Вальдо продолжал свою работу. Досс подвинулся носом поближе к накрытой миске и унюхал запах восхитительных маленьких лепешек на сале. Оба, собака и ее хозяин, были настолько увлечены каждый своим занятием, что не заметили приближения всадника, и лишь когда под ухом у них зазвучали глухие удары копыт, враз подняли головы.
Это оказался не арендатор-англичанин, о котором говорила Эмм, а смуглый, галльского типа, маленького роста, плотный незнакомец лет двадцати восьми, с остроконечными усами и тяжелым сумрачным взглядом. Конь у него был горячих кровей, в богатой сбруе. Особенно хорошо были отделаны седельные сумы. Всадник был в перчатках и имел редкий для здешних мест вид далеко не безразличного к собственной внешности джентльмена.
Необычайно певучим голосом он попросил позволения остановиться на час. Вальдо предложил ему поехать на ферму, но тот отклонил предложение. Нет, он отдохнет здесь, под терновником, и напоит коня. Незнакомец снял седло, и Вальдо отвел коня к пруду. Когда Вальдо возвратился, незнакомец уже сидел в тени, подложив себе под спину седло. Юноша предложил ему лепешек. Тот отказался и только отхлебнул глоток из кувшина. Вальдо лег рядом и принялся за прерванную работу. Присутствие чужого не смущало его. Ведь это не машинка для стрижки овец. Пусть глазеет. Дважды испытать истинный душевный подъем нам не дано. Эту вещь он сделал с любовью и старанием, она ему нравится, но и только. Вещи, как и людей, мы можем любить без памяти. Но вот любовь остыла - и все кончено.
Незнакомец устроился поудобней и зевнул. Видно, его разморила жара, и ему не хотелось ехать дальше по этой местности. Он привык к цивилизованной жизни, привык, чтобы к его услугам всегда были стакан вина, удобное кресло и газета; привык запираться по ночам у себя в комнате, читать книги и смаковать бренди, наслаждаясь радостями физического и духовного бытия. В светском обществе - в том самом всезнающем и всемогущем обществе, от которого нигде невозможно укрыться и которое, подобно кошкам, обладает способностью даже лучше видеть в темноте, - говорили, что бренди он любит сильнее книг, выше же книг и бренди ставит нечто еще менее достойное любви. Но не обращая внимания на все эти толки, он лишь холодно улыбался. Жизнь - сон; и только вино, философия и женщины не дают этому сну превратиться в сплошной кошмар. Так что ж в них худого? Была у его жизни и взглядов и другая сторона, об этой стороне в свете ничего не знали и не говорили. Но таков уж этот премудрый свет.
Слипающимися глазами смотрел незнакомец на убегающую бурую пустыню, однообразную и все-таки прекрасную под июньским солнцем, на могилы, на островерхую крышу дома, возвышающуюся над каменной оградой краалей, на неотесанного парня у своих ног. Смотрел и зевал. Но ведь он пил чай из кувшина этого деревенского малого, и надо было что-нибудь сказать.
- Усадьба вашего отца, я полагаю? - небрежно поинтересовался он.
- Нет, я здесь только работник.
- Хозяева - буры?
- Да.
- Ну и как, вы довольны жизнью?
Юноша ответил не сразу:
- В такие вот дни, да.
- Почему именно в такие?
Вальдо помялся, потом ответил:
- Все так красиво кругом.
Незнакомец внимательно поглядел на него. Несколько мгновений парень смотрел на бурую землю темными глазами, светившимися глубоким удовлетворением, но тут же опустил их и продолжил работу.
Что смыслит этот смешной оборванец в тонкой красоте природы? Вот сам он - человек благородный, утонченный, его душе естественно отозваться на трепетную музыку солнечных лучей и одиночества. Но этот деревенский парень! Может ли уловить еле внятный шепот бытия его слух?!
Помолчав, он сказал:
- Можно полюбопытствовать, над чем вы трудитесь?
Юноша протянул ему свою работу. Красивой ее никак нельзя было назвать. Фигурки людей и птиц, хотя и свидетельствовали о продуманном замысле, отличались почти гротескной нелепостью. Незнакомец внимательно рассматривал резьбу, поворачивая брусок у себя на коленях.
- Где вы учились этому?
- Нигде.
- Эти ломаные линии изображают…
- Горы.
Незнакомец продолжал изучать узор.
- Но ведь в этом заключен какой-то смысл, не так ли?
Юноша застенчиво пробормотал:
- Я просто вырезал что вижу.
Незнакомец пристально поглядел на Вальдо: фигура неуклюжая, высокая, как у взрослого, коренастая, а вот черты лица и особенно эти непокорные вихры на голове совсем как у ребенка. И что-то в этом парне его огорчало и одновременно привлекало. Он испытывал не то жалость, не то симпатию.
- Давно вы трудитесь над этим?
- Девять месяцев.
Незнакомец достал из бумажника банкноту в пять фунтов. Можно прикрепить эту деревяшку к седлу, а потом бросить.
- Продайте мне вашу работу.
Юноша скользнул взглядом по банкноте и отрицательно помотал головой.
- Не могу.
- Вы полагаете, она стоит дороже? - спросил незнакомец с легкой усмешкой.
Юноша показал большим пальцем руки через плечо, на могилу.
- Нет. Это для него.
- Для кого?
- Для моего отца.
Мужчина молча убрал деньги и протянул деревянный брус Вальдо. Он надвинул шляпу на глаза, собираясь, видимо, поспать. Но сон не шел к нему, и немного погодя, через плечо юноши, он стал наблюдать, как тот работает. На обратной стороне бруса Вальдо вырезал буквы.
- Но если, - сказал незнакомец своим певучим голосом, полным мягкой нежности, какой и следа не было в его омраченном взоре, ибо голос человеческий еще долго хранит мягкость, давно утраченную во взгляде глаз, - но если это могильный столбик, то зачем же такая надпись?
Юноша повернул к нему голову, но ничего не ответил. Он почти забыл о незнакомце.
- Вы, конечно, верите, - продолжал незнакомец, - что настанет день, когда разверзнутся могилы и все буры со своими женами начнут разгуливать, проминая этот красный песок своими жирными ножищами. Вы пишете: "Почил навеки". Стало быть, верите, что он воскреснет?
- А вы? - спросил Вальдо, метнув на собеседника мрачный взгляд.
Незнакомец расхохотался в некотором замешательстве. Подумать только - головастик, которого он рассматривал в увеличительное стекло, задает ему вопросы!
- Я - нет. - Он рассмеялся своим коротким приглушенным смехом. - Я ни во что не верю, ни на что не надеюсь, ничего не боюсь, не испытываю никаких чувств. Я чужд всему человечеству, а вам, живущим здесь, среди страусов и кустарников, и подавно не следует брать с меня пример.
В следующее мгновение Вальдо удивил незнакомца еще больше. Он вдруг подвинулся к его ногам и положил ему на колени свою работу.
- Я расскажу вам, - невнятно произнес он, - я расскажу о том, что хотел выразить.
Он показал пальцем на карикатурную человеческую фигурку в нижней части бруса (Ах, как он ему близок, этот человек, который ни во что не верит, ни на что не надеется, не испытывает никаких чувств) и объяснил значение фантастических фигур и гор, поднимая палец все выше, вплоть до птицы, потерявшей перо, в самом верху. Под конец он говорил отрывисто, бросал короткими словами, будто витийствовал.
Незнакомец смотрел на его лицо, а не на резьбу, пряча под усами улыбку.
- Сдается мне, - мягко сказал он, когда юноша умолк, - что я вас понял. Попробую-ка связать все воедино. (Он улыбнулся.) В некоей долине жил охотник. (Он показал на фигурку в нижней части столба.) Каждый день отправлялся он охотиться в дремучие леса. Однажды вышел он на берег большого озера, и вдруг на него упала чья-то гигантская тень, и он увидел в воде чье-то отражение. Он поднял глаза к небу, но видение уже исчезло. Тогда им овладело неодолимое желание снова увидеть этот образ, и весь день он простоял в напрасном ожидании. Печальный и молчаливый, вернулся он домой. Все спрашивали, что с ним, а он не отвечал, погруженный в свои мысли. Тогда пришел к нему друг, и сказал он своему другу: "Сегодня я видел диковинную большую белую птицу с серебряными крылами. Она парила в сини небесной. И теперь в моей груди пылает огонь великий. Это было всего лишь отражение в воде, но с той минуты нет во мне иного желания, кроме как поймать ее".
Друг рассмеялся.
"Это играл на воде луч, или это была твоя собственная тень. Пройдет ночь - ты забудешь птицу", - сказал друг.
Но прошла ночь, и прошел день, и еще много-много дней, а охотник искал птицу в лесах, возле озер, в тростниковых зарослях, но никак не мог ее найти. И он перестал стрелять обычную дичь.
"Что с ним?" - спрашивали приятели.
"Он сошел с ума", - предположил один.
"Он хуже, чем безумец, - молвил другой, - он хочет видеть то, чего не дано видеть другим, чтобы все им восхищались".
"Тогда пусть остается один, мы ему не товарищи", - решили все.
И охотник остался один.
Однажды, когда он бродил в тени лесов, опечалясь сердцем, явился ему старец, и превосходил он ростом и силой всех сынов человеческих.
"Кто ты?" - спросил охотник.
"Я - Мудрость, - отвечал старец, - хотя иные зовут меня Знанием. Всю жизнь я прожил в этих долинах, но никто не увидит меня прежде, чем познает глубокую скорбь. Только омытые слезами глаза могут узреть меня, - только умудренные страданием могут услышать мой голос".
И охотник воскликнул:
"Ты живешь здесь исстари, скажи же: что за огромная птица парила надо мной в сини небесной? Меня уверяют, будто я видел сон или свою тень на воде".
Старец отвечал ему с улыбкой:
"Имя этой птице - Истина. Навсегда лишится покоя тот, кому она откроется, и до самой смерти будет стремиться к ней".
И охотник вскричал:
"О, скажи, где мне ее искать?"
"Ты еще недостаточно страдал", - отозвался старец и исчез.
И тогда охотник вынул из груди веретено воображения, намотал на него кудель своих желаний, стал сучить нить и, просидев всю ночь за работой, сплел сеть.
Утром он раскинул золотую сеть и рассыпал по земле несколько зерен Легковерия, которые достались ему от отца и которые он хранил в кармане. Они были похожи на белые грибы-дождевики, рассыпающиеся под ногой бурой пылью. И он сел и стал ждать, что будет. Первой в сеть попалась белая, как снег, птица с глазами горлицы. Она спела прекрасную песнь. "Богочеловек! Богочеловек! Богочеловек!" - повторялось в этой песне. Затем поймалась таинственная черная птица с печальными, прекрасными глазами, взгляд их проникал в самую душу. Пела она только одно: "Бессмертие! Бессмертие! Бессмертие!"
Охотник взял их обеих, потому что подумал: "Они прекрасны и должны быть одной породы с Истиной".
Потом прилетела еще одна птица, зеленая с золотым, и заверещала резким, пронзительным голосом, так кричат на рынке: "Воздаяние после смерти! Воздаяние после смерти!"
И он сказал:
"Ты не так прекрасна, и все же прекрасна", - и взял ее тоже.
Прилетели и другие, яркой расцветки, с приятными голосами, пока не склевали все зерна. Охотник поймал их всех, построил прочную железную клетку, которую назвал Новой Верой, и посадил туда их.
Люди плясали и пели вокруг него.
"О, счастливый охотник! - кричали они. - О, замечательный человек! О, прелестные птицы! О, восхитительные песни!"
Никто не спрашивал, откуда эти птицы, как их поймали, все только плясали и пели перед клеткой. И охотник ликовал. "Конечно же, Истина среди них, - говорил он себе. - Придет время линьки, она сбросит перья, и я увижу ее белоснежный лик".
Время шло, люди продолжали петь и плясать, но охотник загоревал. Он снова стал уединяться и горько плакать: желание познать Истину с новой силой охватило его. Однажды, когда он рыдал в одиночестве, к нему приблизился старец по имени Мудрость. И он рассказал ему все, что было.
Старец печально усмехнулся:
"Сколько людей пытались уловить Истину в свои тенета, но никому это еще не удавалось. Зернами Легковерия ее не приманить. Она без труда вырвется из сети желаний. В воздухе здешних долин она задохнется. Пойманные тобой птицы - из выводка Лжи, соблазнительно прекрасной, но Лжи. Они чужды Истине".
"Так что же мне - сидеть и ждать, пока огонь испепелит душу?" - горестно воскликнул охотник.
Мудрый старец отвечал:
"Послушай же. В воздаяние за твои слезы и страдания, я поведаю тебе то, что мне известно. Человек, отправляющийся на поиски Истины, должен навсегда покинуть долины Суеверия и Предрассудков. Пусть он сойдет на равнину Полного Отрицания и пусть живет там, не поддаваясь соблазнам. А когда займется заря, пусть он направится в страну Вечного Света. На пути ему встретятся горы Суровой Действительности, он должен преодолеть их, ибо Истина за этими горами".
"И тогда наконец он поймает ее?" - вскричал охотник.
Мудрость покачала головой и сказала:
"Нет, ему не дано ее увидеть, тем более ее поймать. Время для этого еще не настало".
"Значит, нет никакой надежды?" - воскликнул охотник.
"Иным случалось взбираться на эти горы, - отозвался старец. - Там среди голых скал счастливцы находили серебряное перо из крыла Истины… И будет так, - продолжал он, выпрямляясь и указывая вверх, - что в конце концов руки человеческие соберут достаточно таких перьев, чтобы свить из них нить, а из нити - тенета. В них-то и можно поймать Истину. Только Истиной можно уловить Истину".
"Я иду", - сказал охотник.
Но старец остановил его:
"Тогда запомни: покинувшему эти долины нет возвращения. Хоть семь дней и ночей проливай кровавые слезы, нога твоя больше не вступит в их пределы. И на том трудном пути, которым ты пойдешь, тебя не ждет никакая награда. Тобой должна руководить только любовь к Истине. Награда тебе Труд".
"Я иду, - молвил охотник, - подскажи только, какую тропу мне избрать в горах?"
"Я - дитя знаний, накопленных человечеством, и хожу только проторенными дорогами. Там же, в горах, побывали лишь немногие, и каждый сам прокладывал себе путь, на свой страх и риск, ведь мой голос туда не достигает. Я могу только следовать за таким смельчаком, но не быть проводником ему".
И - старец исчез.
Охотник подошел к клетке и стал выламывать прутья, не замечая, что все его тело покрывается ранами. Созидание иногда легче разрушения. Одну за другой выпускал он своих птиц и, лишь дойдя до черной, замешкался, взял ее в руки и заглянул в ее прекрасные глаза.
"Бессмертие!" - глухим голосом прокричала птица.
"Нет, я не могу с ней расстаться, - сказал он тогда. - Эта птица не тяжела и не требует никакой пищи, я спрячу ее на груди и понесу с собой". Он прикрыл ее своим плащом и отправился в путь.
А птица казалась все тяжелее и тяжелее. Она придавила его сердце свинцовой тяжестью. Идти с ней дальше было невозможно. Он никогда не выбрался бы из этих долин. Тогда он вынул ее из-под плаща и долго любовался ею.
"О, моя прекрасная любимица! - воскликнул он! - Неужто же мне не удержать тебя? - И, печальный, разжал руки. - Лети, может быть, в песне Истины и есть чго-то похожее на твою, но мне не дано ее слышать".
Птица тут же упорхнула.
Тогда охотник смотал нить желаний с веретена своего воображения и бросил ее на землю. Пустое же веретено положил на место выпущенной птицы, ибо веретено было из неведомой страны, нить же он ссучил из пряжи здешних долин. Он хотел было уже пойти, но тут его окружили люди.
"Глупец, пес бродячий, безумец! - вопили они. - Как смел ты разрушить клетку и выпустить птиц?".
Охотник хотел ответить, но они даже не желали его слушать.
"Истина?! На что она тебе? Утолит ли она твой голод или жажду? Кто видел ее? А твои птицы были реальными существами: всякий мог слышать их пение. О глупец! Ничтожество! Безбожник! - кричали они. - Ты оскверняешь воздух, которым мы дышим!"
"Закидаем его камнями!" - крикнул кто-то из толпы.
"Какое нам дело до него? - сказали несколько человек. - Пусть этот дуралей идет своей дорогой".
Они ушли прочь, но оставшиеся стали кидать в него грязью и камнями. Весь избитый, охотник едва нашел в себе силы, чтобы доползти до леса. И наступил вечер.
- Да, да, да! - подтверждал каждое слово горящий взгляд Вальдо.
Незнакомец улыбался. Пожалуй, в самом деле стоило пренебречь полуденной жарой и постараться разжечь это пламя страсти, еще более сильной, чем то, которое пылает во взоре возлюбленной.
- Он шел и шел, - продолжал незнакомец, - а тени все сгущались. Теперь он уже был у пределов земли, - дальше царит вечная ночь, света там не было, приходилось пробираться ощупью. При первом же его прикосновении ветки деревьев отламывались, и земля была покрыта толстым слоем золы, в которой глубоко увязали ноги. Мельчайшие частички золы лезли в глаза, в нос, и кругом ни зги не было видно. Он сел на камень, закрыл лицо руками и стал ждать, покуда пройдет ночь и займется заря в краю Полного Отрицания.
И в его сердце тоже царила ночь.
С болот и топей, слева и справа, на него ползли холодные туманы. В темноте моросил дождь, и его волосы и одежду усеяли крупные капли. Сердце билось медленно, ноги и руки немели. Подняв глаза, он увидел два блуждающих огонька, кружившихся в веселом танце. Огоньки все приближались. Они были теплые и яркие и походили на огненные звездочки. Наконец они остановились перед ним, и он вдруг увидел в лучистом ореоле смеющиеся женские лица с ямочками на щеках и с распущенными золотыми волосами. Словно игристое вино в бокале, весело переливался другой огонек. И оба кружились перед ним в танце.
"Кто вы? - спросил охотник. - Вы единственные, кто встретился мне среди тьмы".
"Мы близнецы, и обеих нас зовут Чувственность, - откликнулись они. - Имя нашего отца - Человеческая Натура, а матери - Невоздержанность. Мы ровесницы этим холмам и рекам и первому на земле человеку, но мы бессмертны", - прибавили они со звонким смехом.
"О, дай мне обнять тебя, - вскричала первая. - Руки у меня теплые и нежные. У тебя стынет сердце, в моих объятиях оно забьется чаще. Иди же ко мне!"
"Я волью тебе в жилы свой пламень, - подхватила другая, - твой рассудок спит, тело мертво. Я вдохну в тебя новую пылкую жизнь".
"Последуй за нами, - звали они его. - Сердца, еще более благородные, чем твое, томились в этой тьме в ожидании света, и приходили в наши объятия, и никогда уже не покидали нас. Мы единственно реальны, все прочее лишь иллюзия. Истина - это призрак; долина Религиозных Предрассудков - сцена для фарса, комедия; земля усеяна прахом и все деревья - гниль; и только в нас, пойми, только в нас жизнь. Верь нам! Попробуй, как мы горячи! Пойдем же с нами!"
Блуждающие огоньки парили над самой его головой, и холодные капли испарились с его чела. Яркий свет слепил ему глаза, застывшая было кровь бежала быстрее.
И он сказал себе:
"Чего ради умирать в этой ужасной темноте? А эти огоньки согревают мою кровь". Он уже протянул руки, чтобы схватить их, но тут перед ним возник образ того, к чему так стремилось его сердце, - и он опустил руки.
"Иди же к нам!" - звали они.
Он закрыл лицо ладонями.
"Вы слепите мне глаза, - вскричал он, - заставляете Сердце биться сильнее. Но вы не можете исполнить моего самого заветного желания. Я буду ждать вплоть до самой смерти. Прочь!"
Он не хотел больше ничего слышать, а когда снова поднял голову, увидел только две далекие звездочки, которые вскоре растворились во тьме.
И снова над ним нависла ночь, и, казалось, нет ей конца.