Тщетно Маэни пытался установить смену вахтенных, чтобы с бизань-мачты не пропустить случайного корабля. Ледяной ветер был им невыносим, и они предпочитали убежище в кают-компании. О'Брайен, юнга всего пятнадцати лет от роду, сменял Маэни на обледенелой рее. Этот-то мальчик и закричал в три часа пополудни, что завидел парус. Крик выманил их из кают-компании, и они облепили перила кормы и наветренные ванты бизани, глядя на чужой корабль. Но он проходил недостаточно близко, и когда исчез за горизонтом, они, дрожа от холода, вернулись в кают-компанию, и ни один из них не предложил вахтенному сменить его на верхушке мачты.
Но под конец второго дня Маэни и О'Брайен отказались от своих попыток, и после этого судно стало носиться по ветру без всякого управления и без вахты. В живых осталось тринадцать человек, и в течение семидесяти двух часов они стояли в кают-компании по колено в хлюпающей воде, замерзшие, голодные, с тремя бутылками вина, которые они кое-как поделили между собой. Вся провизия и пресная вода находились внизу, и никак нельзя было добраться до них, ибо судно было почти все залито водой. Дни проходили, а во рту у них не было ни куска пищи. Пресную воду они могли добывать, поставив суповую миску у подножия бизань-мачты. Но дождь шел редко, и им приходилось тяжко. Когда шел дождь, они смачивали носовые платки и затем выжимали их себе в рот и в башмаки. Когда ветер и волнение несколько улеглись, они могли собирать пресную воду с палубы, теперь не заливаемой волнами. Но все же у них не было ни пищи, ни какой-либо надежды ее достать, хотя морские птицы беспрестанно пролетали над судном.
В тихую погоду они шли по ветру. Простояв на ногах девяносто шесть часов, они смогли найти в кают-компании сухие доски и улечься на них. Но от соленой воды на их ногах появились язвы, чрезвычайно болезненные. Малейшее прикосновение или трение вызывало острую боль, а в каюте было так тесно, что они постоянно друг друга толкали. Никто не мог пошевелиться без того, чтобы не вызвать поток ругательств, проклятий и стонов. Так велики были их мучения, что сильные стали сталкивать слабых с сухих досок, предоставляя им устраиваться, как знают, в сырости и холоде. Особенно скверно обращались с юнгой О'Брайеном. Хотя на корабле было еще трое юнг, на долю О'Брайена выпадало наибольшее количество оскорблений. Это можно было объяснить только тем, что по натуре он был более независимым, чем другие юнги, и упорнее отстаивал свои права, острее чувствуя мелкие обиды. Всякий раз, когда О'Брайен подходил к матросам в надежде устроиться на сухом местечке, чтобы выспаться, его толкали и били. В ответ он ругал их за хамское себялюбие, и толчки, удары, ругательства сыпались на него градом. Несчастный, как и все они, он становился еще несчастнее. И только горевший в нем с необычайной силой огонь жизни помогал ему не сломиться.
Дни шли, и матросы все слабели. Усиливалась их раздражительность, и все хуже они обращались с О'Брайеном. На шестнадцатый день все уже совершенно изнемогали от голода и стали перешептываться, изредка поглядывая на О'Брайена. Около полудня собрался совет. Капитан был председателем. Все сошлись на корме.
- Ребята, - начал капитан, - мы уже долго сидим без еды: две недели и два дня, но нам они кажутся двумя годами и двумя месяцами. Мы дольше не сможем выдержать. Это выше человеческих сил - голодать так долго. Серьезного рассмотрения заслуживает следующий вопрос: лучше ли умереть одному или всем? Мы стоим одной ногой в могиле. Если один из нас умрет, остальные смогут выжить, пока не покажется какой-нибудь корабль. Что скажете?
Майкл Биэйн, матрос, стоявший у руля во время крушения "Френсиса Спейта", крикнул, что это правильная мысль. Остальные присоединились к нему.
- Пусть это будет юнга! - крикнул Сэлливен, уроженец Тарберта, многозначительно взглянув при этом на О'Брайена.
- Я думаю, - продолжал капитан, - что доброе дело совершит тот, кто умрет для общего блага.
- Доброе дело! Доброе дело! - закричали матросы.
- И думаю я, лучше всего умереть кому-нибудь из юнг. Им не надо кормить семью. У нас ведь есть жены и дети.
- Это верно. Совершенно верно. Так и надо поступить, - перешептывались матросы.
Но юнги громко восстали против такой несправедливости.
- Наши жизни так же дороги нам, как и ваши - вам, - протестовал О'Брайен. - А что до жен и до детей - так кто, кроме меня, позаботится о моей старой матери, вдове? Ты это хорошо знаешь, Майкл Биэйн, ведь ты из Лимерика. Это бесчестно! Давайте все бросим жребий, и матросы, и юнги.
Маэни был единственным, кто подал голос в защиту мальчиков, заявляя, что, по совести, все должны быть в одинаковом положении. Сэлливен и капитан настаивали на том, чтобы жребий бросали только юнги. Началась перебранка. И внезапно Сэлливен набросился на О'Брайена.
- Давно пора избавиться от тебя, ты этого стоишь. Это будет тебе по заслугам, и по заслугам мы с тобой и поступим.
Он шагнул к О'Брайену с намерением схватить его и тут же с ним расправиться. Стали на него напирать и другие. Он попятился от них, крича, что согласен на то, чтобы жребий тянули только юнги.
Капитан сделал четыре палочки разной длины и вручил их Сэлливену.
- Ты, может, думаешь, что жеребьевка будет нечестной, - закричал тот О'Брайену. - Хорошо, ты сам будешь назначать жребий.
На это О'Брайен согласился. На глаза ему надели повязку, так что он ничего не видел, и он стал на колени на палубе, спиной к Сэлливену.
- Умрет тот, кому ты назначишь самую короткую щепку, - сказал капитан.
Сэлливен поднял одну из палочек. Остальные были зажаты в его руке, так что никто не мог видеть, какой длины эта палка.
- Чья будет эта? - спросил Сэлливен.
- Маленького Джонни Шихена, - ответил О'Брайен.
Сэлливен отложил палочку в сторону. Зрителям не было видно, жребий это или нет. Сэлливен поднял вторую.
- А это чья будет?
- Джорджа Бернса, - был ответ.
Палочка легла рядом с первой, и Сэлливен поднял третью.
- А это чья?
- Моя, - сказал О'Брайен.
Быстрым движением Сэлливен перемешал палочки. Никто этого не заметил.
- Ты сам выбрал жребий, - объявил Сэлливен.
- Доброе дело, - пробормотали некоторые.
О'Брайен был очень спокоен. Он встал на ноги, снял повязку и огляделся.
- Где она? - спросил он. - Короткая палочка, та, что для меня.
Капитан указал на четыре щепки, лежавшие на палубе.
- Откуда вы знаете, что эта палка - моя? - спросил О'Брайен. - Видел ли ты, Джонни Шихен?
Джонни Шихен, самый младший юнга, ничего не ответил.
- А ты видел? - спросил затем О'Брайен у Маэни.
- Нет, я не видел!
Матросы стали роптать.
- Жеребьевка была честной, - крикнул Сэлливен. - У тебя был шанс, но ты проиграл - вот и все.
- Да, честная жеребьевка, - прибавил капитан. - Я сам видел. Палка была твоя, О'Брайен. Давай, готовься. Где кок? Подойди, Гормен. Эй, кто-нибудь! Возьмите миску. Гормен, исполни свой долг, как мужчина.
- Но как мне это сделать? - спросил кок. Это был нерешительный человек с усталыми глазами.
- Это подлое убийство! - крикнул О'Брайен.
- Я не притронусь к нему, - заявил Маэни. - Ни одного куска в рот не возьму.
- Тогда твоя доля достанется кому-нибудь получше тебя, - огрызнулся Сэлливен. - Делай, что должен, кок!
- Не мое дело - убивать мальчиков, - нерешительно запротестовал кок.
- Если ты не приготовишь нам мясо, мы сделаем отбивную из тебя самого, - пригрозил Биэйн. - Кто-нибудь должен умереть. Так не все ли равно: ты или другой.
Джонни Шихен заплакал. О'Брайен слушал с замиранием сердца. Лицо его было бледным, губы дрожали, все тело его временами вздрагивало.
- Я нанимался на должность кока, - заявил Гормен, - и стряпать я согласен, хоть гром греми. Но я не совершу убийство. Этого нет в контракте. Я кок…
- Ты останешься им не больше минуты! - зарычал Сэлливен. В то же мгновение он обхватил кока сзади за шею. - Где твой нож, Майк? Давай его сюда!
Почувствовав прикосновение стали, Гормен захныкал:
- Я сделаю это, если вы будете держать мальчишку!
Жалкий вид кока вселил некоторое мужество в О'Брайена.
- Ладно, Гормен, - сказал он. - Валяй. Я и сам вижу, что ты это делаешь не по своей воле. Хорошо, сэр, - обратился он к капитану, который тяжелой рукой удерживал его за плечо. - Отпустите меня, сэр. Я буду стоять смирно.
- Прекрати хныкать и сходи за миской, - скомандовал Биэйн Джонни Шихену, отвесив ему крепкий подзатыльник.
Юнга - почти ребенок - принес миску. Он шатался и падал, пробираясь по палубе - так он ослабел от голода. Слезы все еще текли по его щекам. Биэйн взял из его рук миску и тут же дал ему еще один подзатыльник.
О'Брайен снял куртку и обнажил правую руку. Нижняя губа его все еще дрожала, но он держал себя в руках. Раскрыли складной нож капитана и вручили Гормену.
- Маэни, расскажи моей матери, что со мной случилось, если вернешься, - попросил О'Брайен.
Маэни кивнул.
- Это подлое убийство, подлое и низкое, - сказал он. - Мясо мальчика никому из вас не пойдет на пользу. Помяните мое слово. Никому из вас оно не пойдет на пользу… никому…
- Приготовься, - приказал капитал. - Ты, Сэлливен, держи миску. Вот так. Совсем близко. Не пролей ни капли. Это - ценная вещь!
Гормен сделал над собой усилие. Нож был тупой. Сам он был слаб. Кроме того, его рука так сильно дрожала, что он едва не выронил нож. Трое юнг, плача, сбились в кучку. Все, за исключением Маэни, столпились вокруг жертвы, вытягивая головы, чтобы лучше видеть происходящее.
- Будь мужчиной, Гормен, - подбодрял его капитан.
Несчастный кок решился. Он стал пилить ножом кисть руки О'Брайена. Вены были вскрыты. Сэлливен держал миску под самой раной. Вскрытые вены широко зияли, но кровь не показалась. Ее вовсе не было. Вены были пустыми и сухими. Все молчали. Мрачные и безмолвные фигуры раскачивались на палубе корабля. Глаза их были прикованы к невероятному, чудовищному явлению: к сухим венам живого существа.
- Это знак, - крикнул Маэни. - Отпустите мальчика. Помяните мое слово. Его смерть никому из вас не принесет пользы.
- Попробуй у локтя, у левого локтя… он - ближе к сердцу, - наконец сказал капитан приглушенным и хриплым голосом.
- Дай нож, - резко сказал О'Брайен, выхватывая нож из рук кока. - Я не могу смотреть на то, как вы меня кромсаете.
Совершенно хладнокровно он вскрыл вену у левого локтя, но снова не показалось ни капли крови.
- Все это бесполезно, - сказал Сэлливен. - Лучше всего избавить его от мук и пустить ему кровь горлом.
Это уже было чересчур для мальчика.
- Не делайте этого, - кричал он. - В горле у меня тоже не будет крови. Дайте мне немного времени. Погода холодная, и я слаб. Дайте мне лечь и чуточку поспать. Тогда я согреюсь, и кровь потечет.
- Это бесполезно, - возразил Сэлливен. - Разве ты заснешь сейчас! Ты не уснешь и не согреешься. Погляди на себя. Ты в лихорадке.
- Однажды ночью в Лимерике я заболел, - торопливо говорил О'Брайен, - и доктор не мог пустить мне кровь. Но после того как я выспался и согрелся в постели, кровь потекла свободно. То, что я говорю вам, - истинная правда! Не убивайте меня!
- Его вены вскрыты, - сказал капитан. - Нет смысла его долго мучить. Сделайте это поскорее, и пусть ему придет конец!
Они шагнули к О'Брайену, чтобы схватить его, но он отступил.
- Тут вам и смерть! - взвизгнул он. - Прочь руки от меня, Сэлливен! Я вернусь! Я буду преследовать тебя! Во сне и наяву я буду преследовать тебя до самой смерти!
- Это безобразие! - кричал Биэйн. - Если бы я вытащил короткую палку, я позволил бы товарищам отрезать мне голову - и был бы счастлив!
Сэлливен подскочил и поймал несчастного юнгу за волосы. Остальные помогали ему. О'Брайен отчаянно отбивался руками и ногами. Маленький Джонни Шихен дико завопил, но никто не обратил на него внимания. О'Брайена растянули на палубе лицом вверх, а миску положили ему под голову. Гормена вытолкнули вперед. Кто-то сунул ему в руку большой кухонный нож.
- Исполняй свой долг! Исполняй свой долг! - кричали матросы. Кок наклонился, но встретил взгляд мальчика и замялся.
- Если ты не хочешь, так я своими руками тебя убью! - заорал Биэйн.
Со всех сторон на кока хлынул поток ругательств и угроз. Все-таки он колебался.
- Может быть, в его жилах будет больше крови, чем у О'Брайена, - многозначительно заметил Сэлливен.
Биэйн схватил Гормена за волосы и запрокинул ему голову назад, в то время как Сэлливен попытался завладеть кухонным ножом. Но Гормен отчаянно сжимал его в руке.
- Пустите. Я сделаю! - визжал он, обезумев. - Не режьте мне горло! Я сделаю это! Я сделаю!
- Ну, смотри же, сделай, - грозил ему капитан.
Гормен позволил вытолкнуть себя вперед. Он поглядел на мальчика, зажмурил глаза и пробормотал молитву. Затем, не открывая глаз, он взмахнул ножом. О'Брайен испустил вопль, быстро перешедший в гортанное всхлипывание. Люди держали его, пока не прекратились судороги, после чего его положили на палубу. Они были жадными и нетерпеливыми, и с проклятиями и угрозами требовали, чтобы Гормен поторапливался со стряпней.
- Отступитесь вы, кровавые мясники, - спокойно сказал Маэни. - Отступитесь, говорю вам. Вам ни куска не понадобится. Все будет, как я сказал: кровь мальчика не пойдет вам на пользу. Выплесни ее за борт, Биэйн. Выплесни за борт!
Биэйн, все еще державший в обеих руках миску, взглянул на подветренную сторону. Он подошел к перилам и вылил содержимое миски в море. Хорошо оснащенный корабль шел к ним и был уже на расстоянии мили. Они были так поглощены убийством, что раньше никому не пришло в голову оглянуться. Все глаза впились в корабль. Ярко сверкающий медью форштевень рассекал воду, как золотой нож, верхние паруса - обвисшие и пустые - болтались, когда волна опускала корабль, а надутые нижние - словно кланялись при каждом величавом колебании волн. Никто не произнес ни слова.
Когда он приблизился на один кабельтов, капитан "Френсиса Спейта" опомнился и приказал накрыть брезентом труп О'Брайена. С чужого судна спустили шлюпку, и она стала к ним приближаться. Джон Гормен засмеялся. Сначала он смеялся тихо, затем, с каждым взмахом весла на шлюпке, стал хохотать громче и громче.
Этот безумный смех встретил спасательную лодку, когда она подошла к борту и старший офицер взобрался на палубу.
Любопытный отрывок
"Капиталист, или, вернее, олигарх-промышленник, Роджер Вандеруотер, о котором пойдет речь в этом повествовании, является, как известно, девятым из рода Вандеруотеров, заправлявших хлопчатобумажной промышленностью в Южных Штатах в течение нескольких сотен лет.
Этот Роджер Вандеруотер процветал в последние десятилетия двадцать шестого века от Рождества Христова, т. е. в пятый век ужасающей олигархии промышленников, созданной на развалинах прежней Республики.
У нас достаточно данных утверждать, что нижеследующий текст не был создан ранее двадцать девятого столетия. Не только закон запрещал писать или печатать подобные вещи до этого времени, но и рабочий класс был настолько неграмотен, что лишь немногие его представители умели читать и писать. То было мрачное царство главного надсмотрщика, на языке которого огромное большинство людей носило кличку "стадо". На грамотность косились и старались искоренять ее. В уложениях того времени был страшный закон, который приравнивал к уголовному преступлению обучение рабочего хотя бы азбуке. Такое узкое сосредоточение просвещения в одном только правящем классе было необходимо, чтобы этот класс мог оставаться у власти.
Одним из следствий такого положения вещей было возникновение типа профессионального сказителя. Этим сказателям платили олигархи, и рассказываемые ими сказки были легендарного, мифического, романтического - словом, безобидного содержания. Но дух свободы никогда иссякнуть не мог, и агитаторы под видом сказителей проповедовали восстание в среде рабов. Нижеследующая повесть была запрещена олигархами. Доказательством служит протокол уголовного полицейского суда в Эшбери. Из этого протокола мы видим, что 27 ноября 2734 года некто Джон Терни, признанный виновным в том, что рассказывал эту историю в рабочем трактире, был осужден на пять лет каторжных работ в рудниках Аризонской Пустыни". - Примечание издателя.
Послушайте, братья, я расскажу вам историю о руке. То была рука Тома Диксона, а Том Диксон был первоклассным ткачом на фабрике этого адского пса, хозяина Роджера Вандеруотера. Эта фабрика называлась Дно Ада… среди тех, кто на ней трудился; и я думаю, они знали, о чем говорили. Фабрика была расположена в Кингсбери, на окраине города, противоположной той, где высился летний дворец Вандеруотера. Вы не знаете, где находится Кингсбери? Много есть вещей, о братья, которых вы не знаете, и это очень грустно.
Вы - рабы именно потому, что не знаете. Когда я расскажу вам эту историю, я охотно организую для вас курсы обучения грамоте. Наши хозяева читают и пишут; у них много книг. Вот почему они - наши хозяева, живут во дворцах и не работают. Когда рабочие - все рабочие - научатся читать и писать, они станут сильными. Тогда они используют свои силы для того, чтобы разорвать оковы, и не будет больше ни господ, ни рабов.
Кингсбери, братья мои, находится в древнем штате Алабама. В течение трехсот лет Вандеруотеры владеют Кингсбери, его загонами для рабов и фабриками, а также загонами для рабов и фабриками во многих других городах Штатов. Вы слышали о Вандеруотерах. Кто о них не слышал? Но позвольте мне рассказать вам вещи, о которых вы ничего не знаете. Первый Вандеруотер был рабом, как мы с вами. Понимаете? Он был рабом; это было более трехсот лет тому назад. Его отец был машинистом в загоне Александра Бюрелла, а мать его была прачкой в том же загоне. Это несомненный факт. Я говорю вам правду. Это - история. Она напечатана в исторических книгах наших хозяев, которых вы не можете прочесть, ибо хозяева запрещают вам учиться читать. Вы легко можете понять, почему они не позволяют вам учиться читать, раз в книгах написаны такие вещи. Они это знают; они очень мудры. Если бы вы читали такие вещи, вы ведь могли бы потерять уважение к вашим господам, а это было бы очень опасно… для них. Но я это знаю, ибо я умею читать; и вот я рассказываю вам то, что я собственными глазами прочел в исторических книгах наших хозяев.