Ромеш решил ничего пока не рассказывать Комоле. После свадьбы чуткая Хемнолини прижмет девушку к своей груди и, с ласковой осторожностью поведав ее настоящую историю, бережно освободит Комолу из сетей тайны, окутавшей ее жизнь. А затем, спокойно, без всяких потрясений живя в иной обстановке, Комола легко подружится с ними и найдет свое место в жизни.
Наступил полдень, и уличный шум затих: те, кто должен трудиться, ушли на работу, а праздные - погрузились в послеобеденный сон. В прохладном по-осеннему воздухе чувствовалось радостное оживление наступающих праздников.
В этот тихий полдень Ромеш, не жалея красок, рисовал в своем воображении картину будущего счастья.
Мечты его были прерваны громким стуком колес, оборвавшимся у дверей его квартиры. Ромеш догадался, что приехала Комола. Его охватило беспокойство. Как встретить Комолу, как держать себя с ней, о чем говорить и как отнесется к нему сама Комола? - в ожидании ее появления спрашивал себя Ромеш.
Двое его слуг уже были внизу. Сначала они принесли чемоданы Комолы и, оставив их на террасе, ушли снова.
Затем появилась и сама девушка. Дойдя до дверей комнаты, она остановилась на пороге.
- Входи же, Комола, - промолвил Ромеш.
И она, наконец, вошла, словно с трудом преодолевая приступ нерешительности. Намерение Ромеша оставить ее на время каникул в школе стоило ей горьких слез, к тому же и несколько месяцев разлуки породили в ней некоторую отчужденность, к Ромешу. Поэтому, войдя в комнату, она даже не подняла на него глаз и стояла, отвернувшись, глядя в открытое окно.
Ее наружность поразила Ромеша. Ему казалось, будто он видит перед собой совершенно незнакомую девушку. За эти несколько месяцев Комола удивительно переменилась. Она вытянулась и стала стройной, как молодая лиана. Куда делась грубоватая простота пышущей здоровьем деревенской девушки? Ее прежде круглое личико осунулось, и это придавало ему особую прелесть; золотистый загар щек уступил место нежной бледности. В ее походке и манере держаться не осталось и следа былой скованности.
Тоненькая, с чуть склоненной головой, стояла она, выпрямившись, у окна, и Ромеш невольно залюбовался ею.
Осенние лучи полуденного солнца освещали лицо девушки. Голова ее была непокрыта, перевязанные красной лентой волосы откинуты за спину. Мериносовое, шафранного цвета сари плотно облегало девичью фигурку.
За последнее время у Ромеша сохранилось лишь смутное воспоминание о красоте Комолы. Теперь же, став еще более яркой, красота эта внезапно поразила его. К этому он совсем не был подготовлен.
- Сядь, Комола, - сказал он.
Комола послушно опустилась в кресло.
- Ну как твои занятия в школе?
- Хорошо, - коротко ответила девушка.
Ромеш усиленно думал, о чем бы еще расспросить ее, наконец, осененный неожиданной идеей, проговорил:
- Ты, наверно, голодна? Здесь для тебя все приготовлено. Хочешь, я прикажу принести тебе что-нибудь?
- Нет, я закусила перед отъездом.
- Так ничего и не поешь? Может, хочешь сладкого? У меня есть фрукты - яблоки, гранаты, груши.
Комола только молча покачала головой.
Ромеш еще раз поглядел на нее. Чуть склонив голову набок, девушка рассматривала картинки в английском учебнике.
Красивое лицо, словно золотая волшебная палочка, вызывает к жизни и ту красоту, которая таится во всем, что его окружает. Лицо Комолы как бы вдохнуло жизнь и в прыгающий лучик осеннего солнца и в этот сентябрьский день, заставив его принять определенные контуры и очертания. Подобно тому как любой центр управляет тем, что сосредоточено поблизости от него, так, казалось, и эта девушка увлекала в сферу своего влияния и небо, и ветер, и свет - все, что было вокруг, хотя сама она совершенно не подозревала об этом и лишь молча рассматривала картинки в своем учебнике.
Ромеш поспешно вышел и тотчас вернулся, неся на подносе груши, яблоки и гранаты.
- Ты, как видно, не хочешь есть, Комола, но зато я проголодался и больше ждать не намерен, - сказал он.
Комола в ответ слегка улыбнулась, и свет этой неожиданной улыбки рассеял в их сердцах туман отчужденности.
Вооружившись ножом, Ромеш начал чистить яблоко. Но у него не было навыка к хозяйственным занятиям, и Комоле стало до такой степени смешно смотреть на его торопливость и неуклюжие попытки справиться с яблоком, что она, наконец, не выдержала и звонко рассмеялась.
Обрадованный взрывом веселья, Ромеш заметил:
- Ты, кажется, изволишь потешаться над тем, что я не умею обращаться с фруктами? В таком случае очисти их сама, а я погляжу, насколько ты сильна в этом искусстве!
- Если бы под рукой был фруктовый нож, я бы это сделала, а таким не могу, - ответила Комола.
- Неужели ты думаешь, что здесь не найдется чего-нибудь в этом роде? - рассмеялся Ромеш и, крикнув слугу, спросил, есть ли у них фруктовый нож.
- Есть, - ответил тот.
- Почисти его хорошенько и принеси сюда.
Когда требуемая вещь была найдена, Комола сбросила туфли, села на пол и, раскрыв нож, весело и ловко сначала освободила плод от кожуры, а затем разрезала его на дольки. Ромеш, который тоже уселся перед ней на полу, складывал их на поднос.
- А ты-то будешь есть? - обратился он к девушке.
- Нет, - ответила она.
- Ну, тогда и я не буду.
Комола подняла на него глаза.
- Хорошо, только сначала ешь ты, а уже потом я.
- А ты не обманешь?
- Честное слово, не обману, - с серьезным видом пообещала Комола.
Успокоенный этим искренним заверением, Ромеш взял одну дольку.
Но его трапеза была прервана самым неожиданным образом. В дверях, прямо перед ним, стояли Окхой и Джогендро.
- Просим нас извинить, Ромеш, - сказал Окхой. - Мы полагали застать вас здесь одного. Нам с тобой, Джоген, не следовало так внезапно, без предупреждения, вторгаться к нему. Давай сойдем вниз и подождем там.
Комола бросила нож и поспешно вскочила, метнувшись к двери. Но путь загораживали два незнакомца. Джогендро слегка посторонился, давая ей пройти, но и не подумал отвернуться, а, наоборот, внимательно разглядывал ее.
Испуганная Комола выбежала в соседнюю комнату.
Глава девятнадцатая
- Кто эта девушка? - обратился Джогендро к Ромешу.
- Одна моя родственница.
- Так как она явно не принадлежит к твоим старшим родичам, хочу надеяться, что вас связывают не узы любви? Ты мне рассказывал о всех своих близких, но об этой девушке я еще ни разу не слыхал.
Тут вмешался Окхой:
- Ты не прав, Джоген. Неужели человек не может иметь тайну, которой не хочет делиться даже с друзьями?
- Разве у тебя действительно есть такая тайна, Ромеш? - спросил Джогендро.
- Да, есть, - весь вспыхнув, ответил Ромеш. - И вообще я не желаю говорить с вами об этой девушке.
- Да я-то, к несчастью, испытываю сильное желание поговорить о ней, - настаивал Джогендро. - Если бы ты не делал предложения Хем, поверь, никто не стал бы расследовать, с кем завязываются у тебя родственные отношения. Тогда скрывай, что хочешь, дело твое.
- Могу сказать вам только одно, - заявил Ромеш. - Нет никого в целом свете, с кем бы меня связывали отношения, способные служить препятствием к моему браку с Хемнолини.
- Для тебя это, может быть, и так, - возразил Джогендро, - но родственники Хемнолини вправе усмотреть здесь весьма основательные препятствия. Мне лишь хочется тебя спросить, для чего вообще держать в тайне свои родственные связи, каковы бы они ни были?
- Назвать сейчас причину значило бы раскрыть тайну, - ответил Ромеш. - Ведь ты знаешь меня с детства, прошу тебя, не выпытывай мотивов моего поведения, просто поверь мне на слово.
- Эту девушку зовут Комола?
- Да.
- Ты выдаешь ее за свою жену?
- Да.
- И тем не менее требуешь, чтобы мы тебе верили? Намерен убедить нас, что она тебе не жена, тогда как всем другим говоришь обратное? Как тебе угодно, но это отнюдь не похоже на образец правдивости.
- Ты хочешь сказать, - заметил Окхой, - что подобное высказывание вряд ли может быть классическим примером логического мышления? Но, дорогой Джоген, в жизни случаются такие положения, которые решительно вынуждают одним говорить одно, а другим другое. В конце концов что-то из двух должно ведь соответствовать истине. Почему не предположить, что рассказанное тебе Ромешем-бабу как раз и есть истина?
- Больше я ничего вам сообщить не могу. Лишь повторяю, что женитьба на Хемнолини не противоречит требованиям моей совести. У меня слишком серьезные основания не осведомлять вас о Комоле, это было бы непорядочно с моей стороны. И я буду молчать даже в том случае, если вы не захотите отказаться от своих подозрений. Коснись дело личных моих неприятностей и огорчений, я не скрыл бы от вас ничего. Но тут речь идет о чужой репутации.
- А Хемнолини ты рассказал? - спросил Джогендро.
- Нет. Я собирался сделать это после свадьбы, но если она изъявит желание, объясню ей все теперь же.
- Можно ли нам задать несколько воягросов Комоле?
- Ни в коем случае! Если вы считаете виновным метя, применяйте ко мне любые меры, ноя не допущу, чтобы подвергалась допросу ни в чем не повинная девушка.
- Допрашивать кого бы то ни было больше не к чему. Все, что нам хотелось знать, мы узнали. Доказательств более чем достаточно. И теперь я говорю тебе прямо: только посмей после всего этого явиться к нам в дом, и тебе не миновать оскорблений.
Ромеш побледнел, но остался спокойным.
- И еще, - продолжал Джогендро, - не вздумай писать Хем. Между вами не должно существовать никаких отношений, ни явных, ни тайных. Если же ты все-таки ей напишешь, знай, что я перед всеми разоблачу так тщательно скрываемую тобой тайну и приведу имеющиеся у меня доказательства. А пока на расспросы, почему расстроилась свадьба, буду отвечать, что сам не дал согласия на этот брак, и настоящую причину никому не открою. Однако имей в виду, - один твой неосторожный шаг, и все получит огласку. Ты дешево отделался, Ромеш, только не думай, что меня удерживает сострадание к такому лицемеру и мошеннику, как ты. Мой поступок вызван единственно любовью к Хем, моей сестре. А теперь выслушай мое последнее слово: никогда, ни одним звуком, ни намеком не обнаруживай, что ты имел какое-то отношение к Хем. Я, конечно, не собираюсь полагаться на твое честное слово, даже правда неубедительна в устах лжеца. Но, если у тебя еще сохранились остатки стыда или страх перед разоблачением, не вздумай пренебречь моим советом!
- Ах, не довольно ли, Джоген? - заметил Окхой. - Посмотри, как безропотно принимает все это Ромеш-бабу! Неужели в твоем сердце нет ни крупинки жалости? Пойдем. Не беспокойтесь, Ромеш-бабу, мы уже уходим.
Наконец, оба покинули комнату. Ромеш застыл на месте, словно каменное изваяние. Когда состояние оцепенения прошло, ему захотелось уйти из дома, чтобы наедине с самим собой обдумать все происшедшее. Но он вспомнил о Комоле - нельзя же бросить ее здесь одну.
Войдя в соседнюю комнату, Ромеш увидел, что Комола, приподняв жалюзи выходящего на дорогу окна, молча смотрит вдаль. Заслышав шаги Ромеша, она опустила жалюзи и обернулась. Ромеш сел на пол.
- Кто были эти двое? - спросила девушка. - Сегодня утром они приходили к нам в школу.
- В школу? - удивленно переспросил Ромеш.
- Да, - подтвердила она. - А с тобой о чем они говорили?
- Спрашивали, кем ты мне приходишься.
Комоле не довелось пройти науку, как вести себя в доме свекра, никто ее не наставлял, в каких случаях принято проявлять застенчивость. Но скромность была в ней воспитана с детства, и, услышав слова Ромеша, она густо покраснела.
- Я им ответил, - продолжал юноша, - что ты мне чужая.
Комола решила, что он просто задался целью вывести ее злыми шутками из себя.
- Перестань, - резко сказала она и отвернулась.
А Ромеш продолжал размышлять, как ей обо всем рассказать.
Внезапно девушка забеспокоилась:
- Взгляни, вороны таскают твои фрукты!
Убежав в другую комнату, она отогнала ворон и вернулась обратно с подносом.
- Поешь, пожалуйста, - сказала она, ставя поднос перед Ромешем.
У Ромеша пропал всякий аппетит. Однако такая заботливость девушки тронула его.
- А ты сама?
- Возьми ты первый.
Конечно, это была мелочь, совершенный пустяк, но в теперешнем его состоянии робкий сердечный порыв Комолы причинил ему такую острую боль, что он едва удержался от слез. Не говоря ни слова, он заставил себя приняться за еду.
Когда завтрак был окончен, Ромеш сказал:
- Завтра мы поедем домой, Комола.
- Мне там не нравится, - опустив глаза, огорченно ответила девушка.
- Значит, ты хочешь остаться в школе?
- Нет, нет, пожалуйста, не отсылай меня туда. Мне стыдно, девочки только и делают, что расспрашивают меня о тебе.
- И что же ты им отвечаешь?
- Ничего. Они, например, все допытывались, почему ты собирался оставить меня на каникулы в школе. А я…
Комола не договорила. При одном воспоминании об этой обиде рана в ее сердце заныла снова.
- Почему же ты не сказала им, что ты мне чужая?
Комола окончательно рассердилась. Исподлобья взглянув на Ромеша, она вымолвила:
- Уйди!
Вновь и вновь спрашивал себя Ромеш, как должен он поступить. Словно червь, грызло его чувство гнетущего отчаяния. Что сказал Джогендро Хемнолини? Что она о нем подумала? Каким образом объяснить Хем истинные обстоятельства? Как ему перенести разлуку с ней?.. Все эти мучительные вопросы до того истерзали его, что он был не в состоянии хорошенько продумать свое положение. Ясно было одно: в Калькутте, в кругу друзей и врагов, его отношения с Комолой стали предметом живейшего обсуждения. И сплетня о том, что Комола его жена, наверняка уже разлетелась по всему городу. Теперь им нельзя здесь оставаться даже на один день.
Задумчивость и рассеянность Ромеша не ускользнули от внимания Комолы.
- Чем ты озабочен? - спросила она. - Если уж тебе так хочется жить в деревне, я согласна туда поехать.
Покорность Комолы причинила ему новую боль. В сотый раз встал перед ним вопрос: что же все-таки делать дальше?
Занятый своими мыслями, он снова не дал ей никакого ответа, продолжая лишь молча смотреть на нее.
Сразу посерьезнев, Комола сказала:
- Признайся откровенно, ты, должно быть, рассердился на меня за то, что я не хотела остаться на каникулы в школе?
- Уж если говорить правду, Комола, не на тебя я сердит, а на самого себя.
С трудом освободившись, наконец, от паутины собственных размышлений, Ромеш попробовал переменить тему разговора.
- Хотелось бы мне узнать, Комола, чему ты научилась за это время?
Девушка с величайшей готовностью принялась выкладывать перед ним все свои познания. Уверенная, что поразит этим Ромеша, она прежде всего заявила, что земля имеет форму шара. И он с вполне серьезным видом выразил сомнение в шарообразности земли, спросив, неужели это возможно.
Комола широко раскрыла глаза.
- Да ведь об этом написано в книге, и мы так учили!
- Что ты говоришь? - удивился Ромеш. - Даже в книге написано? А большая она?
Вопрос поставил Комолу в некоторое затруднение. Но, подумав, она с убежденностью сказала:
- Книга-то небольшая, зато печатная. В ней есть даже картинки.
Перед столь вескими доказательствами Ромешу ничего не оставалось, как отступить. Поведав все, что могла, о своих школьных занятиях, Комола принялась болтать о подругах и учителях, о том, как она проводила время в стенах школы. Ромеш изредка отвечал ей, продолжая предаваться своим думам, а порой, уловив лишь конец фразы, задавал вопросы совершенно невпопад.
- Но ведь ты меня не слушаешь! - воскликнула вдруг Комола и, очень рассерженная, поднялась с места.
- Ну, не сердись, Комола, - поспешил успокоить ее Ромеш. - Мне сегодня что-то не по себе.
Услышав это, Комола быстро повернулась к нему.
- Что случилось? Ты нездоров?
- Да нет, я не болен. Вообще-то ничего особенного, это со мной иногда бывает. Скоро все пройдет.
Тогда Комола решила окончательно поразить Ромеша своими познаниями.
- Хочешь, я покажу тебе картинки в учебнике географии? - сказала она.
Ромеш с готовностью согласился. Девушка немедленно принесла книгу и раскрыла ее перед Ромешем.
- Два шара, которые ты здесь видишь, на самом деле один, - принялась она объяснять. - Ведь мы не можем видеть у круглого предмета сразу обе стороны.
Сделав вид, что он сильно озадачен и должен немного подумать, Ромеш заметил:.
- Но и у плоских предметов тоже не видны сразу обе стороны.
- Потому-то и нарисованы на этой картинке обе половины шара отдельно, - авторитетно заявила Комола.
Так провели они этот вечер.
Глава двадцатая
Оннода-бабу надеялся, что Джогендро вернется с хорошими вестями и скандал удастся уладить. Когда сын и Окхой вошли к нему, он со страхом посмотрел на них.
- Кто бы мог подумать, отец, - обратился к нему Джогендро, - что ты позволишь Ромешу зайти так далеко? Знай я все, и разговаривать бы тебе с ним не позволил!
- Но ты же сам так хотел этой свадьбы, Джоген, - заметил Оннода-бабу. - Сам не раз говорил мне об этом. Если бы не ты, мне…
- Разумеется, мне вообще и в голову не приходило налагать запрет. Но, вместе с тем…
- Вот видишь, еще и "вместе с тем"! Разве так можно? Либо ты согласен, либо против, тут никакой середины быть не может!
- Но вместе с тем, хочу я сказать, нельзя было позволять ему заходить так далеко..
- Многим делам достаточно лишь толчка, - со смехом сказал Окхой, - а дальше для своего развития они ни в чьем поощрении уже не нуждаются. Растут себе да растут, как мыльные пузыри. Пока не лопнут. Но что толку спорить о том, что осталось позади? Теперь следует решать, что делать дальше.
Слушавший его с возрастающей тревогой Оннода-бабу, наконец, спросил:
- Вы видели Ромеша?
- Видели и весьма близко, - ответил Джогендро. - Ближе, чем рассчитывали. Даже познакомились с его женой.
Оннода-бабу глядел на них, онемев от изумления.
- С чьей женой вы познакомились? - переспросил он.
- С женой Ромеша, - повторил Джогендро.
- Не понимаю, о чем ты говоришь. Жена какого Ромеша?
- Нашего Ромеша! Несколько месяцев назад он ездил к себе на родину и там женился.
- Но ведь в то время умер его отец, никакой свадьбы в таком случае быть не могло.
- Она произошла как раз перед самой его смертью.
Оннода-бабу прямо оцепенел. Затем после некоторого размышления озадаченно почесал в затылке и сказал:
- Значит, теперь и речи быть не может о его женитьбе на нашей Хемнолини?
- Так мы же об этом и говорим, - заметил Джоген.
- Если таков был смысл ваших слов, то как же вы не подумали о том, что свадебные приготовления уже сделаны? Все оповещены, что свадьба состоится в будущее воскресенье! Выходит, надо рассылать письма, что свадьбы не будет вовсе?
- Окончательно отменять ее незачем, - заговорил Джоген. - Придется лишь произвести небольшую замену - и дело улажено.