Эти люди будут в восторге заполучить такого опытного судовщика, как Луво.
Нет, нет! Без всяких разговоров! Это дело решенное! Это проще простого.
И уж, конечно, Виктор не станет возражать.
Теперь его поднимают с постели и в большом кресле подкатывают к окну.
Он наедине с Кларой в тихой больничной палате.
Он счастлив.
Он благословляет свою болезнь.
Благословляет продажу "Прекрасной нивернезки". Благословляет все продажи и все болезни на свете.
- Помнишь, Клара, как я правил рулем, а ты приходила и садилась около меня с вязаньем?
Клара хорошо это помнит; она опускает глаза, краснеет, и оба смущенно умолкают.
Ведь теперь это уже не тот маленький мальчик в красном берете, что не доставал ногами до палубы, когда садился верхом на румпель.
Да и она, когда приходит утром и, сняв платочек, бросает его на кровать, выглядит уже совсем взрослой девушкой - так округлились ее руки и так стройна ее талия.
- Приходи раньше, Клара, и оставайся как можно дольше.
Так хорошо завтракать и обедать вдвоем у окна, задернутого белой занавеской.
Они вспоминают раннее детство, похлебку, которую ели одной ложкой, сидя на кровати.
Ах, эти воспоминания детства!
Они, как птицы, порхают по школьному лазарету. Они вьют себе гнезда в каждой складке занавесок, - ведь каждое утро появляются все новые воспоминания и каждое утро все начинается сызнова.
Право, слушая эти разговоры о минувшем, можно подумать, что это восьмидесятилетние старик и старуха, для которых ничего не существует, кроме далекого прошлого.
Разве нет будущего, которое тоже может оказаться прекрасным?
О! Конечно, есть и будущее, и они часто думают о нем, но никогда не говорят.
Впрочем, чтобы разговаривать, вовсе не обязательно произносить слова. Особая манера брать друг друга за руку и заливаться румянцем по каждому поводу гораздо красноречивее всяких слов.
Виктор и Клара целыми днями разговаривают на этом языке.
Именно поэтому они часто бывают молчаливы.
Поэтому-то и дни летят с такой быстротой и месяц проходит так незаметно, что его и не видишь.
Поэтому-то и доктор вынужден в один прекрасный день, взъерошив седины, выпустить больного из лазарета.
Как раз к этому времени возвращается из поездки Можандр-отец.
Дома он застает всех в сборе. И когда бедняга Луво взволнованно спрашивает его:
- Ну как? Берут они меня к себе?..
Можандр не может удержаться от смеха.
- Берут ли они тебя, старина? Да ведь им как раз нужен хозяин для нового судна, - они еще благодарили меня, это для них как подарок.
Кто это "они"?
Но папаша Луво так счастлив, что ни о чем больше не спрашивает.
И, без долгих сборов, они все вместе отправляются в Кламси.
Какая радость ожидает их, когда они подходят к берегу канала!
У пристани, снизу доверху разукрашенная флагами, великолепная новая баржа поднимает среди зелени свою отполированную мачту.
На нее наводят последний лоск. А корма, на которой написано название судна, еще накрыта серым холстом.
У всех вырывается крик:
- Ах, какая красавица!
Луво не верит своим глазам.
- Чересчур красива! Я не решусь управлять такой баржей. Она сделана не для того, чтобы на ней плавать. Ее надо бы под стеклянный колпак.
Можандру пришлось втолкнуть его на мостик, откуда Экипаж подавал им знаки.
Как?!
И Экипаж преображен?
Преображен, починен, заново проконопачен.
Даже багор и деревянная нога у него совсем новые. Это любезность хозяина, человека, видимо, сведущего и предусмотрительного.
Нет, вы посмотрите!
Палуба начищена, сделаны перила! Есть и скамейка, где можно посидеть, и навес, где можно укрыться от непогоды.
Трюм может вместить двойной груз.
А каюта!.. Ах, какая каюта!
- Три комнаты!
- Кухня!
- Зеркала!
Луво увлекает Можандра на палубу.
Он растроган, от нервного возбуждений весь трясется, так же как и серьги у него в ушах.
Заикаясь, он говорит:
- Можандр, старина..
- Что случилось?
- Ты забыл только одно…
- Что же именно?
- Ты не сказал мне, у кого я буду плавать.
- Тебе так хочется знать?
- А как же, черт возьми!
- Ну ладно! У себя самого.
- Как так?.. Значит… баржа…
- Твоя!
Нет, что же это такое, дети мои!
Такой удар в самое сердце!
По счастью, хозяин - человек предусмотрительный - догадался поставить скамейку на палубе.
Луво рухнул на нее как подкошенный.
Это невозможно… Такого подарка он не примет.
Но у Можандра на все готов ответ:
- Пустяки! Ты забываешь о наших старых счетах, о тех деньгах, что ты истратил на Виктора! Не беспокойся, Франсуа, я еще в долгу перед тобою.
И старые приятели обнялись, как братья, - на этот раз со слезами.
Да, конечно, Можандр все обдумал и все устроил так, чтобы сюрприз был полным, и, пока они обнимаются на палубе, из леса выходит священник, ветер надувает хоругвь, впереди - музыканты.
Это еще что?
Ну как же! Освящение баржи.
Торжественная процессия жителей Кламси явилась для участия в празднестве.
Хоругвь развевается по ветру.
Музыка гремит.
Дзинь-бум-бум…
Лица у всех веселые.
И над всем этим - чудесное летнее солнце, в лучах которого сверкает серебряный крест и пламенеют медные трубы музыкантов.
Какой чудесный праздник!
Вот убрали холст, скрывавший ахтерштевень, и на лазоревом фоне засияло красивыми золотыми буквами название баржи:
VI
НОВАЯ НИВЕРНЕЗКА
Ура "Новой нивернезке"! Пусть жизнь ее будет столь же долгой, как и у ее предшественницы, а старость более счастливой!
К барже подходит кюре.
Певчие и музыканты выстраиваются в ряд позади него.
За ними реет хоругвь.
- Benedicat Deus…
Крестный отец - Виктор: крестная мать - Клара.
Кюре ставит их впереди, у самого края набережной, рядом с собой.
Робкие и трепещущие, они стоят, держась за руки.
Сбиваясь, невпопад лепечут они слова, которые подсказывает им маленький певчий, а кюре окропляет их святой водой.
- Benedicat Deus…
Разве не похожи они на жениха и невесту?
Такая мысль приходит в голову всем присутствующим.
Может быть, она приходит в голову даже им самим, так как они не решаются взглянуть друг на друга и, по мере того, как церемония близится к концу, все больше и больше смущаются.
Вот и конец.
Толпа расходится. "Новая нивернезка" освящена.
Нельзя отпустить музыкантов, не угостив их.
И пока Луво наливает музыкантам по стаканчику, Можандр, подмигнув мамаше Луво и взяв кума и куму за руки, обращается к кюре:
- Вот и крестины справили, господин кюре. Ну, а когда же свадьба?
Виктор и Клара становятся краснее мака.
Мимиль и маленькая сестренка хлопают в ладоши.
Папаша Луво, взволнованный всеобщим одобрением, наклоняется над плечом дочери.
Судовщик весело, во весь рот улыбается и, заранее смеясь своей шутке, говорит:
- Послушай, Клара! По-моему, сейчас самый подходящий момент… Не отвести ли нам Виктора к полицейскому комиссару?..
― ТАРТАРЕН ИЗ ТАРАСКОНА ―
(роман)
Перевод Н. Любимова
НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТАРТАРЕНА ИЗ ТАРАСКОНА
Эпизод первый
В ТАРАСКОНЕ
I
Сад с баобабом
Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь; с тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так ясно вижу, словно это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил тогда при въезде в город, в третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла, впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у калитки - целый выводок маленьких савояров, играющих в классы или дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.
Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.
Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя. Но стоило войти внутрь, и - ах, черт побери!..
Во всем строении, от погреба до чердака, чувствовалось нечто героическое, даже в саду!..
О, сад Тартарена! Другого такого не было во всей Европе! Ни одного местного дерева, ни одного французского цветка, сплошь экзотические растения: камедные деревья, бутылочные тыквы, хлопчатник, кокосовые пальмы, манго, бананы, пальмы, баобаб, индийские смоковницы, кактусы, берберийские фиговые деревья, - можно было подумать, что вы в Центральной Африке, за десять тысяч миль от Тараскона. Конечно, все это не достигало здесь своей естественной величины: так, например, кокосовые пальмы были ничуть не выше свеклы, а баобаб (дерево-великан, arbos gigantea) превосходно чувствовал себя в горшке из-под резеды. Ну и что же? Для Тараскона и это было хорошо, и те высокопочтенные горожане, которые по воскресеньям удостаивались чести полюбоваться Тартареновым баобабом, возвращались домой в полном восторге.
Можете себе представить, с каким волнением проходил я впервые по этому чудесному саду! Но что я испытал, когда меня провели в кабинет героя!..
Кабинет Тартарена - одна из городских достопримечательностей - выходил окнами в сад, а баобаб произрастал как раз против стеклянной двери кабинета.
Вообразите большую комнату, сверху донизу увешанную ружьями и саблями; все виды оружия всех стран мира были здесь налицо: карабины, пищали, мушкетоны, ножи корсиканские, ножи каталонские, ножи-револьверы, ножи-кинжалы, малайские криссы, караибские стрелы, кремневые стрелы, железные перчатки, кастеты, готтентотские палицы, мексиканские лассо, - чего-чего тут только не было!
И словно для того, чтобы душа у вас совсем ушла в пятки, на стальных лезвиях и на ружейных прикладах сверкало могучее, беспощадное солнце… Единственно, что вас несколько успокаивало, это умиротворяющий дух порядка и чистоты, царивший над всеми этими орудиями истребления. Всему здесь было определено свое место, все сияло, блестело, все имело, точно в аптеке, свой ярлычок; кое-где виднелась краткая заботливая надпись:
Стрелы отравлены, не прикасайтесь!
Или:
Ружья заряжены, осторожно!
Если б не эти надписи, я бы не отважился сюда войти.
Посреди кабинета стоял круглый столик. На столике бутылка рому, турецкий кисет, "Путешествие капитана Кука", романы Купера, Густава Эмара, рассказы об охоте - охоте на медведя, соколиной охоте, охоте на слонов и т. д. А за столиком сидел человек лет сорока - сорока пяти, низенький, толстый, коренастый, краснолицый, в жилетке и фланелевых кальсонах, с густой, коротко подстриженной бородкой и горящими глазами; в одной руке он держал книгу, а другой размахивал громадной трубкой с железной покрышкой и, читая какой-нибудь сногсшибательный рассказ об охотниках за скальпами, оттопыривал нижнюю губу и строил ужасную гримасу, что придавало симпатичному лицу скромного тарасконского рантье выражение той же добродушной свирепости, какою дышал весь дом.
Это и был Тартарен, Тартарен из Тараскона, бесстрашный, великий, несравненный Тартарен из Тараскона.
II
Несколько слов о славном городе Тарасконе. Охотники за фуражками
В то время, о котором я рассказываю, Тартарен из Тараскона не был еще нынешним Тартареном, великим Тартареном из Тараскона, широко известным на юге Франции. Но и тогда уже он был королем Тараскона.
Чему же обязан он своим королевским достоинством?
Прежде всего надо вам сказать, что в том краю все люди - охотники, и стар и млад. Охота - страсть тарасконцев, и это повелось еще со времен баснословных, когда в окрестных болотах свирепствовал Тараск, а тарасконцы устраивали на него облавы. Как видите, давность изрядная.
Итак, каждое воскресное утро тарасконцы вооружаются и идут за город; за спинами у них сумки, за плечами ружья, стон стоит от лая собак, воя хорьков, звуков труб и охотничьих рогов. Величественное зрелище… Вот только, к сожалению, дичь перевелась, совсем-совсем перевелась.
Тварь, хоть она и тварь, в конце концов, сами понимаете, стала остерегаться.
На пять миль вокруг Тараскона все норы пусты, все гнезда брошены. Ни дрозда, ни перепелки, - хоть бы один крольчонок, хоть бы самый маленький чекан.
А между тем живописные тарасконские холмики, пахнущие миртом, лавандой, розмарином, до того очаровательны, превосходный мускатный, набухающий сладким соком виноград, уступами спускающийся к Роне, тоже чертовски соблазнителен!.. Да, но там, дальше - Тараскон, а в маленьком царстве зверей и птиц Тараскон на очень плохом счету. Перелетные птицы даже отметили его большим крестом на своих маршрутах, и как только дикие утки, вытянутыми треугольниками спускаясь к Камарге, издали завидят городские колокольни, вожак тотчас начинает кричать во все горло: "Вон Тараскон!.. Вон Тараскон!" - и стая делает крюк.
Словом, местная дичь состоит из одного матерого, продувного зайца, чудом уцелевшего от тарасконских бранных потех и упорно не покидающего здешних мест. Этого зайца знают в Тарасконе решительно все. У него есть даже кличка. Его прозвали Быстроногий. Известно, что его нора находится в черте владений Бомпара, - кстати сказать, это обстоятельство вдвое и даже втрое подняло цену на его землю, - но убить зайца так никому и не удалось.
В настоящее время за ним все еще гоняются два-три безумца.
Остальные махнули рукой, и Быстроногий с давних пор был отнесен к числу местных суеверий, хотя по природе своей тарасконцы весьма мало суеверны и, когда представляется случай, едят даже рагу из ласточек.
- Да, но если дичь в Тарасконе - такая редкость, - скажете вы - чем же тогда тарасконские охотники занимаются по воскресеньям?
Чем занимаются?
Ах, боже мой! Они отправляются в поле, мили за две, за три от города. Объединяются человек по пять, по шесть, устраиваются поудобней под сенью колодезного сруба, старой стены или же оливкового дерева, достают из ягдташей порядочный кусок тушеной говядины, лук, колбасу, анчоусы - и начинается нескончаемый завтрак, запиваемый превосходным ронским вином, от которого хочется смеяться и петь.
Потом, как следует нагрузившись, они встают, подзывают собак, заряжают ружья и начинают охотиться. Это значит, что каждый из них берет свою фуражку, изо всех сил подбрасывает ее в воздух и бьет по ней влет дробью разного калибра - пятым, шестым, вторым номером, смотря по уговору.
Кому удалось попасть в цель чаще других, того провозглашают королем охоты, и вечером он, как триумфатор, под звуки рогов и лай собак возвращается в Тараскон, а на стволе его ружья красуется изрешеченная фуражка.
Вряд ли стоит говорить, что в городе идет бойкая торговля охотничьими фуражками. Иные шапочники в расчете на незадачливых охотников продают заранее продырявленные, изодранные фуражки, но, кроме аптекаря Безюке, их никто не покупает. Это же нечестно!
Как охотник за фуражками Тартарен из Тараскона не имел себе равных. Каждое воскресное утро он отправлялся на охоту в новой фуражке и каждый воскресный вечер возвращался с фуражкой рваной. В домике с баобабом весь чердак был завален этими славными трофеями. Вот почему тарасконцы считали Тартарена своим предводителем, а так как он знал досконально охотничий устав и прочел научные труды и руководства по всем видам охоты, начиная с охоты за фуражками и кончая охотой на бирманского тигра, то его признавали за верховного охотничьего судью и во всех спорных случаях прибегали к его посредничеству.
Ежедневно, от трех до четырех, у оружейного мастера Костекальда можно было видеть важного толстяка с трубкой в зубах, восседавшего в зеленом кресле посреди магазина, который был битком набит охотниками за фуражками, охотники же стоя переругивались. Это творил суд Тартарен из Тараскона - Нимрод и Соломон в одном лице.
III