Войдя в комнату, он подал мне письмо воеводы и без стеснения уселся. Когда я кончил читать, он спросил меня с несколько презрительным сомнением: "Так вы говорите по-иллирийски?" Я тотчас же ответил ему на этом языке, что достаточно хорошо понимаю по-иллирийски, чтобы оценить его песни, которые мне очень хвалили. "Хорошо, хорошо, – сказал он, – но я голоден и хочу пить; я буду петь, когда поем". Мы вместе пообедали. Ел он с такой жадностью, что мне казалось, будто он голодал по крайней мере четверо суток. По совету воеводы я позаботился о том, чтобы он хорошенько выпил, и мои друзья, которые, узнав о его появлении, собрались у меня, ежеминутно наполняли его стакан. Мы надеялись, что, когда эти необычайные голод и жажда будут утолены, наш гость соблаговолит что-нибудь спеть. Однако наши расчеты не оправдались. Внезапно он встал из-за стола и, свалившись на ковер у пылавшего камина (дело было в декабре), заснул меньше чем через пять минут, да так крепко, что невозможно было его разбудить.
В другой раз я был удачливее: я постарался напоить его в меру, чтобы он только воодушевился, и тогда он спел нам некоторые из баллад, которые помещены в этом сборнике.
В свое время у Маглановича, вероятно, был прекрасный голос, но, когда мы слушали его пение, он уже немного срывался. Когда он пел под аккомпанемент гузлы, глаза его разгорались и лицо принимало выражение дикой красоты, которое с удовольствием запечатлел бы на полотне художник.
Он довольно странно расстался со мною. Прожив у меня дней пять, он однажды утром вышел, и я тщетно прождал его до вечера. После я узнал, что он покинул Зару и отправился к себе домой. Но тогда же я заметил, что у меня пропала пара английских пистолетов, висевших в моей комнате. Должен прибавить, к его чести, что он мог унести также мой кошелек и золотые часы, которые стоили раз в десять дороже пистолетов.
В 1817 году я провел два дня у него в доме, где он принял меня со всеми признаками живейшей радости. Его жена, дети и внуки обнимали меня как родного. Когда же я расстался с ними, его старший сын в течение нескольких дней был моим проводником в горах, и я так и не смог заставить его принять какое-либо вознаграждение.
Боярышник рода Велико
I
Боярышник рода Вéлико, песня Иакинфа Маглановича, рожденного в Звониграде, искуснейшего гузлара. Слушайте все!
II
Бей Иво Велико, сын Алексы, покинул свой дом и родную землю. Набежали враги с востока, сожгли его дом и завладели всей страной.
III
У бея Иво Велико, сына Алексы, было двенадцать сыновей; пять из них пали у Обравского брода, пять других - на равнине Ребровья.
IV
Был у Иво Велико, сына Алексы, еще один сын, самый любимый. Враги увели его в Кремен, заточили его в темницу и замуровали дверь.
V
Но бей Иво Велико, сын Алексы, не пал у Обравского брода, не пал на равнине Ребровья: слишком стар уже стал он для войны, и глаза его были слепы.
VI
И двенадцатый сын его тоже не пал у Обравского брода и не пал на равнине Ребровья: слишком молод он был для войны, молоко еще на губах не обсохло.
VII
Бей Иво Велико, сын Алексы, ушел со своим сыном за желтую реку Мресвицу. Он сказал Джордже Естиваничу: "Расстели надо мной свой плащ, чтобы укрылся я под его сенью".
VIII
Расстелил свой плащ Джордже Естиванич. Вкусил он хлеба и соли вместе с беем Иво Велико. И Иво он назвал сына, которого родила ему жена.
IX
Но Никола Яньево, и Иосиф Спалатин, и Тодор Аслар сошлись вместе на Пасху в Кремени. И там была у них общая трапеза.
X
Сказал Никола Яньево: "Род Велико истреблен". Сказал Иосиф Спалатин: "Жив еще враг наш Иво Велико, сын Алексы".
XI
Сказал Тодор Аслар: "Над ним Джордже Естиванич простирает свой плащ. Мирно живет он за Мресвицей с Алексой, своим последним сыном".
XII
И сказали они все вместе: "Смерть Иво Велико и сыну его Алексе!" Взялись они за руки и пили сливовую водку из одной чарки.
XIII
На другой день после Троицы спустился Никола Яньево на равнину Ребровья. За ним шли двадцать человек с саблями и мушкетами.
XIV
В тот же день Иосиф Спалатин спустился с сорока гайдуками. Подошел к ним и Тодор Аслар, а с ним сорок всадников в черных барашковых шапках.
XV
Миновали они пруд Маявода, - вода в нем черна и не водится рыб. Лошадей своих там поить они побоялись, напоили их из Мресвицы.
XVI
"Что вам нужно, восточные беи? Что вам нужно в этих краях, у Джордже Естиванича? Или вы направляетесь в Сенью изъявить почтение новому подестá?"
XVII
"Мы не в Сенью направляемся, сын Естивана, - отвечал Никола Яньево, - ищем мы Иво Велико и его сына. Двадцать коней турецких, если ты нам его выдашь".
XVIII
"Не выдам я Иво Велико за всех турецких коней, которыми ты владеешь. Он мой гость и друг. Именем его я назвал своего единственного сына".
XIX
Сказал тогда Иосиф Спалатин: "Лучше выдай нам Иво Велико, а не то прольется кровь. На боевых конях мы приехали с Востока, и наши мушкеты заряжены".
XX
"Не выдам я тебе Иво Велико. Если же ты хочешь, чтобы пролилась кровь, знай, что на той горе у меня есть сто двадцать всадников: стоит мне свистнуть в серебряный свисток - и они сразу же сюда спустятся".
XXI
Тогда Тодор Аслар, не говоря ни слова, саблей раскроил ему череп. Подошли они к самому дому Джордже Естиванича, а жена его все это видела.
XXII
"Спасайся, сын Алексы! Спасайся и ты, сын Иво! Убили моего мужа восточные беи. Убьют они и вас!"
Так сказала Тереза Желина.
XXIII
Но старый бей ответил: "Я слишком стар, чтобы бегать". И он добавил: "Спасай Алексу, он последний из нашего рода".
Отвечала ему Тереза Желина: "Да, я его спасу".
XXIV
Увидели Иво Велико восточные беи. "Смерть ему!" - закричали они. Пули из их мушкетов вылетели разом, и острые сабли срезали седые кудри Иво.
XXV
"Скажи нам, Тереза Желина, это ли сын Иво?" Но она ответила беям: "Не проливайте невинной крови". Тогда они воскликнули: "Это сын Иво Велико!"
XXVI
Иосиф Спалатин хотел увести мальчика с собою, но Тодор Аслар вонзил в сердце мальчика свой ятаган. И он убил сына Джордже Естиванича, приняв его за Алексу Велико.
XXVII
Прошло десять лет, и Алекса Велико стал сильным и ловким охотником. Сказал он Терезе Желине: "Мать, почему висят на стенах эти окровавленные одежды?"
XXVIII
"Это - одежда отца твоего Иво Велико, который еще не отомщен; а это - одежда Джордже Естиванича, за которого нет мстителя, ибо не осталось после него сына".
XXIХ
Помрачнел смелый охотник. Он не пьет больше сливовой водки, закупает он в Сенье порох. Собирает гайдуков и своих всадников.
XXХ
На другой день после Троицы переправился он через Мресвицу и увидал черное озеро, где не водится рыба, и застал он трех восточных беев в то время, как они пировали.
XXХI
"Господари! Господари! Посмотрите, к нам скачут вооруженные всадники и гайдуки. Лоснятся их кони. Они уже переправились в брод через Мресвицу. Это Алекса Велико!"
XXХII
"Лжешь ты, старый гузлар! Алекса Велико мертв, я сам заколол его кинжалом".
Тут вошел Алекса и крикнул: "Я Алекса, сын Иво!"
XXХIII
Одна пуля уложила Николу Яньево, другая - Иосифа Спалатина. А у Тодора Аслара Алекса отрезал правую руку и потом только отрубил ему голову.
XXХIV
"Снимайте, снимайте со стены окровавленные одежды. Умерли восточные беи. Иво и Джордже отомщены. Снова расцвел боярышник рода Велико, не увянет больше его стебель!"
Смерть Фомы II, короля Боснии
Отрывок
. . . . .
Тогда басурманы срубили им головы, вздели голову Стефана на копье, и татарин понес ее к стенам, крича: "Фома, Фома! Видишь голову сына? Что мы сделали с твоим сыном, то же сделаем и с тобой!"
И король разорвал свои одежды, лег на кучу золы и три дня не вкушал пищи...
Ядра так изрешетили стены крепости Ключа, что стали стены похожи на медовые соты. И никто не смел поднять голову, чтобы поглядеть вверх, столько стрел и ядер летало, убивая и раня христиан. А греки и те, что зовут себя "угодными богу", изменив нам, перешли на сторону Махмуда и стали подкапываться под стены. Но неверные псы еще не решались идти на приступ, - боялись они наших остро отточенных сабель. Ночью, когда король без сна лежал в постели, некий призрак проник сквозь половицы его горницы и сказал ему:
- Стефан, узнаешь ты меня?
И король, трепеща, ответил ему:
- Да: ты отец мой Фома.
Тогда призрак простер руку и потряс окровавленными одеждами своими над головой короля. И молвил король:
- Когда же ты перестанешь мучить меня?
И призрак ответил:
- Когда ты сдашься Махмуду...
И король направился в шатер этого демона. Тот посмотрел на него своим дурным глазом и сказал:
- Прими обрезание, или ты погибнешь.
Но король гордо ответил:
- Жил я по милости божьей христианином и умру в вере христовой.
Тогда злой басурман созвал палачей, и они схватили Фому и содрали с него кожу; и из кожи этой сделали седло. А лучники избрали тело короля мишенью для стрел, и злой смертью погиб он из-за проклятья своего отца.
Видение Фомы II, короля Боснии
Песня Иакинфа Маглановича
I
Король Стефан-Фома ходит по своей горнице, ходит из угла в угол большими шагами. А воины его спят, лежа на своем оружии. Но король не может заснуть: басурманы осадили город, и султан Махмуд хочет отрубить ему голову и послать ее в большую мечеть Стамбула.
II
Часто он подходит к окну. Высунувшись наружу, слушает, нет ли где шума. Но тихо кругом; только сова плачет над крышей дворца: знает она, что скоро в другом месте придется ей устраивать гнездо для своих птенцов.
III
Вот доносится странный шум - но то не совиный крик. Отворяются окна церкви Ключа - но осветила их не луна. То барабаны и трубы в церкви Ключа, то от света факелов ночь превратилась в день.
IV
А вокруг великого короля Стефана-Фомы спят его верные слуги, и только его ухо ловит странные звуки. Он один выходит из своей палаты, сжимая в руке саблю, ибо ясно ему, что это - знамение неба.
V
Твердой рукой он отпер церковные врата. Но когда увидел, чтó было на клиросе церкви, мужество едва не изменило ему. Сжал он в левой руке ладанку чудесной силы и спокойней вошел в церковь Ключа.
VI
И странное увидел он в церкви: трупами были усеяны плиты пола, кровь текла, как текут потоки, что сбегают осенью в долины Пролога. Королю приходилось переступать через мертвых, и ноги его были по щиколотку в крови.
VII
То лежали трупами верные его слуги, то текла кровь христианская. И холодный пот струился по спине короля, и зубы его стучали от ужаса. Посреди клироса он увидел вооруженных воинов турецких и татарских и вместе с ними проклятых отступников - богомилов.
VIII
А сам Махмуд стоял у оскверненного алтаря. Смотрел он своим дурным глазом, сжимая саблю, красную от крови до рукоятки. Преклонял перед ним колено король Фома I, смиренно протягивал свой венец врагу христианского люда.
IX
И Радивой-изменник тоже стоял на коленях, с тюрбаном на голове. В одной руке у него была веревка, которой удавил он отца, другая подносила к губам одежду наместника сатаны. Он целовал ее, словно раб, наказанный палкой.
X
Махмуд соизволил улыбнуться; принял он королевский венец, а потом разломал его, бросил наземь, растоптал и молвил: "Радивой! Ты будешь править за меня в моей Боснии. И пусть эти псы называют тебя своим беглербеем". Радивой же простерся у ног его и облобызал окровавленную землю.
XI
И сказал Махмуд своему визирю: "Пусть дадут Радивою кафтан. Будет этот кафтан драгоценней венецианской парчи. Содрать кожу со Стефана-Фомы и в нее облечь его брата". И визирь ему ответил: "Слушаю и повинуюсь".
XII
Тут почудилось доброму королю: басурманы разрывают его одежду, ятаганами надрезают кожу, тянут ее пальцами и зубами. Так они содрали с него кожу до самых ногтей на пальцах ног. Ликуя, надел ее на себя Радивой.
XIII
И воскликнул Стефан-Фома: "Праведен суд твой, боже! Ты караешь сына-отцеубийцу. Казни же его тело, как судил ты. Только смилуйся над моей душой, господи Иисусе!" Лишь призвал он силу господню - задрожала церковь, призраки исчезли, факелы внезапно погасли.
XIV
Кто не видел, как быстрым полетом проносится в небе звезда, освещая вдалеке землю? Но огненный блеск метеора гаснет мгновенно в ночи, и еще темнее сгущается мрак - так исчезло и видение короля Стефана-Фомы.
XV
Ощупью добрался он до церковных врат. Воздух был чист, и луна серебрила крыши. Было тихо, и король мог подумать: в Ключе все спокойно и мирно. Но упала перед ним бомба, пущенная басурманом, и неверные пошли на приступ.