- В моем представлении, - помолчав, сказала Адель, - супружество - это союз двух любящих сердец, который зиждется на привязанности и взаимном уважении.
Долго еще говорила она в таком же духе, но проповедь ее меня не убедила. Мне претит мысль о бедности. Мама да и все кругом твердят: на свете нет ничего страшнее нужды. Без достатка, избранного общества - мне жизнь не в жизнь… Толпа, чернь, что может быть отвратительней…
Странно, Адель, такая благовоспитанная барышня, но только не чурается людей низкого звания, но, напротив, питает к ним симпатию. Я отказываюсь понимать ее… Нет, она не принадлежит к нашему кругу…
Так просидели мы с ней довольно долго, пока она не кончила рисовать. Незаметно разговор зашел о другом. У меня такое впечатление, будто мы говорим на разных языках.
Дома мама беседовала с глазу на глаз с тайным советником. При моем появлении они умолкли. Советник преувеличенно-вежливо поздоровался со мной, и любезность его простерлась настолько, что он даже рассказал мне несколько анекдотов, относящихся ко временам его наместничества.
На худой конец, уж лучше он, чем его безмозглый племянник!
28 июня
Утром опять навязался на мою голову Оскар. На прогулке мама, его дядя и барон нарочно отстали, желая оставить нас наедине. Манера изъясняться у него до того оригинальная, что, расскажи мне кто-нибудь, я бы не поверила, - но как ни прискорбно, это факт, и никуда от него не денешься.
Сначала он уставился на меня и, по своему обыкновению, стал облизываться, точно собирался съесть меня на завтрак. Потом придвинулся почти вплотную, и мне пришлось идти, прижимаясь к скалистому склону. Наконец, хотел взять меня за руку, но я отдернула ее.
- Панна Серафина, отчего вы так неласковы со мной? - со вздохом сказал он, взъерошив волосы и устремив очи горе.
- Что за упреки, пан Оскар?
- Ведь я… ей-богу, обожаю вас… а вы руку отдергиваете.
- Это неприлично…
- Ей-богу, повеситься можно…
Я засмеялась, он вторил мне.
- Ну простите… простите, пожалуйста, - посмеявшись, сказал он. И безо всякого перехода вдруг спрашивает: - А о Гербуртове вы слышали?
- Нет, - говорю.
- Это мое имение, графство… У меня там великолепный дворец… и зала большущая… Крикнешь или засмеешься, и эхо, как в лесу, отзывается. Ей-богу! И потолки расписные, с позолотой..
- Очень рада за вас.
- Мне одному скучно. Вот я и решил жениться. Давно уже приспело время.
- Отчего же вы не женитесь?
- Выходите за меня, панна Серафина, - сказал он, понизив голос, и засмеялся. - Ей-богу, будет у вас все, что только душе угодно, - продолжал он, прижимая руку к груди. - Э, да что говорить!..
Я потупилась, будто не расслышала его слов.
- В Гербуртове все, все есть… - продолжал он. - Сад, оранжерея… денег пропасть… А повар… до чего вкусно готовит! Разве сравнишь со здешними трактирами, - тут не людям, а, прошу прощения, свиньям впору есть!
Я укоризненно посмотрела на него.
- Извините за грубое выражение… Но при вас, панна Серафина, я обо всем забываю…
С этими словами он не без труда снял узкую перчатку и, выставив палец с красивым бриллиантовым перстнем, поворачивал его во все стороны, точно ребенок, любуясь, как он сверкает и переливается на солнце.
- Красивый, а? Клянусь дядюшкиным здоровьем, тысячу гульденов стоит…
Я отвернулась.
- А на вашем пальчике, он, ей-богу, выглядел бы еще красивей… Я бы с моим большим удовольствием, ей-богу…
Сказал и громко захохотал. Я нахмурилась. Тогда он опомнился и натянул перчатку. Некоторое время мы шли молча.
- Может, потом? - шепнул он.
- Что "потом"?
Он показал глазами на палец.
- Четверка серых лошадей, сбруя наборная, с серебряными бляшками, коляска венская!.. - сказал он ни с того ни с сего и посмотрел на меня.
Меня разбирал смех.
- А обита коляска чем?
- Малиновым бархатом, по пять гульденов за локоть, - совершенно серьезно отвечал он. - И фонари двойные…
- А слуг сколько? - спросила я с насмешкой.
- Ну, этих бездельников тьма-тьмущая! В черных ливреях с галунами, в малиновых жилетах, в гамашах, с аксельбантами…
Он заглянул мне в глаза; я, изображая изумление, всплеснула руками и покачала головой, потом, не выдержав, рассмеялась. Он тоже засмеялся и так зашелся от смеха, что повалился на ближайшую скамейку. С трудом сдерживая раздражение, я решила испытать его преданность.
На обрывистом склоне довольно высоко росли колокольчики, и я сделала вид, будто любуюсь ими. Он проследил за моим взглядом.
- Сорвать? Вам хочется, а?
- Да, хочется…
Он кинулся было исполнять мое желание, но склон был отвесный, и он опасливо отступил.
- Очень хочется?
- Очень, - ироническим тоном произнесла я.
В это время мимо пробегал босоногий мальчуган, и мой кавалер, не долго думая, схватил его за плечо и, достав из кармана гульден, показал пальцем на цветок. Мальчуган в один миг вскарабкался на скалу, сорвал колокольчик и бросил вниз. Оскар поднял его и с улыбкой протянул мне.
Я поблагодарила его и извлекла для себя полезный Урок: жизнью ради меня он рисковать не станет, даже руку не оцарапает, зато денег не пожалеет.
Впрочем, смешно ожидать от него героических подвигов…
30 июня
Пани Целестина познакомила меня с очень милой особой - кузиной экс-банкира, того, который носит за ней зонтик. Флора (так зовут ее) приехала сюда с матерью, по та, кажется, не presenteble, и банкир, пользуясь своими связями, хочет ввести кузину в высшее общество.
Флора - прелестное создание… Лицо белое, точно из алебастра, вьющиеся волосы, черные, как у цыганки, глаза, а взгляд огненный, маняще-загадочный и вместе пугливый. Поначалу она очень робела. При том, что она хорошо воспитана, обладает многими достоинствами, превосходно играет на фортепиано, ей не хватает смелости и уверенности в себе. Я взяла ее под свое покровительство, и не прошло и двух часов, как мы с ней уже подружились. Она нравится мне больше, чем Адель.
Она ластится ко мне в благодарность за мою доброту и участие. Мы решили дружить. Правда, мама посматривает на нее косо, но ничего…
Богатая, благовоспитанная, веселая, Флора выгодно отличается от этой ходячей добродетели - Адели. Посмотрим, чего она стоит…
2 июля
Мы с Флорой, точно две сестры… понимаем друг друга с полуслова. Она призналась мне, что ее руки добивается некий банкир из Вены - богатый плешивый старик. "Но меня это не пугает, - тут же оговорилась она. - За молодого выйти не штука, зато я стану обладательницей редкостных драгоценностей… От его первой жены осталось прелестное колье… не меньше шестидесяти тысяч гульденов стоит… И особняк у него на Ринге!..
Еще по секрету сообщила она, в нее безумно влюблен молодой музыкант (она сама играет не хуже Клары Вик). "Но не таскаться же мне с ним по Европе с концертами, - говорит она. - Погрустим, повздыхаем и забудем друг друга… Впрочем, может, когда-нибудь и доведется встретиться".
Я тоже не осталась перед ней в долгу и открылась, кого прочат мне в мужья. И как только представился удобный случай, познакомила ее с Оскаром. Но в другой раз поостерегусь сводить их, - бесстыдник так уставился на нее, что меня зло взяло. Напрасно он воображает, что я позволю ему волочиться за каждой юбкой!
Но Флора очень быстро раскусила, с кем имеет дело, я стала подтрунивать над ним, чем и охладила его пыл.
- Ну, что ты скажешь? - спросила я, когда он ушел.
- Непривлекательный, - отвечала она серьезно, - но для мужа как раз il est suffisamme'nt laid… умом тоже не блещет, но это даже к лучшему. Важно узнать, действительно ли он богат? И не деспот ли?
- Он слушается меня.
- C'est tout се qui il faut…
- Ну, что ты посоветуешь?
- Одно могу только сказать: если нет другого выбора, я бы согласилась.
- Даже не любя?
Она пожала плечами и улыбнулась, показав два ряда красивых белых зубов.
- Любовь - жалкий фарс! Она хороша в романах, а в жизни cela ne compte pas, се n'est pas serieux.
Она права, я не хочу быть несчастливой, как мама. Богатство… свобода… что может быть важнее. Велю ему купить такое колье, что Флора от зависти позеленеет.
Вечером, когда мы остались вдвоем, мама обняла меня, поцеловала, назвала "душечкой". Я поняла: предстоит серьезный разговор.
- Милая Серафина, - начала она, - ты слишком сурово обращаешься с бедным, добрым юношей, влюбленным в тебя по уши. Обнадежь его, не отталкивай от себя… Надо кончать с этим.
- Надо?!
- Да, другого выхода нет. Тайный советник торопит с ответом. Оскар, по его словам, совсем обезумел и досаждает ему просьбами поскорей порешить дело с женитьбой. Он опасается, как бы Оскар с горя не сделал чего-нибудь над собой.
- Как бы не так! - Я рассмеялась. - Может, он утопится или со скалы бросится?
Мама покраснела.
- Вряд ли он на это способен. Но какую-нибудь глупость выкинуть вполне может.
- Любопытно…
- Так или иначе, соглашайся, другой такой партии не представится.
Я упросила маму дать мне на неделю отсрочку. Не знаю, как быть… Не могу решиться…
Адель посеяла в душе моей сомнения, Флора развеяла их. И я то решаюсь, то меня охватывает страх…
Неделя! Неделя на размышление… Отец сердится, генерала не видно.
8 июля
Никому в целом свете, только дневнику могу я поведать свою тайну.
Скажи мне кто-нибудь несколько дней назад, что со мной произойдет подобное, я бы рассмеялась ему в лицо. Невероятный, ужасный случай!..
Назавтра после разговора с мамой погода была отличная, и барон с советником предложили всей компанией поехать в горы. Нас, по обыкновению, оставили вдвоем, и мама со своими спутниками умышленно шла так медленно, что я с беспокойством оглядывалась, боясь остаться наедине с Оскаром.
И мои опасения оправдались. Но я думала, самое большее - он возьмет меня за руку, подойдет ближе, чем дозволяется приличиями, но что он способен на такой чудовищный поступок, никак не подозревала… Еще в начале прогулки я заметила, что он как-то особенно беспокоен, возбужден, больше, чем обычно, рассеян, отвечает совсем уж невпопад, умолкает на полуслове, в общем, ведет себя очень странно.
Солнце закатилось за горы, начинало смеркаться. Видя, что мама далеко отстала, я остановилась и, обернувшись, глядела на дорогу. Вдруг чувствую, кто-то подхватил меня на руки. Хочу крикнуть и не могу: во рту, точно кляп, носовой платок. Этот наглец Оскар сгреб меня в охапку и потащил. Откуда только силы у него взялись?
Не успела я опомниться, как оказалась в экипаже, - видно, лошади стояли поблизости наготове. Я прянула к дверце, пытаясь открыть ее, но лошади мчались во весь опор. Стала звать на помощь: тоже бесполезно, - кругом густой лес. Бешенство, ярость овладели мной, но он не дал мне даже шевельнуться, целовал руки и насильно склонил меня, беззащитную, к повиновению.
Нет, я не в состоянии описать эту сцену. От стыда и страха я чуть не потеряла сознание. Лошади неслись вскачь, я билась у него в руках, вырывалась, но все напрасно. Стемнело, силы оставили меня… Я просила, молила о пощаде, - никакого результата. Бормоча что-то невразумительное, с дико горящими, как у Ропецкой, глазами, он душил меня в объятиях, целовал. Хотя я не из числа тех девиц, которые чуть что хлопаются в обморок, но в конце концов, обессилев, я, кажется, лишилась чувств. Тогда остановили лошадей, принесли из ручья воду, и, когда я пришла в себя, карета снова тронулась.
Мольбы были напрасны. Мой обезумевший суженый насильно надел мне на палец бриллиантовое кольцо. Не знаю, долго ли мы ехали, наконец экипаж остановился, и меня в слезах ввели в дом, по виду напоминающий постоялый двор. Оскар помог мне подняться по лестнице. Для нас были приготовлены комнаты.
Только на третий день приехал барон с советником и освободили меня из неволи. В Карлсбаде никто не знает о случившемся. Пустили слух, будто я заболела. Ночью на полпути от города меня встретила мама. Оскар, видимо, даже не понимает, что совершил преступление. Он, точно в бреду, беспрестанно что-то бормочет и целует руки то маме, то мне…
У барона вид насупленный, советник ругает племянника и пугает могущими воспоследовать неприятностями, мама в отчаянии ломает руки. И все сходятся в одном: теперь свадьба неминуема.
И этот человек, вызывающий у меня омерзение, которому я жажду отомстить, должен стать моим мужем! В оправдание своего поступка он твердит, что обезумел от любви. Но это не любовь, а буря, шквал, несущие разрушение и гибель. Я боюсь его. Он зверь, а не человек…
Эскапада, потребовавшая от него напряжения всех сил, так изнурила его, что он слег в постель. Дядя и три лекаря неотлучно дежурят возле него, - он не должен умереть, прежде чем не обвенчается со мной. Ах, какой ужас, какой ужас! Кто бы мог подумать, что этот идиот способен на такой отчаянный шаг. В голове мутится, ничего не понимаю… Но как ни странно, его поступок не вызывает должного возмущения и гнева ни у барона, ни У советника, ни даже у мамы. Неужели он действовал с их ведома, чтобы таким образом принудить меня выйти за него замуж…
Даже подумать об этом страшно…
У мамы произошло неприятное объяснение с отцом: он домогался свидания со мной и, получив отказ, страшно Рассердился.
Когда я вернулась и лежала в постели, он пришел опять, и мне удалось подслушать их разговор.
- Могу я, наконец, увидеть свою дочь? - спросил он дрожащим от гнева голосом. - По какому праву налагаете вы запрет на свидание отца с родной дочерью?
- Серафина была больна.
- Тем паче мне должно было ее видеть.
- Она лежала в горячке.
- Неправда! - в ярости вскричал отец. - Я убежден: тут кроется другое. Вы хотели расстроить мои планы… Мама молчала. Отец ходил по комнате.
- Объясните, что все это значит?
- Хорошо, не стану скрывать от вас правду, - запинаясь, начала мама. - Серафины не было в городе… Пан Оскар, влюбленный в нее до безумия, осмелился…
- Что?! - закричал отец. - Как же вы не устерегли ее?
- Он похитил ее у меня на глазах и… увез. Мы три дня искали ее…
- А сама она как могла допустить до этого? Хорошо вы ее воспитали, сударыня, нечего сказать!
- Прошу не оскорблять меня! Серафина тут ни при чем. Во всем виноват влюбленный безумец, который чуть не поплатился за это жизнью. Понимаете, - прибавила мама, - теперь только замужество спасет ее от позора.
Папа иронически засмеялся.
- Ловко подстроено! Мы, мужчины, младенцы в сравнении с вами… Где нам тягаться с дамами! Мне бы никогда не пришло в голову подбить генерала похитить Серафину.
- Как вы смеете подозревать меня!
Судя по звуку, папа, должно быть, расшаркался перед мамой. Наступило непродолжительное молчание.
- Ну а сейчас вы разрешите мне повидать дочь? - уже спокойно спросил папа.
Мама открыла дверь в комнату, где я лежала на кровати.
- Бедное дитя, - проговорил папа, склонясь надо мной, - несчастная жертва…
Когда мы остались вдвоем, он посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать и не решался. Но, убедясь, что мамы нет в комнате, он зашептал мне на ухо:
- Мне от души тебя жалко! Очень жалко! И хотя то, что произошло, непоправимо, скажи чистосердечно… Признайся мне, если ты предпочитаешь генерала, - он, по крайней мере, человек, а не свинья, как этот идиот, - так вот, если ты согласна, я поговорю с ним. Мы с ним приятели, человек он просвещенный, без предрассудков и, невзирая ни на что, женится на тебе.
- Нет, милый папа, это невозможно, - сказала я, глядя ему в глаза. - Меня скомпрометировали…
- Кто? Этот идиот, который тебя увез. Генерал - un homme du monde, un galant homme, он все поймет и женится.
У меня голова шла кругом.
- Нет, папа! Против судьбы не пойдешь! - тихо сказала я.
Опустив голову, он еще некоторое время посидел молча около меня, потом вскочил, прошелся несколько раз по комнате, не говоря ни слова, пожал мне руку и, не прощаясь с мамой, схватил шляпу и, хлопнув дверью, исчез.
В дверях моей комнаты тотчас появилась мама.
12 июля
Волей-неволей пришлось встать, - сегодня наша помолвка. Видеть его не могу, до того он мне гадок, но ничего, я отомщу ему, когда стану его женой! Папа прийти отказался. При обручении присутствовали: барон, тайный советник, экс-банкир, пани Целестина, Мостицкая с дочкой и Флора.
Посмотрев на себя в зеркало, я ужаснулась своему виду.
Треволнения последних дней отразились на мне так, словно я постарела за эти несколько суток. Адель поверила в мою болезнь и сокрушается, что ей не позволили ухаживать за мной. А Флора посмотрела на меня пристально и поджала губы, видно, догадывается о чем-то. Может, по городу уже разнесся слух… может, всем известно. От этого недоумка всего можно ожидать… А что, если он похвалялся своими подвигами?
В остальном они держались безукоризненно. И хотя ври обручении делать подарки не принято, Оскар преподнес мне прелестное жемчужное ожерелье с бриллиантом. Флора говорит, оно не меньше тысячи гульденов стоит. А к нему еще - браслет, брошь и серьги…
Советник презентовал от себя часики, un amour de petite montre на изящной цепочке. И откуда у экс-наместника, у чернильной этой души, всю жизнь имевшего дело с циркулярами да чиновниками, столько вкуса?
Мама устроила по этому случаю ужин.
В Карлсбаде все только и говорят о моей помолвке.
Свершилось… скоро я буду госпожой Гербурт…
Vogue la galere!.. Не пришлось бы только потом по примеру мамы говорить: "Mais qu'allait-il faire sur cette galere?"
13 июля
Флора о чем-то догадывается и посматривает на меня с насмешкой. Но я не выдам ей свою тайну. Кажется, она завидует мне. Адель молчит, и в ее взгляде я читаю сострадание. Это мне тоже неприятно… Я не считаю свою участь достойной сожаления. Мама целыми днями наставляет меня, поучает, как держать его в повиновении. Я и сама понимаю, что от этого зависит мое благополучие.