- Хотелось. Но это неправильно и ничего не дает.
- Мой отец убил человека.
- И ничего хорошего ему это не принесло.
- Он не стерпел.
- Учись терпеть, Сузи,- сказал мистер Джон,- А сейчас иди.
- Я вечером или утром к вам приду,- сказала Сузи,- Мне жаль, что я больше у вас не работаю, мистер Джон.
- Мне тоже жаль, Сузи. Но миссис Паккард думает об этом иначе.
- Я знаю,- сказала Сузи,- Вот так всегда.
Лежа на подстилке из веток в шалаше, сооруженном ими на краю леса, Ник с сестрой глядели вниз на болото с кедровником и голубые холмы вдали.
- Если неудобно, Махоня, можно взять больше коры с того хемлока. Мы с тобой сегодня устали, сойдет и так, а завтра сделаем по-настоящему.
- Здесь очень здорово,- сказала сестра,- Ляг, Ники, свободно, чтобы почувствовать.
- Вполне нормальный лагерь,- сказал Ник. - Совсем не виден. Нельзя только большой костер разжигать.
- Разве огонь виден из-за холмов?
- Бывает,- сказал Ник.- Ночью огонь виден издалека. Но я его завешу одеялом, тогда не заметят.
- Ники, а правда, было бы здорово, если бы за нами никто не гнался и мы пришли сюда просто так?
- Ты слишком рано начала об этом думать,- сказал Ник,- Мы еще только вышли. И между прочим, мы просто так бы сюда не пришли.
- Ой, я случайно, Ники.
- Ничего,- сказал Ник,- Слушай, Махоня, я пойду, наловлю рыбы на ужин.
- А можно мне с тобой?
- Нет. Побудь здесь, отдохни. У тебя был трудный день. Можешь сейчас немножко почитать или просто посиди тихо.
- Трудно было на болотах, правда? По-моему, очень трудно. Я справилась?
- Ты справилась молодцом и здорово помогла мне делать лагерь. А теперь отдохни.
- Мы этот лагерь как-нибудь назовем?
- Мы назовем его лагерь номер один,- сказал Ник.
Он спустился с холма к ручью и, подойдя почти к самому берегу, вырезал ивовый прут, длиной фута четыре, и, не очищая коры, срезал сучки. Ручей был чистый, узкий, глубокий, с сильным течением. Недалеко от того места ручей впадал в болото, и берега поросли мхом. Прозрачная темная вода неслась быстро, вздувая на поверхности гладкие бугры. Ник не стал подходить вплотную, чтобы, шагая по берегу, не распугать рыбу - течение заходило под берега.
Рыба сейчас в открытое течение не выходит, подумал он. Лето на исходе.
Достав из нагрудного кармана кисет, он вынул из него моток шелковой лески, отрезал кусок, длиной чуть меньше удилища, и прикрепил его на расщепленном конце. Потом взял из кисета крючок, привязал и, аккуратно держа за стержень, проверил натяг лески и гибкость прута. Он положил удочку и отошел к стволу небольшой березы, которая засохла несколько лет назад и лежала на земле возле живых берез, отгораживавших кедровник от ручья. Откатив бревно, он обнаружил под ним земляных червей, небольших, но красных и вертких, и положил несколько штук в круглую жестяную банку с пробитыми в крышке отверстиями. Когда-то в ней был голландский нюхательный табак. Ник прикрыл червей мокрыми комками земли и перекатил ствол на место. Он уже третий год брал наживку в одном и том же месте и каждый раз клал бревно так, как оно лежало, когда он впервые пришел сюда.
Никто и не знает, какой тут большой ручей, думал он, а ведь он уносит страшное количество воды из гнилого болота наверху. Ник посмотрел вверх и вниз по ручью, оглянулся в сторону лагеря и, подойдя, взял с земли прут с лесой и крючком. Аккуратно насадив двух червяков, Ник поплевал на них - на счастье. Держа правой рукой удочку, лесу и крючок с наживкой, он очень легко, осторожно подошел к берегу узкого ручья с сильным, быстрым течением.
Ручей был здесь так узок, что ивовое удилище могло перекрыть его. У берега напор воды стал слышнее. Он встал так, чтобы его нельзя было увидать из воды, вытащил из кисета две раздвоенные с одного боку дробинки, насадил их на леску приблизительно футом выше крючка и закрепил, сплющив свинец зубами.
Потом он взмахнул удочкой и аккуратно опустил крючок с двумя извивавшимися на нем червями. Крючок, поворачиваясь в быстром течении, ушел под воду. Ник опустил конец удочки ниже, чтобы наживку затянуло под берег. Внезапно леска натянулась и выпрямилась. Ник потянул удилище вверх. Оно согнулось чуть ли не вдвое, и Ник ощутил рукой сильное, упругое натяжение, которое не ослабевало, пока он тянул. Леса поднялась к поверхности, натяг сделался меньше. Открытая часть глубокого узкого ручья яростно забурлила, и вырванная из воды форель, сгибаясь в воздухе, пролетела у Ника над плечом. Он видел, как она сверкнула на солнце, и вскоре нашел ее там, где она билась в папоротнике. Ник взял ее в руки. Форель была сильная и тяжелая, с хорошим, приятным запахом. У нее была очень темная спинка, очень яркие пятна и очень четкий рисунок на плавниках: белый край с черной полоской и золотисто-закатный нежный цвет живота. Взяв ее в правую руку, Ник едва смог сомкнуть вокруг нее пальцы.
Для сковородки великовата, подумал он. Но я ее поранил, придется убить.
Резко ударив рыбу головой о ручку охотничьего ножа, он оглушил ее и положил на ствол упавшей березы.
Черт, подумал он, она в самый раз подошла бы для миссис Паккард с ее форелевыми обедами, но нам с Махоней чересчур велика. Лучше пойду вверх по течению, найду отмель и там попробую вытащить пару небольших. Черт побери, неужели она ничего не чувствовала, когда я ее тащил? Пусть говорят что угодно про игру, но те, кто их не вытаскивал, не знают, как иногда себя потом чувствуешь. Может, это вообще столько и длится? Приходит время, когда легче уже не становится, а они берут и делают с тобой что-то, и остаются только небо и воздух.
Странный ручей, думал он. Смешно, что надо специально искать рыбу помельче.
Он нашел удилище там, где бросил. Крючок погнулся, и Ник его выпрямил, потом подобрал тяжелую рыбину и двинулся вверх по ручью.
Сразу по выходе с верхнего болота есть каменистая отмель, думал он. Там я поймаю две небольших. Махоне эта большая может и не понравиться. Если Махоня заскучает, придется пойти домой. Интересно, что делают сейчас наши приятели? Вряд ли чертов мальчишка знает про эти места. Сукин сын. Все-таки, кроме индейцев, здесь никто не удил. Быть бы тебе индейцем, подумал он. Куда бы легче жилось.
Он шел вверх вдоль ручья, держась поодаль от берегов, и только раз ступил на край берега, под который заходило течение. Из-под него яростно, с шумным всплеском, вылетела большая форель. Такая большая, что непонятно было, как она может повернуться в ручье.
- Откуда ты взялась? - проговорил Ник, когда рыба снова ушла под берег впереди, выше по течению.- Ух! Ну и рыбина!
На длинной галечной отмели он поймал две небольшие форели. Они были тоже замечательные - упругие, плотные,- и он выпотрошил всех трех, внутренности бросил в воду, тщательно вымыл рыб в холодной воде и уложил в выцветший пакет из-под сахарного песка.
Хорошо, что девочка любит рыбу, думал он. Надо бы ягод набрать. Хотя не к спеху, я знаю, где они всегда есть. Он начал подниматься по склону холма к лагерю. Солнце опустилось за холм, погода была хорошая. Он посмотрел на другой край болота и высоко в небе, на том месте, где должен был лежать рукав озера, увидел летящую скопу.
Он тихо подошел к шалашу. Сестра не услышала его шагов. Она лежа читала. Глянув на нее, он тихо, чтобы не испугать ее, заговорил:
- Что ты с собой сделала, ты, мартышка?
Она обернулась, увидела его, улыбнулась, тряхнула головой.
- А я их остригла,- сказала она.
- Чем?
- Ножницами. А ты думал, чем?
- Как же ты смотрела, где стричь?
- Брала и отрезала. Очень просто. Похожа я на мальчишку?
- На мальчика-дикаря с дикого острова Борнео.
- Я же не могла постричься под пай-мальчика из воскресной школы? Совсем по-дикарски выглядит? Ужасно здорово,- сказала она.- Теперь я по-прежнему твоя сестра, но я еще и мальчишка. Как ты думаешь, я стала теперь мальчишкой?
- Нет.
- Жалко.
- Ты чокнутая, Махоня.
- Может, и чокнутая. Я похожа на идиотика.
- Немножко.
- Можешь подровнять. Тебе видно, сделай под гребешок.
- Придется сделать поаккуратнее, но ненамного. Ты голоден, братец-идиотик?
- А можно, я буду братцем-неидиотиком?
- Я не хочу выдавать тебя за своего брата.
- Теперь уж придется, Ники, неужели не понимаешь? Это обязательно нужно было сделать. Я бы попросила тебя, но раз все равно надо, то я решила сделать тебе сюрприз.
- Мне нравится,-сказал Ник.- Черт с ним со всем, мне очень нравится.
- Огромное тебе спасибо, Ники. Я тут легла и хотела отдохнуть, как ты сказал, но я только все лежала и думала, что бы для тебя сделать. Решила достать тебе убойных капель в каком-нибудь салуне какого-нибудь города вроде Шебойгана, полную банку из-под жевательного табака.
- И кто бы тебе их дал?
Ник опустился на землю. Сестра села к нему на колени, обняла за шею и потерлась о его щеку стриженой головой.
- Мне их дала Королева Шлюх,- сказала она,- Знаешь, как называется салун?
- Нет, не знаю.
- Большой королевский отель-магазин-бар "Золотая монета".
- Что ты там делала?
- Была помощницей Королевы Шлюх.
- Что должна делать помощница шлюхи?
- Ой, она носит ее шлейф во время прогулок, распахивает дверцу кареты и провожает к нужному номеру. В общем, вроде фрейлины.
- Что она должна говорить?
- Все что захочет, кроме грубостей.
- Например, братец?
- Например, так: "О, мадам, в жаркий день, подобный сегодняшнему, должно быть, как утомительно ощущать себя птичкой в позолоченной клетке". Вот, вроде этого.
- Что отвечает шлюха?
- Она отвечает: "Да, о, ах, ну конечно же. Это безусловная прелесть". Потому что та шлюха, которой я прислуживала, низкого происхождения.
- А ты какого происхождения?
- Я не то сестра, не то брат мрачного писателя, причем я очень деликатно воспитана, что делает меня очень желанной, с точки зрения главной шлюхи и ее свиты.
- Убойные капли получила?
- А как же! Она сказала: "Душенька, возьмите эти никчемные капельки". Я говорю: "Спасибо". А она: "Передавайте привет вашему мрачному брату. Если он будет в Шебойгане, пусть непременно остановится в нашем отеле".
- Брысь с моего колена,- сказал ей Ник.
- Вот, точно так они и говорят в "Золотой монете",- сказала Махоня.
- Надо заняться ужином. Проголодалась?
- Я сделаю ужин.
- Нет,- сказал Ник.- Ты лучше рассказывай.
- Как ты думаешь, Ники, нам будет хорошо здесь?
- Нам уже хорошо.
- Хочешь, расскажу, что я еще для тебя сделала?
- Перед тем как ты решила сделать что-то практичное и остриглась?
- Еще какое практичное. Ты подожди, пока я скажу. Можно, я тебя
поцелую, пока ты будешь готовить ужин?
- Я тебе чуть погодя отвечу. Так что ты хотела сделать?
- Наверно, я прошлой ночью морально пала, когда стащила виски. Как ты считаешь, этого одного достаточно для морального падения?
- Нет. И вообще, бутылка была открыта.
- Ага. Но я взяла на кухне пустую бутылку объемом в пинту и целую бутылку в кварту, налила пинтовую бутылку дополна, немножко пролила на ладонь, взяла и слизнула, а после подумала, что это и есть мое моральное падение.
- Понравилось?
- Ужасно крепко, щекотно, и немножко стало тошнить.
- Значит, ты еще не пала морально.
- Вот и хорошо, потому что если бы я морально пала, как бы я могла оказывать на тебя хорошее влияние?
- Не знаю,- ответил Ник.- Так что же ты собиралась сделать?
Он разжег костер, пристроил сковородку и нарезал на нее ломтиками бекон. Сестра, обхватив колени, наблюдала за ним, потом расцепила пальцы, опустила одну руку к земле, оперлась на нее, а ноги вытянула. Она тренировалась быть мальчиком.
- Надо учиться правильно держать руки.
- Не тяни их к голове.
- Я знаю. Было бы проще подражать какому-нибудь мальчишке - моему ровеснику.
- Подражай мне.
- Думаешь, получится правильно? А ты не будешь смеяться?
- Посмотрим.
- Ха, не хотела бы я опять стать девочкой, пока мы не дома.
- Об этом не беспокойся.
- Плечи у нас одинаковые, ноги тоже похожи.
- Что же ты собиралась для меня сделать?
Ник жарил форель. Он отколол от упавшего ствола новое полено и бросил его в костер. Полоски бекона свернулись бурыми спиралями. От костра пахло форелью, жарившейся в растопленном сале. Ник полил рыбу жиром, перевернул, полил с другой стороны. Темнело. Он завесил костер куском брезента, чтобы не был виден огонь.
- Что ж ты хотела сделать? - повторил он. Махоня, наклонившись, плюнула в сторону огня.
- Ну как?
- В сковородку не попала.
- Ой, жуткую штуку. Я это прочитала в Библии. Я хотела взять три кола, по одному для каждого, и вогнать в висок мальчишке и тем двум, когда они будут спать.
- Чем ты их собиралась вгонять?
- Молотом с заглушающей прокладкой.
- И из чего бы ты сделала прокладку?
- Еще как сделала бы.
- Тяжелое это дело - колы вгонять.
- Ну и что, та женщина в Библии смогла, а я видела, что они спят пьяные, и раз я ходила ночью рядом и виски украла, так почему бы не сделать все до конца? Тем более что про это есть в Библии.
- Насчет прокладок в Библии нет.
- Наверно, я с веслами перепутала.
- Может быть. Но мы решили никого не убивать, ты из-за этого и пошла со мной.
- Да, конечно. Но знаешь, Ники, нас с тобой так и тянет на преступление. Мы не похожи на остальных. И потом, я подумала, что если я морально пала, так чтоб хоть польза была.
- Ты чокнутая, Махоня. Послушай, тебе можно чай перед сном?
- Не знаю. Я дома только мятный пила.
- Я сделаю слабый и добавлю сгущенного молока.
- Ники, если у нас мало, не добавляй.
- Вкуснее чай будет.
Они сели ужинать. Ник отрезал четыре куска черного хлеба и два из них обмакнул в растопленный жир. Они съели хлеб и съели форель, с поджаристой корочкой сверху и очень вкусную и нежную изнутри. Скелеты они бросили в огонь, а потом доели бекон, положив его на оставшиеся куски хлеба. Когда Махоня выпила чай, Ник заткнул двумя щепками дырки в банке сгущенки.
- Тебе хватило?
- Вполне. Форель была потрясающая. Бекон тоже. Правда, нам повезло, что у них был черный хлеб?
- Ешь яблоко,- сказал он.- Может быть, завтра получше что-нибудь раздобудем. Может, надо было ужин сытней сделать, а, Махоня?
- Нет, мне хватило.
- Ты точно не осталась голодная?
- Нет, я сыта. У меня шоколада немного есть, хочешь?
- Откуда?
- Из моего хранителя.
- Откуда?
- Из хранителя. Где я все храню.
- А-а.
- Свеженький. А есть старый, который я на кухне взяла. Мы можем начать с него, а остальное приберечь на какой-нибудь особенный случай. Смотри, мой хранитель затягивается у горлышка, как кисет. В нем все можно держать, даже золотой песок. Как ты думаешь, Ники, может, нам теперь на запад пойти?
- Я еще не решил.
- Вот бы насыпать хранитель доверху золотым песком по шестнадцать долларов унция.
Ник протер сковородку и положил рюкзак у передней стенки шалаша. Поверх подстилки из веток было разостлано одеяло. Он развернул второе одеяло и подоткнул под первое с Махониной стороны; наполнил холодной ручьевой водой оловянное двухквартовое ведерко, в котором готовил чай. Когда Ник вернулся от ручья, сестра уже спала, положив под голову, как подушку, обернутые джинсами мокасины. Он поцеловал ее, но она не проснулась, и он накинул свою старую куртку и стал шарить среди вещей, ища бутылку с виски.
Открыв ее и понюхав (запах был очень хорош), Ник зачерпнул полчашки воды из ведерка, с которым ходил к ручью, и налил туда немного виски. Потом он сел и начал очень медленно пить, задерживая разведенное виски под языком и только потом медленно втягивая его на язык и глотая.
От дуновения ночного ветра ярче вспыхнули угольки в костре, и, наслаждаясь вкусом виски с холодной водой, он смотрел на угли и думал. Допив из чашки, он зачерпнул еще холодной воды, выпил ее и лег. Карабин лежал у левой ноги, под головой была отличная жесткая подушка из закатанных в брюки мокасин, и он плотно завернулся в свой край одеяла, вспомнил положенные слова молитвы и заснул.
Ночью ему стало холодно, и он укрыл сестру курткой, а сам перекатился поближе, чтобы завернуться еще плотнее в свою половину одеяла. Нащупав карабин, он снова подтянул его к левой ноге. Воздух был холодным и резким, и каждый вдох был полон запахом хвои и смолы от срубленных веток. Только проснувшись от холода, он понял, до чего он устал. Теперь ему было опять хорошо и уютно, и, ощутив спиной теплое тело сестры, он подумал: "Я должен все делать для нее, чтобы она была счастлива и вернулась домой в полном порядке". Вслушался в ее дыхание, в тишину ночи и снова уснул.
Когда Ник проснулся, рассвело ровно настолько, что завиднелись далекие холмы за болотом. Он полежал тихо, потянулся, напрягая сонные мускулы, сел, натянул штаны, надел мокасины. Сестра спала, уткнув подбородок в воротник его теплой куртки. Смуглая кожа ее высоких, усыпанных веснушками скул розовела из-под загара. Остриженные волосы открывали красивый абрис головы, подчеркивая прямизну носа и аккуратную форму ушей. Ему захотелось нарисовать ее портрет, и он стал смотреть, как длинные ресницы лежат на ее щеке.
Она похожа на дикого зверька, подумал Ник Адамс. И спит так же. Как бы ты описал ее голову, думал он. Пожалуй, самое правильное - это как будто ей волосы обкромсали на плахе топором. Скульптурная внешность.
Он очень любил сестру, а она любила его чересчур сильно. Но это, думал он, еще придет в норму. По крайней мере должно.
Зачем будить человека, думал он. Как же она устала, если я так устал. Если ничего не стрясется, то мы все делаем правильно: скрыться из виду, чтобы улегся шум и перестал здесь торчать приезжий. Все равно, надо ее лучше кормить. Просто позор, что я не припас ничего вкусного.
Правда, мы много всего взяли. Рюкзак был очень тяжел. Сегодня пойдем за ягодами. Если удастся, хорошо бы добыть пару куропаток. А можно грибов набрать. Надо быть аккуратней с беконом, но ведь есть жир, так что можно и обойтись. Может, все-таки ей вчера мало было. Она привыкла пить много молока и любит сладкое. Не думай ты об этом, все будет хорошо. Хорошо, что она любит форель. Вкусно было. Не бойся ты за нее. Она отлично все съест. Но ты, брат, ее не перекормил. Чем ей сейчас просыпаться, пусть поспит. У тебя масса дел.
Он очень осторожно начал доставать из рюкзака вещи. Сестра улыбнулась во сне. От улыбки смуглая кожа ее скул натянулась, и из-под смуглоты выступил нежный розоватый оттенок. Она не проснулась, и Ник стал готовить все, чтобы развести костер и сделать завтрак. Дров было вдоволь. Он соорудил костерок и на скорую руку вскипятил чай. Ник выпил чай с жадностью, съел три сушеных абрикоса и попытался вчитаться в "Лорну Дун". Но он уже читал ее. В ней не было больше чуда, и он понял, что взял с собой эту книжку зря.