- Ты была бы прекрасная маркитантка, маленькая Мари, но, к несчастью, у тебя нет погребца, и мне придется пить воду из этого болота.
- Вам, наверное, хотелось бы вина, не так ли? может быть еще кофе? Вы думаете, что вы на ярмарке, в беседке! Позовите трактирщика: ликера искусному пахарю из Белэра!
- Ах! маленькая злодейка, вы смеетесь надо мной. А разве вы сами не выпили бы вина, если бы оно у вас было?
- Я, я выпила сегодня вечером, с вами, у Ревекки, во второй раз в жизни; но, если вы будете благоразумны, я дам вам вина, почти бутылку и еще очень хорошего!
- Как, Мари, ты, значит, действительно колдунья!
- Разве вы не имели глупости спросить целых две бутылки вина у Ревекки? Вы выпили с вашим маленьким одну, а я едва проглотила три капли из той, которую вы поставили передо мною. А вы, не посмотрев, заплатили за обе.
- Ну, и что же?
- Ну, вот я и положила ту, которая не была выпита, в свою корзинку, так как подумала, что вы или ваш мальчик захотите пить в дороге; и вот она.
- Ты самая догадливая девушка, какую я когда-либо встречал. Подумайте! и она еще плакала, это бедное дитя, когда выходила из трактира, и это не помешало ей подумать больше о других, чем о себе. Маленькая Мари, человек, который на тебе женится, не будет дураком!
- Надеюсь, так как я не полюблю дурака. Ну, кушайте ваших куропаток, они совсем испеклись, а за неимением хлеба вам придется удовольствоваться каштанами.
- Где же, чорт возьми, достала ты еще и каштанов?
- Удивительное дело! в продолжение всей дороги я снимала их мимоходом с веток, и набила ими карманы.
- И они также испечены?
- А для чего у меня был бы ум, если бы я их не положила на огонь, как только мы его разожгли? Так всегда делается в полях.
- Ну вот, маленькая Мари, мы будем ужинать вместе! Я хочу выпить за твое здоровье и пожелать тебе хорошего мужа… Ну, какого бы ты пожелала себе сама, расскажи-ка мне об этом немножечко!
- Это очень мне трудно, Жермен, так как я еще совсем об этом не думала.
- Как, совсем не думала, никогда? - сказал Жермен, начиная есть с аппетитом землепашца, но отрезая лучшие куски, чтобы предложить их своей спутнице, которая наотрез от них отказалась и удовольствовалась лишь несколькими каштанами. - Скажи-ка, мне, маленькая Мари, - сказал он, видя, что она и не думает ему отвечать, - ты никогда еще не думала о браке? Ты уже в таких годах, однако!
- Может быть, - сказала она, - но я чересчур бедна. Нужно собрать по крайней мере сто экю, чтобы устроить хозяйство, и я должна работать пять или шесть лет, чтобы их собрать.
- Бедная девушка! А я бы хотел, чтобы дядя Морис дал мне сто экю, чтобы тебе их подарить.
- Большое спасибо, Жермен. А что бы тогда сказали про меня?
- А что могли бы сказать? Все прекрасно знают, что я стар и не могу на тебе жениться. И никто бы не подумал, что я… что ты…
- Послушайте-ка, пахарь! вот ваш ребенок просыпается, - сказала маленькая Мари.
IX
ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА
Малютка-Пьер приподнялся и с задумчивым видом стал смотреть вокруг себя.
- Ах, это всегда с ним так бывает, когда он слышит, что едят, сказал Жермен. - Грохот пушки не разбудил бы его; но когда двигают челюстями, он сейчас же раскрывает глаза.
- А вы, наверное, были такой же в его годы, - сказала маленькая Мари с чуть насмешливой улыбкой. - Ну, что, мой маленький Пьер, ты ищешь полог своей кроватки? Он сегодня из листьев, дитя мое; но твой отец однако же отлично ужинает. Не хочешь ли ты поужинать с ним? Я не съела твою долю; я так и думала, что ты еще потребуешь.
- Мари, я хочу, чтобы ты ела! - воскликнул землепашец, - я больше есть не буду. Я обжора, я грубиян; ты лишаешь себя из-за нас, это несправедливо, я стыжусь этого. Знаешь, это отбивает у меня аппетит; я не хочу, чтобы мой сын ужинал, если ты не будешь ужинать.
- Оставьте нас в покое, - ответила маленькая Мари, - у вас нет ключа от наших аппетитов. Мой заперт на сегодня, но аппетит вашего Пьера открыт, как у маленького волка. Поглядите, как он принялся! О, это будет тоже замечательный пахарь!
Действительно, Малютка-Пьер скоро показал, чей он был сын, и, едва проснувшись, не понимая, где он и как сюда попал, он принялся пожирать с великою жадностью.
Затем, когда голод его прошел, он почувствовал себя возбужденным, как это часто бывает с детьми, когда нарушают их привычки, и проявил больше ума, любопытства и здравого смысла, чем обыкновенно. Он заставил себе объяснить, где он находился, и когда узнал, что в лесу, то немного испугался:
- Есть ли злые звери в этом лесу? - спросил он у своего отца.
- Нет, - сказал отец, - их тут нет. Не бойся ничего.
- Значит, ты мне наврал, когда говорил, что если я поеду с тобой в большие леса, то меня унесут волки?
- Поглядите-ка на этого разумника! - сказал Жермен в замешательстве.
- Он прав, - возразила маленькая Мари, - вы ему это сказали, у него хорошая память, и он это помнит. Но узнай, маленький мой Пьер, что твой отец никогда не лжет. Мы проехали большие леса когда ты спал, и теперь мы в маленьких лесах, где нет злых зверей.
- А маленькие леса очень далеко от больших?
- Довольно далеко; кроме того волки не выходят из больших лесов. Да если бы они и пришли сюда, твой отец их бы убил.
- И ты тоже, маленькая Мари?
- И мы тоже, ведь ты бы нам помогал, мой Пьер. Ты не боишься? Ты хорошо бы их бил!
- Да, да, - сказал ребенок, возгордившись и принимая геройскую позу, - мы бы их убили!
- Никто не умеет так хорошо говорить с детьми и убеждать их, как ты, - сказал Жермен маленькой Мари. - Правда, ты и сама еще недавно был маленьким ребенком, и ты помнишь, что тебе говорила твоя мать. Я думаю, что, чем моложе, тем лучше понимаешь детей. Я очень боюсь, что тридцатилетняя женщина, да еще не знающая, что такое быть матерью, с трудом научится болтать и рассуждать с маленькими.
- Но почему бы и нет, Жермен? Я не знаю, почему у вас появились дурные мысли относительно этой женщины; это у вас пройдет.
- Ах, к чорту эту женщину! - сказал Жермен. - Я хотел бы уже оттуда вернуться, чтобы туда никогда не возвращаться. На что мне жена, которую я не знаю?
- Мой маленький папочка, - сказал ребенок, - почему ты все говоришь сегодня про твою жену, - ведь она умерла!..
- Увы! так ты ее не забыл, ты, твою бедную, дорогую мать?
- Нет, ведь я видал, как ее положили в красивую коробку из белого дерева, и моя бабушка подвела меня к ней, чтобы поцеловать ее и проститься с ней!.. Она была вся белая и холодная, и каждый вечер тетя заставляет меня молиться за нее богу, чтобы она пошла погреться с ним на небо. Как ты думаешь, она там теперь?
- Я надеюсь, дитя мое; но нужно молиться всегда, это показывает твоей матери, что ты ее любишь.
- Я сейчас прочту мою молитву, - возразил ребенок, - я и не подумал ее прочитать сегодня вечером. Но я не могу прочитать один; я всегда немножко забываю. Пусть маленькая Мари мне поможет.
- Да, мой Пьер, я тебе помогу, - сказала молодая девушка. - Поди сюда, стань на колени.
Ребенок стал на колени на юбку молодой девушки, сложил маленькие ручки и начал читать свою молитву, сначала со вниманием и с усердием, так как прекрасно знал начало; затем с замедлением и колебанием и, наконец, повторяя слово за словом, что ему говорила маленькая Мари, когда он дошел до того места своей молитвы, где сон обыкновенно одолевал его каждый вечер, и он не мог потому выучить ее до конца.
На этот раз опять работа внимания произвела свое обычное действие; он лишь с усилием произнес последние слоги, да и то только тогда, когда их повторили ему три раза; его голова отяжелела и склонилась на грудь Мари; руки ослабели, разъединились и упали на колени.
При свете костра Жермен посмотрел на своего маленького ангела, заснувшего на сердце молодой девушки, которая, поддерживая его руками и согревая его белокурые волосы своим чистым дыханием, отдалась тоже благочестивой задумчивости и мысленно молилась за душу Катерины.
Жермен был растроган, он стал искать, как ему выразить маленькой Мари то уважение и благодарность, какие она ему внушала, но не нашел ничего, чтобы передать свою мысль.
Он приблизился к ней, чтобы поцеловать сына, которого она все еще держала у своей груди, и с трудом оторвал губы от лба маленького Пьера.
- Вы его слишком сильно целуете, - сказала ему Мари, тихонько отталкивая голову пахаря, - вы его разбудите. Дайте я его уложу, раз он опять улетел в райские свои сновидения.
Ребенок дал себя уложить, но, вытягиваясь на козьей шкуре седла, он опросил, не на Серке ли он. Затем, открыв свои большие голубые глаза и устремив их на минуту на ветки, он, казалось, стал грезить наяву или был поражен мыслью, которая, днем закравшись в его ум, определилась в нем с приближением сна.
- Мой маленький папочка, - сказал он, - если ты хочешь мне дать другую мать, я хочу, чтобы это была маленькая Мари.
И, не дожидаясь ответа, он закрыл глаза и заснул.
X
НЕСМОТРЯ НА ХОЛОД
Маленькая Мари не обратила особого внимания на странные слова ребенка и приняла их просто, как доказательство его привязанности; она заботливо его завернула, подкинула в огонь хвороста, и так как туман, заснувший на соседнем болоте, и не думал рассеиваться, она посоветовала Жермену устроиться у огня и немножко заснуть.
- Я вижу, что вас уже клонят ко сну, - сказала она ему, - вы ничего не говорите и смотрите на огонь совсем так, как делал это только что ваш маленький. Поспите, а я постерегу ребенка и вас.
- Ты будешь спать, - ответил хлебопашец, - а я буду стеречь вас обоих, никогда еще мне не хотелось меньше спать, чем сейчас; у меня пятьдесят мыслей в голове.
- Пятьдесят, это много, - сказала девчурка с некоторой насмешкой, - многие люди были бы счастливы иметь хоть одну!
- Ну, что же! если я не способен иметь их пятьдесят, у меня, по крайней мере, есть одна, которая меня не оставляет уже целый час.
- Я вам ее скажу, а также и ту, которая была у вас раньше.
- Ну, скажи, если ты отгадала ее, Мари; скажи ее сама, мне это доставит удовольствие.
- Час тому назад, - возразила она, - у вас была мысль поесть… а теперь у вас мысль поспать.
- Мари, я всего только погонщик быков, но ты меня самого принимаешь за быка. Ты злая девушка, я вижу, что ты не хочешь со мной разговаривать. Тогда спи, это будет лучше, чем осуждать человека, которому и так невесело.
- Если вы хотите разговаривать, поговорим, - сказала девочка и прилегла к ребенку, положив свою голову на седло. - Вы хотите себя мучить, Жермен, и этим проявляете недостаточно мужества для мужчины. Чего бы только я не наговорила, если бы я не защищалась всеми силами от своего собственного горя.
- Да, конечно, и именно это меня беспокоит, бедное мое дитя! Ты будешь жить вдали от твоих родных в пустынной, болотистой местности, где ты получишь осеннюю лихорадку и где шерстоносные животные плохо выращиваются, что всегда огорчает добросовестную пастушку; наконец, ты будешь среди чужих людей, которые, может быть, не будут добры с тобой, не поймут того, чего ты стоишь. Знаешь, меня это огорчает больше, чем я могу тебе это высказать, и мне хочется отвести тебя назад к твоей матери вместо того, чтобы итти в Фурш.
- Вы говорите с большой добротой, но без всякой рассудительности, мой бедный Жермен; не нужно трусить за своих друзей, и вместо того, чтобы указывать мне на темные стороны моей участи, вы должны были бы мне указать на ее хорошие стороны, как вы сделали это, когда мы были у Ревекки.
- Что же делать! тогда мне это казалось таким, теперь иначе. Ты бы лучше нашла себе мужа.
- Это невозможно, Жермен, я вам это сказала, а так как это невозможно, я об этом и не думаю.
- Но если бы он нашелся. Может, если бы ты мне сказала, какого бы мужа ты хотела, я кого-нибудь и придумал бы для тебя.
- Придумать - не значит найти. Я ничего себе не придумываю, раз это бесполезно.
- Тебе не хотелось бы найти богатого?
- Нет, конечно, раз я сама бедна, как Иов.
- Но если бы он был с достатком, тебя не огорчило бы иметь хорошее жилище, хорошо есть, быть хорошо одетой и жить в хорошей семье, которая разрешила бы тебе помогать твоей матери?
- О да, конечно, да, помогать матери - это главное мое желание.
- Ну, а если бы ты все это встретила, но мужчина был бы не первой молодости, ты не была бы чересчур разборчива?
- Ах, извините меня, Жермен. Именно насчет этого я требовательна. Я не хотела бы старого!
- Старого, конечно; но, например, мужчина моих лет?
- Ваши лета для меня чересчур большие, Жермен: я хотела бы таких лет, как Бастиан, хотя Бастиан и не такой красивый мужчина, как вы.
- Ты хотела бы лучше Бастиана-свинопаса, - сказал Жермен, рассердившись. - У этого малого глаза, как у животных, которых он стережет.
- Я не обратила бы внимания на его глаза из-за его восемнадцати лет.
Жермен почувствовал ужасную ревность.
- Ну, - сказал он, - я вижу, ты крепко придерживаешься Бастиана. А ведь мало сказать, что это смешно!
- Да, это была бы смешная мысль, - ответила маленькая Мари, громко рассмеявшись, - и он был бы смешным мужем. Его можно заставить поверить во что угодно. Например, на днях я подобрала помидор в саду господина кюрэ и сказала ему, что это хорошее красное яблоко, и он куснул его, как настоящий обжора. Если бы вы видели его гримасу! Боже мой, какой он был отвратительный!
- Ты насмехаешься над ним, значит, не любишь его.
- Ну, это бы еще ничего. Но я не люблю его: он груб со своей маленькой сестрой, и он нечистоплотен.
- Так! А ты не чувствуешь склонности к кому-нибудь другому?
- А что вам-то до этого, Жермен?
- Да ровно ничего, просто так, для разговора. Я вижу, девочка, что у тебя уже сидит какой-нибудь любезник в голове.
- Нет, Жермен, вы ошибаетесь, у меня еще никого нет; это может притти позднее; но так как я выйду замуж, лишь когда немного скоплю, значит, мне суждено выйти поздно и за старого.
- Тогда возьми старого теперь же.
- Ну нет, когда я не буду молода, мне это будет безразлично, а теперь другое дело.
- Я хорошо вижу, Мари, что я тебе не нравлюсь, это совершенно ясно, - сказал Жермен с досадой и не взвешивая своих слов.
Маленькая Мари ничего не ответила.
Жермен наклонился к ней: она спала; она упала, будто была побеждена и сражена сном, как дети, которые уже спят, хотя еще болтают.
Жермен был доволен, что она не обратила внимания на его последние слова; он сознавал теперь, что они не были благоразумны, и он повернулся к ней спиной, чтобы рассеяться и переменить свои мысли.
Но, несмотря на все старания, он не мог уснуть, не мог и думать о чем-либо другом, кроме того, о чем он только что говорил. Он двадцать раз обходил вокруг огня, отходил, возвращался обратно; наконец, чувствуя себя таким возбужденным, будто проглотил пороха, он облокотился на дерево, которое защищало обоих детей, и посмотрел, как они спали.
"Я не знаю, как это никогда я не замечал, - думал он, - что эта маленькая Мари у нас самая хорошенькая девушка… У нее нет ярких красок, но у ней маленькое свежее личико, как дикая роза! Какой миленький ротик и славный маленький носик… Она не велика для своих лет, но сложена, как перепелочка, и легка, как маленький зяблик!.. Я не знаю, почему у нас так ценят женщин высоких и толстых и очень румяных… Моя жена была скорее тонка и бледна; и она мне нравилась больше всех… Эта очень нежна, но от этого не хуже здоровьем, и она такая хорошенькая, как беленький козленок!.. И какой у нее кроткий и честный вид! Ее доброе сердце читается в ее глазах, даже когда они закрыты. Что же касается ума, у ней его больше, чем у моей дорогой Катерины, в этом нужно сознаться, и с ней не соскучишься… Она весела, умна, трудолюбива, умеет любить и забавна… Я не знаю, чего можно было бы еще пожелать лучшего…
Но какое мне дело до всего этого, - продолжал Жермен, стараясь смотреть в другую сторону. - Мой тесть не захочет об этом и слушать, и вся семья будет считать меня за сумасшедшего!.. Да, кроме того, она и сама не захочет меня, бедное дитя!.. Она находит меня чересчур старым: она сказала мне это… Она совсем не корыстна, она не беспокоится о том, что будет еще нуждаться, носить плохую одежду, терпеть голод два или три месяца в году, только бы ей удовлетворить когда-нибудь свое сердце и отдаться мужу, который ей понравится… Она права, она!.. я сделал бы так же на ее месте… и в настоящее время, если бы я мог следовать своему желанию, вместо того, чтобы связывать себя браком, который мне совсем не улыбается, я выбрал бы девушку по своему вкусу…"
Чем больше Жермен старался рассуждать и успокоить себя, тем менее это ему удавалось. Он уходил на двадцать шагов отсюда, чтобы укрыться в тумане; и внезапно оказывался на коленях рядом с обоими спящими детьми. Один раз даже он захотел поцеловать маленького Пьера, который одной рукой обнял Мари за шею, и так хорошо ошибся, что Мари, почувствовав горячее, как огонь, дыхание, пробегавшее по ее губам, проснулась и посмотрела на него с совершенно растерянным видом, не понимая ничего из того, что в нем происходило.
- Я не разглядел вас, мои бедные дети! - сказал Жермен, поспешно отстраняясь. - Я чуть не упал на вас и чуть не сделал вам больно.
Маленькая Мари была так непорочна, что в это поверила и снова уснула.
Жермен перешел по другую сторону костра и дал клятву богу, что не двинется оттуда, пока она не проснется. Он сдержал свое слово, но не без труда, и думал, что прямо сойдет с ума от всего этого.
Наконец, к полуночи туман рассеялся, и Жермен мог увидеть звезды, блестевшие сквозь деревья. Луна тоже освободилась от паров, закрывавших ее, и принялась сеять бриллианты на сырой мох. Стволы дубов оставались в величавой темноте; но белые стволы берез, немного поодаль, казались рядом призраков в саванах. Огонь отражался в болоте, и лягушки, начавшие к нему привыкать, отважились на несколько тонких и робких нот; угловатые ветви старых деревьев, взъерошенные бледным лишайником, сплетались и перекрещивались над головами наших путешественников, как большие иссохшие руки; это было красивое место, но такое пустынное и печальное, что Жермен, утомившись страдать, принялся петь и бросать камни в воздух, чтобы забыться от ужасающей скуки одиночества. Ему также хотелось разбудить маленькую Мари; и когда он увидел, что она поднялась и соображала, который может быть час, он предложил ей возобновить их путь.