Нравы современной английской бюрократии и состоятельных обывателей - основная тема романа "Сэр Майкл и сэр Джордж".
Джон Бойнтон Пристли
Сэр Майкл и сэр Джордж
1
Сэр Джордж ненадолго задержал взгляд на высоких окнах, выходивших на Рассел-сквер. Там в сверканье дождя апрельский день. Надеясь, что его американский гость не заметит, с какой неохотой с ним разговаривают, - сэр Джордж верил в учтивость и до сих пор стойко сражался под ее изрешеченным в боях бархатным стягом, - он сказал:
- Простите, мистер Бэкон. Как вы сказали?
Мистер Фрэнклин Бэкон был послан в Европу как стипендиат Общества имени Линкольна Эпплбаума - писать исследование о государственном содействии развитию искусства. Это был высокий, ширококостный юноша, очень нескладный и с лицом, настолько ничего не выражавшим, что казалось, его только что выпустили с фабрики и едва успели распаковать. Голос у него походил на отдаленный вой пароходной сирены, и слушать его было очень трудно.
- Я говорил, сэр Джордж, что никак не пойму толком разницу между вашим Департаментом информации и искусства…
- Мы называем его Дискус, мистер Бэкон. Так короче.
- Ясно. Так вот, я все еще как следует не пойму разницу между вашим Дискусом и Комитетом содействия искусству.
- Так называемым Комси, мистер Бэкон.
- Да, сэр, мне уже говорили. Так вот, сэр, повторяю…
Но сэр Джордж ловко перебил вой сирены:
- Кстати, вы уже видели моего коллегу из Комси - сэра Майкла Стратеррика?
- Нет, сэр. Мне не удалось связаться с сэром Майклом.
Ответ расстроил сэра Джорджа по двум вполне веским причинам: во-первых, он понял, что к директору Комси обратились до него, то есть выказали Майклу предпочтение. Во-вторых, стало ясно, что хитрый Стратеррик знает, как увиливать от таких скучнейших посетителей. А может быть, его штат умел охранять свое начальство, чего сэр Джордж при всем желании про своих подчиненных сказать не мог - бросили же они его на съедение этому Бэкону. Надо будет им внушить со всей суровостью: генеральный секретарь надеется, что все примут к сведению…
- Позвольте объяснить вам разницу между Комси и Дискусом. Их деятельность не совсем совпадает. Мы в Дискусе несем ответственность за весьма серьезную информацию, чем в Комси не занимаются. С другой стороны, надо откровенно признать, что в некоторых частных случаях, касающихся распределения дотаций… м-ммм… хозяином является Комси, а не мы. Но в отношении руководства искусством - а я знаю, что вы изучаете именно этот аспект, - обе организации несут одинаковые функции.
- Это как же? - Брови мистера Бэкона взмыли почти до коротко подстриженных волос.
- Вы хотите сказать, что нам вовсе не надобны две отдельные организации? И вы совершенно правы, мистер Бэкон. Все, что Комси делает для развития искусства, гораздо лучше можем сделать мы в нашем Дискусе - не стану объяснять вам почему, но для этого есть основания. Да, положение явно нелепое, это верно. Но так уж случилось, впрочем, это длинная история, не буду вас затруднять. И все же…
Сэр Джордж остановился, слегка понизил голос и склонил голову. В подобных случаях он ничего не мог выразить мимикой - лицо у него было широкое, все еще внушительное, даже красивое, но оно уже обмякло, оплыло, будто лик одного из самых благородных римских императоров наспех вылепили из какой-то мягкой розоватой массы. На этом лице могло изобразиться удивление, непонимание, возмущение, добродушие и умеренный энтузиазм, но оно никоим образом не могло принять таинственное выражение. Эту функцию брал на себя голос, и сейчас этот голос почти что чревовещал:
- Строго между нами, мистер Бэкон, все началось в те времена, примерно года два-три назад, когда лорд-президент и министр просвещения друг с другом не разговаривали. И когда министр просвещения организовал Дискус, лорд-президент - не теперешний, а его предшественник - настоял на создании Комси, организации уже и тогда ненужной, а теперь до нелепости бесполезной. Разговоров об этом было немало - по нашему адресу до сих пор острят все кому не лень, - но раньше или позже одной из организаций придется поглотить другую. Говорят, что самому премьеру доставляет удовольствие противиться любой попытке решить вопрос в пользу одного из нас. Вот как обстоит дело, мистер Бэкон.
Последние слова сэр Джордж произнес внушительным ласковым голосом, словно желая проявить необычайную широту души.
- А как вы, сэр Джордж, определите вашу личную ответственность, ваши обязанности, сэр? - Мистер Бэкон вынул блокнот, так и сверкавший новизной и, наверно, полученный в подарок от Общества имени Линкольна Эпплбаума. - Я не о личных обязанностях, а о тех, которые касаются вашей работы.
Сэр Джордж энергично закивал головой, словно мистер Бэкон попал в мишень стрелкового тира и привел ее в движение.
- Рад, что вы об этом спрашиваете. Весьма рад. И вот что я сделаю, мистер Бэкон. Сейчас я передам вас в руки мисс Уолсингем - она ведает у нас информацией. Знает все досконально. Спрашивайте у нее что вам угодно.
Насупившись, он поднял трубку внутреннего телефона.
- Говорит генеральный секретарь. Попросите мисс Уолсингем ко мне в кабинет.
Мистер Бэкон торопливо перелистал страницы блокнота, как дирижер, которому не угнаться за оркестром.
- Я читал статью в нашем журнале "Тайм": они пишут, будто Комси, с точки зрения чисто современного искусства, куда более передовая организация, чем ваш Дискус.
От слов сэра Джорджа повеяло высокогорным холодом.
- Не представляю, что именно ваш… ммм-ммм… "Тайм" подразумевает под "чисто современным" искусством. У нас тут свои критерии. Разумеется, мы ни в коем случае не поощряем всяких шарлатанов, фокусников. Но лучше поговорите с мисс Уолсингем. Она отлично разбирается во всяких штуках.
- Каких штуках? - Мистер Бэкон явно растерялся, и сэр Джордж в который раз подумал, как трудно найти настоящее взаимопонимание со многими американцами именно потому, что говорят они на том же языке, но вкладывают в слова совсем другой смысл. Бормоча какую-то ерунду насчет того, что именно сумеет объяснить мисс Уолсингем, он напряженно прислушивался, не идет ли она. - A-а, прекрасно! Вот и она! - сказал он наконец.
Далеко не всегда сэр Джордж приветствовал Джун Уолсингем с таким энтузиазмом. И не то чтобы он ее недолюбливал. Да и свою работу по связи и информации она выполняла превосходно. Но он никак не мог понять ее. Красивая, белокурая, она казалась ослепительной, крупнее натуральной величины, будто только что сошла с огромной афиши или с подмостков старинной оперетты. Вокруг нее, как атмосфера вокруг планеты, всегда носился какой-то особый дух, чуждый всем установкам и принципам Дискуса, - какой-то налет вызывающей женственности, отпечаток среды, где круглые сутки подают джин с лимонадом, едят черную икру и беспошлинную семгу, пьют и распутничают в роскошных отелях и вылетают на частных самолетах с горнолыжных станций, чтобы поспеть на премьеру фильма. Но если отбросить фантазии ради фактов, то на самом деле она была одной из самых добросовестных, преданных и честных служащих Дискуса и получала скромнейшее жалованье и мизерные суммы на представительство, которые проверялись строже, чем любой рецепт врача в аптеке. Разумеется, она никогда раньше не служила на государственной службе, не то что сэр Джордж, прослуживший уже тридцать лет: в Дискус она пришла из какого-то безвестного женского журнальчика, где в испещренных восклицательными знаками статейках писала о дешевых распродажах дамских сумочек и о туристских поездках в Испанию. Но сэр Джордж, объясняя гостю, зачем он ее вызвал, сам понял, что он, в сущности, ничего толком о ней не знает.
И вот она засверкала и заискрилась перед ним, озарила, как прожектором, мистера Бэкона, а он, тоже похожий на портрет больше чем в натуральную величину, хотя и не совсем доделанный, стоял, ухмыляясь, рядом с ней, и оба словно только и ждали знака, чтобы начать опереточный вальс-дуэт. Сразу завязался разговор, и они вышли вместе, очень довольные друг другом. Сэр Джордж с облегчением вздохнул. Он не любил американцев. Он не любил молодых людей, пишущих исследования. Он не любил вопросов. И он был чертовски счастлив, что избавился от этого самого Бэкона. Больше это повторяться не должно. И он позвонил своей секретарше Джоан Дрейтон.
- Не знаю, как этот Бэкон, этот американец, сюда ворвался… - начал он.
- Очень трудно было, сэр Джордж. Я отлично все понимаю.
- Хорошо, оставим… - Он подал ей подписанные письма. - Но пусть это будет в последний раз, Джоан. Не приму его - ни под каким видом. Кстати, наш друг, сэр Майкл, очень ловко от него увернулся. Похоже на него. Теперь этим господином занимается мисс Уолсингем.
- Видала, видала. - Глаза миссис Дрейтон, лучшее ее украшение - темно-карие в грусти и унынии, но с золотистыми искорками в веселье, - радостно заблестели.
- Знаете, я подумал, мисс Уолсингем так хорошо работает, ну и принимал ее как должное, но ведь, собственно говоря, я о ней ничего не знаю.
- Как, сэр Джордж, неужто вы не знаете, что она…
Но сэр Джордж отлично все знал. По ее голосу, по блеску глаз он догадался, что сейчас ему предстоит выслушать целую сагу о весьма интимных делах, и торопливо отмахнулся. Чуть ли не у всего штата Дискуса была чрезвычайно сложная и по большей части довольно унылая личная жизнь. Джоан Дрейтон и сама, овдовев, влюбилась по глупости в какого-то актера - Уолли, как его там дальше, - у него была жена, двое детей, и бросить он их не мог, а жить с ними постоянно не хотел. Весь Дискус знал, когда Уолли жил у Джоан и когда он возвращался в семью. Жил он у Джоан обычно, когда оставался без работы, и тогда, от раннего вставания, от хозяйственных забот, от поздних вечеров и полуночных бдений за бутылкой джина с приятелями Уолли (вход к нему домой им был заказан), от стряпни, стирки, штопки, от бессонного ожидания любовных ласк и вечной, хотя и знакомой угрозы, что в Уолли проснется совесть ("Я вас обеих недостоин!"), от драматических сцен, где Уолли, как бездарный актер, всегда переигрывал, - от всего этого Джоан, темноглазая и темноволосая красавица, худела и дурнела. Но как только он от нее уходил ("Нет, девочка, ничего не выйдет, мне платят всего тридцать шиллингов в неделю, и единственный выход - вернуться к Дороти, к ребятам") - у нее становился совсем несчастный вид, а глаза теряли блеск, пока Уолли снова не начинал звонить ей по телефону. Сэру Джорджу такая жизнь казалась ужасающей, и он не мог понять, как такая женщина, как Джоан Дрейтон, умная и толковая, настолько поддавалась своим женским чувствам, что жила в этом вечном метании. Да и Уолли, с которым она его как-то познакомила, никак не заслуживал такого отношения - до того он был невзрачный, потрепанный, а в обществе просто неприемлемый.
Но до чего эти женщины странный, испорченный и непонятный народ: когда сэр Джордж рассказал жене про эту бесконечную нелепую волынку, Элисон и не подумала возмутиться вместе с ним и только сказала, нахмурясь: "Что ж, может быть, ей именно это и нужно. Во всяком случае, тут хоть что-то есть".
Замечание явно нелепое.
Но, оборвав неначатую сагу о Джун Уолсингем и не желая обидеть и разочаровать Джоан Дрейтон - а она, должно быть, из-за Уолли, обижалась по любому пустяку, - сэр Джордж улыбнулся ей и сказал:
- Да, да, все это очень сложные, очень личные дела, и лучше мне о них не знать.
- Но, сэр Джордж, вы же сами сказали…
- Да, да, да, сказал, что почти ничего не знаю о мисс Уолсингем. Так вот я предпочитаю и впредь ничего не знать. Так будет лучше, куда лучше. Странное дело - не знаю, Джоан, думали ли вы об этом, - вот существует Комси, организация более чем сомнительная, и директором там человек далеко не респектабельный - работал в каких-то музеях, на каких-то несолидных должностях, - и все же у него в штате есть несколько глубоко порядочных, надежных людей, например, Джим Марлоу, Дадли Чепмен, Эдгар Хоукинс, все отличные здравомыслящие люди. И существуем мы, государственное учреждение, нас содержит казна, и мы не клянчим дотации и пособия у всяких обществ и частных лиц, и хотя работают тут неплохо и не мне жаловаться на мой штат, но факт остается фактом: именно у нас, а не в Комси нашли прибежище всякие неустойчивые люди, которых многие директора не знали, куда девать. Ума не приложу - случайность ли это, а если нет, то почему так вышло?
- Не знаю, сэр Джордж.
- Нет, нет вы и не можете знать. Вопрос чисто риторический.
- Да, кстати, вы мне напомнили. - Миссис Дрейтон внезапно просияла. - Я все собиралась вам сказать, но вы были заняты этим американцем. Тимми вернулся!
- Тимми вернулся? Я вас не понимаю, Джоан. - Расплывшаяся физиономия сэра Джорджа изобразила полное непонимание, и это ему неплохо удалось, хотя вообще мимика у него была небогатая.
- Я про Тима Кемпа, - внушительно, хотя и по-прежнему весело, с сияющей улыбкой повторила миссис Дрейтон. - Он вернулся к нам.
- Кемп? Боже правый! Неужели?
- Да, конечно. Он заходил ко мне, хотел видеть вас. Мы с ним поболтали. - Она улыбнулась при этом воспоминании. - Он такой милый, этот Тимми.
- Никак не пойму, что вы, женщины, подразумеваете под словом "милый". Да, пожалуй, вы и сами не понимаете. Надеюсь, что все остальные тут, у нас, отнюдь не считают его "милым".
- Как это не считают? Его тут обожают все.
Сэр Джордж был несколько ограничен в средствах выражения гнева и возмущения. Он только сжал губы так, что весь рот провалился, и с шумом начал вдыхать и выдыхать воздух через нос, словно застоявшийся паровоз.
- Зато я его не обожаю. Думал - больше никогда его не увижу. Нет, черт подери, это чудовищно. Поймите, что происходит. Там, в Министерстве просвещения, не знают, куда его девать, все-таки он там столько лет заведовал отделом, и если бы не запил, если б не свихнулся, давно был бы заместителем министра, и вот, понимаете, они не знали, что с ним делать, и перевели его ко мне. Несколько месяцев я пускал в ход все связи и наконец добился, чтобы его перевели в Комси. Потом Стратеррик добился, чтобы этого Кемпа снова взяли в министерство, не знаю уж, как ему удался этот фокус. Они пытались опять сунуть его ко мне, но тут я встал на дыбы. Слышал я, что ему дали отпуск по болезни.
- Да, он мне рассказывал. Он был в Ирландии.
- И вот он опять тут? Возмутительно! - Сэр Джордж вдруг принял официальный тон, как полагается главе учреждения: - Немедленно вызовите ко мне мистера Кемпа.
После ухода миссис Дрейтон сэр Джордж мрачно и с недоверием прочел длинное письмо с требованием к Дискусу субсидировать турне труппы с репертуаром религиозных пьес в стихах по шахтерским городкам Йоркшира и Дарема. Сэр Джордж сделал пометку - с пристрастием допросить Хьюго Хейвуда, заведующего драматической секцией, как это он счел возможным поддержать такую просьбу. Одно дело - верить, как верил Хьюго, что только поэзия может спасти театр, и совершенно другое - вообразить, что шахтеры Дарема и Йоркшира жаждут насладиться религиозными пьесами в стихах, в которых лицедействуют две полупомешанные актрисы лет под семьдесят и шесть юнцов-полулюбителей. Бывали моменты, когда сэр Джордж, несмотря на весь свой оптимизм, разумные, передовые взгляды и веру в постепенный, но прочный прогресс, начинал ощущать, что мир становится недоступным его пониманию. Такой момент наступил и сейчас. И появление Тима Кемпа никак не помогло восстановить ощущение порядка и здравого смысла.
Тим был невысокий плотный человек, лет за пятьдесят, с огромными, круглыми, совершенно детскими глазами цвета небесной синевы и с редковатыми, но пушистыми седыми волосами, какие почему-то бывают у многих чудаков. Костюм на нем был сравнительно чистый, но ужасающе потрепанный, и он походил скорее на разъезжего торговца какими-то сомнительными целебными травами, чем на государственного служащего в должности главы отдела. Ничего "милого и очаровательного" сэр Джордж в нем не находил. После отпуска, проведенного в Ирландии, он только стал еще меньше ростом, потрепаннее и чудаковатее - в нем даже появилось что-то от лесного гнома.
- Должен вам сказать, мистер Кемп, - не выдержал сэр Джордж, - что мне все это кажется весьма странным.
Кемп уже сел и раскурил короткую трубку - она очень булькала и воняла. Пропустив реплику сэра Джорджа мимо ушей и, как всегда, выговаривая слова очень медленно и с той отчетливостью, от которой его суждения казались еще более возмутительными, он начал:
- Знаю, надо было явиться к вам с самого утра. Но в доме по соседству со мной действительно оказался бордель, и нынче утром, как ни странно, полиция устроила там облаву. Началась суматоха, чуть ли не паника, и мы, как добрые соседи, разумеется, приняли участие. Не знаю, знакомы ли вам эти места около Холленд-парка.
- Нет, мистер Кемп, и давайте не будем обсуждать эти вопросы. Интересует меня одно - как вы оказались здесь?
- Разве из министерства вам не писали? Джордж Данн должен был вам сообщить. Нет? Очень жаль. Но он непременно вам напишет. Уверяю вас, все в порядке.
- А вы твердо уверены, что вас не назначили обратно в Комси? - Сэр Джордж посмотрел на него с надеждой.
- Конечно, уверен. Правда, о такой возможности говорилось, но я разъяснил, что предпочитаю вернуться в Дискус. Тут с вами всеми куда приятнее работать. Быть может, это вас удивит, но я недолюбливаю Стратеррика: шарлатан-шотландец, циник и пройдоха, как все кельты.
Это мнение так совпало с мнением самого сэра Джорджа, что его суровость смягчилась.
- Хорошо, я сам проверю, почему вас сюда перевели, поговорю с Данном. Не хочу сказать, что для вас, Кемп, тут места не найдется, но…
- Скажите, а кто еще перешел сюда из Комси?
- Насколько мне известно, никто.
Кемп вынул трубку изо рта и улыбнулся. Уголки его рта поползли вверх и в стороны.
- Я могу оказаться очень полезным.
Сэр Джордж сразу понял, о чем он, но чувствовал, что вступать в мелкий заговор с Кемпом ниже его достоинства.
- Но… мм-мм… послушайте, Кемп, мне надо знать, вы пьете… мм-мм… по-прежнему?
- Пью. Но только джин. Редко другое. Пью, но не напиваюсь, так что не беспокойтесь, дорогой мой генеральный секретарь. Правда, меня можно было бы обвинить - и то, на мой взгляд, несправедливо - в некоторой безответственности, ну, скажем, вдруг начинаю смеяться на собраниях.
Сэр Джордж нахмурился.
- Но это из-за джина?