- Нельзя. Или не помнишь, что ты сказал? Ты помолвлен и… хочешь спасти мир от чего-то ужасного. Так сделай же это. Нужно, чтоб в тебе самом было чисто; иначе… иначе в тебе будет зло. А я уже не могу… - Она погладила рулевое колесо. - Куда ты хочешь ехать? Где вообще твой дом?
Он изо всей силы сжал ей запястье.
- Ты… убила Хольца! Разве не знаешь…
- Знаю, - тихо возразила она. - Думаешь, я не почувствовала? Это во мне так хрустнули кости; и все время я вижу его перед собой, и опять, и опять наезжаю на него, а он опять встает на дороге… - Она содрогнулась. - Ну, куда же? Направо или налево?
- Значит, конец? - еле слышно спросил он.
Кивнула головой:
- Да. Конец.
Прокоп открыл дверцу, выскочил, встал перед машиной.
- Поезжай! - прохрипел. - Поедешь через меня!
Она отъехала шага на два назад.
- Садись, надо ехать дальше. Довезу тебя хотя бы до ближайшей границы. Куда ты хочешь?
- Назад, - стиснув зубы, процедил он. - Назад, с тобой!
- Со мною нет пути… ни вперед, ни назад. Неужели ты меня не понимаешь? Я должна сделать так, чтоб ты видел, чтоб ты знал: я любила тебя. Думаешь, я смогу еще раз услышать то, что ты мне сказал? Назад нельзя: тебе придется выдать то… что ты не хочешь и не имеешь права выдать, или тебя увезут, а я… - Она опустила руки на колени. - Видишь ли, и об этом я думала: что пойду с тобой… вперед. Я сумела бы поступить так, сумела бы наверняка; но… ты там где-то помолвлен; иди к ней. Мне, понимаешь, никогда не приходило в голову спрашивать тебя об этом. Если женщина - княжна, то она воображает, будто, кроме нее, нет никого на свете. Ты ее любишь?
Он глядел на нее исстрадавшимися глазами; и все же не смел отрицать…
- Вот видишь, - вздохнула она. - Ты даже лгать не умеешь, милый, милый! Но пойми, когда я потом все это обдумала… Кем я была для тебя? Что это я делала? Думал ли ты о ней, когда ласкал меня? О, как я должна была ужасать тебя! Нет, не говори ничего; не отнимай у меня силы сказать тебе самое последнее.
Она заломила руки.
- Я любила тебя! Я так тебя любила, слушай, что могла… все на свете… и еще больше… Но ты, ты так страшно сомневался в этом, что в конце концов сломил и мою веру. "Люблю ли я тебя? Не знаю.
Я готова вонзить нож себе в грудь, когда вижу тебя вот тут, и умереть мне хочется, и не знаю что еще - но люблю ли я тебя? Я… я больше не знаю. А когда ты меня… в последний раз… обнял, я чувствовала… что-то нехорошее в себе… и в тебе. Сотри мои поцелуи; они были… были… нечисты, - еле слышно закончила она. - Мы должны расстаться.
Она не смотрела на него, не слышала его ответа; и вот дрогнули, затрепетали ее веки, под ними родилась слеза, перелилась через край, стекает быстро, и остановилась, и ее догоняет другая… Княжна плакала беззвучно, опустив руки на руль; и когда он хотел подойти к ней - отъехала назад.
- Ты уже не Прокопокопак, - прошептала она, - ты несчастный, несчастный человек. Правда ведь - ты мечешься на цепи… как и я. Это были… недобрые узы, что связали нас; и все же, когда разрываешь их, то будто… будто рвется все внутри, и душа, и сердце… Сделается ли чисто на душе, когда останешься таким пустым и одиноким?
Слезы ее полились обильнее.
- Я любила тебя, а теперь тебя больше не увижу. Ступай, отойди с дороги, я развернусь.
Он не двинулся, стоял, как каменный. Княжна подъехала к нему вплотную.
- Прощай, Прокоп, - промолвила она тихо и начала медленно съезжать назад по дороге.
Он побежал за ней; машина, пятясь, катилась все быстрее, быстрее. Как будто уходила под землю.
XLVI
Прокоп замер, объятый жутью, прислушался - не раздастся ли грохот машины, разбившейся где-нибудь на повороте? Не рокот ли мотора доносится издалека? Или то - смертное безмолвие конца, от которого стынет в жилах кровь? Вне себя бросился Прокоп по шоссе следом за княжной. Сбежал по серпантину дороги к подножию холма; ни следа машины. Опять побежал в гору, вглядываясь в обрывы, слезал, раздирая руки, туда, где распознавал во мраке темное или светлое пятно; но это были кусты боярышника или камни, и он, спотыкаясь, карабкался обратно на шоссе, сверлил глазами тьму - а вдруг… вдруг лежит где-нибудь куча обломков, и под ней…
Он добрался до развилки на вершине холма; вот здесь начала она проваливаться во тьму. Сел у придорожного столба. Тишина, неизмеримая тишина. Холодные предрассветные звезды, скажите, - летит ли где-нибудь машина темным метеором? Неужели никто не отзовется, не вскрикнет птица, не залает собака в деревне, ничто и никто не подаст признаков жизни? Все окоченело в торжественном молчании смерти. Вот, значит, каков он, конец - беззвучный, леденящий, темный конец всему; пустота, вырытая тьмой и безмолвием; пустота - стоячая, ледяная.
В каком углу скрыться мне, чтоб наполнить его своей болью? О, пусть звезды померкнут и настанет конец света! Разверзнется земля, и в грохоте стихий промолвит господь: "Беру тебя обратно, больное и слабое создание, было нечисто в тебе, и недобрые силы освободил ты от пут. Милый, милый, постелю тебе ложе из пустоты…"
Прокоп затрепетал под терновым венцом вселенной. Значит, страдание человека - ничто, не имеет цены; оно - маленькое, съежившееся, просто дрожащий пузырек на дне пустоты. Хорошо, хорошо - мир безграничен, говоришь ты; но дай мне умереть!
На востоке побледнело небо, холодно выступило светлое шоссе, белые придорожные камни; смотри, вон следы колес, следы в мертвой пыли… Прокоп встает, одеревеневший, ошеломленный, и пускается в путь. В путь - вниз, к Балттину.
Прокоп шел безостановочно. Вот деревня, рябиновая аллея, мостик над тихой и темной рекой; туман поднимается, застилает солнце; и опять серый, холодный день, красные крыши, стада красных коров.
Далеко ли до Балттина? Шестьдесят, семьдесят километров… Сухие листья, повсюду - одни сухие листья…
В полдень Прокоп присел на кучу щебня - не мог больше идти. Проезжала мимо телега; крестьянин придержал лошадь, посмотрел на разбитого человека.
- Подвезти, что ли?
Прокоп благодарно кивнул, ни слова не говоря, подсел на передок. Телега остановилась в городке.
- Приехали, - сказал крестьянин. - А вам куда надо-то?
Прокоп слез и молча пошел дальше. Далеко ли до Балттина?
Начался дождь; Прокоп уже выбился из сил, пписел на перилах моста; под ним ярилась и пенилась холодная вода. Навстречу мчался автомобиль, затормозил на мосту; выскочил человек в шубе из козьего меха, двинулся прямо к Прокопу:
- Как вы сюда попали?
Это - господин д'Эмон, на его татарских глазах - автомобильные очки, весь он похож на гигантского косматого жука.
- Я сейчас из Балттина - вас разыскивают.
- Далеко до Балттина? - прошептал Прокоп.
- Сорок километров. Зачем вам туда? Там уже выдали ордер на ваш арест. Идемте, я увезу вас.
Прокоп покачал головой.
- Княжна уехала, - тихо произнес д'Эмон. - Сегодня утром, с oncle Роном. Главным образом для того, чтобы забылось… одно неприятное… дело о человеке, сбитом машиной…
- Он умер? - еле дыша, спросил Прокоп.
- Пока еще жив. А во-вторых, княжна, как вы, вероятно, знаете, серьезно больна туберкулезом. Ее повезут куда-то в Италию.
- Куда именно?
- Не знаю. Никто не знает.
Прокоп встал и пошатнулся.
- Тогда… тогда…
- Поедете со мной?
- Н-не знаю… Куда?
- Куда хотите.
- Я… мне хотелось бы… в Италию.
- Поедемте.
Д'Эмон помог Прокопу сесть в машину, набросил на него меховую полость и захлопнул дверцу. Машина тронулась.
И снова развертывается панорама края, но как-то странно, словно во сне, и в обратном порядке; городок, тополиная аллея, куча щебня, мостик, коралловые гроздья рябин, деревня… Машина зигзагами взбирается на холм; вот и развилка, где они распались. Прокоп поднялся, чтоб выпрыгнуть из машины; д'Эмон отдернул его на место, нажал на газ, переключил на четвертую скорость. Прокоп закрыл глаза; теперь они уже не едут по дороге - поднялись в воздух, летят… ветер бьет в лицо, тучи стегают, как мокрые тряпки, рокот мотора слился в сплошной, низкий рев, где-то внизу, наверное, прогибается под ними земля, но Прокоп боится открыть глаза, чтоб не увидеть проносящихся под ним аллей. Быстрее!
Чтоб сперло дыхание! Еще быстрее! Обручом ужаса сдавило грудь, Прокоп уже не дышит от головокружительной скорости, только стонет, наслаждаясь бешеной гонкой. Машина скользит то в гору, то вниз, где-то под ногами послышались человеческие крики, взвыла собака, - а машина несется вперед, на поворотах почти ложась на бок, словно подхваченная крутящимся смерчем; и снова полет по прямой, скорость в чистом виде; пронзительно, страшно звенит натянутая тетива далей.
Прокоп открыл глаза. Мглистые сумерки, цепочка фонарей единоборствует с туманом, снопами вспыхивают заводские огни. Д'Эмон, лавируя, ведет маш-ину по лутанице улиц, по предместью, похожему на развалины, и снова вырывается в поля. Машина высунула вперед длинные щупальцы света, шариг ими по дорожной грязи, по камням, воет на поворотах, взрывается ураганным огнем и мчится по нескончаемой ленте шоссе, словно наматывая ее на колеса.
Справа и слева от дороги вьется узкое ущелье меж гор, машина ныряет в него, тонет в лесах, с грохотом ввинчивается на перевал и стремглав спускается в соседнюю долину. Деревни выдыхают в густой туман пятна света, автомобиль с рычанием пролетает мимо, оставляя за собой снопы искр, клонится набок, скользит, кружится, подымаясь по спирали все выше, и выше, и выше, перескакивает через что-то, падает. Стоп! Они остановились в черной тьме; нет, оказывается, тут - домик; д'Эмон, ворча, выходит из машины, стучит в дверь, разговаривает с хозяевами; вскоре он возвращается с кувшином воды, доливает шипящий радиатор; в резком свете фар он в своей шубе похож на черта из детской сказки. Вот он обошел машину, потрогал баллоны, поднял капот, бормоча что-то себе под нос. Прокоп задремал от нечеловеческой усталости. Опять началось ритмическое потряхивание; но Прокоп спал в углу сиденья, не сознавая ничего, ничего не сознавая, кроме покачивания автомобиля; он проснулся, лишь когда подъехали к отелю, сверкавшему огнями в чистом горном воздухе среди снежных плоскостей.
Прокоп потянулся, окоченевший и точно весь избитый.
- Это… это не Италия, - пролепетал он удивленно.
- Еще нет, - ответил д'Эмон. - Пока пойдем перекусим.
Он повел Прокопа, ослепленного ярким светом, в отдельный кабинет; белоснежная скатерть, серебро, тепло, официант, смахивающий на дипломата. Д'Эмон даже не присел; он ходил по кабинету, разглядывая кончики своих пальцев. Прокоп тупо и сонно опустился на стул; ему было в высшей степени безразлично - есть или не есть. Все же он выпил чашку горячего бульона, с трудом удерживая вилку, поковырялся в каких-то кушаньях, повертел в пальцах бокал вина и обжег себе внутренности горечью кофе, Д'Эмон так и не сел; он все шагал от стены к стене, на ходу проглотил несколько кусочков; когда Прокоп доел, подал ему сигару, зажег спичку.
- Так, - сказал он, - а теперь к делу.
- С этой минуты, - прохаживаясь, начал он, - я буду для вас просто… камарад Дэмон. Я сведу вас с нашими людьми это недалеко отсюда. Но вы не должны принимать их слишком всерьез; часть из них - отчаявшиеся люди, изгнанники и беженцы, собравшиеся со всех концов мира, часть - фантазеры, болтуны, дилетанты спасения человечества и доктринеры. Не спрашивайте об их программе; они - всего лишь материал, которым мы воспользуемся в нашей игре. Главное - мы можем предоставить в ваше распоряжение широко разветвленную и до сих пор тайную международную организацию, ячейки которой рассеяны повсюду. Единственная программа - прямое действие; для него мы привлечем всех без исключения, и так они уже требуют действия, словно это - новая игрушка. Впрочем, лозунг" "новая линия действия" и "деструкция в головах" прозвучат для них неодолимыми чарами; после первых успехов они пойдут за вами как овцы, особенно если вы отстраните от руководства тех, кого я назову.
Говорил он гладко, как опытный оратор - то есть, думая при этом совсем о другом, - и с совершенной уверенностью, не допускавшей протеста или сомненья; Прокопу казалось, что когда-то он уже слышал его.
- Ваше положение исключительно, - продолжал Дэмон, не переставая ходить по комнате. - Вы отвергли предложение некоего правительства; вы поступили, как разумный человек. По сравнению с этим, что могу я дать вам, что вы можете взять сами? Надо быть сумасшедшим, чтоб упустить такое дело. В ваших руках - средство, с помощью которого вы можете повергнуть в прах все державы мира. Я предоставлю вам неограниченный кредит.
Хотите пятьдесят или сто миллионов фунтов? Можете получить их в течение недели. С меня довольно, что вы - единственный до сей поры обладатель кракатита. Правда, девяносто пять граммов находятся пока у наших людей, нам привез его саксонский коллега из Балттина; но эти глупцы и понятия не имеют о вашей химии. Держат кракатит, как святые дары, в фарфоровой баночке и по три раза в неделю чуть ли не дерутся, споря о том, чье правительственное здание взорвать первым. Впрочем, вы сами их услышите. Итак, с этой стороны вам ничто не грозит, В Балттине нет ни крошки кракатита. Господин Томеш, видимо, исчерпал все свои возможности в экспериментировании.
- Где он - где Ирка Томеш? - с трудом выговорил Прокоп.
- Пороховой завод в Гроттупе. Там уже сыты по горло его бесконечными обещаниями. А если ему и удастся случайно составить кракатит - он недолга будет радоваться. За это я вам ручаюсь. Короче, вы единственный человек, владеющий кракатитом, и вы не отдадите его никому. В вашем распоряжении будет человеческий материал и все наши организационные связи. Я предоставлю вам органы печати, которые содержу на свой счет. Наконец вам будет подчинено то, что газеты называют "тайной радиостанцией", то есть наше нелегальное беспроволочное средство связи, которое с помощью так называемых антиволн или затухающих искр приводит ваш кракатит к распаду на расстоянии до трех тысяч километров. Вот ваши козыри. Начинаете игру?
- Что… что вы имеете в виду? - отозвался Прокоп. - Что мне со всем этим делать?
Камарад Дэмон остановился, в упор взглянул на Прокопа:
- Вы будете делать что захотите. Будете совершать грандиозные дела. Кто еще может приказывать вам?
XLVII
Дэмон придвинул стул к Прокопу, сел.
- Да… - задумчиво продолжал он. - Это даже трудно постичь. В истории попросту нет аналогии той власти, какая у вас в руках. С горсткой людей вы завоюете мир, как Кортес завоевал Мексику. Хотя и это - далеко не точная параллель. Обладая кракатитом и станцией, вы держите под ударом весь земной шар. Пусть странно, но это так. Достаточно щепотки белого порошка - и в назначенный миг взлетит на воздух все, что вы прикажете. Кто может помешать вам? Фактически вы неограниченный властелин мира. Вы будете передавать приказы, оставаясь невидимым. Смешно: с этого места вы можете обстрелять, ну, допустим, Португалию или Швецию; через три-четыре дня они запросят мира, и вы сможете диктовать размеры контрибуций, законы, линии границ, в общем, что вам заблагорассудится. Сейчас в мире существует единственная великая держава: вы сами. Думаете, я преувеличиваю? У меня ecть очень ловкие ребята, способные на все. Объявите смеха ради войну Франции. И однажды в полночь взлетят на воздух министерства, Французский Банк, почтамт, электростанция, вокзал, несколько казарм.
На следующую ночь - аэродромы, арсеналы, железнодорожные мосты, заводы боеприпасов, порты, маяки, шоссе. У меня пока что только семь самолетов; вы можете рассыпать кракатит где угодно: потом включается станция - и готово. Ну, попробуете?
Прокоп чувствовал себя как во сне.
- Нет! Зачем мне все это?
- Затем, что вы - можете, - пожал плечами Дамой. - Сила… должна найти выход. К чему поручать это дело какому-нибудь государству, если вы можете сделать его сами? Я не знаю границ ваших возможностей; но надо начать, чтобы испробовать - ручаюсь, вы войдете во вкус. Хотите быть самодержавным владыкой мира? Пожалуйста. Хотите истребить человечество? Будь по-вашему. Хотите осчастливить его, навязав вечный мир, бога, новый строй, революцию, что угодно? Отчего же… Только начните - программа роли не играет; в конце концов вы станете делать лишь то, что вас заставит делать созданная вами же действительность. Можете уничтожить банки, королевские троны, индустриализм, армии, вечное бесправие или не знаю что еще; тогда видно будет, что дальше. Начните с чего угодно; а там все пойдет само. Только не ищите аналогии в истории, не спрашивайте, как далеко простираются ваши права; ваше положение беспримерно; никакой Чингис-хан или Наполеон не подскажут вам, что вам делать и где пределы вашей власти. Никто не может давать вам советы: никто не может постичь безграничность вашей мощи. Вы должны быть один, если хотите дойти до конца. Не подпускайте к себе никого, кто вознамерится указывать вам границы или направление.
- Даже вас, Дэмон? - резко перебил его Прокоп.
- Даже меня. Я стою на стороне силы. Я стар, опытен и богат; мне ничего не надо - только бы что-нибудь делалось, катилось в направлении, указанном человеком. Мое старое сердце будет радоваться всему, что вы свершите. Выдумайте самое прекрасное, самое смелое, самое райское и по праву вашей силы велите миру принять это: такое зрелище вознаградит меня за служение вам.
- Дайте мне руку, Дэмон, - молвил Прокоп, полный подозрений.
- Нет, я могу вас обжечь, - усмехнулся Дэмон. - У меня старая, очень старая лихорадка. Так что я хотел сказать? Да: единственное проявление силы - насилие. Сила - это способность сообщать движение предметам; вы все равно не избежите участи стать центром всего, что движется вокруг вас. Привыкайте к этому заранее; рассматривайте людей только как свои орудия или как орудия идеи, которую вы заберете в голову. Вы хотите сотворить неслыханное добро; в результате вы будете, вероятно, чрезвычайно жестоки. Не останавливайтесь ни перед чем, если задумаете осуществить великие идеалы. Впро. чем, и это придет само собой. Сейчас вам кажется выше ваших сил быть - не знаю еще, в какой форме, - повелителем Земли. Допускаю; но это вполне по силам вашим орудиям; ваша власть распространяется дальше, чем можно трезво вообразить себе.
Устройтесь так, чтоб ни от кого не зависеть. Еще сегодня я велю избрать вас председателем информационной комиссии; это практически даст вам в руки антиволновую станцию; впрочем, она расположена на объекте, принадлежащем лично мне. Вскоре вы увидите наших забавных товарищей; не спугните их слишком грандиозными планами. Они подготовлены к встрече с вами и примут вас с энтузиазмом. Скажите им несколько фраз о благе человечества или о чем хотите; все равно, что бы вы ни сказали - все утонет в хаосе мнений, которые называются политическими убеждениями.