы тянулся бесчисленный рой огоньков - это видны были Английская и Дворцовая набережные.
Внизу плескалась о камень вода. Желтый пунктир фонарей обозначал мосты и набережные. У тротуаров стояли извозчичьи пролетки, изредка мелькали фигуры прохожих.
- Вам далеко, господин Пятов? - осведомился Бутаков, - а то извозчика возьмем?
- Да как вам сказать, - не очень. Я остановился против Казанского собора на Екатерининском канале и, по правде говоря, с удовольствием прошелся бы.
- Вот удачно, - отвечал Бутаков, - и мне почти туда же, в Пассаж, и тоже большое желание прогуляться.
Они не спеша прошли по Николаевскому мосту, затем миновали адмиралтейство, и перед ними скоро открылся прямой, как стрела, Невский проспект… Ночь, тишина, пустынные улицы и сады Петербурга, желтый диск луны над спящим городом, слабый ветерок шелестит листвой в саду перед адмиралтейством. Бутаков и Пятов опустились на одну из садовых скамей.
- Каждый раз, когда речь заходит о судьбах нашего флота, - задумчиво сказал Бутаков, - я вспоминаю один эпизод. Во время осады Севастополя я командовал пароходо-фрегатом "Херсонес". Делал набеги на неприятеля, помогал нашим батареям. Но мне этого было мало, я попросил Нахимова послать меня на более опасный участок. И он мне ответил: "Нельзя-с. Вас нужно сохранить для будущего флота". Подумайте, ведь это прямой приказ!
- Будущий флот - это флот паровой, броненосный, - ответил Пятов. - Чтобы ему служить, надо…
- Надо выработать новую тактику, создать новые кадры, - подхватил Бутаков, - и я чувствую в себе силы для этого, но… Но дайте же мне сначала этот новый флот!…
- Я пробьюсь к генерал-адмиралу, - горячо ответил Пятов, - Россия должна первая начать изготовление брони по моему способу. Я могу приступить к делу хоть завтра.
Оба поднялись со скамьи и направились по Невскому проспекту. Разговаривая, они незаметно дошли до Казанского собора.
- Весьма рад был познакомиться с вами, господин Пятов, - сказал на прощанье Бутаков. - Остаюсь вашим покорным слугой. Спасибо вам от имени русских моряков.
Пятов с чувством пожал ему руку и взволнованно ответил:
- Это самая большая награда, ваше превосходительство. Я никогда не забуду нашей встречи…
***
На следующий день Пятов отправился в департамент мануфактур и торговли. Разыскав нужный стол, он протянул свои бумаги. Чиновник взял их и не спеша прочел вслух:
- "Прошение на привилегию"… "изобретены мною система газосварочной печи и катальной машины для выделки толстого железа на броню для плавучих батарей…"
Вскинув глаза на посетителя, чиновник с сомнением покачал головой и сказал:
- Ишь вы, батенька, куда вознеслись. Но принять прошение, конечно, можно. Однако придется обождать, пока их превосходительство это дело рассмотрит и даст ему законный ход. А их превосходительству докладывать будет их высокоблагородие господин надворный советник, которому я направляю ваши бумаги, как придет время.
- Господин коллежский регистратор, - с беспокойством сказал Пятов, - дело-то ведь срочное, государственное и не терпит промедления. Отечество в нем сильнейшим образом заинтересовано. Ведь вы только извольте вникнуть…
- Нужды в этом нет, господин… господин Пятов, - строго перебил чиновник, найдя в бумаге его фамилию,- никому не дозволено нарушать установленный порядок рассмотрения привилегий…
В морском министерстве чиновники сообщили Пятову, что увидеть генерал-адмирала - дело очень трудное и потребует много времени. В крайнем случае они брались провести его к начальнику одного из департаментов, намекая при этом, что такое одолжение с их стороны требует солидного вознаграждения. Пятов переходил из одной комнаты в другую, но к кому бы он ни обращался, все только разводили руками. "Ничего, сударь, нельзя сделать, доступ к генерал-адмиралу имеют очень немногие", - отвечали ему. "Что же делать? - думал изобретатель. - Неужели с самого начала я потерплю неудачу?" И он упрямо продолжал свой безнадежный путь, как будто каждый шаг приближал его к генерал-адмиралу.
- Если не ошибаюсь, господин Пятов? - услышал он неожиданно за своей спиной чей-то звонкий голос.
Пятов обернулся. Перед ним стоял румяный молодой офицер.
- Ну, конечно же, это вы и есть. О, да вы меня не узнаете?… - воскликнул он, заметив удивление на лице Пятова. - По чести говоря, это вполне естественно. Но у меня редкая память на лица. Вот я вам сейчас напомню. Это было зимой 1855 года. Я приезжал к академику Якоби с пакетом от генерал-адмирала, а потом пришли вы. Там был еще адмирал Чернявский. Ах, как я себя тогда глупо вел.
Он весело расхохотался.
Пятов тотчас вспомнил молодого офицера, его смущенный вид, когда Якоби, собравшись представить его Пятову, вдруг обнаружил, что сам еще не знаком с ним. И уже по какой-то особенной инерции памяти, когда один всплывший из прошлого факт тянет за собой другие, Пятов вспомнил, как вскочил со стула молодой офицер и бойко отрапортовал: "Мичман Сокольский, офицер для особых поручений при его высочестве генерал-адмирале".
- Вы - мичман Сокольский? - еще не веря себе, спросил Пятов.
- Да, я. Но, с вашего позволения, уже лейтенант, - с гордостью ответил Сокольский и поспешно добавил. - Вы не думайте, что я все это время при генерал-адмирале состоял. После войны я почти три года плавал на Черном море и находился под начальством самого адмирала Бутакова. Я его ученик, - с гордостью закончил он.
Пятов с улыбкой смотрел на румяное лицо своего собеседника.
- Да, я все о себе, - опомнился Сокольский. - Вы ведь, кажется, металлург? Что же привело вас к нам, в адмиралтейство?
- А сейчас вы состоите при генерал-адмирале? - сразу вдруг став серьезным, спросил его Пятов.
- Да, временно состою. Но скоро жду нового назначения, уже в Балтийский флот.
- В таком случае разрешите посвятить вас в свое дело.
И Пятов, понизив голос, кратко рассказал Сокольскому о своем изобретении, об огромной важности его и секретности, о необходимости видеть генерал-адмирала и, наконец, о своих тщетных попытках этого добиться. Молодой офицер слушал его внимательно и с таким волнением, что Пятов даже поймал два-три удивленных взгляда проходивших мимо них по коридору людей.
- Не будем терять время, - решительно сказал Сокольский, едва дослушав рассказ Пятова. - Едемте сейчас же к генерал-адмиралу. Он в Стрельне, и вы будете говорить с ним. Он должен сделать все. Пойдемте, меня ждет внизу экипаж.
Минуту спустя они уже ехали по улицам Петербурга, направляясь к морю.