Миллиарды детей и взрослых на всех пяти континентах помнят сказки про Золушку, Кота в сапогах, Спящую красавицу. Преодолевая века, расстояния, политические и языковые границы, они давно стали такой же неотъемлемой частью общечеловеческой культуры, как поэмы Гомера и Данте, драмы Шекспира или проза Достоевского. Однако мало кому известно, что эти и многие другие сказки, прочно связанные с именами Шарля Перро и братьев Гримм, являются переложениями из книги "Lo cunto de li cunti" ("Сказка сказок"), вышедшей пятью томами в 1634–1636 годах в Неаполе. На ее титульном листе стояло имя автора: Джан Алессио Аббатутис, а в предисловии пояснялось, что книга написана кавалером Джамбаттиста Базиле.
Содержание:
Джамбаттиста Базиле. Сказка сказок 1
От переводчика 1
Джан Алессио Аббатутис (кавалер Джован Баттиста Базиле, граф Тороне). Сказка сказок, или Забава для малых ребят 4
Примечания 13
Джамбаттиста Базиле. Сказка сказок
От переводчика
Миллиарды детей и взрослых на всех пяти континентах помнят сказки про Золушку, Кота в сапогах, Спящую красавицу. Преодолевая века, расстояния, политические и языковые границы, они давно стали такой же неотъемлемой частью общечеловеческой культуры, как поэмы Гомера и Данте, драмы Шекспира или проза Достоевского. Однако мало кому известно, что эти и многие другие сказки, прочно связанные с именами Шарля Перро и братьев Гримм, являются переложениями из книги "Lo cunto de li cunti" ("Сказка сказок"), вышедшей пятью томами в 1634–1636 годах в Неаполе. На ее титульном листе стояло имя автора: Джан Алессио Аббатутис, а в предисловии пояснялось, что книга написана кавалером Джамбаттиста Базиле, недавно умершим, издается заботами его сестры и посвящается покровителю покойного сиятельному Галеаццо Пинелли, герцогу Ачеренца.
Книга носит подзаголовок "Lo trattenemiento de peccerille", "Забава для малых ребят". Но уже с первой страницы читателю становится понятно, что детям этот текст давать не следует, а лучше, наоборот, запрятать его от них подальше… Шарль Перро и братья Гримм имели все основания существенно "подправить" тексты Базиле, чтобы сделать их пригодными для детей. Да и неаполитанские бабушки не по книге, а по памяти собственного детства, пересказывая внукам эти сказки, не повторяют их буквально. Книга, конечно, предназначена была для взрослых. Она встречает нас речью, пересыпанной уличными присловьями, отчаянной бранью, жаргоном казармы и игорного дома, сочными шутками на тему виселицы… Речь Базиле нередко заставляет вспомнить Рабле; но приемы Рабле используются отнюдь не по-раблезиански. Перед нами не опрокинутый в смешной абсурд, в карнавальное буйство мир "Гаргантюа и Пантагрюэля", где что угодно - даже трагическое - оборачивается игрой. У Базиле незамысловатые и, вероятно, древние, уходящие в глубокую архаику, фабулы сказок, главным двигателем которых является магическое чудо, вплетены в реальную жизнь его времени, всегда конкретную, осязаемую… Будучи зрителем сказочного действа, ты ни на минуту не забываешь, что остаешься в мире, каков он есть. В мире горя и зла, где всегда, однако, есть место для благородства, надежды и радости. Причем вся эта картина реальной жизни выстраивается как бы невзначай, из мелких деталей, сравнений, характеристик, обмолвок. При чтении сказок Базиле перед нами будто мелькают лица трактирных мальчишек, шулеров, служанок и блудниц с полотен Караваджо, лица крестьян и рыбаков, которые так любил писать Рибера, вспоминаются офорты Жака Калло с пляшущими горбунами и носатыми старухами, с его знаменитыми "деревьями повешенных" …
Джамбаттиста Базиле родился в одном из предместий Неаполя около 1570 года (мнения расходятся в диапазоне от 1566-го до 1575-го). Фамилия Базиле, распространенная на юге Италии и поныне, - одна из весьма древних, греческого происхождения. Надо полагать, предки писателя жили здесь еще в те далекие-предалекие времена, когда Неаполь был греческим полисом, а сами земли Юга Италии назывались Великой Грецией . Имена родителей Базиле до нас не дошли, о его детстве и юности мы вовсе ничего не знаем. Богатством семья, судя по всему, не отличалась, зато талантов и пассионарности ей было не занимать. У Джамбаттиста было семь братьев и сестер; брат Лелио стал музыкантом и композитором, а три сестры - известными певицами. В 1603 году Джамбаттиста поступил наемным солдатом в войско Венецианской республики. Судя по его более поздней карьере, Базиле был человеком практичным и цепким; вероятно, в Неаполе, находившемся тогда под испанским господством, попытки устроить свою жизнь ему не удавались, поэтому и пришлось искать доли на чужой стороне.
Около пяти лет Базиле служит в гарнизоне венецианской колонии на Крите, участвуя в обороне острова от турецких нападений. Здесь он посещает литературный клуб, носящий, в духе времени, название юмористическое - "Академия чудаков". Здесь появляются на свет его первые поэтические опыты. Находясь вдали от Неаполя, он, тем не менее, сочиняет стихи не только на итальянском, но и на неаполитанском языке, ведя на нем стихотворную переписку со своим другом, поэтом Джулио Чезаре Кортезе - одним из горячих ревнителей родного диалекта. Свои стихи - "Утихни, жестокая любовь", "Плач Девы у Креста" и немногие другие, пока несмелые и подражательные, - он называет "рожденными среди грохота оружия и солдатского пота". В 1608 году Базиле возвращается в Неаполь и обзаводится семьей. Начинается долгий период служения при дворах герцогов и князей юга Италии. Отныне и почти до самой смерти Базиле будет заниматься устройством театральных представлений, поэтических вечеров, концертов, маскарадов, совмещая это с секретарскими обязанностями. В то же время он попадает в гущу местной литературной и интеллектуальной жизни, войдя в так называемую "Академию бездельников", где дружески общались не только местные интеллектуалы (поэт Дж. Б. Марино, физик и алхимик Дж. Б. де ла Порта, писатель и историк Дж. Ч. Капаччо и ряд других), но и просвещенные испанские аристократы и чиновники; среди них - поэт Франсиско Кеведо, служивший секретарем у вице-короля.
В первой половине XVII века в Неаполе трудилась целая плеяда поэтов, драматургов, прозаиков, объединенных общим желанием сделать крупнейший город Италии ее литературным центром, подняв неаполитанский диалект до уровня полноценного и самостоятельного литературного языка, способного стать альтернативой тосканскому диалекту в общенациональном масштабе. Но после Данте развитие национальной книжности шло именно на тосканской основе. Итальянский читатель уже не первый век был привычен к тосканскому диалекту; многие поэты и писатели Юга - в их числе великий Торквато Тассо - давно писали на нем. Богатой и развитой литературе на неаполитанском диалекте так и не суждено было выйти за пределы вице-королевства. Не приобретя читателя "внешнего", она отчасти утратила и своего. Впрочем, волнующая и противоречивая история борьбы как за литературный неаполитанский язык, так в целом за культурную самобытность Юга, продолжается и поныне.
Надо отметить, что наиболее плодотворным для Базиле было сотрудничество не с собратьями-поэтами, а с родной сестрой Андреаной. Пока брат вел суровую жизнь солдата, младшая сестра, благодаря не только голосу и артистическому таланту, но и красоте, стала одной из знаменитейших певиц Италии. В течение десяти лет она состояла при дворе герцога Мантуи, одновременно имея множество почитателей и поклонников среди знатных персон и людей творчества. Помощь сестры имела для Джамбаттиста неоценимое значение. Благодаря ее протекции он смог впервые проявить себя в качестве постановщика и сценариста в придворном театре герцога Луиджи Карафа, одного из влиятельнейших неаполитанских нобилей. С ее же помощью стихотворные сборники Базиле не раз выходили в типографиях Мантуи. В свою очередь, поэт писал тексты многих мадригалов и арий, с которыми выступала Андреана, и сценарии для театральных постановок с ее участием. Наконец, в 1620 году Андреана помогла брату приблизиться к испанскому наместнику в Неаполе. К тому времени Базиле и сам занимал не самое низкое положение в местной иерархии - от лица князей Караччоло (еще одна знатная неаполитанская фамилия) он управлял округом Авеллино, но теперь получил и доступ к самой вершине Олимпа вице-королевства, занимавшего половину итальянских земель. О том, что режиссерские способности Базиле ценились весьма высоко, говорит хотя бы тот факт, что в 1630 году ему была поручена организация маскарадного спектакля "Гора Парнас" по случаю визита в Неаполь Марии Австрийской - сестры короля Испании Филиппа IV.
В последние годы жизни Базиле был связан дружбой с молодым герцогом Галеаццо Пинелли, не чуждым литературных увлечений. Заседания "Академии бездельников" устраивались теперь в городке Джульяно, находившемся во владении семьи Пинелли, во дворике францисканского монастыря. Есть основания считать, что перенести их сюда из Неаполя вынудил повышенный интерес инквизиции к некоторым сторонам деятельности и воззрений "бездельников". Почитая Базиле как одного из лучших поэтов юга Италии, герцог назначил его на должность управителя Джульяно. Это могло бы обеспечить Базиле безбедную старость, но 23 февраля 1632 года он умер во время жестокой эпидемии гриппа. В рукописях остались те произведения, которым суждено было составить его славу у потомства: поэтический цикл "Неаполитанские музы" и сборник из 50 сказок. Подготовку текстов к печати и другие хлопоты (поиск средств, контракты с типографами) взяла на себя Андреана, посмертно оказав брату, может быть, самую главную услугу.
Сборник под заглавием "Сказка сказок, или Забава для малых ребят", подписанный псевдонимом, которым Базиле подписывал все свои работы на диалекте, выдержал в течение XVII и XVIII веков полтора десятка полных и множество частичных переизданий. Уже в XVII веке стали появляться его французские переводы. В Германии в начале XIX века Якоб Гримм, кроме написанных вместе с братом переработок для детей, выполнил и точный перевод книги для взрослых, тоже имевший большой успех. Минимум четыре раза сборник был переведен на английский. Однако на литературном итальянском он впервые вышел в полном составе только в 1925 году благодаря трудам виднейшего историка, философа и литературоведа Бенедетто Кроче. С тех пор появилось еще три перевода. Однако и поныне произведения Базиле, на общем фоне итальянской литературы Ренессанса и барокко, остаются сравнительно малоизвестными и малоизученными. Дело не только в том, что неаполитанский диалект требует особого изучения, что для жителя Тосканы, Ломбардии или Венето не намного легче, нежели для иностранца. Здесь, на мой взгляд, проявляется вековой, остро ощущаемый и сегодня, дух регионального соперничества. В объединенной Италии с 1860-х годов и поныне политически и идеологически первенствует Север, выставляя себя перед страной и внешним миром в качестве локомотива национальной культуры. Югу отводится роль неблагополучного родственника, за которого "неловко перед гостями". Базиле, патриот местной культуры и языка, как и другие писатели и поэты неаполитанского барокко, оказывается в стороне от официальной линии культурной и государственной преемственности. Эти обстоятельства сказываются и на российской итальянистике, в которой культуры севера и юга Италии изучены отнюдь не равномерно. Сказки Базиле у нас прежде не переводились и не были предметом специального исследования.
Скажем несколько слов о том, в какой среде создавалась книга и какому читателю она была адресована.
Неаполь начала XVII века - самый многолюдный город Европы, крупнейший торговый порт и военно-морская база Средиземноморья. Полумиллионная столица… без государства: в 1503 году неаполитанская корона перешла к арагонским королям, и на долгие два столетия Неаполь стал центром одной из провинций необозримой Испанской империи. Наместник провинции носил громкий титул вице-короля, но это не означало чего-то исключительного: вице-королевствами были Сардиния, Сицилия, Мексика… Метрополия непрестанно заботилась об усилении своего военного и административного господства в Неаполе; здесь стоял мощный гарнизон, с каждым кораблем прибывали сюда новые испанские чиновники и военные, многие из которых оседали на постоянное жительство, обзаводились семьями. В то же время вице-короли старались не ущемлять и права местных влиятельных фамилий. Неаполитанские кардиналы - выходцы из той же местной знати - составляли сильную партию при папском престоле. Напряженное, неустойчивое спокойствие в городе поддерживала мощная артиллерия нескольких замков, повернутая в сторону жилых кварталов, а также пресловутая испанская "хустисиа", скорая на пытку и расправу. Картины художников XVII века с городскими видами, изображая огромное здание городского трибунала, фиксируют просунутый в окно толстый брус, заменяющий дыбу, и стоящую перед зданием виселицу. Оба инструмента правосудия использовались по назначению почти беспрерывно. Один из наиболее ревностных вице-королей XVI века, знаменитый в истории Неаполя Педро де Толедо, отчитывался в восемнадцати тысячах смертных приговоров, подписанных им за 20 лет пребывания в должности. Увы, с досадой заключал наместник, несмотря на столь строгие меры, разбой в провинции, грабежи и воровство в городе не удалось ни остановить, ни уменьшить.
Огромное количество выпавшего из социальной системы люда: поденщики, нищие, контрабандисты, торговцы краденым, воришки, уличные налетчики, профессиональные карточные шулеры. Целый класс людей (даже семей), круглый год живущих на улице, не имея в собственности ничего, кроме самого убогого тряпья. Широчайшая и неприкрытая проституция, в том числе детская. Убийства "лишних" детей, нередко зачатых вне семьи, обычное дело во всех европейских странах, были в Неаполе явлением настолько массовым, что еще в XV веке Указ королевы Джованны призывал не лишать нежеланных младенцев жизни, а оставлять под покровом ночи у церкви Санта-Мария Аннунциата, где был устроен приют. Эта мера спасла жизнь тысячам "детей Мадонны", как называли их в городе. Сиротским приютам город был обязан, в частности, своей знаменитой в XVII–XVIII веках девичьей музыкальной капеллой. На фоне массового нищенства и антисанитарии - ослепительное богатство монастырей и церквей, украшенных яркими сочетаниями цветных мраморов и майолик (майолика - несомненное влияние арабского Востока), не говоря о драгоценностях. Необозримое число частных часовенок, лепящихся к любой стене, вплоть до портового кабака или борделя. Неаполь испанской поры отличала особенная пышность и эмоциональность церковных праздников. В дни Страстей Христовых по улицам проходили толпы кающихся, таща на себе тяжелые кресты, бичуя себя в кровь за грехи, совершенные в течение года. В Святой четверг на одной из центральных площадей вице-король умывал ноги двенадцати городским беднякам, подражая примеру Христа, умывшего ноги апостолам. Набожность неаполитанцев искала вещественного и зримого выражения, иногда сливаясь до неразличимости с языческим магизмом. Наряду с патроном города святым Яннуарием они могли призывать на помощь… дух Вергилия, которого народная молва почитала в качестве провидца и мага, а его гробница была местом паломничества. От почти всей остальной тогдашней Европы город отличала относительная толерантность. Здесь существовали греческие и армянские церкви, еврейские синагоги, могли соблюдать свои обряды магометане. За более чем два века своего господства испанцам не удалось в полную силу ввести в городе инквизицию: даже в царствование Филиппа Второго, пережегшего несметное количество "еретиков" в Нидерландах, в Неаполе не горели костры аутодафе. Здесь нашли мирную пристань десятки тысяч изгнанных из Испании мавров и евреев. Именно Неаполь долгое время был убежищем таких известных вольнодумцев эпохи, как Томмазо Кампанелла и Джордано Бруно. Кампанелла, правда, попал здесь в тюрьму, но, во всяком случае, не кончил костром, как Бруно в Риме.
Неаполитанец обладает талантом радоваться жизни, находить в ней красоту и блеск повсюду и в любых обстоятельствах. Ему свойственна страстная, ревнивая любовь к родному городу, к его кварталам-муравейникам, шумным рынкам, к великолепной, отражающей яркое солнце чаше залива. Город расположен вдоль моря в форме полукруга, постепенно поднимаясь на высокие холмы; смотреть на него как со стороны залива, так и с холмов - бесконечное удовольствие, что подтверждает и известная пословица: Увидеть Неаполь и умереть. Правда, четыре века назад над живописными берегами по утрам стояло зловоние: полумиллионный город, не имея канализации, выливал содержимое ночных сосудов прямо в воды залива. Но в сказках Базиле мы увидим, как даже такое бедствие можно облечь в поэзию и юмор. Романтизация жизни во всех ее контрастах и коллизиях, в сочетании прекрасного и безобразного, определяет вкус народного искусства Неаполя - его поэзии, музыки, театра, мелкой скульптурной пластики.
Мирская часть любого праздника - хороший стол. Юг Италии чрезвычайно плодороден, местная кухня славилась с римской эпохи, и босоногое простонародье знало в еде толк подчас не хуже богатых господ. Пища как искусство, как предмет эстетического наслаждения, как целая философия жизни: эта сторона неаполитанского - и в целом итальянского - образа жизни у Базиле отражена великолепно.