После ужина, как известно, местре Портела сказал жене, что, если полковника изберут - а сомневаться в этом не приходится, - ноги его больше не будет в Академии. Ему казалось тогда, что так он выразит свой яростный протест, но теперь он понимает вдруг, что этот решительный поступок - не больше чем удобная позиция, пассивное сопротивление, которое ничем не грозит. Ему становится стыдно. Неужели он предаст друга, оставив память о нем на поругание врагам?
- Не знаю, удастся ли мне хоть что-нибудь, но я сделаю все возможное…
- И невозможное!
- Хорошо: возможное и невозможное.
Молодая женщина по имени Мария Мануэла подошла к писателю, поцеловала его в щеку и направилась к дверям. Афранио проводил ее… Что за мир! Кому придет в голову, что супруга советника португальского посольства, дочь салазаровского министра, наследница богатого и могущественного рода - непримиримый враг режима, сторонница социализма, что ей грозит тюрьма или концлагерь?! "Боюсь, что она почти коммунистка, - сказал Бруно своему другу, познакомившись с ней. - Впрочем, коммунистка или нет, но она совершенно обворожительна и не боится ничего на свете. Я еле-еле уговорил ее не бросать мужа. Она хотела уйти ко мне! Представляете, сеу Афранио, какой бы вышел скандал? Вот как я влип!"
Вернувшись в столовую, местре Афранио Портела сказал доне Розаринье, сидевшей перед приемником в ожидании передачи Би-би-си:
- Она приходила просить…
- …о том же, о чем и я. О том, чтобы ты не допустил избрания этого мясника в Академию. Кстати, мне вовсе не хочется отказываться от вечеров в Малом Трианоне, я очень люблю ваши академические празднества. А сейчас позвони Эвандро: он хочет поговорить с тобой как раз об этом деле.
Она улыбнулась мужу той заговорщицкой улыбкой, какой улыбалась, бывало, во времена своей юности, когда ее миллионеры-родители ни за что не хотели выдать дочку за нищего и безвестного писателя.
Старик идет по улице
"Угомонись, безрассудный старик", - твердил сам себе Афранио Портела, направляясь на встречу с другим сумасбродом, Эвандро Нунесом дос Сантосом. "Кто осмелится воевать со всеми явными и тайными полициями, со спецслужбами, с победоносным воином, всемогущим шефом Национальной безопасности, которого выдвигают в Академию "живые силы страны", за которым стоит неколебимый режим Нового государства?"
Несмотря на эти мысли, безрассудный старик, расправив плечи, продолжает шагать по улице - на губах его играет лукавая улыбка, усталые глаза блестят. "Старичок, видно, доволен жизнью", - говорит прохожий.
Козыри и благоразумие
Покуда Афранио Портела ждет часа условленной встречи, Эвандро Нунес дос Сантос произносит в кабинете президента Академии длинную и язвительную речь против кандидатуры полковника Сампайо Перейры, приводя неотразимые аргументы политического и морального характера:
- Это оскорбление для Академии, это вызов всем нам!
- Можно подумать, что его кандидатуру выдвинул я, что его избрание сулит мне какую-то выгоду, что мне вообще приятна вся эта история?! - Эрмано до Кармо вспоминает злосчастный вчерашний инцидент, когда двое телохранителей полковника вломились в лифт, но предпочитает не говорить об этом, чтобы не подливать масла в огонь. - Что я могу сделать?
Вопрос остается без ответа. Эвандро Нунес дос Сантос бормочет, что нужно обязательно что-нибудь предпринять… Президент продолжает:
- По уставу Академии у кандидата должна быть опубликована по крайней мере одна книга - у полковника их больше десяти, в том числе сборник стихов. Вам это известно? Я намекнул Лизандро, что некоторые академики подумывают о Фелисиано, считая, что преемником Бруно должен стать крупный поэт. А он тут же мне сообщил об этой книжке стихов и поклялся, что как поэт его протеже ничем не хуже Фелисиано или Бруно. Какие-то юношеские романтические стишки… Даже это они предусмотрели! У них все козыри!
- Ранние стишки - не такой уж козырь…
- Зато остальные каковы! Вы бы видели, как Лизандро выкладывал их передо мной один за другим: "представитель вооруженных сил" - раз! "Занимает один из важнейших постов в государстве" - два! "Влияние его огромно, а время сейчас сами знаете какое"… - три! И самый главный довод: это место со времен основания Академии до предшественника Бруно включительно всегда занимал военный. Нужно восстановить традицию и прочая, и прочая… Ей-богу, я не вижу выхода. Если придумаете что-нибудь, дайте мне знать. Я ничего не могу!..
- Как это так? Вы же сами сказали: выдвинуть Фелисиано. Вот и выход.
- Неужели вы верите, что он осмелится стать на пути у Перейры? Я не верю. Скажу вам прямо: довод насчет того, что это место принадлежало и должно принадлежать армии, - весьма серьезен. В принципе я поддерживаю эту инициативу: в Академии должны быть представлены все слои общества и социальные группы.
- Что касается армии как социальной группы…
- …то на этот счет существуют различные точки зрения, не правда ли? - закончил за него президент, который не хочет брать на себя никаких обязательств.
Эвандро Нунес дос Сантос допил кофе, поставил на стол пустую чашку. Афранио задерживается, и он не знает, как развязать этот узел. В отличие от президента Эвандро обязательств не боится:
- Во всяком случае, на мой голос этот мерзавец может не рассчитывать.
Заговор на файф-о-клоке
Афранио Портела и Лизандро Лейте, подошедшие с разных сторон, встретились у подъезда Малого Трианона. Щекастое лицо юриста сияет.
- О том, что Агналдо выдвинул свою кандидатуру на выборы, будет сообщено в газетах и по радио.
Ликующий Лейте называет всесильного полковника запросто, по имени, - знай наших! Он не говорит, откуда эти сведения, но Афранио без труда догадывается: так же, как и он сам, Лизандро времени зря не теряет.
Они вместе входят к президенту. Лейте валится в кресло, Афранио торопится увести из кабинета костлявого гуманитария, пока тот со свойственной ему откровенностью не успел высказать все, что "он думает об этой пухлой подлизе".
- Пойдем-ка, старина, в "Коломбо", выпьем чаю, посекретничаем на свободе. Подальше от Лизандро, поближе к красивым женщинам! Пусть глаз порадуется!
Афранио частенько захаживал в "Коломбо" вместе с покойным Бруно, и сейчас он рассказывает Эвандро о пристрастиях и вкусах покойного. Роман поэта с хорошенькой портнихой, сидевшей у окна своей мастерской на втором этаже в доме напротив, вдохновил его на создание забавного и трогательного рассказа "Пятичасовой чай" - за те десять лет, что прошли после выхода "Женщины в зеркале", Портела только однажды вернулся к беллетристике.
Усевшись за столик в кондитерской, Эвандро, все еще пребывающий в отвратительном настроении, последними словами поносит президента, который "даже не скрывает своего благожелательного отношения к проискам Перейры", - Благожелательного, ты сказал? И это после пинка, который он вчера получил?
- Какого пинка?
- Потом, потом… Сейчас расскажи-ка мне поподробнее, что тебе говорил Эрмано.
- Говорил, что нужно восстановить традицию, и потому он будет за представителя армии.
- Он имел в виду представителя армии вообще или назвал конкретное имя - полковник Перейра? Агналдо, как именует его теперь, захлебываясь от восторга, Лизандро.
- Вообще.
- Тут есть некоторая разница, куманек. - Афранио и Розаринья крестили Алваро, сына Эвандро. - Открою тебе страшную тайну: я тоже за представителя армии. - Он хитро улыбнулся.
Иногда Эвандро раздражает его друг и кум - особенно если дело идет о вакансиях в Академию. Оба они всегда поддерживают одного кандидата, но во время предвыборной борьбы ведут себя совершенно по-разному. Эвандро трубно и гласно воздает хвалу своему протеже, превозносит его достоинства, спорит, доказывает, горячится, а Афранио действует тайно, скрытно, незаметно, интригует в кулуарах Академии и считается самым опасным противником. Даже сейчас, когда возникла реальная угроза избрания Агналдо Геббельса Перейры (сам полковник печатно заявлял, что гордится прозвищем "бразильский Геббельс", - прозвищем, которым враги народа думали унизить и оскорбить его), Афранио выглядит на удивление невозмутимо. Он вовсе не рассержен - напротив: его как будто забавляет все происходящее, он даже потирает руки от удовольствия. Эвандро нетерпеливо требует:
- Да объясни же наконец, что ты задумал, а то от ярости я совсем поглупел.
Местре Афранио во всех подробностях рассказывает о своей кипучей деятельности. Время от времени он прерывает повествование: то раскланяется со знакомым, то обратит внимание Эвандро на проходящую мимо женщину, если, конечно, она достойна этого внимания. Он не терял времени даром (впрочем, Лизандро тоже). Вчера, переговорив с Эвандро по телефону, он позвонил нескольким академикам и обменялся с ними впечатлениями. Он всегда встает спозаранку и утром успел наведаться по крайней мере к четырем коллегам и позавтракать с пятым - Родриго Инасио Фильо. На встречу же с Эвандро он опоздал потому, что заходил к бедному Франселино, так жестоко пострадавшему (вместе с президентом Академии) от энергичного пинка охранника. В результате всех этих визитов и телефонных переговоров у него сложилось некоторое представление о выборах:
- Упоминание имени полковника встречает протест…
- Да о нем слышать не хотят! - Эвандро тоже успел кое с кем повидаться.
- Не надо преувеличивать, мой дорогой, останемся реалистами. Разумеется, полковника не любят, некоторые просто терпеть не могут, и немудрено: у него дурная слава. Он готов заподозрить в крамоле самого господа бога Иисуса Христа. Родриго мне рассказал, что на пасху цензура запретила печатать в "Ревиста дос Сабадос" Нагорную проповедь. Редактор Жиль Костело обратился в ДПП - он думал, что запрет касается только иллюстрации: они дали модернистский рисунок Портинари, - и чуть с ума не сошел, когда выяснилось, что запрет наложен на евангельский текст. Какой-то чиновник для очистки совести сообщил ему, откуда исходит приказ о запрещении - от полковника Перейры. Родриго своими ушами слышал эту историю от самого Жиля.
- Кто же станет голосовать за такого негодяя?
- Не обольщайся. Несмотря на все это, он будет избран. Если, конечно, мы с тобой не примем мер. Сморщатся от омерзения, как сказал мне Алкантара, но проголосуют. Лизандро далеко не глуп, и сейчас он не блефует. Едва я услышал о происшествии с Франселино, как тут же помчался к нему. Первое, что я увидел, войдя, была неимоверных размеров корзина с фруктами: яблоки, груши, виноград и - визитная карточка полковника Перейры с приписанным от руки извинением. Почерк, впрочем, был нашего дорогого Лизандро. - Он снова улыбнулся. - От нас потребуется дьявольская ловкость, Эвандро! Дьявольская! - повторил он уже серьезно, - Нужно отыскать другого кандидата.
- Ну так у нас есть Фелисиано, чего ж лучше? Признанный поэт, все его любят - и стар и млад. К тому же превосходный человек.
- Этого мало, куманек. Нам нужен кандидат, за которого академики не побоялись бы проголосовать. Нам нужен кандидат, которому полковник Перейра, человек действительно могущественный и в средствах не стесняющийся, никак не сможет навредить. А навредить он может… Так что о штатском нечего и думать. Надо найти военного, Эвандро, и притом чином выше Перейры. Он кто - полковник? Значит, нам нужен генерал.
Эвандро, сам человек сугубо штатский и к тому же автор прогремевшей на всю Латинскую Америку книги о пагубном воздействии милитаризма на страны континента, возмутился:
- А-а, теперь и ты заводишь эту песню о поруганной традиции?
- Да не в традиции дело! - Афранио стал серьезен. - Нужно воспрепятствовать тому, чтобы человек, запятнавший себя нацизмом, опозоривший себя пытками политических заключенных, травлей писателей и журналистов, человек, во всем противоположный нашему Бруно, который и умер-то потому, что не мог вынести всех этих ужасов, - занял его место в Академии, сидел на заседаниях рядом с нами, стал нашим коллегой…
Минуту стояла тишина. Эвандро раздумывал. Потом кивнул.
- Да. Ты прав.
- Конечно, прав! За штатского проголосуют четыре-пять человек: ты да я, да Родриго, да, может быть, еще… - Он назвал два имени. - А вот если мы найдем и протащим генерала, если мы как следует побегаем и пошевелим мозгами, то вполне можем сорвать банк! Итак, срочно требуется генерал, издавший хотя бы одну книжку, противник нацизма и Нового государства. Генерал, который сможет выстоять против полковника Перейры. Ты согласен со мной?
- Согласен-то согласен… Но где же взять генерала, который отвечал бы всем этим требованиям? Нет такого генерала.
- Найдем. Ты, друг мой, склонен к преувеличениям. По-твоему, кто в мундире, тот, значит, уж и не человек. Среди военных много людей порядочных и честных, настоящих демократов. Может быть, их даже большинство. Ну а теперь слушай историю о том, как телохранители полковника… - И он заливается смехом, еще не начав рассказывать. Академик Афранио Портела если веселится, так уж веселится: он умеет брать от жизни все, что она может дать.
Генерал ждет телефонного звонка
Генерал Валдомиро Морейра нетерпеливо отбрасывает газету, смотрит на часы, встает с кресла, пересекает сад, входит в комнату. Непорядок! Так он и знал: Сесилия висит на телефоне, ведет бесконечный разговор с возлюбленным. Проклятый зубодер! И без него голова кругом!..
- Да ну тебя, перестань! - кокетливо хохочет в телефон Сесилия.
- Сесилия! Прекрати!
От раскатов генеральского голоса кокетливый смех стихает. Зажав трубку ладонью, непослушная дочь просит:
- Сейчас, сейчас, папа, подожди минуточку!
- Клади трубку!
- Сию секундочку, папа!
Услужливый Сабенса обещал позвонить после того, как он поговорит с доктором Феликсом Линьяресом и добьется столь необходимого генералу соглашения. Их встреча должна была произойти перед обедом, в клинике Линьяреса, где плодовитый автор романов на библейские темы принимает пациентов и решает вопросы, связанные с Академией словесности Рио-де-Жанейро, президентом которой его единогласно избирают уже в пятый раз. За завтраком генерал строго-настрого запретил жене и дочери занимать телефон после десяти утра: обе способны болтать часами - дона Консейсан жалуется на рост цен, Сесилия клянется в любви.
Клодинор Сабенса, составитель "Антологии португало-бразильской литературы", сборника "Писатели Рио-де-Жанейро", а также автор нескольких учебников грамматики для младших классов, был горячим поклонником литературного творчества генерала - и особенно его статей в защиту чистоты родного языка, - а потому успешно и плодотворно вел агитацию в его пользу среди академиков. Сложилась благоприятная для генерала ситуация, потому что второй кандидат в столичную Академию, Франсиско Ладейра, своей славой был обязан не столько сомнительных достоинств сонетам в духе "парнасцев", сколько ядовитым и хлестким эпиграммам. Безжалостно высмеивая собратьев по перу, нападая на них в темных окололитературных закоулках, он тем не менее вознамерился попасть в члены столичной Академии и усердно вербовал сторонников, прикидываясь безгрешным, как ангел. Исход борьбы зависел от мнения президента.
Доктор Феликс Линьярес считался светилом в медицинском мире, среди его многочисленных пациентов было немало людей богатых и влиятельных, и это обстоятельство гарантировало возглавляемой им ассоциации разного рода льготы, пожертвования и субсидии, а ему самому - офис (собственность государства), возможность издавать (бесплатно, хоть и не всегда вовремя) свой журнал, а также статьи и даже книги академиков (упомянутый выше сборник "Писатели Рио-де-Жанейро" печатался на государственный счет). Кроме того, в распоряжении президента находились двое служащих: курьер и секретарша - молодая, бойкая и миловидная. Все вышеперечисленные выгоды делали членство в Академии весьма заманчивым, и, хотя "бессмертие" академиков не простиралось дальше границ штата Рио-де-Жанейро, борьба каждый раз велась не менее ожесточенная, чем при выборах в "Большую Академию".
Генерал был встревожен и раздражен из-за того двусмысленного положения, в котором находился уже довольно давно. Франсиско Ладейра был не только ядовитый насмешник и бездарный поэт, но и редкостный ловкач. Поливая помоями весь свет, он, однако, ухитрялся ни разу ничем не задеть почтенных героев библейских романов, сочиненных доктором Линьяресом, и эта необычная сдержанность растопила лед в сердце президента. Все эти интриги и заговоры весьма беспокоили генерала.
Отогнав дочь от телефона, он снова уселся в качалку. В начале 1937 года генерал Морейра собирался баллотироваться в Академию Рио-де-Жанейро: все тот же верный Сабенса уже начал зондировать почву, но тут важнейшие военно-политические проблемы целиком заняли и время, и мысли генерала. Он активно включился в избирательную кампанию Армандо Салеса де Оливейры, который выдвинул свою кандидатуру на пост президента Бразилии, и помогал ему так рьяно и усердно, что газеты единодушно прочили генералу пост военного министра в новом кабинете - если, конечно, оппозиция одержит на выборах победу, Дона Консейсан, весьма склонная к мечтательности, несколько месяцев наслаждалась сказочными перспективами, которые открывались перед ее мужем. Да, всего несколько месяцев, потому что в ноябре произошел государственный переворот, объявивший Бразилию Новым государством, разогнавший парламент, запретивший политические партии, уничтоживший соперников президента. Генерал Морейра вместо портфеля военного министра получил отставку с пенсионом, облачился в пижаму - классическое одеяние отставников - и, поскольку времени у него теперь было в избытке, вернулся к мирным и усердным трудам на литературной ниве.
В газете "Коррейо до Рио" он возобновил еженедельное обозрение "В защиту родного языка", прерванное на время избирательной кампании, закончил редактуру третьего тома своих действительных и вымышленных "Историй из бразильской истории" - выход этой книги в свет, совпавший по времени с вакансией в Академии Рио-де-Жанейро, и подвигнул верного Сабенсу возобновить усилия. Все сулило удачу. Ах, если бы дело было только в академиках… Встреча Сабенсы с президентом должна была решить судьбу честолюбивого генерала и определить его дальнейшие действия: надеяться ли ему на победу или снять свою кандидатуру.
Звон церковоного колокола возвестил полдень. Почему же Сабенса не дает о себе знать? Свидание отсрочилось или предусмотрительный президент решил поддержать Ладейру, чтобы уберечься от его шуточек и эпиграмм? Генералу велено избегать волнений - сердце пошаливает…
Заслышав телефонный звонок, он едва сдерживается, чтобы бегом не броситься в комнаты. Дона Консейсан кричит:
- Это тебя, Морейра… - Она всегда зовет мужа по фамилии, выказывая тем самым преданность и уважение. - Из Академии.
- Сабенса! - Генерал уже на ногах.
- Нет, это не Сабенса.
- А кто ж тогда?
- Доктор Родриго Инасио Фильо, член Бразильской Академии. Просит, чтобы ты назначил удобное тебе время для приема делегации академиков.
Генерал колеблется. Похоже на розыгрыш, подстроенный негодяем Ладейрой: такие шутки дурного тона вполне в его вкусе.