- Обставлена?.. Не знаю, что именно ты подразумеваешь под обстановкой… жилец, облюбовавший сей дом, обладал весьма своеобычными пристрастиями в интерьере… однако в наличии был ковер, и кровать, и… и много чего еще… я бы сказал, что здесь имелось множество вещиц явно восточного происхождения. Все это словно растворилось в воздухе: не исключаю, что для Востока оно дело привычное, но мне это кажется странным.
Атертон озирался, будто не в силах поверить собственным глазам.
- Как давно ты ушел отсюда?
Он посмотрел на часы.
- Где-то час назад… или полтора; точно не скажу, но наверняка прошло не больше.
- Ты не заметил - какие-то вещи были уже упакованы?
- Нет. - Он прошел к окну и поднял штору, продолжая говорить: - Самое диковинное в этом деле то, что когда мы впервые сюда попали, у меня никак не получалось поднять эту штору, и я в сердцах сорвал ее вместе со шнуром и механизмом, а сейчас она так легко и просто поднимается, что лучше и не придумаешь.
Стоя за спиной Сиднея, я заметил, как извозчик со своего сидения машет нам рукой. Сидней тоже увидел это и поднял раму.
- Что там стряслось?
- Простите, сэр, но это что еще за старикан?
- Какой старикан?
- Да который из окна на втором этаже глядит.
Не успел кэбмен договорить, как Сидней стрелой ринулся прочь из комнаты и помчался вверх по лестнице. Я более степенно двинулся за ним: его манеры всегда казались мне чересчур эксцентричными. Я еще был на площадке, когда он вылетел из передней комнаты и побежал в заднюю, а в ней заскочил в боковую дверь. Оттуда он вышел, громко возмущаясь:
- Ну что за дурак!.. старикан глядит! Вот уж я ему погляжу, дай только до кэба добраться!.. Нет здесь никого!
Он вернулся в переднюю комнату, я не отставал. Там, конечно, никого не было, более того, в последнее время туда никто не заходил. Пол покрывал толстый слой пыли, а в воздухе витал землисто-заплесневелый запах давно заброшенного жилья.
- Атертон, в задней комнате точно никого?
- Не сомневайся, можешь сам сходить и убедиться, ежели желаешь; думаешь, я слепой? Возничий пьян. - Подняв раму, он крикнул кэбмену: - Ну и где твой старикан в окошке?.. В каком окошке-то?
- В этом вот, сэр.
- Да ладно!.. Тебе приснилось, дружище!.. здесь никого нет.
- Простите, сэр, но меньше минуты назад там кто-то был.
- Померещилось тебе, возница… стекло блеснуло… или зрение тебя подводит.
- Извините, сэр, но ничего мне не померещилось, и глаза у меня дай Бог каждому в Англии… и стеклышко так блеснуть не могло - в окнах стекол-то почитай не осталось. Я видал ясно, прямо как вас сейчас, что он выглядывает из нижней рамы, с расколотым стеклом, от вас слева. Уж точно он где-то там… не мог он уйти… он в комнатах. Там шкафа какого нет, куда спрятаться можно?
Извозчик говорил настолько серьезно, что я решил проверить сам. В коридоре стоял шкаф, однако дверцы его были распахнуты, и я видел, что он пуст. В крошечной комнате сзади, несмотря на разбитое окно, царила духота. Осколки стекла валялись на грязном полу в компании отборной коллекции камней, кирпичных обломков и иных метательных снарядов - не исключено, что следствие здесь перемешалось с причиной. В углу я увидел буфет, но мне хватило беглого взгляда, чтобы понять, что он тоже пуст. Боковую дверь Сидней оставил нараспашку: за ней располагалась кладовка, но и в ней никого не обнаружилось. Я бросил взгляд на потолок, но не заметил там чердачного люка. На этаже не нашлось ни единого укромного уголка, в котором могло бы спрятаться живое существо.
Я вернулся к Сиднею и через его плечо крикнул об этом извозчику:
- Здесь негде спрятаться, ни в одной из комнат никого нет; возница, вы, должно быть, ошиблись.
Негодование кэбмена возросло:
- Вот только не надо! Как бы мне в голову пришло, что там кто-то есть, если бы я никого не видал?
- Иногда зрение нас обманывает, иначе как бы вы увидели то, чего нет?
- Мне это тоже любопытно. Мы только-только подъезжали, как я его приметил, вы меня даже еще остановить не успели: глядел он в окно, в которое вы сейчас глядите. Прилип носом к треснутому стеклу и пялился во все глазищи. Я карету остановил, он ушел: с колен поднялся и шасть внутрь комнаты. А как стук джентльмена услышал, вернулся - на то же самое место, и на колени опять хлопнулся. Уж не знаю, какого рожна вам было надо - вам бы с таким напором да в судебные приставы! - но сдается мне, пускать он вас не хотел еще больше, чем вы желали войти, потому-то дверь открывать не спустился, а все оттуда на вас без перерыву глазел. Вы назад пошли, он тоже встал; мне подумалось, что он вас встречать направился, может, сказать что решил; ну, говорю себе, сейчас загалдят или еще что будет. А когда вы штору внизу подняли, он, мне на удивленье, опять показался. Носище свой в трещину оконную засунул и башкой трясет, как сорока-стрекотуха. Ох, думаю, не особо любезно так поступать - я ж ему ничего худого не делал; вот потому я вас кликнул, чтоб вы знали, где он укрывается. Но то, как вы говорите, что его там нету да и не было никогда… черта с два я вам так спущу! Если его там нету, то и меня тоже нету, и коняги моей нету, и кэба нету - пропади все пропадом! - и дома нету, ничего нету!
Он уселся на место с самым что ни есть оскорбленным видом; до этого он стоял, выдавая нам свою тираду. Сомневаться не приходилось, он не шутил. Впрочем, он сам заметил, что причин нас обманывать у него нет. Было очевидно, что он уверен в собственной правоте. Но, с другой стороны, куда мог подеваться - за пятьдесят секунд! - этот его "старикан"?
Атертон задал вопрос:
- И как выглядел твой… старикан?
- Ну, описывать его я бы не взялся. Я же не все его лицо видал, а только нос да глаза… а они мне ничуть не понравились. Он все время чем-то прикрывался, будто не хотел, чтоб его разглядели.
- Чем прикрывался?
- Вроде как плащом, да не плащом, в таких штуках арабы на выставке в Эрлс-корте расхаживали, ну, знаете!
Эта часть сообщения, кажется, заинтересовала моих товарищей сильнее прочего.
- Говоришь, он был в бурнусе?
- Откуда мне знать, как оно там называется? Чужих языков не учил… незачем мне! Только и знаю, в чем те арабы, в Эрлс-корт наехавшие, по нему туда-сюда ходили: то эту штуку на голову натянут, то нет. Вот если бы вы меня, вместо того чтоб допытываться, что я там углядел или что там мне примерещилось, об этом спросили, то я б вам сказал, что старикан, о котором я говорил, напоминал араба… Он когда с колен встал от окошка отойти, я видал, что был он замотан, вроде как в плащ с капюшоном.
Лессинхэм, дрожа от волнения, обратился ко мне:
- По-моему, он говорит правду!
- Тогда можете ли вы предположить, куда этот таинственный пожилой джентльмен запропастился? Мягко выражаясь, весьма странно, что никто, кроме извозчика, не видел его и не слышал ни звука.
- Здесь какой-то дьявольский фокус… точно говорю, я уверен!.. чутье подсказывает!
Я уставился на него. В подобных делах никак не ожидаешь услышать о "чутье" от такого человека, как Пол Лессинхэм. Атертон тоже удивленно воззрился на него. А потом, совершенно неожиданно, воскликнул:
- Господи, а Апостол-то, по-моему, прав… весь дом пропитан запахом мошенничества… я его унюхал, только нос сюда сунул. В делах престидижитации, Чэмпнелл, мы тут, на Западе, в зачаточном состоянии… нам еще учиться и учиться… Восток давно нас обскакал. Мы предпочитаем считать их цивилизацию погибшей, но их магия - когда с ней сталкиваешься! - по-прежнему жива!
Он направился к двери, но вдруг споткнулся, или нам так показалось, и упал на колени.
- Я за что-то задел ногой… это еще что? - Он уже стучал каблуком по полу. - Доска не прибита. Ну-ка, друзья, подойдите и помогите мне ее поднять. Кто знает, что за тайна там скрывается?
Я кинулся к нему на подмогу. Как он и сказал, под одной из досок была пустота. Он споткнулся, когда случайно наступил на это место. Вместе мы вынули половицу, в то время как Лессинхэм наблюдал за нами со стороны. Убрав доску, мы принялись осматривать открывшееся пространство.
Там что-то лежало.
- Эй! - вскричал Атертон. - Это женская одежда!
Глава 38. Находка
Без сомнения, это была женская одежда, беспорядочно брошенная, будто тот, кто поместил ее сюда, отчаянно торопился. Здесь нашлось все: платье, туфли, чулки, белье, корсет, даже шляпка, перчатки и шпильки для волос; последние в странном хаосе перемешались с остальными вещами. Было очевидно, что женщину, все это носившую, раздели донага.
Лессинхэм с Сиднеем молча наблюдали, как я доставал и раскладывал на полу наши находки. Платье лежало на дне тайника - шерстяное, красивого голубого оттенка, украшенное кружевом и лентами, как требует нынешняя мода, отороченное шелком цвета морской волны. В свое время - и было это совсем недавно! - оно считалось "очаровательной моделью", но теперь запачкалось, измялось, порвалось. Стоило мне извлечь его на свет, как оба моих спутника одновременно бросились к нему.
- Боже мой! - кричал Сидней. - Это платье Марджори!.. она была в нем, когда я видел ее в последний раз!
- Оно принадлежало Марджори! - Лессинхэм задыхался; он вцепился в изорванное платье, не сводя с него взгляда только что приговоренного к смерти человека. - Она была в нем вчера, когда мы виделись. Я тогда сказал, какое оно красивое и как ей к лицу!
Повисло молчание: красноречивая находка говорила сама за себя. Двое мужчин взирали на ворох женской одежды, словно никогда не видели ничего прекраснее. Лессинхэм, внезапно посеревший и осунувшийся, подал голос первым:
- Что с ней случилось?
Я ответил вопросом на вопрос:
- Вы уверены, что это платье мисс Линдон?
- Это совершенно точно; если нужны доказательства, то вот они.
Он нашел в платье карман и достал из него содержимое: кошелек с деньгами и визитными карточками с ее именем и адресом, небольшую связку ключей с именным брелоком, носовой платок с ее инициалами в уголке. Никто более не сомневался, чья одежда перед нами.
- Видите, - произнес Лессинхэм, показывая деньги, - попытки ограбления не было. Здесь две банкноты в десять фунтов, одна в пять, к тому же есть золотые и серебряные монеты - в целом, больше тридцати фунтов.
Атертон, ворошивший оставшийся в тайнике мусор, тоже не остался без находки:
- Я обнаружил ее кольца, часы и браслет… нет, безусловно, о попытке кражи речи не идет.
Лессинхэм гневно взглянул на него из-под нахмуренных бровей.
- За все это благодарить надо только вас.
Сидней ответил с несвойственной ему кротостью:
- Вы суровы ко мне, Лессинхэм, незаслуженно суровы: я бы жизнь свою отдал, лишь бы предотвратить эту беду.
- Говорить-то вы умеете. Не влезали бы в это дело, ничего бы не произошло. Глупец творит больше несчастий своим недомыслием, чем злым умыслом. Если Марджори Линдон пострадает, вы ответите за это передо мной собственной кровью.
- Да будет так, - сказал Сидней. - Я согласен. Если с Марджори приключится беда, видит Бог, я готов молить о смерти.
Пока они пререкались, я продолжал поиски. Немного сбоку, под нетронутыми досками пола, что-то лежало. Протянув руку, я сумел дотянуться до предмета: то была длинная девичья коса. Ее отрезали прямо у корней - так близко к голове, что на волосах остался кусочек кожи и запеклась кровь.
Лессинхэм с Сиднеем были поглощены перепалкой и не обращали на меня внимания. Чтобы показать находку, мне пришлось их окликнуть:
- Джентльмены, боюсь, у меня имеется кое-что способное расстроить вас еще больше. Это волосы мисс Линдон?
Они мгновенно узнали их. Лессинхэм, выхватив у меня из руки косу, прижал ее к губам.
- Это мое… пусть хоть что-то мне останется. - Он проговорил эти слова с пугающей мрачностью. Шелковистые пряди он держал перед собой на вытянутых руках. - Коса указывает на убийство - подлое, жестокое, беспричинное. Пока я жив, я пожертвую всем - деньгами, временем, репутацией! - ради мести негодяю, совершившему это.
Атертон поддержал его:
- Да будет так, аминь! - Он поднял руку. - Призываю Господа в свидетели!
- Сдается мне, джентльмены, мы слишком торопимся; по-моему, все это вовсе не указывает на убийство. Напротив, я сомневаюсь, что здесь имела место смерть. И я, конечно, осмелюсь добавить, что моя версия случившегося говорит об обратном.
Лессинхэм поймал меня за рукав.
- Мистер Чэмпнелл, что у вас за версия?
- Расскажу, но немного позже. Не спорю, я могу ошибаться, хотя мне кажется, что это не так; я поделюсь своими доводами, когда дойдет до дела. Но сейчас надо заняться кое-чем иным.
- Я за то, чтобы перевернуть каждую доску в этом доме! - воскликнул Сидней. - Разнести эту чертову хибару по кирпичику. Это колдовское логово… Не удивлюсь, ежели старикан кэбмена и теперь подглядывает за нами в какую-нибудь щелку.
Мы обыскали весь дом так методично, как только могли, дюйм за дюймом. Больше неприбитых досок не нашлось; приколоченные половицы голыми руками поднять было невозможно, а инструментов мы не прихватили. Мы простучали каждую стену: за исключением внешних, все они были сделаны из досок и оказались совершенно цельными. Потолок тоже выглядел нетронутым; если над ним что-то и спрятали, то довольно давно: старый цемент успел запылиться. Мы разнесли кладовку по кусочкам, проверили трубы, заглянули в кухонный очаг и котел; короче говоря, мы осмотрели все, куда смогли проникнуть без особой подготовки, однако ничего не обнаружили. В конце концов мы устали, перепачкались и отчаялись. Тайна "старикана", виденного извозчиком, осталась нераскрытой, к тому же не нашлось ни единого нового следа мисс Линдон.
Атертон не пытался скрыть досаду:
- Что теперь делать-то? Кажется, здесь совсем ничего нет, но в то же время это не так: готов поклясться, что разгадка всего этого проклятущего дела именно тут.
- В таком случае я бы предложил тебе остаться и поискать еще. Можно послать кэбмена за нужными инструментами или, если пожелаешь, за рабочим, который тебе поможет. Я, в свою очередь, уверен, что на данный момент гораздо важнее улики иного сорта, и потому собираюсь продолжить расследование визитом в дом по ту сторону дороги.
Когда мы только прибыли сюда, я заметил, что на улице всего два более или менее законченных здания: в первом мы находились сейчас, а второе стояло в полусотне метров отсюда на противоположной стороне. Про него я и говорил. Оба моих спутника немедленно согласились идти со мной туда.
- Я с вами, - сказал мистер Лессинхэм.
- Я тоже, - эхом откликнулся Сидней. - А сие премилое домохозяйство мы оставим под присмотром извозчика: эту хибару я разнесу позже. - Он вышел на улицу и обратился к кэбмену: - Возница, мы намереваемся почтить своим посещением вон ту халупу, а ты приглядывай за этой. Ежели кого приметишь - живого ли, мертвого - ори. Я буду на посту, и ты глазом моргнуть не успеешь, как окажусь рядом с тобой.
- Ох уж я и заору - у вас волосы дыбом встанут. - Извозчик осклабился. - Только я же не знал, что вы, джентльмены, меня на весь день наймете: мне бы коня переменить - этот уже часа два как должен быть в стойле.
- Забудь про лошадь - завтра отдохнет на пару часов подольше и упущенное наверстает. Я позабочусь о том, чтобы ты из-за нас в обиде не остался, и коняга тоже… Кстати, держи-ка: это будет похлеще ора.
Вынув из кармана брюк револьвер, Атертон протянул его ухмыляющемуся кэбмену.
- Появится твой старикан - ты в его сторону пальни: выстрел я точно лучше крика услышу. Будет желание, прямо в него меться - даю слово, убийством это не назовут.
- Оно мне не важно, - объявил извозчик и взял револьвер с уверенностью человека, знакомого с огнестрельным оружием. - Давно люблю из револьвера садить - с самой военной службы; если вправду понадобится, пристрелю эту старую калошу, только чтоб вам доказать, что не врал я.
Не знаю, говорил он всерьез или нет, впрочем, как и то, не пошутил ли Атертон, ему отвечая:
- Пристрелишь его, получишь пятьдесят фунтов.
- Заметано! - Извозчик засмеялся. - Обещаю за такие деньжищи расстараться!
Глава 39. Мисс Луиза Коулман
То, что в доме через дорогу живут, было ясно всему свету: по меньшей мере одна его обитательница сидела у окна передней комнаты второго этажа и глазела на улицу. Старушка в капоре, эдаком старомодном чепце, подвязанном бантом под подбородком, какие во время оно носили наши бабушки. Она сидела в эркере и потому, глядя прямо в нашем направлении, наверняка видела, как мы шли к ее дому, однако просто продолжала невозмутимо сидеть, не сводя с нас взгляда. Я постучал в дверь один раз, потом второй, а она и вида не подала, что слышала.
Сидней выразил свое нетерпение в присущей ему манере:
- В здешних краях дверные молотки, кажется, предназначены для одного только украшения: никто и бровью не ведет, когда их используют. Старушка наверху либо глухая, либо из ума выжила. - Он отошел подальше на дорогу проверить, на месте ли она. - Смотрит на меня и глазом не моргнет; интересно, что, она думает, мы тут делаем - мелодию на ее двери для вящего удовольствия наигрываем?.. Мадам! - Он снял шляпу и помахал ей. - Мадам! Дозволено ли мне заметить, что ежели вы не снизойдете нам открыть, вашей двери может быть нанесен немалый ущерб!.. Да она на меня как на пустое место смотрит; выбей-ка еще раз зорю молоточком. Вдруг она настолько глуха, что до ее барабанных перепонок дойдет только грохот, с каким мир в тартарары покатится.
И тут старушка не замедлила показать, насколько он ошибался. Не успел гром молотка затихнуть, как она, открыв окно, высунула в него голову и обратилась ко мне с возмущением, в данных обстоятельствах, неожиданным и незаслуженным:
- А теперь, юноша, поспокойнее!
Ей ответил Сидней:
- Простите, мадам, но спокойнее нельзя - у нас слишком мало времени: это вопрос жизни и смерти.
На сей раз она заговорила с Сиднеем - да с такой серьезностью, что он оказался к ней не готов:
- Вот только не надо мне дерзить, юноша… Я вас давно приметила: вы тут весь день слоняетесь! И мне вы вовсе не по нраву, так и знайте. Это мое крыльцо и мой молоток - спущусь и открою, только когда сама захочу, а спешить я не собираюсь, и ежели кто еще раз молотка коснется, то я вовсе вниз не сойду.
Она громко захлопнула окно. Сидней разрывался между гневом и хохотом:
- Милая дамочка, честное слово, старой доброй закалки. Кажется, в этой округе живут одни приятнейшие персонажи - пребывание в сих краях оздоровляет душу. К несчастью, я нынче не расположен стоять здесь и в пыли ботинком ковыряться. - Он опять приветственно приподнял шляпу и во весь голос закричал: - Мадам, десять тысяч извинений за беспокойство, но у нас дело, в котором каждая секунда может все решить; не позволите ли мне задать вам пару вопросов?
Рама поползла вверх, и вновь показалась голова старушки.
- Юноша, не стоит на меня орать - я такого не потерплю! Я спущусь и открою вам дверь не раньше, чем через пять минут по часам на моем камине, и ни на секунду раньше.
Решение оглашено, рама опущена. Сидней помрачнел и принялся глядеть на часы.