- Ты напрасно отказываешься, я тебе дам мешочек золота за нее, сказал он, отвязывая кожаную сумку. - Дороже тебе никто не даст.
- Моя сестра дороже твоего золота, - ответил Измаил. - Оставь нас и не мешай нашему пути.
Гневно сверкнув глазами, всадник вскинул голову и направил коня обратно, откуда приехал, с места пустил его в галоп.
Как только он очутился спиною к Измаилу, последний занес руку с копьем, намереваясь всею силою метнуть в удаляющегося всадника, и он непременно это сделал бы, но Эсфирь, охваченная ужасом оттого, что на ее глазах совершается ненужное убийство, с криком "Не надо!" ухватилась за занесенную руку юноши. Драгоценные секунды были упущены, теперь всадник находился слишком далеко.
Измаил опустил копье и спросил:
- Ты что? Заметила под плащом у него медные латы? В таком случае ты мне спасла жизнь: копье, ударившись о латы, упало бы, а всадник, обернувшись, зарубил бы меня, безоружного. Так ли это?
Эсфирь призналась, что никаких лат не заметила, а просто ужаснулась ненужному, по ее мнению, кровопролитию.
- Тогда, - омрачившись, сказал Измаил, - ты совершила большую ошибку, не дав мне убить негодяя. Это Наур-хан, глава разбойничьего племени скотоводов, безжалостно грабящих всех, кто попадается, когда представляется возможность. Ты думаешь, он оставит нас в покое? Нет! Ты ему понравилась, и он теперь прискачет в расположение своей шайки и пошлет отряд взять нас в плен. Тебя он возьмет в наложницы, а меня продаст на рынке невольников. Единственное наше спасение - бегство. Его отряд, конечно, поскачет по дороге - мы же должны свернуть с дороги в пустыню, и притом немедленно.
Так они и сделали.
Для лучшей характеристики Наур-хана Измаил пояснил, что если бы он продал Эсфирь за мешочек золота, то это ничуть не изменило бы положения. Наур-хан взял бы с собой Эсфирь, все равно выслал бы отряд взять Измаила и вернул бы себе золото.
Свернув далеко в сторону от караванного пути, они шли ведомыми только Измаилу тропами. Время от времени он забирался на попадавшиеся им бугры и озирал окрестность. После одного из таких обзоров он сообщил, что его опасения оправдались: он видел скачущих вдали всадников. Два дня они передвигались с большими предосторожностями, потом перед ними развернулась широкая равнина с зубчатой линией гор на горизонте.
- Вот цель нашего путешествия, - сказал Измаил, указав на горы. - Видишь седловину между одной большой и другой, поменьше, горой? Седловина - вход в ущелье, за которым расположилась наша Община. Там уже Наур-хан нас не достанет. Община имеет своих защитников, они дежурят у входа в ущелье и совершают разъезды по пустыне, чтобы обнаружить заранее врагов, если такие появятся. Дозорные Общины денно и нощно наблюдают за равниной, но эта же равнина - самое опасное для нас место. Люди Наур-хана, возможно, подстерегают нас здесь у последней границы. На всякий случай, - добавил он, - я попытаюсь просигналить дозорным о нашем приближении. Сделать это лучше всего оттуда, - и он указал на одинокий утес, который высунулся, как загнутый зуб, из земли. - Его прозвали Зубом Дракона, который якобы обитает под землей… Я заберусь на вершину его и просигналю. Кстати, у этого утеса мы сделаем привал, подкрепимся последний раз, напьемся и остатки воды отдадим Шамо.
Так они и сделали. С вершины, привязав белый шарф к концу копья, он стал размахивать им, делая круговые движения. С краткими остановками он это проделал несколько раз. Спустившись с утеса, перед тем как расположиться на обед, Измаил последний раз окинул взором равнину и вдруг воскликнул:
- Беда! Нас заметили не те, кому мы сигналили, - и он указал рукою на группу едва различимых вдали всадников, внезапно появившихся слева и скачущих по открытой равнине прямо на них. - Это люди Наур-хана, мрачно сказал Измаил. И немного помолчав, добавил: - Их четверо, а нас двое. Сестра! Что ты предпочитаешь: быть рабыней Наур-хана или биться насмерть за свободу? Что касается меня, я буду сражаться.
- Лучше смерть, чем неволя, - с неожиданной для себя самой смелостью произнесла Эсфирь и добавила: - Но я не умею сражаться, и у меня нет оружия.
- Сражаться может каждый, если он не трус, а оружие будет, - ответил Измаил и стал спешно расседлывать ослика. Из кучи, нацепленной на последнего, он извлек щит, короткий меч и остро отточенный длинный нож. Его-то он и протянул Эсфири со словами:
- Вот твое оружие. Всадники получили приказ взять нас живыми, мертвой ты не годишься Наур-хану в постели, а за меня он рассчитывает получить горсть золота на невольничьем рынке. Нападающие будут набрасывать на нас арканы; твоя задача, Эсфирь, - ловить их в воздухе, а если им удастся набросить - рассекай их ножом. Мы встанем рядом, плотно спиной к утесу, он защитит нас сзади… А с теми, кто будет впереди, справлюсь сам. Главное - не бойся! Кто боится - уже побежден. Визжи, кричи и ругайся… бросай песок в глаза нападающим… Кидай в них камни, а сейчас давай собирать их побольше - каждый пригодится… Не держи нож на вытянутой руке, а делай короткие, молниеносные выпады вперед, стараясь коснуться всадника, ткнуть в бок лошади или полоснуть им по морде. Неправы те, кто говорят, что лучше быть живой собакой, чем мертвым львом. Такие люди влачат жалкое существование и никогда не познают радость борьбы и победы.
- Какой замечательный у него конь, - восхищенно прошептал Измаил, - я постараюсь убить всадника, чтобы завладеть его скакуном, - добавил он со спокойной решимостью. - Веселей, сестра! Голову выше! Игра начинается, следи за арканами!
Пока он это говорил, странная перемена происходила в душе Эсфири. Прежняя - робкая, покорно шедшая на смерть по приговору бездушных судей - отошла в сторону и куда-то исчезла. Вместо нее как бы из тьмы веков встала другая - древняя спутница охотника и воина мужчины, рядом с ним сражающаяся со зверьми и людьми за право жить, любить и радоваться жизни. Та, первая, древняя женщина-подруга знала самозабвенную ярость, не признающую никакого страха. Эсфирь выпрямилась, переложила нож в левую руку, а правой подняла с земли увесистый булыжник.
Измаил поднял меч и взял пику наперевес.
К этому времени всадники были уже совсем близко, и в воздухе засвистели первые арканы, но ни один не достиг цели. Двое, угрожая пиками, атаковали Измаила, остальные по-прежнему орудовали арканами, которые Эсфирь сбивала на лету. Одному нанесла удар ножом по морде коня, внезапно очутившегося в ее непосредственной близости. Ярость, о присутствии которой она даже не подозревала, вскипала огненной волной и придавала силы и ловкость ее рукам, которыми она швыряла камни в лицо врага.
Один из запущенных ею "снарядов" был особенно удачен - всадник на миг выпустил повод из рук и схватился за щеку свою, она же воспользовалась этой секундой, подскочила и пырнула ножом в брюхо коня. Последний совершил еще несколько скачков, споткнулся и рухнул вместе с всадником на землю.
Тем временем Измаил ловко отбивал щитом направленные на него удары и успел ранить предводителя в плечо. Неизвестно чем кончился бы бой, если бы не наступила внезапная перемена. Предводитель что-то крикнул, и нападение вдруг прекратилось. Затем последовала еще команда, и все нападающие повернули своих коней и стали быстро удаляться.
- Сестра! - радостно крикнул Измаил. - Совершилось чудо! Они бегут! Но почему? А… вот и разгадка, - сказал он, указав рукою в сторону гор, откуда несся десяток вооруженных всадников.
- Это наши! - воскликнул юноша. - Сестренка! - снова обернулся к Эсфири. - Ты была восхитительна! Ты дралась, как дикая кошка, - он нагнулся, обхватил ее руками, приподнял и снова опустил на землю, как игрушку.
Эсфирь стояла в каком-то оцепенении и молчала после всего происшедшего, казавшегося ей мгновением страшного сна.
Скакавшие с гор всадники быстро приближались. Впереди них скакал высокий широкоплечий воин с веселой улыбкой. Круто остановив перед самым утесом коня, он крикнул:
- Привет брату Измаилу и сестре, имени которой не знаю!
- Привет, Габриэль! - ответил тот и добавил: - Сестру зовут Эсфирь. Габриэль взглянул на убитого коня с некоторым сожалением и произнес:
- Я, кажется, опоздал к началу игры, прости. Никто из вас не ранен?
- Нет, но кто заметил наши сигналы?
- Разве ты сигналил? Никто их не видел.
- А как вы узнали, что нуждаемся в помощи?
- Нас послала матушка Зара. Кто были нападающие?
- Люди Наур-хана.
- Понятно, мы их догоним, у нас свежие кони, а вы идите, вас ждут в Общине, - и прощально махнув рукой, он помчался со своим отрядом вслед удаляющимся всадникам.
Измаил, указав на убитую лошадь, сказал Эсфири:
- Вот лежит убитый конь, по праву войны он и все, что на нем, принадлежит тебе. Забирай свое имущество, посмотри, как богато оправлены в серебро уздечка и седло!
- На что они мне? Забирай их себе.
- Сестра! Поистине, это царский подарок. Спасибо, считай, что теперь я твой должник, а нож, который я тебе дал, оставь себе, чтобы защищать свою честь. Все наши женщины носят оружие, и насилие у нас карается смертью.
Он снял седло с расшитым чепраком и стал перевьючивать осла. Затем они двинулись в путь ко входу в ущелье между двумя горами. По пути Измаил в кратких выражениях посвящал Эсфирь в жизнь Общины, куда они направлялись.
Габриэль со своим отрядом будет преследовать людей Наур-хана и уничтожит их или возьмет в плен. Община богата, обладает тучными стадами скота, богатыми закромами зерна, что возбуждает зависть и алчность окружающих кочевых племен. Нередки их набеги на Общину. Из-за этого Община должна содержать собственное войско. Не прощает нападения на своих членов, где бы они ни происходили. Это сдерживает кочевников, и поэтому Габриэль будет беспощаден к нападающим. В Общину принимают только тех, за кого поручаются двое из ее членов, но зато вновь поступивший пользуется полным доверием и любовью общинников и никто не задает новоприбывшему никаких вопросов. Прошлое каждого как бы остается за рубежом Общины и предоставлено разметанию ветром пустыни. Общиной управляет Совет старейшин, который решает все хозяйственные дела, но, когда возникают затруднения, а также вопросы, касающиеся духовного развития членов Общины, обращаются к матушке Заре, авторитет которой чрезвычайно высок…
- А кто поручится за меня? - робко спросила Эсфирь.
- Имя Учителя Иисуса настолько высоко в Общине, что, кроме Него, другого поручителя не потребуется. Кроме того, ты направлена непосредственно к матушке Заре, которая и решит, каково будет твое дальнейшее пребывание, но к матушке Заре мы пойдем только завтра утром, а сейчас я отведу тебя к своей матери, где ты и отдохнешь от тягостей пути.
Солнце клонилось к вечеру, когда они подошли ко входу в узкое ущелье, за которым внезапно открылась уходящая вдаль овальная долина. Она суживалась и наконец превратилась в узкое ущелье в противоположном конце, стиснутая двумя рядами гор. На дне ее виднелось изогнутое серпом узкое озеро, у горных подножий зеленели возделанные поля. Черными точками казалось разбредшееся стадо. Большое селение, почти город, расположилось на правом берегу озера совсем близко, и дорога, по которой спускались наши путники, превратилась в начало улицы с каменными и глинобитными домиками по обе стороны. Улица вела к виднеющимся на изрядном расстоянии руинам какого-то древнего храма. По словам Измаила, на этом месте раньше существовал большой город, когда-то подвергнувшийся долгой осаде и разрушению, но сейчас от этой долины, от зеленеющих полей, тихих домиков в окружении садов веяло миром, спокойствием и тихой радостью. После зноя пустыни, воя шакалов по ночам и опасностей, грозящих от Наур-хана, долина показалась Эсфири уголком рая.
Вдруг из ворот двора, к которому они еще не подошли, выбежала огромная собака и большими прыжками помчалась навстречу нашим спутникам. Измаил приостановил осла, а собака, подбежав к нему, стала на задние лапы, а передние положила ему на плечи и с тихим повизгиванием лизала лицо Измаила. Измаил гладил и похлопывал ее по спине, приговаривая: "Соскучился! Соскучился по мне, мой песик!" Потом собака подозрительно обнюхала Эсфирь и мелкой трусцой побежала рядом.
Измаил круто свернул в сторону к воротам, на которых виднелась какая-то надпись. Он пояснил Эсфири, что надпись гласит: "Мир входящему" и что это дом его матери. Вдруг ворота, словно по волшебству, распахнулись, и только тогда Эсфирь увидела мальчика. Он широко улыбался и кричал:
- Я увидел тебя, как только ты начал спускаться в долину и предупредил маму.
Осел, испустив крик, вбежал во двор и устремился под привычный ему навес.
В дверях дома стояла старая женщина.
- Моя мать! - сказал Измаил и подвел к ней Эсфирь.
Мать молча обняла сына и вопросительно уставилась на Эсфирь.
- Учитель Иисус послал нам новую сестру, - сказал Измаил. - Завтра я поведу ее к матушке Заре, а сегодня приюти ее, - и тихо добавил, - она так много перестрадала.
Мать Измаила поцеловала Эсфирь и провела в прохладную комнату. Молодая девушка, как впоследствии оказалось, сестра Измаила, принесла глиняный таз с водой и помыла ноги Эсфири. Она же поднесла глиняную чашку с прохладной родниковой водой к запекшимся от зноя губам Эсфири.
Затем после краткого отдыха ее пригласили к столу. Сыр, фрукты, горячие лепешки, какие-то жареные овощи… Появился Измаил, и они приступили к ужину.
Все происшедшее стало казаться Эсфири каким-то страшным сном. События прошлых дней всплывали в ее памяти. Вот идет она на смертную казнь; вот синие глаза Иисуса, его тихий мелодичный голос: "Иди и не греши больше"; бегство из дома; пустыня, змеи, выползающие на дорогу, и вой шакалов по ночам; появление Наур-хана, преследователи, бой в пустыне; героическая защита Измаила и она сама, как борющаяся тигрица, и потом вдруг эта тишина, эта ласка простых людей, окружающих ее… Краткая спазма сдавила ее горло, и она заплакала, но быстро успокоилась, когда ласковая рука матери Измаила стала гладить ее волосы. Она увидела глаза Измаила, которые как бы говорили: "Все страшное позади. Все будет хорошо, сестра!" Потом ее уложили спать.
На другое утро Измаил повел Эсфирь к храму, возвышающемуся в конце улицы в центре селения, где она должна быть представлена матушке Заре. Утро дышало свежестью. Встречные мужчины и женщины были высокого роста, стройные, они обменивались приветствиями с Измаилом. Все они были спокойны, радостны и, казалось, не особенно спешили. И когда Эсфирь спросила Измаила: "Отчего народ здесь такой приветливый, здоровый, уверенный?" - Измаил пояснил, что это оттого, что здесь нет несчастливых браков. Браки совершаются не по кратковременной прихоти или вспыхнувшей страсти между молодыми людьми, а при непременном участии знатоков древней науки звезд. Такие знатоки есть в Совете старейшин, и матушка Зара среди них наилучшая. Пары обручающихся должны принадлежать к одной и той же стихии. На недоуменный взгляд Эсфири и вопрос: "Какие стихии?" - последовал такой же недоуменный вопрос:
- Как, разве ты не знаешь, что люди разделяются по четырем стихиям: земле, воде, воздуху и огню. Если родители принадлежат к одной и той же стихии, дети их будут здоровы, талантливы и брак гармоничен.
- А как же узнать, кто к какой стихии принадлежит? - спросила Эсфирь.
- Звездочет узнает по часу рождения, под каким созвездием кто родился, а матушка Зара безошибочно определит по наружности.
Далее он прибавил, что в Общине высоко чтут и соблюдают нравственность. Не знают здесь супружеских измен, ревности. Если бы таковые произошли, то виновникам грозило бы суровое наказание - их навсегда изгнали бы из Общины. Так говоря, они достигли двора полуразрушенного храма, внутри которого в уцелевших этажах старой башни жила прозорливица и целительница - матушка Зара. Двери им открыла молодая девушка.
- Матушка Зара с вечера предупредила, что вы придете первыми, но вы что-то долго мешкали…
- Как с вечера? - начала было Эсфирь. - Откуда же она знала?
- Матушка Зара всегда вечером перечисляет тех, кто утром придет, - и с этими словами ввела их в комнату.
Навстречу им из-за низенького стола поднялась пожилая женщина с совершенно белыми волосами, смуглым лицом, одетая в просторное синее платье. Старость не потушила огня ее синих глаз, которые смотрели ласково и улыбчиво. Она протянула смуглую руку Измаилу, который благоговейно ее поцеловал. Эта же рука ласково погладила его по волосам. И тихий голос произнес:
- Я знаю, ты хорошо выполнил поручение Учителя. Ты был отважен и храбр, ты защищал женщину, как подобает члену Общины.
Измаил кратко передал матушке Заре слова Иисуса, касающиеся Эсфири. Она же сказала:
- Я знаю все, что касается ее, - мысли Учителя прилетели ко мне быстрее твоего передвижения по пустыне. Эсфирь останется у меня, о судьбе ее ты можешь больше не беспокоиться. Можешь идти домой, брат мой! Ты хорошо выполнил поручение.
Наступило краткое молчание. Все как-то застыли на своих местах. Эсфирь почувствовала, что сейчас уйдет кто-то, кому она безгранично доверяла, с кем вместе дралась в смертельном бою, и что она потеряет друга и ей грозит одиночество. Нечто подобное, видимо, испытывал и Измаил. Потоптавшись на месте, он нерешительно сказал Эсфири:
- Если ты позволишь, я приду к тебе вечером узнать, как сложился твой первый день в Общине?
- Непременно приходи, - облегченно ответила Эсфирь, и Измаил ушел.
Тишина расставания все еще висела в воздухе, пока не затихли последние шаги. И тогда матушка Зара обратилась к Эсфири, обняла, поцеловала ее и сказала:
- Дочь моя. Я многие годы ждала твоего прихода, чтобы расплатиться с тобою за то добро, которое ты мне когда-то оказала.
И когда смущенная Эсфирь тихо сказала, что она не помнит и не знает, о каком добре идет речь, матушка Зара посадила ее рядом с собою на скамью и сказала:
- Несколько веков тому назад, мне трудно установить точный год летосчисления в той стране, где это происходило… Могучий царь-завоеватель возвратился в свою столицу после удачного похода, где он разгромил соседнее государство вызвавших его гнев. Он предал смерти побежденного царя и царицу и для удовлетворения своей гордости привез их малолетнюю дочь и подарил ее в качестве невольницы своей жене, чтобы та со временем стала ее служанкой. Но подаренный ребенок вызвал жалость в сердце царицы, она полюбила ее и стала воспитывать как свою дочь. Пленница же отплатила своей приемной матери глубокой привязанностью и любовью, и обе они погибли вместе в один страшный день, когда новый завоеватель взял штурмом столицу и предал смерти царскую семью и ее приверженцев, защищавшихся до последнего вздоха. Это было в твоей и моей предыдущей жизни. Ты была царицей, я была твоей дочерью. Теперь ты понимаешь, что я в долгу перед тобою, и мне хочется отплатить тебе за то добро и любовь, которую ты когда-то излила на меня.
- Матушка Зара, - взволнованно произнесла Эсфирь, - я ничего этого не помню и не знаю. Я родилась в бедной семье, и мне никогда в голову не приходило, что я могла быть царской женой и жить в царских палатах.