- Это был легавый. Но он ни черта не заметил. Прошел мимо и шел все прямо, пока не скрылся из виду. Тут я вернулся и дал свисток. Почему ты и после того так долго не выходил?
- Ждал для верности, - объяснил Мэтт. - Я здорово обрадовался, когда услышал твой второй свист. Тяжелое это дело - ждать. Я все сидел и все думал, думал… о разных вещах. Чудно! О чем только человек не думает! Да, кроме того, еще кошка треклятая все ходила по дому и беспокоила меня своим шумом.
- А улов-то жирный! - воскликнул Джим некстати и с радостью.
- Уверенно говорю тебе, Джим, жирный. Я жду не дождусь взглянуть еще раз.
Оба бессознательно ускорили шаг. И все же осторожность не покидала их. Два раза меняли они направление, чтобы избежать полисменов, и только окончательно уверившись, что за ними не следят, нырнули в темный подъезд дома с дешевыми меблированными комнатами на окраине города.
Так они и шли в темноте до своей комнаты под самой крышей. Пока Джим зажигал лампу, Мэтт запер дверь и задвинул засов. Обернувшись, он увидел, что его товарищ напряженно ждет. Мэтт про себя улыбнулся его нетерпению.
- Светилка-то в порядке, - сказал он, вынимая маленький карманный электрический фонарик и рассматривая его. - Но нам надо приобрести новую батарею. Эта работает совсем слабо. Раз или два я думал, что она оставит меня в потемках. Странное устройство в этом доме. Я едва не заблудился. Его комната оказалась налево, и это меня чуточку сбило.
- Я говорил тебе, что она слева, - прервал Джим.
- Ты говорил, что она справа, - продолжал Мэтт. - Я, думается, помню, что ты говорил. A вот и план, который ты нарисовал.
Порывшись в жилетном кармане, он вытащил сложенный кусок бумаги. Когда он его развернул, Джим наклонился и принялся разглядывать.
- Я ошибся, - произнес он.
- Вот именно. Потому-то мне пришлось сначала действовать наудачу.
- Но теперь-то уже все равно, - воскликнул Джим. - Дай взглянуть, что тебе досталось.
- Нет, не все равно, - возразил Мэтт, - совсем не все равно… для меня. Мне пришлось нести весь риск. Я сунул голову в ловушку, пока ты стоял на улице. Ты должен взять себя в руки и работать лучше. Ну да ладно. Сейчас покажу.
Он небрежно запустил руку в карман и вытащил пригоршню мелких бриллиантов. Он высыпал их блестящим потоком на засаленный стол. Джим крепко выругался.
- Это пустяки, - сказал Мэтт с торжествующим самодовольством. - Я еще и не начинал.
Он продолжал вынимать добычу из всех карманов. Тут было много бриллиантов, завернутых в замшу, - и все они были крупнее, чем те, что в первой пригоршне. Из одного кармана он вытащил горсть совсем мелких камней.
- Солнечная пыль, - заметил он, сложив их отдельно на столе.
Джим стал их разглядывать.
- Как раз такие, какие продаются в розницу за пару долларов каждый, - сказал он. - Это все?
- Разве не довольно? - спросил тот раздосадованным тоном.
- Разумеется, довольно, - отвечал Джим с безусловным одобрением. - Лучше, чем я ожидал. Я не возьму меньше десяти тысяч долларов за всю партию - ни центом меньше.
- Десять тысяч, - осклабился Мэтт. - Они стоят вдвое или я ничего не понимаю в камнях. Погляди-ка на этого крепыша!
Он вытащил его из сверкающей груды и поднес к лампе с видом знатока.
- Стоит тысячу, - быстрее его определил Джим.
- Тысячу за твою бабушку, - прозвучал гневный ответ Мэтта. - Такого и за три не купишь.
- Разбуди меня! Я вижу сон! - Блеск камней отражался в глазах Джима, и он принялся отбирать крупные камни и рассматривать их. - Мы - богатые люди, Мэтт. Мы будем настоящими буржуями.
- Понадобится несколько лет, чтобы избавиться от них, - рассудительно заметил Мэтт.
Глаза его сверкали - хотя и мрачно, - но все сильнее, по мере того как пробуждалась его флегматичная натура.
- Я говорил тебе: мне и в голову не приходило, что выйдет так жирно, - пробормотал он тихо.
- Какой улов! Какой улов! - воскликнул Джим еще восторженнее.
- Я едва не забыл, - сказал Мэтт, запуская руку во внутренний карман пиджака.
Нитка крупного жемчуга вынырнула из папиросной бумаги и замшевой обертки. Джим еле взглянул на нее.
- Она стоит денег, - сказал он и возвратился к брильянтам.
Молчание воцарилось между ними. Джим играл камнями, пропуская их между пальцев, разделяя на кучки или широко раскладывая по столу.
Это был стройный худой человек, нервный, раздражительный, анемичный и всегда напряженный - типичное дитя улицы, с некрасивыми, измятыми чертами лица, узкими глазами, с постоянно голодным ртом - похожий на зверя из кошачьей породы, насквозь прожженный клеймом вырождения.
Мэтт не перебирал бриллианты. Он сидел, опершись локтями на стол, положив подбородок на ладони, и глядел тяжелым взглядом на сверкающие россыпи. Во всех отношениях он был полной противоположностью своему товарищу. Он не был взращен городом. Мускулистый и волосатый, своей силой и обликом он походил на гориллу. Для него не существовало незримого мира. Глаза его были чуть навыкате и широко расставлены, и в них как бы светилось что-то вроде живого человеческого чувства. Они внушали доверие. Но, всмотревшись, можно было обнаружить, что его глаза слишком уж выпуклые, слишком широко расставлены. В них было что-то ненормальное, и то же можно было сказать о его характере.
- Вся партия стоит пятьдесят тысяч, - заметил вдруг Джим.
- Сто тысяч, - сказал Мэтт.
Опять наступило молчание и продолжалось долго, пока Джим снова его не нарушил.
- Какого черта он делал со всем этим в своей квартире? Вот что хочу я знать. Я думал, что он держит их в несгораемом шкафу внизу, в магазине.
Мэтту как раз в этот момент представился образ задушенного им человека - каким он видел его, оглянувшись напоследок, при слабом свете электрического фонарика. Но он не вздрогнул при упоминании о нем.
- Что тут говорить? - ответил он. - Может быть, он готовился объегорить своего компаньона. Может быть, он наутро улепетнул бы в неведомые страны, если бы мы не подвернулись вовремя. Я думаю, что среди честных людей ровно столько же воров, сколько среди воров. О таких вещах постоянно читаешь в газетах, Джим. Компаньоны всегда надувают друг друга.
Глаза Джима странно вспыхнули. Мэтт ничем не выдал, что заметил это, но сказал:
- О чем ты подумал, Джим?
Джим на мгновение слегка смутился.
- Ни о чем, - ответил он. - Я только подумал, как это странно: все эти камни у него в квартире. Почему ты спрашиваешь?
- Так… Мне просто хотелось знать, вот и все.
Воцарилось молчание, изредка прерываемое тихим и нервным хихиканьем Джима. Он был потрясен грудой драгоценных камней. Не то чтобы он чувствовал их красоту. Он не замечал, что они прекрасны сами по себе. Но в камнях его острое воображение видело радости, которые могли быть на них куплены, и все страсти и аппетиты его нездорового ума и хилого тела пробудились к жизни. Он строил чудесные замки, а в них видел нескончаемые оргии, и устрашился своих видений. Тогда он хихикнул. Все это было слишком невозможным, чтобы стать реальным, и все-таки… вот они сверкали перед ним на столе, обвевая его пламенем вожделения. И он снова хихикнул.
- Я думаю, нам лучше сосчитать их, - неожиданно сказал Мэтт, отрываясь от своих собственных видений. - Ты следи за мной и смотри, чтобы было по совести, потому что ты и я, Джим, - мы должны действовать по совести… Понял?
Джиму это не понравилось, и он выдал себя взглядом; а Мэтту не понравилось то, что он прочел в глазах компаньона.
- Понял? - повторил Мэтт почти с угрозой.
- Разве мы когда-нибудь не по совести поступали? - отвечал тот, насторожившись, ибо уже ощутил в себе неясный шепот вероломства.
- Ничего не стоит быть честным в тяжелые времена, - возразил Мэтт. - Быть честным, когда повезет - вот что ценится. Когда у нас ничего нет, мы поневоле честны. Теперь мы разжились и становимся деловыми людьми - честными деловыми людьми… Понял?
- Правильно сказано, - одобрил Джим, но далеко - в самой глубине его жалкой душонки - против его воли беззаконные мысли бились на привязи, как пленные звери.
Мэтт шагнул к полкам, висевшим за двухфитильной керосинкой. Он высыпал из одной картонной коробки чай, а из другой - немного красного перца. Возвратившись с коробками к столу, он положил в них обе кучки мелких брильянтов, затем пересчитал крупные камни и завернул их в папиросную бумагу и замшу.
- Сто сорок семь камней приличных размеров, двадцать крупных, два здоровенных, один великан и пара пригоршней мелочи. - Он взглянул на Джима.
- Верно, - был ответ.
Он записал это на листке блокнота, снял копию и отдал один листок компаньону, а другой оставил себе.
- Только для справки, - сказал он.
Снова он подошел к полкам, с которых снял и опорожнил от сахара большую картонную коробку. В эту последнюю он сложил все брильянты - крупные и мелкие, - завернул ее в ситцевый носовой платок и спрятал под свою подушку. Затем он присел на край постели и снял башмаки.
- И ты думаешь, они стоят сотню тысяч? - спросил Джим, перестав развязывать свои ботинки и взглянув на него.
- Разумеется, - был ответ. - Я видел однажды танцовщицу, там, в Аризоне. На ней - на этой танцовщице - было несколько больших блестяшек. Они были ненастоящие. Будь они настоящие, говорила она, так она бы не плясала. Они бы стоили до пятидесяти тысяч, а у нее всех-то их было меньше дюжины.
- Кому охота работать за пропитание? - с торжеством спросил Джим. - Киркой да лопатой! - Он презрительно усмехнулся. - Работай всю жизнь, как собака, сберегай всякую получку - и все-таки не скопишь и половины того, что нам в одну ночь досталось.
- Посуду мыть - это тебе под стать. А этим не заработаешь больше двадцатки в месяц и харчи. Цифры твои никуда не годятся, но мысль попадает в точку. Пусть работает тот, кому охота. Я был ковбоем за тридцать долларов в месяц, когда был молод и глуп. Ну-с, теперь я стал старше - и уже не хочу быть ковбоем.
Он улегся в постель в одном углу комнаты. Джим потушил свет и сделал то же в другом углу.
- Как твоя рука? - любезно осведомился Джим.
Такое внимание было необычным, Мэтт это подметил и ответил:
- Кажется, симптомов водобоязни нет. Зачем ты спрашиваешь?
Джим почувствовал смутное сознание вины и мысленно проклял манеру товарища задавать неприятные вопросы, но вслух ответил:
- Да так, просто. Только ты сначала как будто беспокоился об этом. Что ты собираешься делать со своей долей, Мэтт?
- Купить ранчо со скотом в Аризоне, сидеть смирно и нанимать других людей, чтобы они работали у меня ковбоями. Есть там несколько таких, которых я с радостью увидел бы вымаливающими у меня работу, черт их побери! Ну, заткни фонтан, Джим. Немало времени пройдет, пока я куплю это ранчо. А теперь я хочу спать.
Но Джим долго лежал с открытыми глазами, нервно подергиваясь, беспокойно ворочаясь, и этим будил себя каждый раз, когда начинал задремывать. Бриллианты все еще сверкали перед глазами - сверкали так, что глазам больно было. Мэтт, несмотря на грубость своей натуры, спал чутко, всегда начеку во время сна - как дикое животное; и Джим заметил, что при каждом его движении тело товарища тоже шевелилось. И потому Джим часто не знал, проснулся тот или нет. Один раз Мэтт сказал ему, словно был в полном сознании:
- Да спи же, Джим. Не беспокойся об этих камнях. Целы будут. - И Джим подумал, что именно в этот момент Мэтт безусловно спал.
Поздно утром Мэтт проснулся от первого движения Джима; а потом они прохлаждались до полудня, после чего одновременно встали и начали одеваться.
- Я иду купить газеты и немного хлеба, - сказал Мэтт. - А ты свари кофе.
Джим слушал, а взгляд его бессознательно оторвался от Мэтта и блуждал по подушке, под которой хранилась коробка, завернутая в ситцевый носовой платок. В то же мгновение лицо Мэтта исказилось от звериной ярости.
- Смотри, Джим, - прорычал он. - Ты должен играть честно. Если будешь мне гадить, - прикончу. Понял? Я сломаю тебя, Джим. Так и знай. Перегрызу тебе горло и съем, как кусок бифштекса.
Его загорелая кожа почернела от прилива крови, а рычащий рот обнажил зубы, пожелтевшие от табака. Джим вздрогнул и невольно съежился. Человек, на которого он глядел, нес смерть. Не далее как прошлой ночью этот смуглый человек своими руками убил другого, и это не помешало ему спокойно спать. И в собственном своем сердце Джим ощутил вину и замыслы, за которые он заслуживал все то, чем ему грозили.
Мэтт вышел, оставив его еще дрожащим. Тогда гнев исказил лицо Джима, и он неслышно пробурчал свирепое проклятие в сторону двери. Он вспомнил о камнях и поспешил к кровати. Он тщательно прощупал под подушкой платок, чтобы убедиться, что бриллианты все еще там. Уверившись в их сохранности, он виновато поглядел на керосинку. Затем поспешно зажег ее, доверху наполнил кофейник и поставил его на огонь.
Кофе кипел, когда Мэтт вернулся, и пока этот последний резал хлеб и выкладывал на стол масло, Джим разливал кофе. Только усевшись за стол и хлебнув кофе, Мэтт вытащил из кармана утреннюю газету.
- Мы здорово обсчитались, - сказал он. - Я говорил тебе, что я никак не мог вычислить, какой жирный кусок мы отхватили.
Он указал на заголовки первой страницы.
"Немезида настигла Буянова мгновенно, - прочли они. - Его убили во сне, после того как он обокрал своего компаньона".
- Вот видишь! - воскликнул Мэтт. - Он обокрал своего компаньона, обокрал, как грязный вор.
- "Пропало на полмиллиона драгоценных камней", - вслух прочитал Джим. Он положил газету на стол и уставился на Мэтта.
- Что я тебе говорил? - сказал тот. - Черта лысого мы понимаем в камнях! Полмиллиона! А я-то не мог насчитать больше ста тысяч. Ну-ка, прочти остальное.
Они продолжали читать молча, голова к голове; а нетронутый кофе стал остывать, и поминутно то тот, то другой выкрикивал какой-нибудь сенсационный факт.
- Я бы хотел видеть рожу Метцнера, когда он сегодня утром открыл сейф в магазине! - Джим пожирал газету глазами.
- Он догадался, что добыча ушла на квартиру к Буянову, - пояснил Мэтт. - Читай дальше!
- "Должен был вчера вечером отплыть на "Саджоде" в Индийский океан… Отъезд задержался из-за непредвиденной погрузки…"
- Потому-то мы и застали его в постели, - прервал его Мэтт. - Вот уж действительно повезло. Все равно что выиграть в лотерею при одном шансе на пятьдесят билетов.
- "Саджода" отчалила сегодня утром в шесть…
- Он не успел к отплытию, - сказал Мэтт. - Я видел, что его будильник был поставлен на пять часов. Потому-то у него было еще много времени впереди… Но пришел я и сказал его времени "стоп!". Продолжай.
- "Адольф Метцнер в отчаянии… Знаменитое Хейторнское жемчужное ожерелье… великолепно подобранные жемчужины… оценено экспертами в пятьдесят - семьдесят тысяч".
Джим остановился, чтобы торжественно произнести очень скверное проклятие, закончив его так:
- …что эти проклятые пасхальные яйца стоят таких деньжищ! - Он облизал губы и прибавил: - Ну, да ведь и красота-то какая!..
- "Крупный бразильский камень, - продолжал он читать, - восемьдесят тысяч долларов… много ценных камней чистой воды… несколько тысяч мелких брильянтов, стоящих, по меньшей мере, сорок тысяч".
- Очень полезные сведения, - благодушно улыбнулся Мэтт.
- "Как считают сыщики, - читал Джим, - грабители, несомненно, знали… Ловко следили за тем, что делал Буянов… проведали о его плане и шли за ним до самого его дома, вместе с награбленной добычей"…
- Ловко… черт! - вырвалось у Мэтта. - Так составляются репутации… по газетам. Как могли мы знать, что он собирается обокрасть компаньона?
- Как бы то ни было, а товар достался нам, - осклабился Джим. - Поглядим-ка на него еще раз.
Он удостоверился, что дверь заперта на засов, а Мэтт вынул из-под подушки ситцевый узелок и развернул его на столе.
- Ну, разве не красота! - воскликнул Джим при виде жемчужного ожерелья и некоторое время только на него и смотрел. - Согласно экспертизе, стоит от пятидесяти до семидесяти тысяч.
- А женщины любят такие штучки, - комментировал Мэтт. - Что угодно они готовы сделать, чтобы их получить: продать себя, совершить убийство - словом, все!
- Совсем как мы с тобой.
- Вот уж нет, - возразил Мэтт. - Я совершил убийство, но не ради этих штучек, а ради того, что они мне принесут. В этом - разница. Женщины хотят камней для камней. А я хочу камней для женщин и всего, что они мне доставят.
- Счастье, что мужчины и женщины не хотят одних и тех же вещей, - заметил Джим.
- На том и зиждется торговля, - согласился Мэтт, - что люди хотят разного.
После полудня Джим вышел, чтобы закупить еды. Во время его отсутствия Мэтт очистил стол от камней, снова завернул их в платок и положил под подушку. Затем он зажег керосинку, чтобы вскипятить воду для кофе. Через несколько минут Джим вернулся.
- Удивительно! - заметил он. - Улицы, магазины, люди - все, как и всегда. Ничто не изменилось. А я хожу среди них - я, миллионер. И никто на меня не поглядел и не догадался.
Мэтт промычал что-то недружелюбно. Он не понимал легких причуд и капризов фантазии своего компаньона.
- Мясо купил? - спросил он.
- Еще бы, в дюйм толщиной. Настоящий персик. Посмотри на него.
Он развернул бумагу и показал купленный кусок мяса Мэтту. Затем сварил кофе и накрыл на стол, пока Мэтт жарил мясо.
- Не клади туда слишком много красного перца, - предупредил Джим. - Я не привык к твоей мексиканской стряпне. Ты всегда переперчиваешь.
Мэтт что-то насмешливо пробормотал и продолжал готовить. Джим разлил кофе, но перед тем всыпал в надтреснутую фарфоровую чашку порошок, завернутый в папиросную бумагу; порошок он достал из своего жилетного кармана. В этот момент он стоял спиной к своему компаньону, но не решался на него оглянуться. Мэтт расстелил на столе газету, а на газету поставил горячую сковороду; он разрезал мясо пополам и положил Джиму и себе.
- Ешь, пока горячее, - посоветовал он и сам подал пример, вооружившись ножом и вилкой.
- Объедение, - оценил Джим, проглотив первый кусок. - Но одно я тебе скажу напрямик: я не приеду к тебе в гости на твое ранчо в Аризоне, можешь не просить.
- В чем дело? - спросил Мэтт.
- Да в том, что мексиканская стряпня на твоем ранчо - не для меня. Меня и так ждет ад после смерти, зачем же я буду терзать свои внутренности, пока я жив. Проклятый перец!
Он улыбнулся, с силой выдохнул, чтобы охладить горящий рот, выпил кофе и продолжал есть мясо.
- Что ты думаешь о загробной жизни вообще, Мэтт? - спросил он немного погодя, втайне удивляясь, почему тот не притрагивается к своему кофе.
- Нет никакой загробной жизни, - отвечал Мэтт, отрываясь от трапезы, чтобы выпить первый глоток кофе. - Ни неба, ни ада - ничего. Все, что следует, человек получает на земле.
- А после? - допытывался Джим со свойственным ему болезненным любопытством, ибо знал, что смотрит на человека, который скоро умрет. - А после? - повторил он.
- Видел ты когда-нибудь труп двухнедельной давности? - спросил Мэтт.
Джим покачал головой.