Глава II. Планы на будущее и рисунки на скале
А потом наступил год великой засухи, год тысяча восемьсот шестьдесят второй. Напрасно взывала земля о ниспослании ей влаги. Напрасно люди и звери обращали свои взоры к безжалостному небу, которое высилось над ними, подобно раскаленному своду печи.
Вода в запрудах из месяца в месяц, день ото дня убывала. Начался падеж овец. Коровы еще держались на ногах, но и они пошатывались, медленно блуждая в поисках подножного корма. Проходили недели, месяцы, а солнце все пекло и пекло с безоблачного неба, пока не сожгло последние листочки на кустарниках карру и не превратило землю в голую пустыню. И только молочаи, подобно высохшим старухам ведьмам, упрямо воздевали к небу свои скрюченные пальцы, тщетно моля небеса о дожде.
Вечером одного из долгих дней этого нестерпимо знойного лета на дальнем склоне холма сидели две девочки. Они сильно подросли с тех пор, как играли здесь с Вальдо в прятки, но все еще оставались детьми.
На них были платья из темной, грубой выделки ткани, длинные, до щиколоток, голубые передники и вельсконы домашней работы.
Девочки сидели под выступом скалы, на поверхности которой виднелись древние рисунки бушменов. Надежно укрытые от ветра и дождей черно-красные рисунки неплохо сохранились. Это были гротескные изображения быков, слонов, носорогов и еще единорога, подобного которому никто никогда не видел и не увидит.
Девочки сидели спиной к рисункам, в подолах у них лежали листья папоротника и розетки хрустальника, после долгих поисков найденные здесь, среди камней.
Эмм сняла свою коричневую широкополую шляпу и стала энергично обмахивать ею, как веером, разгоряченное лицо. Подруга сидела, низко склонив голову, и внимательно разглядывала листочки у себя на коленях. Наконец она выбрала розетку хрустальника и приколола ее булавкой на лиф своего голубого передника.
- Наверно, брильянты похожи на эти росинки, - сказала она, внимательно разглядывая розетку у себя на груди и растирая ноготком одну из прозрачных капель. - Когда я стану взрослой, - продолжала она, - я буду носить настоящие брильянты, точно такие же, как эти.
- Но где же ты их возьмешь, Линдал? - возразила Эмм, сделав удивленные глаза и наморщив лоб. - Те камни, что мы нашли вчера, - это ведь просто кусочки горного хрусталя. Так говорит старый Отто.
- Ты думаешь, я останусь здесь до конца жизни?
Линдал презрительно оттопырила верхнюю губу.
- Ну нет, - сказала ее подруга. - Я надеюсь, что мы когда-нибудь уедем отсюда. Но ведь нам с тобой по двенадцати лет, а раньше семнадцати мы не сможем выйти замуж. Остается еще четыре года. Даже целых пять. К тому же еще неизвестно, будут ли у нас брильянты, когда мы выйдем замуж.
- Ты думаешь, я останусь здесь до тех пор?
- Куда же ты денешься? - удивилась Эмм.
Линдал раздавила пальцами листок хрустальника.
- Тетя Санни - скверная старуха, - заговорила она. - Твой отец женился на ней перед самой смертью. Он считал, что она лучше любой англичанки справится с хозяйством и воспитает нас. Он просил позаботиться о нашем образовании, а она откладывает себе каждый фартинг. Не покупает нам ни одной книжки. И если не обращается с нами дурно, то только потому, что страшится тени твоего отца! Сегодня утром она сказала служанке-готтентотке, что непременно задала бы тебе порку за разбитую тарелку, но третьего дня она слышала в кладовой странные звуки и уверена, что это твой отец приходил поговорить с ней. Она гадкая старуха. - Линдал отшвырнула листок хрустальника. - И все-таки я буду учиться в школе, буду!
- А если она не позволит?
- Позволит, можешь мне поверить.
- Как же ты ее переубедишь?
Линдал не отвечала, она сидела, обняв руками колени.
- Зачем тебе уезжать?
- Чтобы жить в этом мире, надо бытт умной. Много знать, - задумчиво произнесла Линдал.
- А мне вовсе не хочется ходить в школу, - сказала Эмм.
- А тебе и не надо. К тому времени, когда тебе будет семнадцать, старуха уже помрет, - и ты окажешься хозяйкой фермы. А вот мне ждать нечего и не от кого. Я должна учиться.
- О Линдал, я отдам тебе часть моих овец, - вскричала Эмм в порыве великодушия.
- Мне не нужны чужие овцы! - с расстановкой промолвила Линдал. - Мне не надо ничего чужого… Когда я вырасту, - продолжала она, с каждым словом все гуще заливаясь румянцем, - я буду знать все на свете. И у меня будет куча денег. Не только по праздникам, и в будни я буду ходить в платьях из белого шелка с бутоньеркой, как у леди с той картинки, которая висит в спальне у тети Санни. И юбки я стану носить, вышитые не только по краю, но и сверху донизу.
Картинка в спальне тетушки Санни была вырвана из модного журнала, бог весть как попавшего в эту глушь. Голландка приклеила ее к стене над кроватью, и обе девочки восхищались блистательной дамой, изображенной на этой картинке.
- Ах, это было бы восхитительно, - сказала Эмм, хотя все это казалось ей несбыточной мечтой.
В это время у подножия холма появился белый пес с лоснящейся шерстью и с большими рыжими ушами, одно из которых спадало на левый глаз, а следом и его хозяин - сутулый неуклюжий подросток лет четырнадцати - не кто иной, как Вальдо.
Пес быстро взбежал на вершину холма, за ним неловко вскарабкался Вальдо. На нем были видавшая виды мешковатая куртка с подвернутыми рукавами, ветхие вельсконы и войлочная шляпа. Он подошел к Эмм и Линдал.
- Где ты пропадал весь день? - спросила Линдал, поднимая на него глаза.
- Пас овец и ягнят за дамбой. Вот, это тебе! - прибавил он, протягивая пучок нежно-изумрудных побегов травы.
- Где ты их нарвал?
- Возле дамбы.
Линдал тотчас же приколола букетик рядом с розеткой хрустальника.
- Красиво, - сказал он, смущенно потирая свои большие руки и не сводя с Линдал глаз. - Очень красиво.
- Да, только передник все портит. Терпеть его не могу.
Он внимательно посмотрел на нее.
- И мне тоже не нравится этот клетчатый материал. И все-таки тебе идет этот передник.
Он молча стоял перед девочками, опустив руки как плети…
- Сегодня кто-то приходил, - внезапно выпалил он.
- Кто? - в один голос спросили девочки.
- Англичанин.
- А какой он из себя? - поинтересовалась Эмм.
- Н-н-е знаю. У него очень большой нос, - протянул Вальдо. - Спрашивал, как пройти на ферму.
- Как его зовут?
- Бонапарт Бленкинс.
- Бонапарт! - воскликнула Эмм. - Совсем как в той песенке, которую готтентот Ханс наигрывает на скрипке. Под нее танцуют рил.
Бонапарт, Бонапарт! У меня больна жена.
Только по воскресным дням поднимается она.
Суп из риса и бобов я готовлю для нее.
- Какое смешное имя!
- Был еще один человек, которого тоже звали Бонапартом, - сказала большеглазая девочка.
- Я знаю, - сказала Эмм. - Бедный пророк, которого съели львы. Подумать только, какая жалость.
Ее подруга спокойно посмотрела на нее.
- Бонапарт - самый великий из когда-либо ходивших по земле людей, - сказала она, - он мой любимый герой.
- И чем же он велик? - спросила Эмм, поняв, что ошиблась.
- Его, одного-единственного, боялся весь мир, - задумчиво проговорила ее подруга. - Он не родился великим, нет. Он родился таким же, как мы, но сумел подчинить себе весь мир. Он был маленьким ребенком. Потом - лейтенантом, потом - генералом, наконец, - императором! Он никогда не отступался от задуманного. Он умел ждать, понимаешь? Ждал, ждал, ждал, и в конце концов добивался своего.
- Должно быть, он родился под счастливой звездой, - сказала Эмм.
- Не знаю, - отвечала Линдал, - но только он достигал всего, чего хотел, а это важнее. Он был властелином, и люди трепетали перед ним. Они объединились все вместе, чтобы победить его. Он был один против всех, и они его одолели. Они вцепились в него, как дикие кошки. Как трусливые дикие кошки. Их было много, а он один. Они сослали его на пустынный остров. Он был один, а их тьма, но он вселял в них ужас. Вот это был человек!
- А потом? - спросила Эмм.
- А потом он жил на острове под стражей, - тихо и не спеша рассказывала Линдал, - долгими ночами, лежа без сна, он размышлял о том, чтó уже сделал и чтó еще сделает, если обретет свободу. А днем он бродил по берегам, и ему казалось, будто море опутало его холодной цепью.
- А потом? - спросила Эмм.
- Потом он умер на своем острове, его так и не освободили.
- Интересно, - сказала Эмм, - но только конец грустный.
- Ужаснейший конец, - проговорила рассказчица. Она сидела, опираясь на сложенные крест-накрест руки. - А самое худшее, что все это чистая правда. Я давно приметила, что хорошо кончаются только выдуманные истории, а в жизни все по-другому.
Все это время Вальдо не сводил с нее тяжелого взгляда своих карих глаз.
- Ведь и ты читал об этом, правда?
Он кивнул.
- Но в той книжке, с коричневой обложкой, говорится только о том, что он сделал, а не о том, что он думал.
- Я тоже читала только эту книжку, - ответила она, - но я знаю, что он думал. В книгах ведь не все говорится.
- Конечно, не все, - согласился он и сел у ее ног. - Того, что хочешь знать, в них не найти.
Дети сидели молча. Обеспокоенный долгим молчанием, пес принялся обнюхивать их.
- Если бы все вокруг заговорило! - воскликнул Вальдо, вытянув руку. - Сколько интересного мы узнали бы! Вот бы услышать историю этого холма! В учебнике физической географии сказано, что на месте нынешних пустынных равнин когда-то были большие озера. Может быть, среди этих холмов когда-то лежало озеро? А вот этот огромный валун выкатили со дна волны. Неясно только, как собрались все эти камни и почему именно здесь, посреди равнины? - Вопрос был трудный, и никто не нашелся, что ответить. - Когда я был маленьким, - продолжал он, - я мог часами смотреть на этот холм, думая, что под ним похоронен какой-нибудь великан. Теперь-то я знаю, что этот холм намыло водой. Но как? Вот что самое удивительное. Занесло ли сюда сперва один камень, а потом и другие? - Он размышлял вслух, обращаясь скорее к себе самому, нежели к своим слушательницам.
- О Вальдо, просто бог воздвиг его здесь, этот холм, и все, - важно отозвалась Эмм.
- Но зачем же?
- Так богу угодно.
- Но почему именно здесь?
- Потому что так ему угодно.
Последние слова сказаны были тоном, не допускающим возражений. Неизвестно, удовлетворился ли Вальдо таким объяснением, но он отвернулся и не задавал больше никаких вопросов.
Чуть погодя он подвинулся ближе к Линдал и, помолчав, тихо сказал:
- А тебе никогда не казалось, что камни говорят?.. Иногда, - продолжал он почти шепотом, - я лежу здесь и слышу их голоса. Они рассказывают о далеком прошлом, о древних временах, когда жили диковинные рыбы и звери, теперь уже окаменевшие, когда здесь расстилались озера, и о тех временах, когда тут жили маленькие бушмены. Они спали в норах, выкопанных дикими собаками, и в руслах высохших ручьев, ели змей и охотились на антилоп, убивая их ядовитыми стрелами. Один из них, какой-нибудь старый бушмен, нарисовал вот это. - Вальдо показал на рисунок на скале. - Он был один из них, но не такой, как все. Он и сам не понимал зачем, просто ему хотелось сделать что-то особенное. Приготовить краску - дело хлопотливое. Немалых трудов стоило найти подходящую скалу. Нам эти картинки кажутся странными, даже смешными, и только; он же был убежден, что они прекрасны.
Обе девочки повернули головы к рисункам.
- Вот здесь он стоял на коленях в одной набедренной повязке и рисовал, рисовал, рисовал… А потом с восхищением смотрел на дело рук своих… - Вальдо поднялся, энергично размахивая руками. - Буры перестреляли их всех до единого, и теперь из-за этих камней никогда не выглянет лицо бушмена. - Он замолчал, на губах у него заиграла мечтательная улыбка. - Все кануло в прошлое. Скоро уйдем и мы, и останутся только камни. Как и сейчас, они будут глядеть на все окружающее. Может быть, они не могут мыслить, как я, но говорить они умеют, - прибавил он задумчиво. - Правда ведь умеют, Линдал?
- Нет, - сказала она, - неправда.
Солнце зашло за дальние холмы, Вальдо внезапно вспомнил о своем стаде, вскочил на ноги и бросился бежать. По пятам за ним гналась собака, норовя вцепиться в его порванные штанины.
- Пойдем и мы, посмотрим на этого англичанина, - сказала Эмм.
Глава III. "Я был странником, и ты приютил меня"
Обогнув холм, девочки увидели необычное скопление народа возле задней двери хозяйского дома.
На пороге, уперев руки в бока, стояла тетушка Санни, вся багровая от распиравшего ее гнева, и яростно трясла головой. У ног ее сидела желтая готтентотка, старшая служанка, а вокруг толпились остальные служанки, прикрытые одеялами. Две девушки, которым велено было молоть маис, замерли над деревянной колодой с тяжелыми цепами в руках. Глаза у них были вытаращены. Конечно же, не старый немец-управляющий, возвышавшийся среди толпы, собрал столько народу. Его темный, цвета маренго костюм, черная с проседью борода и серые глаза были знакомы всем так же хорошо, как тростниковая крыша хозяйского дома. Все взоры были обращены на стоявшего рядом незнакомца, а тот с легкой усмешкой посматривал поверх своего красного крючковатого носа на тетушку Санни.
- Я, слава богу, не дитя неразумное, - разорялась тетушка Санни на своем родном языке, - и не вчера на свет родилась! Меня вам не провести! Рассказывайте свои сказки кому-нибудь другому! Я вас насквозь вижу, не хватало еще, чтобы у меня на ферме ночевали всякие бродяги! - кричала она срывающимся голосом. - Нет, черт подери, нет! Будь у него хоть шестьдесят шесть красных носов. Нет, нет и нет!
Тут немец-управляющий попробовал было вежливо намекнуть, что пришелец никакой не бродяга, а человек в высшей степени уважаемый. Три дня назад у него, к несчастью, пала лошадь и…
- И слушать ничего не желаю! - закричала тетушка Санни. - Не родился еще такой хитрец, который мог бы меня вокруг пальца обвести. Будь у него денежки, он купил бы себе другую лошадь. Пешком ходят только воры, убийцы, католики да всякие продувные бестии. А у этого на лице написано, кто он! - вопила она, грозя незнакомцу кулаком. - Каков наглец! Заявился в дом женщины из почтенной бурской семьи и здоровается со всеми за руку, будто он порядочный человек. Ну нет! Такому не бывать.
Странник снял свой, когда-то щегольской, а теперь заношенный цилиндр, обнажив лысое темя в полукружье волос, и отвесил тетушке Санни церемонный поклон.
- Что изволила сказать эта дама, друг мой? - осведомился он, скосив глаза на старого немца.
- Э, гм, ну… буры… видите ли… как бы это сказать… опасаются тех… кто ходит пешком…
- Мой любезный друг, - произнес незнакомец, положив руку на плечо управляющему, - я, конечно же, купил бы себе другую лошадь, но пять дней назад, переправляясь через глубокую реку, я обронил свой кошелек. В нем было пятьсот фунтов. Пять дней проискал я кошелек, но так и не нашел. Пять дней. Последние, чудом сохранившиеся девять фунтов я заплатил какому-то туземцу, который обшарил все дно реки. Но и он, увы, ничего не нашел.
Немец хотел было перевести все это тетушре Санни, но та и слушать ничего не стала.
- Нет-нет, пусть немедленно убирается. Вы только посмотрите, как он пялит на меня глаза, я женщина бедная, беззащитная. Если он вздумает обидеть меня, кто за меня заступится? - кричала тетушка Санни.
- Послушайте, - сказал немец вполголоса, обращаясь к пришельцу. - Не глядите на нее так пристально. Она может подумать… что у вас… дурные намерения.
- О, конечно, мой друг, конечно, - откликнулся гость. - Больше я и не погляжу в ее сторону.
И он тут же перевел взгляд на двухлетнего темно-шоколадного младенца. Этот несмышленый сын Африки пришел в неописуемый ужас и с воплями спрятался под одеялом своей родительницы.
Тогда пришелец повернулся к деревянной колоде. Он стоял, опершись обеими руками о набалдашник своей трости. Вид у его башмаков был довольно жалкий, зато трость была как у истинного джентльмена.
- Ишь бродяга! - буркнула тетушка Санни, глядя на него в упор.
Англичанин продолжал смотреть на колоду; казалось, он даже не замечает неприязненного к себе отношения.
- А вы, случайно, не шотландец? - поинтересовался немец. - Она ведь только англичан терпеть не может.
- Милейший, - воскликнул незнакомец. - Я чистокровный ирландец, отец у меня ирландец и матушка ирландка! В моих жилах ни капли английской крови!
- И вы, разумеется, женаты… - подсказывал немец. - У вас есть жена и детки… Видите ли, буры недолюбливают закоренелых холостяков…
- Ах, - сказал гость, и у него потеплел взгляд, - у меня милая жена и трое прелестных детей: две очаровательные девочки и прекраснейший сын.
Все это было тотчас передано управляющим тетушке Санни. Она немного смягчилась, хотя и осталась тверда в убеждении, что намерения у этого человека дурные.
- Господь свидетель, - вскричала она громким голосом, - все англичане - уроды, но такого, как этот, свет не видывал! Нос колбасой. Башмаки каши просят. А глаза-то! Да ведь он косой! Веди его к себе! - велела она управляющему. - Ты отвечаешь мне за него головой.
Немец перевел. Пришелец снова отвесил тетушке Санни низкий поклон и последовал за своим доброжелателем в его крохотную комнатушку.
- Я знал, что она скоро отойдет, - радостно говорил немец. - Тетушка Санни совсем не злая женщина! - И, перехватив удивленный, как ему показалось, взгляд, он поспешно добавил: - Мы тут живем попросту. Без громких титулов. Тетушка да дядюшка, вот и все наши титулы. Ну-с, вот моя комната, - сказал он, отворяя дверь. - Комната не ахти какая роскошная… Совсем даже не роскошная, но вы ведь не захотите спать в поле, а? - сказал он, украдкой глядя на своего гостя. - Входите, милости прошу. Угощу вас ужином. Царского стола не обещаю, но и с голоду не умрем… - Он потирал руки и оглядывался с довольной, хотя и несколько смущенной улыбкой.
- Друг мой, дорогой друг, - сказал гость, порывисто хватая его за руку, - да благословит вас господь, да благословит и наградит вас господь, заступник сирот и бездомных. Если б не вы, ночевать бы мне эту ночь на сырой земле.