Егор спешил строго на север, осторожно осматриваясь вокруг, и с особым вниманием глядел под ноги, опасаясь противопехотных мин. На одной из лесных троп он увидел квадратики поникшей травы и осторожно поднял дерн. Мина была нашей, здесь невдалеке строился укрепрайон, и саперы густо напичкали землю смертоносными сюрпризами в надежде на долгую оборону. Кто мог думать, что фашист попрет так стремительно. Егор выкрутил взрыватели и положил две мины в вещмешок. Нечего им тут ржаветь, когда по шоссе прет немец. Лямки вещмешка больно резали плечи, парило летнее солнце: духота и быстрая ходьба вынудили снять кожух и увязать его к вещмешку. Мокрая рубаха липла к спине, пот щипал глаза. Егор выбрался на залитую солнцем поляну, и вдруг из куста резанул громкий окрик: "Стой! Руки вверх! Брось оружие!" Смахивая СВТ с плеча и кидая ее под ноги. Егор сдвинул и лямку вещмешка, чтобы в любой момент скинуть груз. Из куста никто не выходил, только слышалась перебранка шепотом. "Сними мешок и три шага в сторону!" - опять грозно приказал мальчишечий голос. Быков все исполнил и увидел поднявшихся из кустов троих красноармейцев в рваных и грязных гимнастерках. Один из них ловко подхватил СВТ, не спуская ствола трехлинейки с груди Быкова, взялся за горловину вещмешка и взвесил его в руке.
- Ого! Кирпичей, что ль, наклал? Что в вещмешке?
- Рация, - улыбнулся Егор вологодскому говорку молодого крепыша-сержанта.
- Рация? Зачем?
- Немцев бить…
- Ты эта… огород нам не городи. Документы, живо! Не то враз в распыл! Ишь вояка. Небось полицай? Ага…
- Вон мой документ, у тебя в руке.
- Документы!
- Удостоверение в рации, под гранатой. - Егор покачал головой от удивления; как мог Лебедев предугадать подобную встречу, выписав ему грозный бланк, на котором был приказ всем военнослужащим и гражданам СССР исполнять любую волю владельца и всячески помогать ему в выполнении особого правительственного задания.
Один из солдат справился с завязкой вещмешка, осторожно снял мины и гранату, отыскал завернутую в клеенку бумагу.
- Гм, погляньте, ребята… Все по форме, аж три печати.
- Значит, ты лейтенант, Васильев Николай Палыч? - прочел вологодский.
- Как видишь, там все прописано.
Гм, а вдруг ты фашистский диверсант, - засомневался конопатый и рыжий красноармеец с перебинтованной рукой. - Немцы, небось, не такие бумажки могут настрочить.
- А чего мне тогда в их тылу шарить?
- Правда… А может, ты послан, чтоб нас выдать?
- Кому вы нужны, вояки кустовые…
- Но, но… полегче! - насупился чернявый боец. - Мы такое хватили, что не дай Бог. - Он по-хозяйски вынул круг колбасы и разломил на троих, наделил друзей и хлебом.
- Положите на место, - приказал Егор. - Себе добудете на хуторе, а мне еще много топать.
- Ишь какой, раскомандовался, - усмехнулся чернявый и сощурился, - бумажка твоя, поди, липовая и колбаса немецкая..: Мы вот чуток перекусим" и шлепнем тебя, браток, на всякий случай. Больно все хитро… Наши диверсантов по одному не закидывают.
- А я не один, вы давно уже на мушке, - сурово нахмурился Быков и крикнул в ту сторону, откуда пришел: - Товарищ капитан, долго я еще буду тут с ними болтать?
Только на мгновение все трое повернули головы к лесу и тут же закувыркались по траве. Чернявый подавился куском колбасы, испуганно пучил глаза и краснел лицом под наведенным на них оружием.
- Сержант, тресни его по спине кулаком, не то задохнется, - засмеялся Егор.
- Ты что, шальной! Ты чё дерешься?! - болезненно морщился вологодский и тер ушибленное плечо, поглядывая на выбитую трехлинейку, лежащую в ногах Егора.
- Да вы же русского языка не понимаете… Мне колбасу жалко стало…
- Мы три дня ничего не жрали.
- Надо было добром попросить, я бы дал. Что же мне с вами делать? Ведь вы же банда, а не бойцы. А ну-ка ваши документы?!
Все трое стали рыться в карманах и нехотя кинули ему под ноги красноармейские книжки. Чернявый нерешительно мял в руках комсомольский билет, потом спрятал его в карман гимнастерки. Быков проверил документы и отдал.
- Теперь видно, что были воинами.
- Почему были? Мы и есть… - нахмурился чернявый, играя желваками по скулам.
- Вот что, ребята, - Егор торопливо собрал вещмешок, кинул им еще пару банок тушенки, вы меня не видели, и не дурить! Ваши фамилии и имена я запомнил. Сегодня передам в Москву по рации, что выходите к своим. Если угодите в плен и ляпнете про меня, вам же хуже будет, - стращал он присмиревших бойцов на всякий случай.
- Так точно, товарищ лейтенант… умрем, а не скажем… Что нам делать? И мешок у вас нелегкий… все сподручней будет. Возьмите на задание, я ворошиловский стрелок, охотник… С трехлинейки за версту фашиста уложу, - сказал сержант.
- Нельзя. Да и не верю я вам, одна винтовка на троих… Чуть не шлепнули.
- Да мы пужали!
- Выходите через линию фронта и воюйте с фашистами. Это приказ. А умирать не надо, надо жить, - он вынул из трехлинейки затвор, - кину затвор в конце поляны вон у той березы, еще с обиды стрельнете в спину. Покедова!
- Товарищ лейтенант, - выдавил чернявый, - да мы ж свои, неужто не веришь? Не стрельнем!
- Черт вас знает. - Он повернулся и пошел.
Когда оглянулся с опушки, все трое так и сидели в тех же позах, потом вологодский вскочил и кинулся следом. Егор подождал его и отдал затвор.
- Возьми с собой, лейтенант, - умоляюще вымолвил он, - с села Барского я, из-под Вологды, запросишь по рации, там вмиг проверят… Николай Селянинов… тот самый известный тракторист, обо мне в газетах писали. Возьми хоть меня одного…
- Ладно… Пойди им скажи, что уходишь со мной. Передай, чтобы шли осторожно, мин много натыкано по тропам и дорогам, пусть прут целиной и под ноги поглядывают, над минами сухая трава. Всех взять не могу, много шума будет. Давай, сержант, быстро!
Запыхавшийся Селянинов догнал Егора и тронул рукой лямку вещмешка.
- Давай потащу.
- Успеешь, у тебя вон щеки от голода ввалились. Крепко пообедаем, и надо будет где-то искать провиант, на двоих не хватит припаса.
Егор краем глаза заметил радостную улыбку на лице нечаянного помощника. Вологодский сразу подтянулся, расправил гимнастерку под ремнем и застегнул на всё пуговицы ворот.
- А куда мы идем?
- На Кудыкину гору.
- Ясно, - весело оскалился он, - мне бы винтовочку раздобыть.
- Раздобудем, хоть пушку, если понадобится.
- Ну и ловко же ты нас треснул! Как трактор расшвырял! - уважительно покосился на Быкова сержант. - Я и испугаться не успел, а уж мордой траву кошу.
- Бывает… Ты вот что, кончай болтать, не то возвертайся к своим дружкам, пока недалеко отошли.
- Есть! Понял… нельзя демаскироваться. Будем как на охоте.
- Во-во, я тоже заядлый охотник,
- Да ну-у? Ну, тогда не пропадем. Ух! - сержант передернул плечами. - Наконец стоящее дело выпало.
- Подожди, еще наплачешься.
- Ничо-ого, я привычный сызмальства к работе, выносливый, - перешел на шепот Николай, - вы-ыдержим. Мы, вологодские, робята хваткие… Страсть частушки люблю, вчера про Гитлера сочинил.
- А ну, любопытно, нашепчи…
Ты не трогай нас, фашист,
Нас, робят молоденьких.
Все равно всех постреляем
Из винтовок новеньких.Ветер дует и качает
Молодую елочку.
Все равно засадим пулю
Гитлеру под челочку.
- Талант! - Рассмеялся Егор. - С тобой со скуки не пропадешь.
- Это точно, я этих частушек такую пропасть знаю, до самой победы петь могу без передыху.
Сержант осмелел от похвалы и уже насильно забрал вещмешок. Через пару часов ходу Егор остановился в гущине леса.
- Все, привал, кормить тебя буду, вояка. Не то ноги протянешь.
- Ага… давай перекусим, а жратву добудем. Я сам пойду в хутор, чтобы вам не рисковать.
- Давай на "ты", - предложил Егор, - так сподручней.
- Давай, я выкать тоже несвычный.
Быков разжег маленький костерок и подвесил над ним котелок с водой для чая. Крупными кусками нарезал колбасы и сала, открыл банку говяжьей тушенки. Откинулся на траве в отдыхе.
- Давно воюешь? - спросил у Селянинова.
- Давно, тезка, от самой границы. Егором меня зовут.
- Егором? Вроде же Николаем по бумаге?
- Эта бумажка для дураков, конспирация.
- А-а… Егор так Егор. Разницы нет.
- Мне трудно на чужое имя отзываться, не привык хорониться.
- Ясно. Ох, Егор… вломил нам немец по первое число. Ить нас не учили тактике отступления, а надо бы… я служил в городе Вильнюсе в 739-м мотомеханизированном пехотном полку 213-й дивизии шестой армии. В Вильнюсе мы должны были получить новую технику, оружие. Я был в полковой батарее на должности шофера. Тут и война… Тревогу объявили, подняли. Когда мы прибегли в казармы, политрук уже зачитывал выступление Молотова, обращение к народу, что немцы напали на Советский Союз. После тревоги мы вышли из расположения части, где у нас велись занятия по боевой подготовке. Собрался наш полк, командир полка капитан Шевченко стал перед всеми и рассказал, что сегодня ночью германский фашизм напал на нас. По всей границе перешел в наступление. Мы должны идти ночью на защиту Родины, наши братья проливают там кровь. Выйти и выбить немцев с нашей территории. Технику и оружие не получили, сказал, что получим на другой день. И танки, и артиллерию. Пришли в Шепетовский лес, но ничего там не получили, а пришлось нам без оружия воевать. В пехоте малость было винтовок, пулеметы, даже минометы. А наша батарея без пушек и без винтовок, А немец попер весь в броне, с автоматов поливает наших братушек, снарядами закидывает. Сколь полегло, страсть! Достал и я у одного убитого винтовку без патронов. Помню первый, самый страшный бой. После него осталось от полка человек пятьсот. Стали отходить и наткнулись своей батареей на политрука, он лежал в глубоком тылу, окопчик в акациях отрыл и переждал там бой. Я ему и говорю напрямик: "А какой вы трус, товарищ политрук!" Он мне в ответ: "Как трус? Вы не знаете тактику отступления!" Ага… Вроде нас учили тактике наступления. Мы об отступлении слыхом не слыхали, только о войне на территории врага и победах малой кровью. Да кровь великая вышла… Такой шквальный огонь их артиллерия дает, что из тебя в окопе все кишки вытягивают близкие взрывы, блевать охота, как с перепою, контузит, глушит, с ума сходят люди в одночас… Стали отступать, измученные все, голодные, в сухом пайке один горох был, а сварить его нельзя. Только костерок задымит, прям в него и снаряд летит… До чего точно бьют, заразы! Каша гречневая в брикетах, не угрызешь. Вредительство сплошное… кто придумал такое питание курортное. Отходим по шоссе, кавалерия с нами примкнула, много лошадей пораненных, жалко на их глядеть… И тут налетают на нас двенадцать самолетов, зеленые, со звездами красными… Не знаю, кто там в них сидел, может, немцы… Развернулись, как начали нас бомбить, от этой кавалерии лишь куски мяса летят… Мы - кто куда. Отбомбились и полетели дальше… А кто они такие, до сих пор не знаю. Много наклали нашего брата…
- Неужто наши, не может быть, - задумчиво откликнулся притихший Егор.
- В этой кутерьме все может статься. Сам видел красные звезды. Могет быть, немцы наш аэродром прихватили, черт поймешь… командир батареи у нас был хороший, старший лейтенант Решетов, он в финской войне участвовал; Суханов, лейтенант, тоже боевой такой парень, паники не давали, подсказывали, что и как. Так и стали держать этого немца, были ожесточенные бои, так что от мотомеханизированного пехотного полка остались памятки… Держали, держали, отступали, и окружают нас, всю армию… долго бились там, недели две. Собрались один раз на прорыв, пошли ночью в атаку. Большие силы немцев как в мешок нас пропустили, перекрестным огнем рубанули, и кда там… назад. Ночью еще раз сунулись на прорыв у совхоза, танк к нам прибился, три бронемашины шли. Решетов говорю, вот в свисток свищу - за мной держитесь… Шли-шли, к совхозу этому подходим, они ракетами осветили, как на ладони. Чистое поле кругом, как на ладони… как дали с артиллерии по этим бронемашинам, по этому танку, все загорелись… в упор начали расстреливать. Ага… Я тут шел по кювету за бронемашиной, снаряд разорвался впереди, я в эту воронку. Снаряд в одно место два раза не попадает. Лег, пролежал, рассветать стало - никого, убитые только и раненые, кто просит помощь, кто просит пристрелить… Один оказался целый, Гавриленко Леня с нашей батареи, ползет: "Микола! Живой?" Я отвечаю: "Живой". - "Ну че будем делать?" А я сам не знаю, что делать. Командир свистел в свисток, перестал… Поползли в сторону леса, лощина там такая. Машин наших столько шло по грейдеру на прорыв, одна была с ракетами для ракетниц… Они как загорелись, как давай рваться, веришь, как салют… разноцветные. Пожгли их все, машины… Ползем к лесу, и тут я обратил внимание, что все убитые лежат головой в ту сторону, много набитых… "Леха, - говорю, - эт где-то тут немцы сидят в леске". Пригляделись, точно, два пулемета из окопчиков торчат, на бугорке. Отползли, и бросок! Они не стали стрелять или проспали… Ползком, ползком, как ужаки, драпали, только шорох стоял. В лесу батарея наша, семидесятишестимиллиметровая… вся разбитая, не знаю, иль самолеты их накрыли, кони побитые, люди побиты. Я на одного бойца обратил внимание. Он ниц лежал, а гимнастерка на спине как решето, осколками посечена. Кони какие побиты, какие раненые стоят в упряжке, не развернута была батарея, прям на ходу и прихватили. В лесу встретили лейтенанта Суханова. "Что делать?" - спрашиваем. "Не знаю", - отвечает. Машин полно в лесу разбитых, с сахаром, крупой… В один противогаз набрали сахару, во второй манной крупы. Живых набралось больше взвода с разных частей. Суханов организовал нас, нашлось с десяток пулеметов, и заняли позицию на закрайке леса. Немцы через громкоговоритель нас ублажают: "Товарищи бойцы, командиры! Переходите на нашу сторону, вас ожидает хороший прием и угощение, всех на работу устроим". Мы молчим, никто не переходит. Они еще предупредили до какого-то часа, потом как дали с артиллерии. Как они били по окраине этого леса! Вот лежишь в окопе, а глубокие окопы мы вырыли, а с тебя аж все тянет, все вытягивает из желудка, кровь из ушей и ноздрей… Лешка Гавриленко чернявый был, так за эти полчаса седой стал. За эти тридцать или сорок минут разов по пять или больше помочились в окопе, какое-то расслабление от фугасов, изо всех дырок у человека текет… Не дай Бог! Вот они пошли в наступление… Какие уцелели пулеметы, как дали им! Как дали! Ага… Близко подпустили. Помню, как один орал раненый, здоровенный немчура, пьяный, орет, как кабана режут…
Ночью вырвались из кольца, обессиленные, конина пошла за милую душу, никто не брезговал. Они нас опять окружили, кого поубило, пулеметы разбили. Командир полка Шевченко еще раньше нам говорил, что, если из окружения не выберемся к фронту, надо уходить в партизаны и мстить фашистам в тылу. Силы наши иссякли, кто живой - давай идти в партизаны. А где их сыскать, партизан-то? Стали маленькими группами прорываться через немецкое кольцо. Ночью то там стрельба, то там, в другом месте. Мы с Леней Гавриленко вышли, и еще к нам один рыжий прибился, ты их и видал на той полянке. А ты винишь, лейтенант, что без винтовок… Никто их нам не давал для войны, сами добывали… Хорошо, хоть головы целы. Если не сгожусь для твоего дела, выведи на партизан, я уж за все фашистам отплачу! За все!
- Ничего, сгодишься. Работенка нам с тобой предстоит лихая, только успевай поворачиваться.
- Скорей бы, руки чешутся.
Они плотно пообедали, и Егор призадумался. Оставалась всего банка тушенки и полбулки московского хлеба. Далеко на таком харче не убежишь. Он развернул карту и долго елозил по ней пальцем.
- Километрах в пяти небольшой лесной хуторок, надо подхарчиться в нем, - озабоченно проговорил Николаю.
- Выпросим, что они, не люди?
- Лишь бы немцев не было. Мне нельзя идти, буду тебя прикрывать. Пойдешь ночью… если там немцы, сразу назад, не нарывайся, пропадем ни за грош.
- Ясно, что я, жить не хочу, по-твоему? Меня вон в Барском на Вологодчине плуг ждет не дождется, землю пахать.
* * *
Запыхавшийся солдат вернулся от хутора к лесу. Протянул Быкову пяток вареных картошек и ковригу хлеба.
- Вот и все, боле у них ничего нет, сами голодают.
- Хватит пока, пошли. Тут попутная дорога на карте, будем по ней двигать до утра, а там переднюем.
- Ох и молодайка же там, как лампу засветила, меня аж морозцем пробрало, чуть не остался насовсем, - промолвил Селянинов.
- Жена-то есть у тебя?
- Куда там, не успел еще обзавестись. Целовался всего два раза. У нас девки строгие, самостоятельные. Без свадьбы не подпущают. Ага!
- Ага…
- Ты, как навроде, смеешься надо мной?
- Чё смеяться, хоть плачь. Такой парняга, детей небось мог кучу нарожать, а тут война. Сколько полегло нецелованных, ведь сам рассказывал. Беда-а…
- Это точно… У батяни мово шестеро ребят и шестеро девок, все на подбор. Братаны на гармонях как врежут, а сеструхи как запоют… аж помирать неохота… Голосистая семья, насквозь музыкальная. Чё только в избе нету! И мандолины, и балалайки, и три гармони особого строя… Весело! И деды такими были. Все работы с песней!
- Ничего, отвоюемся, и возьмешься батю догонять.
- А чё, мило дело. Настюха моя крепкая деваха, нарожает хоть взвод.
Под ногами бежала торная дорога, вокруг непроглядная темь. Небо затянуто плотными серыми облаками. К лагерю вышли на третий день. Расположен он был на чистом месте, в издальке от леса. Обнесен двумя рядами колючей проволоки, по углам вышки с пулеметами.
- Все немецким чин чинарем устроено, - проговорил сержант, разглядывая из кустов лагерную диспозицию, - сколько же нашева брата там?
- Более шести тысяч.
- А ты откуда знаешь?
- Я даже знаю, где бабушка жила у коменданта лагеря Крюгера.
- Ясно… Чё будем делать? На пулеметы попрем? Чё ты там потерял, в этом лагере?
- Много будешь знать, скоро состаришься, и Настюха за молодого смыганет замуж.
- Не пужай… Верная она мне, хоть десять лет станет ждать.
- Та-ак… Микола. Теперь твоя очередь меня прикрывать. Вроде бы хвалился, что стреляешь метко?
- Ага…