- Чего ради, Беньон, вы пошли на такой риск - приехать в Лондон, где каждый второй встречный из Нью-Йорка? Не понимаю. Два к одному, что вас узнают. Пять лет назад ваше маленькое дельце наделало большого шума.
Беньон поднял голову. Руки у него дрожали.
- Я вам скажу, - произнес он со свирепой решимостью, от которой добродушный мистер Бердси почувствовал боль, как от удара. - Потому что я был мертвецом, и вдруг мне представилась возможность на один день вернуться к жизни. Потому что мне опротивела проклятая могила, где я провел не меньше пяти столетий! Потому что я тосковал по Нью-Йорку с той минуты, как его оставил, - и вот мне дали шанс на несколько часов туда вернуться. Я знал, что рискую. Я пошел на это. И?..
Мистер Бердси почти лишился дара речи. Сердце его переполнилось. Наконец-то он нашелся, супер-болельщик, готовый и в огонь, и в воду ради бейсбольного матча! До сих пор мистер Бердси считал, что ближе всех подошел к этому ослепительному идеалу. Он преодолел великие опасности, чтобы увидеть сегодняшнюю игру. Даже и сейчас мистер Бердси не мог вполне отрешиться от мыслей о том, что услышит от жены, когда вновь приплетется к семейному очагу. Но чем он, в сущности, рискует по сравнению с мистером Беньоном? Мистер Бердси весь сиял, не в силах сдержать сочувствия и восхищения. Да, этот человек - преступник. Он украл у банка сто тысяч долларов. Ну и что с того, в конце-то концов? Эти деньги наверняка все равно потратили бы на какую-нибудь глупость. И вообще, если банк не способен уберечь собственные деньги - значит, поделом ему.
Мистер Бердси испытывал прямо-таки праведное возмущение по адресу Нового Азиатского банка.
Наступившую вслед за словами мистера Беньона паузу он нарушил на редкость аморальным замечанием:
- Ну что ж, удачно, что вас никто не узнал, кроме нас.
Уотерол выпучил глаза.
- Вы считаете, что мы должны промолчать, мистер Бердси?
- Ну-у…
Уотерол поднялся с места и сделал шаг к телефону.
- Что вы собираетесь делать?
- Звонить в Скотленд-Ярд, конечно. А вы как думаете?
Несомненно, молодой человек намеревался исполнить свой долг гражданина, и все же следует отметить, что мистер Бердси смотрел на него с нескрываемым ужасом.
- Да как же! Да ведь нельзя же!
- Нужно, обязательно.
- Но… но… он же приехал из такой дали, чтобы посмотреть бейсбольный матч!
Мистеру Бердси казалось невероятным, что кто-то может упустить из виду важнейший аспект происходящего.
- Вы не можете его выдать! Это нечестно!
- Он - преступник и осужден по суду!
- Он - болельщик! Всем болельщикам болельщик!
Уотерол пожал плечами и двинулся в сторону телефона.
Тут заговорил Беньон:
- Одну минуту.
Уотерол обернулся и увидел перед собой дуло маленького пистолета.
Молодой человек засмеялся:
- Я этого ждал! Можете им размахивать, сколько вам будет угодно.
Беньон оперся трясущейся рукой о край стола.
- Если двинетесь, я стреляю.
- Не выстрелите. Кишка тонка. Вы дешевый мошенник и ничего больше. У вас духу не хватит спустить курок, хоть вы тут миллион лет просидите.
Он снял трубку с рычага.
- Соедините меня со Скотленд-Ярдом!
Журналист повернулся к мистеру Беньону спиной. Беньон застыл в неподвижности. Потом пистолет с глухим стуком упал на пол. В следующий миг мистер Беньон сломался. Он уронил голову на руки, всхлипывая, как ребенок.
Мистер Бердси был расстроен до глубины души. Он сидел на месте, беспомощный и взволнованный. Происходящее напоминало кошмар.
Уотерол говорил в трубку:
- Это Скотленд-Ярд? Я - Уотерол, из "Нью-Йорк Кроникл". Инспектор Джарвис на месте? Позовите его к телефону… Алло, это вы, Джарвис? Я говорю из отеля "Савой", из номера мистера Бердси. Берд-си! Слушайте, Джарвис, тут человек, которого разыскивает американская полиция. Пришлите за ним кого-нибудь. Беньон. Ограбил Новый Азиатский банк в Нью-Йорке. Да, был выдан ордер на его арест… Пять лет назад. Отлично.
Журналист повесил трубку. Беньон вскочил на ноги. Он весь дрожал, он был жалок. Мистер Бердси встал тоже. Они стояли и смотрели на Уотерола.
- Ах вы… вонючка! - сказал мистер Бердси.
- Я - американский гражданин, - ответил Уотерол, - и случайно знаю, что такое гражданский долг. Мало того, я - газетчик и знаю, что такое долг репортера перед своей газетой. Сколько ни обзывайтесь, вы этого не измените.
Мистер Бердси фыркнул.
- Вы, мистер Бердси, страдаете ползучей сентиментальностью. Вот в чем ваша беда. По-вашему, если человек пять лет успешно скрывался от правосудия, то он уже вроде как и не виноват.
- Но… но…
- А я так не считаю.
Молодой человек вынул из кармана портсигар. Нервы у него были натянуты куда сильнее, чем он готов был показать своим собеседникам. Ему пришлось соображать очень быстро, когда он решился так презрительно отнестись к мерзкому маленькому пистолетику. Все же его потрясло появление оружия, и сейчас Уотерол испытывал все полагающиеся последствия шока. Именно потому, что нервы у журналиста были натянуты до предела, сигарету он зажигал очень неторопливо, очень обстоятельно и с выражением обидного превосходства, которое оказалось для мистера Бердси последней каплей.
Все произошло мгновенно. В течение бесконечно малого промежутка времени мистер Бердси возмущенный, но бездействующий, превратился в мистера Бердси-берсерка, обезумевшего от ярости, откровенно и неприкрыто слетевшего с тормозов. Преображение свершилось за те доли секунды, которые необходимы, чтобы чиркнуть спичкой.
Спичка вспыхнула, а мистер Бердси прыгнул.
Целую вечность назад, когда в его жилах бурлила молодая горячая кровь и вся жизнь была впереди, мистер Бердси играл в футбол. Кто был однажды футболистом, навсегда им и останется, до самой могилы. Время устранило из жизни мистера Бердси такой фактор, как подкат; гнев его вернул. Мистер Бердси рыбкой нырнул к одетым в аккуратные брюки ногам мистера Уотерола - как нырял тридцать лет назад к ногам иным, одетым куда менее аккуратно. Оба рухнули на пол, и грохот падения перекрыл вопль мистера Бердси:
- Беги! Спасайся, дурень! Беги!
Он вцепился в противника мертвой хваткой, задыхаясь, весь в синяках, оглушенный, точно весь мир рассыпался огромным взрывом, и тут отворилась дверь, хлопнула, вновь закрываясь, и в коридоре прозвучали убегающие шаги.
Мистер Бердси кое-как разжал руки и с трудом поднялся с пола. Встряска привела его в чувство. Он снова был никаким не берсерком, а почтенным джентльменом средних лет, который только что позволил себе весьма странный поступок.
Уотерол, покрасневший и встрепанный, смотрел на него молча, потом судорожно сглотнул.
- Вы спятили?
Мистер Бердси осторожно ощупал левую ногу, подозревая перелом. Успокоившись на сей счет, он снова поставил ногу на землю и покачал головой, осуждающе глядя на Уотерола. Мистер Бердси ухитрился сделать это с достоинством, хотя и был слегка помят.
- Зря вы так поступили, молодой человек. Нечестно это. Ну да, я знаю про гражданский долг, только это здесь ни при чем. На каждое правило бывают свои исключения, и у нас - как раз такой случай. Если человек рискует свободой ради того, чтобы прийти на матч, - такого человека можно уважать. Он не мошенник. Он - болельщик. Мы, болельщики в изгнании, должны стоять друг за друга!
Уотерол дрожал от злости, разочарования и той особой обиды, какую испытываешь, когда пожилой джентльмен швыряет тебя, словно мешок с углем. Журналист заикался от бешенства.
- Проклятый старый дурак, ты хоть соображаешь, что ты наделал? Вот-вот нагрянет полиция!
- Пусть приходят.
- И что я им скажу? Как я им объясню? Вы что, не понимаете, в какой я теперь яме по вашей милости?
Что-то словно щелкнуло в мозгу у мистера Бердси, точно встали на место какие-то шестеренки. Боевое безумие прошло, и разум вновь воцарился на троне. К мистеру Бердси вернулась способность мыслить логически, и мысли эти его опечалили.
- Молодой человек, - сказал он мрачно, - не надо так волноваться. Вам-то что - всего лишь уболтать полицейских. Наплетете им, что в голову придет, и ладно. А вот у меня по-настоящему трудная задача. Мне предстоит объясняться с женой!
Талисман удачи
Он был хоть и черен, а хорош собой. Несмотря на трудные жизненные обстоятельства, он сохранил некую элегантность, своеобразный лоск - то, что французы называют "шарм". Бедность не убила в нем аристократической чистоплотности. Когда Элизабет впервые увидела его, он как раз умывался.
При звуке ее шагов он поднял голову, и, хоть не двинулся с места, вся его поза выразила настороженность. Мышцы спины напряглись, глаза горели желтыми фонарями на черном бархате, хвост угрожающе подергивался.
Элизабет смотрела на него, а он смотрел на Элизабет. Он изучал ее. Молчание затягивалось. Он шагнул к ней и вдруг, нагнув голову, потерся о ее платье. Потом позволил взять себя на руки и внести в подъезд. Там стоял дворник Фрэнсис.
Элизабет сказала:
- Фрэнсис, это кот кого-нибудь из жильцов?
- Нет, мисс. Кот бродячий. Приблудный кот. Никак не могу выяснить, чей он.
Фрэнсис постоянно что-нибудь выяснял. Это было главное развлечение в его небогатой событиями жизни. Что ни подвернется - непонятный шум, потерянное письмо, кусочек льда выпал из холодильника - Фрэнсис немедленно принимается выяснять.
- Так он давно здесь?
- Да порядочно уже тут слоняется.
- Я возьму его себе.
- Черные кошки приносят удачу, - наставительно изрек Фрэнсис.
- А я и не против! - ответила Элизабет.
В то утро ей как раз подумалось, что капелька удачи совсем не помешает - так, для разнообразия. В последнее время все как-то не ладилось. И не в том дело, что часть ее рукописей журналы отсылали обратно с добавлением общепринятых любезностей от редакции - все это вполне привычно, издержки профессии. А вот настоящим свинством со стороны судьбы, по мнению Элизабет, было то, что ее родной любимый журнал - единственное прибежище, где всегда находишь привет и ласку, даже если все прочие издания тебя холодно отвергли, - неожиданно скончался из-за недостатка читателей. Все равно что лишиться доброго и щедрого родственника… Тут уж без черного кота в хозяйстве просто-напросто не обойтись.
Закрыв за собой дверь квартиры, Элизабет с некоторой опаской стала наблюдать за своим новым союзником. Всю дорогу вверх по лестнице он вел себя образцово, однако Элизабет совсем не удивилась бы - хотя и огорчилась, - если бы он попытался удрать через потолок. Коты - такие эмоциональные существа… Но нет, он спокойно прошелся по комнате и, задрав голову, испустил проникновенный вопль.
- Правильно, - одобрила Элизабет. - Если не видишь того, что тебе нужно, - требуй. Будь как дома.
Она достала из холодильника молоко и сардинки. Гость не стал привередничать. Он любил хорошо поесть и нисколько этого не скрывал. Подкреплялся он сосредоточенно, как тот, кто почти уже забыл, когда ему случилось питаться в прошлый раз. Элизабет наблюдала за ним, подобно благому Провидению, и задумчиво хмурила лоб.
- Джозеф, - сказала она наконец. - Вот как тебя зовут. Ну давай осваивайся и начинай приносить удачу.
Освоился Джозеф замечательно. К концу второго дня уже начало казаться, что кот - настоящий хозяин квартиры, пустивший сюда Элизабет по доброте душевной. По характеру он был деспотом, как и большинство представителей своего племени. В первый же день Джозеф установил, какое кресло у Элизабет любимое, и немедленно его присвоил. Если Элизабет запирала его в комнате, он требовал, чтобы его выпустили, если же она закрывала дверь, оставив его снаружи, требовал, чтобы его впустили. Если дверь оставалась открытой, он громко жаловался на сквозняки. Что поделаешь - и у лучших из нас есть свои недостатки. Элизабет его обожала, несмотря ни на что.
Удивительно, как этот кот изменил ее жизнь. Элизабет была общительной, а до появления Джозефа компанию ей составлял в основном звук шагов соседа из квартиры напротив. К тому же дом был старый и поскрипывал по ночам. В коридоре в одном месте расшаталась половица, и вечером, когда идешь ложиться спать, она издавала такой звук, словно за тобой крадется грабитель. То и дело что-то шуршало и скреблось по углам, отчего приходилось замирать на месте затаив дыхание. Джозеф положил всему этому конец. С Джозефом расшатанная половица была просто расшатанной половицей, ничем более. И шорохи по углам были просто обычными шорохами.
А потом он исчез.
Элизабет обыскала всю квартиру, кота не нашла и остановилась у окна, чтобы окинуть взглядом улицу. Она уже ни на что не надеялась, потому что сама пришла с улицы, и его там не было.
За окном вдоль всего здания шел широкий карниз. Слева он заканчивался небольшим балкончиком от квартиры напротив - той самой, где жил молодой человек, чьи шаги она время от времени слышала. О том, что там живет молодой человек, Элизабет знала от Фрэнсиса. Из этого же источника она узнала его имя: Джеймс Реншо Бойд.
На балкончике сидел Джозеф. Он вылизывал шерстку ярко-алым язычком и вообще вел себя по-хозяйски.
- Джо-зеф! - позвала Элизабет.
Волнение, радость и упрек придали ее голосу чуточку театральный оттенок.
Он посмотрел на нее холодно. Хуже того - он посмотрел, как на совсем незнакомого человека. Объедался и упивался за ее счет, а потом повернулся и ушел к соседу!
Элизабет была девушка решительная. Пускай Джозеф смотрит на нее, как на блюдце с прокисшим молоком, все равно он ее кот, и она вернет его обратно!
Она вышла из квартиры и позвонила в дверь к мистеру Джеймсу Реншо Бойду.
Ей открыл молодой человек без пиджака. Нельзя сказать, чтобы это был некрасивый молодой человек. В сущности, среди молодых людей определенного типа - лохматых, чисто выбритых, с квадратным подбородком - он был вполне недурен собой. Элизабет заметила это, хотя и смотрела на него сейчас как на некую машину для возвращения удравших котов.
- Будьте добры, отдайте мне, пожалуйста, кота, - сказала она вежливо. - Он забрался к вам через окно.
Молодой человек слегка удивился.
- Ваш кот?
- Черный кот, его зовут Джозеф. Он у вас в гостиной.
- Боюсь, тут какая-то ошибка. Я только что вышел из гостиной. Там был только один кот - мой черный кот Реджинальд.
- Но я всего минуту назад видела, как туда забрался Джозеф!
- Это был Реджинальд.
- Позвольте спросить, давно он у вас, этот Реджинальд?
- С четырех часов пополудни.
- Он пришел через окно?
- Да, если уж вам угодно знать - через окно.
- Будьте так любезны, отдайте мне моего кота! - ледяным тоном произнесла Элизабет.
Молодой человек перешел к обороне.
- Предположим, - чисто теоретически, - что ваш Джозеф и есть мой Реджинальд. Не могли бы мы как-нибудь договориться? Давайте я куплю вам другого кота. Дюжину котов.
- Мне не нужна дюжина. Мне нужен Джозеф.
- Толстых, мягких, пушистых котов, - уговаривал Джеймс Реншо Бойд. - Привязчивых, чудных персов, и ангорцев, и…
- Конечно, если вы решили украсть Джозефа…
Это были жестокие слова. Любой юрист вам скажет, что насчет котов существуют особые законы. Оставить у себя приблудившегося кота - не преступление. В знаменитом деле Уиггинса против Блимбоди был установлен прецедент…
- Пожалуйста, отдайте мне кота!
Она стояла прямо против него, вздернув подбородок и сверкая глазами, и молодого человека вдруг стала грызть совесть.
- Послушайте, - сказал он, - отдаюсь на вашу милость. Признаю, этот кот - ваш кот, и у меня нет на него никаких прав, я всего лишь обычный воришка. Но вы представьте: прихожу я домой после самой первой репетиции своей первой пьесы, и только шагнул в дверь, как этот кот вошел через окно. Я суеверней негра, и вот мне показалось, что отдать кота - все равно что собственными руками зарезать пьесу еще до премьеры. Знаю, вам это покажется глупым, вы ведь не страдаете дурацкими суевериями. Вы - разумный, практичный человек. Но если бы вы все-таки смогли войти в мое положение…
Перед этим грустным взглядом Элизабет капитулировала. Бушевавшие в ней чувства претерпели разительную перемену. Как неверно она судила о нем! Вообразила, будто он - банальный похититель котов, крадущий их бессмысленно и без всякого повода, а оказывается, он поступил так по очень важной и достойной причине. В душе Элизабет пробудилась жертвенность, свойственная каждой хорошей женщине.
- Конечно, нельзя его отдавать! Беду накличете!
- А как же тогда вы…
- Обо мне не беспокойтесь! Подумайте о том, сколько людей зависит от успеха вашей пьесы!
Молодой человек заморгал.
- Вы меня изумляете…
- Я понятия не имела, зачем он вам… А для меня он ничего не значит… ну, то есть ничего такого особенного… то есть… наверное, я к нему привязалась… но он не был… он не был для меня…
- Жизненно необходим?
- Вот-вот, это я и хотела сказать. Я держала его так просто, для компании.
- Разве у вас мало друзей?
- У меня совсем нет друзей.
- Нету друзей?! Это решает дело. Вы должны взять его обратно.
- Ни в коем случае.
- Возьмите его немедленно!
- Что вы, я не могу.
- Возьмите!
- Не возьму.
- Боже ты мой, а как, по-вашему, я буду себя чувствовать, зная, что вы там совсем одна, а я умыкнул, что называется, вашу единственную отраду в жизни?
- А я, по-вашему, как буду себя чувствовать, если пьеса провалится из-за того, что у вас не было черного кота?
Молодой человек вздрогнул и отчаянно запустил руки в свою жесткую шевелюру.
- Соломон - и тот не решил бы такой задачки… А что, если… Кажется, это единственный выход… Если вам сохранить на него определенные права? Вы могли бы заходить пообщаться с ним… а заодно и со мной? Я почти так же одинок, как и вы. Моя родина - Чикаго. В Нью-Йорке я, считай, никого не знаю.
Когда живешь одна в Нью-Йорке, поневоле научишься мгновенно составлять мнение о людях. Элизабет бросила быстрый взгляд на молодого человека и вынесла вердикт в его пользу.
Она сказала:
- Спасибо, я с удовольствием. Расскажите про вашу пьесу. Я, знаете, и сама пишу, понемножку совсем, так что известный драматург - это для меня персона!
- Если бы я был известным драматургом…
- Вашу первую пьесу ставят на Бродвее - это уже немало!
- Ну… да… - ответил Джеймс Реншо Бойд.
Элизабет показалось, что говорил он с сомнением. Такая скромность только подтвердила первое хорошее впечатление о молодом человеке.