Спустившись вниз и еще стоя за дверью, Хем услышала, что Джогендро с кем-то разговаривает. Сердце в ней дрогнуло, она подумала, что это Ромеш, - кто же другой мог прийти к ним так рано!
Неверными шагами вошла она в комнату, но увидела Окхоя и, не в силах с собой справиться, выбежала вон.
Оннода-бабу вторично привел ее в столовую, Тогда, придвинувшись поближе к отцовскому креслу, опустив голову, она занялась приготовлением чая.
Поведение Хемнолини выводило Джогендро из себя. Он не мог равнодушно смотреть, как страдает сестра из-за Ромеша. Но возмущение его возросло еще больше, когда он заметил, что Оннода-бабу сочувствует ее горю, а Хем хочет укрыться под сенью отцовской любви от всего мира.
"Как будто все мы преступники! - думал он. - Мы, которые лишь из любви к ней стараемся выполнить свой долг, заботимся о ее счастье, устраиваем ее судьбу!.. И что же в ответ? Ни тени благодарности, нас еще обвиняют. Что касается отца, он вообще ничего не понимает в делах. Настало время не заниматься утешениями, а нанести решительный удар; отец же из жалости к Хем все отдаляет от нее неприятную правду".
- Знаешь, отец, что случилось? - обратился Джогендро к Онноде-бабу.
- Нет. А что такое? - испуганно воскликнул тот.
- Вчера Ромеш с женой отправился гойялондским поездом на родину, но, увидев, что в тот же поезд садится Окхой, сбежал обратно в Калькутту.
Рука разливавшей чай Хемнолини дрогнула, чай расплескался, девушка опустилась в кресло.
Искоса взглянув на сестру, Джогендро продолжал:
- Не понимаю, зачем ему понадобилось бежать? Для Окхоя ведь и раньше все было достаточно очевидно. Прежнее поведение Ромеша уже само по себе нельзя назвать красивым, но такая трусость - желание скрыться с поспешностью вора - кажется мне особенно отвратительной! Не знаю, что думает на этот счет Хем, по-моему же, его бегство - вполне определенное доказательство виновности.
Вся дрожа, Хемнолини поднялась с кресла.
- Я не ищу никаких доказательств, дада! Хотите его судить - дело ваше… А я ему не судья, - сказала она.
- Может ли быть для нас безразличен человек, за которого ты собираешься замуж? - заметил Джогендро.
- К чемутеперь говорить о свадьбе! Вы стремитесь ей помешать, ну и мешайте, если вам так угодно, но не прилагайте напрасных усилий изменить мое собственное решение.
Тут силы изменили девушке, и она разрыдалась. Оннода-бабу поспешно вскочил и, прижав к груди ее залитое слезами лицо, проговорил:
- Пойдем наверх, Хем!..
Глава двадцать третья
Пароход отчалил. В первых двух классах пассажиров не было вовсе, и Ромеш приготовил в одной из кают постель для себя. Утром Комола, выпив молока, раскрыла настежь свою дверь и залюбовалась рекой и проплывающими мимо берегами.
- Знаешь, куда мы едем, Комола? - спросил Ромеш.
- К тебе на родину.
- Но ведь тебе не нравится деревня, вот мы туда и не поедем.
- Ты ради меня раздумал ехать в деревню?
- Конечно, исключительно ради тебя.
- Зачем ты это сделал? - серьезно сказала она. - Мало ли что могу я наболтать, а ты и будешь все принимать всерьез! Из-за таких пустяков и уже обиделся.
- Я и не думал обижаться, - засмеялся Ромеш. - Мне самому не хочется ехать в деревню.
- Куда же мы в таком случае направляемся? - с любопытством спросила Комола.
- На запад.
Услышав про "запад", Комола широко раскрыла глаза.
Запад!.. Чего только не представляется при этом слове человеку, никогда не покидавшему свой дом!
На западе - святые места, целительный климат, красивые пейзажи и города, былое величие империй и царей, сказочные храмы! А сколько древних сказаний, сколько всевозможных легенд о героических подвигах!
Полная восхищения, девушка, продолжала расспросы:
- Куда же именно мы едем?
- Пока еще не решено. Нам предстоит проезжать Мунгер, Патну, Данапур, Боксар, Гаджипур, Бенарес, - в каком-нибудь из этих городов и сойдем.
При перечислении стольких известных и неизвестных названий воображение Комолы разыгралось еще больше.
- Как это интересно! - захлопала она в ладоши.
- Интересно будет потом! А вот как будем мы эти несколько дней питаться? Ты же не захочешь, наверно, есть кушанья, приготовленные матросами на пароходной кухне?
- Какой ужас! - воскликнула Комола с презрительной гримасой. - Конечно, нет!
- И что же ты предлагаешь?
- Сама буду готовить!
- Да разве ты умеешь?
Комола рассмеялась.
- Не понимаю, за кого ты меня принимаешь! Как же мне этого не уметь? Ведь я уже не маленькая, в доме дяди на мне лежала вся стряпня.
Ромеш тут же с раскаянием заметил:
- Вопрос мой действительно был совсем неуместен. А потому давай немедленно займемся сооружением кухни. Как ты на это смотришь?
Он ушел и вскоре притащил небольшую железную печурку. Кроме того, он договорился с ехавшим на пароходе мальчиком из касты каястха по имени Умеш, чтобы тот за небольшую плату и билет до Бенареса носил для них воду, чистил посуду и исполнял всякую другую работу.
- Комола, - сказал Ромеш, - что же мы будем сегодня стряпать?
- А много ли ты мне принес? - заметила она. - Только рис да бобы! Значит, и будут тушеные бобы с рисом.
Нужные для Комолы пряности Ромеш достал у матросов, но она искренне посмеялась над его хозяйственной неопытностью.
- Ну и хорош! Что я стану делать с одними пряностями? И как я их разотру без шил-норы?
Покорно выслушав упреки девушки, Ромеш пустился на поиски шил-норы. Найти ее так и не удалось, пришлось занять у матросов металлическую ступку с пестиком, которую он и принес Комоле.
Она не умела толочь пряности в ступке и несколько растерялась.
- Давай попросим кого-нибудь это сделать, - предложил Ромеш, но поддержки не встретил. Комола решительно взялась за дело сама. Ей как будто даже доставляли удовольствие все эти затруднения в обращении с непривычными предметами. Пряности подскакивали, разлетались во все стороны, и девушка не могла удержаться от смеха. Глядя на нее, смеялся и Ромеш.
Когда закончился эпизод с приготовлением пряностей, Комола, обвязав свободный конец сари вокруг талии, принялась за стряпню. Для приготовления пищи ей пришлось воспользоваться захваченным с собой из Калькутты кувшином из-под сладостей. Поставив его на огонь, девушка обратилась, к Ромешу:
- Ступай живей, искупайся, у меня скоро все будет готово.
Ромеш вернулся во-время, кушанье как раз поспело. Но тут возник вопрос, на чем же есть, так как тарелок у них не было.
- Можно занять у матросов глиняные тарелки, - робко предложил Ромеш.
Комола пришла в ужас от столь необдуманного предложения. Ромеш с виноватым видом пояснил, что он и раньше совершал такого рода грех.
- Что было, то прошло, - сказала Комола. - Но впредь этого не будет, я не выношу подобных вещей!
Затем она сняла крышку с кувшина, тщательно вымыла ее и подала Ромешу.
- Поешь сегодня на этом, а там будет видно.
Когда уголок палубы был начисто вымыт и место для ужина приготовлено, довольный Ромеш принялся за еду. Попробовав кушанье, он заметил, что блюдо получилось очень вкусное.
- Не нужно смеяться надо мной, - смутилась Комола.
- Да нет, какие уж тут шутки! Вот сейчас сама убедишься.
С этими словами он мгновенно опустошил тарелку и попросил еще. На этот раз девушка положила ему гораздо больше.
- Что ты делаешь! А себе, должно быть, ничего и не оставила!
- Тут еще много, не беспокойся, - сказала Комола.
Ей очень льстило внимание Ромеша к ее кулинарному искусству.
- На чем же станешь есть ты? - спросил Ромеш.
- На той же крышке.
- Нет, так нельзя, - забеспокоился Ромеш.
- Почему? - удивленно спросила Комола.
- Нет, нет, ни в коем случае!
- Уверяю тебя, я прекрасно знаю, что делаю, - возразила девушка. - Умеш! - крикнула она, - на чем ты будешь есть?
- Там внизу торгуют сладостями, вот я и возьму у продавца листок шалового дерева.
- Послушай, Комола, - обратился к девушке Ромеш, - если уж ты непременно хочешь есть на той же крышке, дай мне ее хорошенько вымыть.
- С ума сошел! - негодующе воскликнула она. А через несколько минут заявила: - Пан я тебе приготовить не могу, ты мне для этого ничего не принес.
- Внизу человек продает пан, - ответил Ромеш.
Так, без особых трудностей, была заложена основа их хозяйства. Но на душе Ромеша было неспокойно: он раздумывал над тем, каким образом избежать со стороны Комолы проявления супружеских забот.
Чтобы выполнять обязанности хозяйки, Комола не нуждалась ни в помощи, ни в обучении. В продолжение ряда лет готовила она для дяди обед, нянчила детей и делала всю работу по дому. Ромеш восхищался ловкостью, усердием и трудолюбием девушки и в то же время, не переставая, думал, как сложатся их отношения в дальнейшем. "Я не хочу оставлять ее у себя, - размышлял он, - но и покинуть тоже не могу". Где следует ему провести грань в отношениях с нею? Будь с ним Хемнолини, все устроилось бы отлично. Но, так или иначе, теперь эту надежду приходилось оставить, а разрешить проблему наедине с Комолой представлялось чрезвычайно трудным. Наконец, Ромеш твердо решил, что ему необходимо открыть Комоле все, - и с игрой в прятки будет покончено раз и навсегда.
Глава двадцать четвертая
Перед вечером пароход сел на мель. Снять его, несмотря на многократные попытки команды, в тот день так и не удалось.
От высокого берега, отлого спускаясь к реке, тянулась песчаная, испещренная следами водяных птиц отмель. Сюда пришли деревенские женщины набрать в последний раз до захода солнца воды. Они с любопытством поглядывали на пароход, - кто посмелее, с открытым лицом, а более робкие - из-под покрывала. Над обрывом плясала толпа деревенских ребятишек, громкими криками выражая свой восторг при виде затруднительного положения, в которое попало это дерзкое судно с высоко поднятым носом.
За пустынными песками противоположного берега зашло солнце. Ромеш, держась за поручни, долго стоял на палубе в быстро сгущающихся сумерках, глядя на западный край горизонта, где еще светлело небо. Комола, выйдя из своей отгороженной кухни, остановилась у дверей каюты.
Не зная, как привлечь к себе внимание Ромеша, она тихонько кашлянула, но он не оглянулся. Тогда девушка принялась постукивать о дверь связкой ключей. Когда, наконец, ключи загремели вовсю, Ромеш обернулся. Увидев Комолу, он подошел к ней и спросил:
- Что это у тебя за странная манера звать меня?
- А как же быть иначе?
- Для чего же, по-твоему, отец с матерью дали мне имя? Чтобы оно никогда не пригодилось? Почему бы не назвать меня Ромешем, если я тебе нужен?
- Не дело ты говоришь!.. Послушай, кушанье готово. Поужинай сегодня пораньше, а то ты мало ел утром.
Свежий речной воздух давно возбудил у Ромеша аппетит, но он до сих пор молчал, не желая, чтобы Комоле пришлось лишний раз волноваться из-за недостатка провизии. Теперь же неожиданное ее предложение очень его обрадовало. И радость была не только по поводу одной предстоящей трапезы. Юноше пришло вдруг на ум, что заботу о его благополучии взяла на себя сама судьба, и он не вправе не склониться перед ее волей. Тем не менее он никак не мог избавиться от мучительного сознания, что все это основано на ошибке. Ромеш тяжело вздохнул и с поникшей головой вошел в каюту.
Заметив угрюмое выражение его лица, Комола удивленно спросила:
- Кажется, тебе совсем не хочется есть? Неужели не проголодался? Я тебя не неволю.
Но Ромеш с деланой веселостью поспешил ответить:
- Что тебе меня неволить, это делает мой собственный желудок. Смотри, как бы в другой раз, когда ты вздумаешь, гремя ключами, приглашать меня к столу, не явился на твой зов сам Мадхусудон! Однако что-то я не вижу здесь ничего съедобного! - продолжал он, оглядываясь. - Хоть я и страшно голоден, но подобные предметы вряд ли смог бы переварить! - Ромеш указал на постель и другие находившиеся в каюте вещи. - Меня с детства приучили совсем к иной пище.
Комола разразилась звонким смехом и долго не могла успокоиться.
- Ну вот, а теперь тебе уж и не терпится! Стоял, смотрел на небо и никакого голода и жажды не чувствовал. А стоило только позвать тебя, как сразу вспомнил, что проголодался! Хорошо, хорошо. Подожди минутку, сейчас все принесу.
- Да поскорей, иначе придешь и не увидишь в комнате даже постельных принадлежностей! Прошу на меня в таком случае не обижаться.
Эта повторенная шутка снова доставила девушке большое удовольствие. В полном восторге, наполнив комнату звонкими переливами смеха, она скрылась за дверью. Напускная жизнерадостность Ромеша моментально угасла.
Комола скоро вернулась с плетеной, прикрытой листьями шалового дерева корзиной и, поставив ее на кровать, принялась вытирать пол краем сари.
- Что ты делаешь? - с беспокойствам воскликнул Ромеш.
- Да ведь я все равно сменю сейчас платье.
С этими словами Комола расстелила на полу листья шала и ловко выложила на них лучи и овощи.
- Вот так чуда! Откуда ты раздобыла лучи? - удивился Ромеш.
Но девушке вовсе не хотелось, чтобы ее секрет был раскрыт так легко.
- А как ты думаешь? - с таинственным видом спросила она.
Ромеш сделал вид, будто очень затрудняется ответить.
- Несомненно взяла из запасов команды?
- Что ты! Как можно! - с возмущением воскликнула Комола.
Ромеш принялся уничтожать лучи, продолжая дразнить Комолу самыми невероятными предположениями относительно способа их получения. В конце концов он заявил, что это, наверно, владелец волшебной лампы, герой арабских сказок, Аладин прислал их из Белуджистана в подарок своей почитательнице. Этим Ромеш окончательно вывел девушку из терпения.
- Перестань! Теперь я ничего не буду тебе рассказывать! - отвернувшись, сказала она.
- Нет, нет! Признаю свое поражение! - воскликнул Ромеш. - Конечно, трудно себе представить, как можно приготовить лучи, находясь посреди реки, но на вкус они тем не менее замечательны.
И юноша с усердием начал доказывать, насколько аппетит преобладает в нем над жаждой знаний.
Как только пароход сел на мель, Комола для пополнения своей опустевшей кладовой послала Умеша в деревню. У нее еще осталось немного денег из тех, что дал Ромеш, провожая ее в школу. Их-то и потратила она на гхи и муку.
- А ты чего бы хотел поесть, Умеш? - спросила Комола мальчика.
- У торговца молоком, госпожа, я видел хороший творог, а у нас есть бананы. Если еще купить на одну-две пайсы молотого рису, я сумел бы сегодня приготовить отличное блюдо, - ответил мальчик.
Комола сама разделяла эту его страсть к подобному лакомству.
- Осталось у тебя хоть немножко денег, Умеш? - спросила она.
- Совсем ничего, мать.
Это поставило ее в сильное затруднение. Девушка представить себе не могла, как решиться сказать Ромешу, что ей нужны деньги. Немного погодя она проговорила:
- Сегодня на сладкое не хватит, но ты не расстраивайся, у нас есть лучи. Пойдем замесим тесто.
- Так ведь я же говорю, мать, что видел еще и хороший творог. С этим-то как быть?
- Послушай, Умеш, когда сегодня господин сядет есть, ты и допроси у него денег на покупки.
Ромеш уже сидел и ел, когда к нему приблизился Умеш, смущенно почесывая в затылке. Когда Ромеш взглянул на него, мальчик бессвязно пролепетал:
- Мать… насчет денег… на покупки…
Только тут впервые пришло юноше в голову, что ведь для приготовления пищи нужны деньги и волшебная лампа Аладина в этом не поможет.
- У тебя же совсем нет денег, Комола, - озабоченно сказал он. - Почему ты сама мне об этом не напомнишь?
Девушка молча приняла на себя эту вину.
После ужина Ромеш вручил ей небольшую шкатулку и произнес:
- С сегодняшнего дня складывай сюда все свои драгоценности и деньги.
Успокоясь на том, что теперь все бремя домашних хлопот переложено на плечи Комолы, он снова встал у палубных поручней, устремив взор на запад, где край небосвода прямо на глазах погружался в темноту.
Умеш приготовил себе, наконец, кушанье из творога, бананов и риса, а Комола, стоя перед мальчиком, подробно расспрашивала о его жизни.
В семье его властвовала мачеха, и жилось ему там очень тяжело. Умеш убежал из дому и направлялся теперь в Бенарес к деду его матери.
- Если ты оставишь меня при себе, мать, я никуда больше не поеду, - заключил он.
Материнский инстинкт, заговоривший в каких-то тайниках сердца Комолы, откликнулся на эту трогательную просьбу мальчика-сироты, и она ласково сказала:
- Очень хорошо, Умеш, ты поедешь с нами.
Глава двадцать пятая
Сплошная, словно проведенная тушью, полоса берегового кустарника казалась темной каймой на парчовом одеянии невесты-ночи. В угасающих лучах заходящего солнца потянулась на ночлег к тихим озеркам стая диких уток, весь день кормившаяся возле деревни. Утих гомон ворон, устроившихся в своих гнездах. На реке не осталось ни одной лодки, только тихо тянули бечевой большой парусник, и его темный силуэт резко выделялся на золотисто-зеленой поверхности реки.
Ромеш передвинул свое плетеное кресло на нос корабля, залитый ясным светом молодого месяца.
С западного края неба исчезли последние золотые отблески вечерней зари, и весь огромный мир как бы растворился, прикрытый волшебной пеленой лунного света.