Томо не любила ездить на рикшах, даже когда путь предстоял долгий. Она росла, когда ещё не ходили трамваи, и очень гордилась своей выносливостью, крепкими и сильными ногами, к тому же ей была отвратительна мысль, что она постарела и больше не в состоянии делать того, что могла делать в молодости. Томо взвалила на свои плечи весь тяжкий груз управления земельными участками и доходными домами, так что крепкие ноги и физическая выносливость были для неё символом здоровья. Это помогало ей оставаться "в седле", бороться за место под солнцем - с супругом и его наложницей Сугой. В большом доме, где жили ещё Ёсихико, Суга и три служанки, не считая Юкитомо с Такао, Томо всегда играла главную скрипку. Домочадцы даже не задумывались о том, как себя чувствует Томо, - вероятно, считали её бессмертной.
Юкитомо отделывался общими фразами: "А что с ней может случиться? Наша бабушка никогда не болеет, это такой тип женщин". Внуки молча разделяли его мнение, и даже Суга, которой следовало бы проявлять заботу и участие, тоже больше сокрушалась о собственном слабом здоровье.
- Я просто завидую госпоже, она такая крепкая! - постоянно твердила она с нескрываемым укором.
И действительно, Томо за всю свою долгую жизнь ничем серьёзным не болела, однако это можно было скорей объяснить силой духа и волей к жизни. Томо просто не желала поддаваться болезням, она жаждала быть здоровой. Хотя месячные она переносила плохо и мучилась от невралгических болей, а последние лет пять-шесть с наступлением летней жары у неё отекали колени, начиналась водянка, мучила одышка. Потом жара спадала, начинал дуть свежий прохладный ветерок, - и отёки сами собой исчезали, проходила вялость. Эцуко не раз уговаривала обратиться к толковому доктору, но Томо даже слушать её не желала. Ей становилось страшно. Что скажет доктор? А вдруг окажется, что Томо больна? Тогда броня её стоицизма даст трещину, разрушит волю и тело. Томо даже представить себе не могла, что будет лежать, прикованная к постели, в одной из комнат огромного и холодного дома. Подобная перспектива приводила её в ярость.
Иногда она украдкой наблюдала за мужем, который с утра до вечера только и делал, что занимался своим здоровьем. Восседая на стуле с высокой спинкой, он без конца мерил температуру, полоскал горло, закапывал в глаза какие-то капли… Юкитомо жадно цеплялся за жизнь, словно китайские императоры, которые посылали гонцов на поиски эликсира молодости. Томо всякий раз напоминала себе, что Сиракава старше её на целых двенадцать лет. Когда ему будет восемьдесят, ей не исполнится ещё и семидесяти. Она должна продержаться. Она не должна уступить Юкитомо.
Она должна победить! Её пронизывал леденящий холод отринутости. Как далека её жизнь от нормальных супружеских уз!
Искреннее участие Каё буквально потрясло Томо. Она действительно чувствовала себя неважно. Простуду перенесла на ногах в новогодних хлопотах, принимая бесчисленных посетителей. А с недавнего времени у неё появились новые тревожные симптомы: чудовищная слабость в ногах, которой никогда не бывало в зимнее время, расползалась, разливалась по всему её телу. И даже на праздновании Нового года Томо не смогла заставить себя съесть вторую чашку любимого блюда дзони с новогодними лепёшками моти.
- Госпожа больше не хочет? - удивлённо переспросила служанка.
- Зубы что-то плохо жуют сегодня, - отшутилась Томо. Остальные вроде как и не слышали, продолжая молча орудовать палочками для еды. С одной стороны, Томо и не хотелось, чтобы кто-нибудь обратил внимание на отсутствие у неё аппетита. Глядишь, ещё сам Юкитомо одарит её недовольным взглядом… С другой стороны, Томо почувствовала страшное одиночество, сродни тому, что испытывает глухой в окружающем его мире звуков: никто не бросил в её сторону встревоженный, любящий взгляд. В этом не было ничего нового, но…
Последние несколько лет Томо очень страдала. Её любимец Такао, которого она вынянчила и вырастила, совсем отдалился от неё. Возможно, причиной этого охлаждения стало чрезмерное рвение, с которым Томо устроила свадьбу Рурико с банковским служащим, жившим в Кансае. Она нашла жениха, как только Рурико окончила школу. А ведь в сердце Такао расцветала любовь, и бабушка нанесла ему рану, о которой было больно даже заговорить… Такао и так понимал, что из чувства к сводной сестре не может выйти добра, однако такая поспешность Томо потрясла его до глубины души. Томо вторглась в тайники его сердца, она застала его врасплох! После такого предательства Такао уже не смог, как прежде, доверять свои чувства и мысли Томо. Им владело странное чувство, сродни отвращению, к беспощадной зоркости Томо. Он больше не слушал её советов, и когда Томо в своей чрезмерной любви задевала его за живое, Такао просто замыкался в себе.
Да, она спасла Такао от Рурико, но плата оказалась непомерной. Это было прискорбно, но с этим приходилось смириться. Неизбежно, непоправимо. Любовь к внуку не знала границ, однако Рурико он не получит, ни за что, никогда. Она достаточно насмотрелась на пороки супруга, чтобы позволить Такао пойти по стопам деда. Даже ценой привязанности и доверия.
Ну почему, почему, спрашивала себя Томо, её всегда преследуют разврат и обман? Почему её втягивают в то, что противно её натуре, почему самые близкие и любимые люди попадают - или вот-вот попадут - в омерзительные ситуации? Томо тщетно искала ответа на эти вопросы. Некая сила, что дала ей жизнь, обозначила её путь в этом мире. Последнее время Томо начала думать, что и в самом деле всё в этом мире предрешено законом кармы. Он сильнее моральных устоев и нравственных догм, которые так яростно защищала Томо.
С её губ то и дело срывалась мольба: "Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу…" Иногда она повторяла и повторяла молитву - до тех пор, пока у неё не начинало печь губы.
Когда Томо сошла с трамвая на ближайшей к дому остановке, серая пелена нависших над городом туч прорвалась, и в воздухе заплясали большие снежинки, похожие на клочья ваты.
- Всё-таки пошёл… - пробормотала Томо, переходя через трамвайные пути. Ноги у неё вдруг налились свинцовой тяжестью, гэта словно приклеивались к мостовой при каждом шаге. Дыхание со свистом вырывалось из груди.
"Наверное, я ужасно устала", - подумала Томо. Обычно она избегала ездить на рикшах, однако сегодня просто не было сил подниматься по отлогому склону, и Томо направилась к повороту, где дорога на холм упиралась в трамвайные пути. Она надеялась найти там рикш, поджидающих седоков. Но, похоже, разыгравшаяся метель заставила искать рикш не только её: на перекрёстке не было ни одной коляски, не было и самих рикш, греющихся у огня с шерстяными одеялами на плечах.
Ужасно. Но вокруг ни души, некому даже пожаловаться. Смирившись, Томо, с трудом волоча отяжелевшие ноги, побрела вверх по склону. Уже несколько дней стояла сухая погода, так что нападавший снег припорошил дорогу и белой пудрой рассыпался по ветвям деревьев, нависающих над каменным ограждением, лёг на серые черепичные крыши маленьких лавочек, прилепившихся к склону холма. В них только-только зажгли свет, и сквозь снежную плену лампы светились оранжевыми шарами. До Томо донёсся плывший от лачуг аромат жареной рыбы, смешивавшийся с запахом дыма.
Рука, в которой она сжимала зонтик, онемела от холодного снега, Томо едва волочила ноги. Она настолько выбилась из сил, что несколько раз останавливалась, чтобы немного отдышаться. Всякий раз она устремляла взгляд на неказистые домики, где жили простые люди - зеленщики, продавцы хозтоваров. Все лачуги сияли оранжевыми электрическими огнями, благоухали немыслимыми ароматами готовящейся пищи, манили теплом и уютом… У Томо даже сердце зашлось от отчаяния. Это - счастье… Там, в убогих домишках, в свете слабеньких электрических лампочек, подвешенных к потолку, жило счастье - маленькое, милое и бесхитростное человеческое счастье. Маленькое счастье и скромная гармония. Люди кричали, сердились, плакали - со всей силой души, на какую были способны… О чём ещё можно мечтать в этой жизни?
И только Томо была здесь одна, на дороге, в своей мышиной нелепой шали, плотно замотанной вокруг шеи, с зонтом в оледеневшей от стужи руке. У неё не было сил идти дальше, - и на неё накатила безысходная обречённость.
Много лет назад она вручила ключ от своей жизни человеку по имени Юкитомо, своему супругу. Всё, во имя чего она так страдала, за что боролась, чего добилась, - всё это умещалось внутри очень тесного круга, именуемого семьёй. Внутри этой бесчувственной, неприступной, несокрушимой цитадели. Да, здесь она победила и получила своё. Этому она отдала все свои силы, но, глядя на оранжевые огни на склоне холма, Томо вдруг ощутила всю бессмысленность той искусственной жизни, на которую было потрачено столько души и ума. Неужели всё, ради чего она жила, было пустым и ничтожным? Нет, нет! Томо решительно тряхнула головой, отгоняя эту мысль. Да, она существует в каком-то смутном, неясном мире, где нужно передвигаться на ощупь. Там нет красок, тепла и уюта, и вокруг беспросветный мрак. Но в конце туннеля есть свет - её ждёт иной, сияющий мир. Он должен быть там, должен - иначе в мире нет справедливости! Нельзя отчаиваться, нужно идти вперёд. Нужно подниматься по склону, иначе она никогда не достигнет вершины…
Томо с глубоким вздохом перехватила зонтик. Другой рукой она ещё крепче прижала к себе матерчатую сумку с документами. Потом подняла глаза: перед ней тянулась вверх дорога. До вершины было ещё далеко. Она думала, что уже близко, однако она ещё не прошла и половины.
Томо закрыла зонтик, превратив его в трость, и натянула на голову серую шаль. Потом вновь побрела вперёд.
Через неделю, в субботу, в усадьбу приехала с младшей дочерью Кунико Эцуко. Это был её первый визит после Нового года, и она пожаловала с ночёвкой. Томо была на ногах, хотя с самого утра чувствовала себя разбитой и почти ничего не ела. Накануне вечером она едва добрела до дома. Под конец Томо уже не могла сделать шага без передышки. Открыв решётчатую дверь, она буквально рухнула на приступку и замерла, не в силах произнести ни слова.
Суга вышла поприветствовать её, но Томо даже глаз не подняла, только пошевелила рукой и прошептала:
- Горячей воды…
Шаль Томо покрывал густой слой снега. Суга оторопела. Она принесла горячей воды и заглянула Томо в лицо. Оно было нездорово-жёлтого цвета и усеяно каплями пота.
- Что случилось? Госпожа…
- Ничего не случилось, - ответила Томо, не открывая глаз. - Просто немного устала. Пожалуйста, не говори хозяину.
В тот вечер она легла рано, однако утром поднялась как обычно: она помнила, что к ним приезжает Эцуко. Она не может болеть, пока дочь здесь. Томо страшилась, что уже не поднимется, если ляжет в постель. Эта ужасная мысль вернула силы в её усталое тело.
Муж Эцуко, Синохара, стал очень известным юристом. Отношения с женой сложились прекрасные, к тестю и тёще он проявлял почтительность, так что даже Юкитомо, на чём свет клявший родного сына Митимасу, отдавал дань уважения зятю. Он редко возражал Синохаре, возможно, из соображений мужской солидарности. Если Томо была не в силах сама решить какую-то проблему, она давала знать через Эцуко Синохаре, и тот улаживал дело с Юкитомо.
Эцуко никогда, даже в юности, не отличалась особым кокетством и была прекрасно воспитана. Её брак не принёс ей таких страданий, как Томо, так что даже сейчас, достигнув среднего возраста, она сохранила девичью скромность, чистоту и открытость. Временами Томо казалось, что это счастье боги ниспослали взамен её терзаниям, но порой её охватывало разочарование. Когда Томо сетовала на домашние трудности, в частности, на отношения Юкитомо и Суги, Эцуко отвечала коротко и не слишком сопереживала.
Вообще-то Томо никогда не перекладывала на плечи дочери собственные невзгоды, однако сегодня она ждала Эцуко с нетерпением.
Когда Эцуко вошла в комнату, ведя за руку Кунико, сердце Томо подпрыгнуло и оборвалось от такого восторга, что она сама удивилась. На Эцуко было двойное кимоно из чёрного крепа, украшенное фамильным гербом, и роскошное оби с вышивкой в виде воробьёв, сидящих на бамбуковых стеблях на красновато-коричневом фоне. Кунико она нарядила в яркое кимоно из набивного шёлкового крепа с длинными рукавами.
- Ну, вот и пожаловали! Наконец-то! - воскликнул Юкитомо. - С Новым годом! Сколько лет нашей Кунико? Когда столько внуков, не упомнишь, кому сколько… - Юкитомо рассмеялся. - Я стал такой старый! Кто знает, может этот год для меня последний… А где Синохара-сан? Его сегодня не будет? А я-то доску для игры в го приготовил… Ах, встреча Нового года в Обществе адвокатов? Ну, если он председатель, то никак нельзя пропустить.
Юкитомо всё говорил и говорил, словно хотел позабавить Эцуко, чинно сидевшую перед ним. Ему доставляло явное удовольствие смотреть на её красивые черты, так похожие на его, на длинную лебединую шею. Видя это, Суга и служанки наперебой расхваливали причёску Эцуко и рисунок на кимоно Кунико.
После обеда, когда Кунико вышла в сад поиграть в волан со служанками и ровесницей Намико, которую специально для этого случая пригласили в усадьбу из Цунамати, Томо вскользь заметила:
- Вчера со второго этажа был такой чудный вид на гору Фудзи… Не хочешь ли взглянуть?
Они поднялись по лестнице на веранду второго этажа.
Действительно, с веранды хорошо была видна Фудзи, бледно-голубая на западном склоне. Однако Эцуко лишь мельком взглянула на неё и спросила:
- Матушка, вы хотели о чём-то поговорить со мной?
Эцуко уселась на татами ближе к веранде. Она хорошо знала, что мать всегда находила благовидный предлог, чтобы поговорить по секрету.
- У меня неважно со здоровьем.
- Вижу. Меня волнует ваш вид. Очень усталый… А что конкретно вас беспокоит? Вы показывались доктору?
- Нет! - Томо резко тряхнула головой. - Судзуки-сан приходит к отцу по меньшей мере два раза в неделю, но я совершенно не доверяю врачу, который похож на придворного шута. По правде сказать, я дожидалась тебя. Наверное, пора показаться хорошему врачу…
- Дожидалась! Как можно ждать, когда вы больны?! Почему вы не позвонили мне?
- Ну, успокойся. - Томо негромко рассмеялась, словно урезонивая Эцуко, воспринимавшую всё близко к сердцу.
Зачем звонить по телефону, будоражить людей? А уж писать письма тем более… Томо спокойно могла подождать, потому что знала - Эцуко непременно приедет сегодня. Нехотя роняя слова, Томо стала рассказывать о новых симптомах, появившихся с конца года.
- Посмотри, как распухли… - Томо вытянула перед собой ногу и приподняла полу кимоно. Потом надавила на кожу пальцем. На желтоватой коже образовалась глубокая ямка. Она не исчезла даже после того, как Томо отняла руку. - Видишь? - Томо посмотрела на Эцуко. Глаза у неё были красные, воспалённые.
- Это же настоящий отёк! - Эцуко нахмурилась, с ужасом глядя на бледную впадину.
Нет сомнения, это почки, подумала она. Эцуко даже содрогнулась. Прежде мать не позволяла себе такого. Обнажить перед дочерью ногу… Она словно отбросила всякие приличия.
- Нужно пригласить доктора. Как можно скорее! Хотите, я поговорю с отцом?
- Да, пожалуй… Так будет лучше. - Томо опустила глаза. - Но пусть он не знает, что это исходит от меня.
- Не стоит волноваться о таких пустяках…
- Нет, это не пустяки. Ты разумная девочка, но жизнь в этом доме не поддаётся законам логики.
- Не до такой же степени… Всё зависит от сути проблемы. Думаю, в данном случае отец вас поймёт. А может, мне попросить мужа?
- О да! Это было бы лучше всего. Но ведь он очень занят. Когда ещё сможет выкроить время, чтобы прийти…
- Я попрошу, и он завтра же будет здесь. Он скажет папе, что обеспокоен тем, как вы выглядите, и предложит, чтобы вас осмотрел его друг. Он - терапевт в университетской клинике.
- Зачем беспокоить людей напрасно? Я и сама могу пойти…
- Нет, матушка. Сейчас не стоит волноваться о других. Я всегда говорила, что вам нужно показаться хорошему доктору, ведь вы давно жалуетесь на тяжесть в ногах!..
- Да, действительно… Но я уверена, что ничего серьёзного…
Томо попыталась сгладить ужас того, что сказала. Но вдруг её лицо исказилось, словно она заглянула в бездонную пропасть.
- Эцуко… У меня к тебе ещё одна просьба. Если ты не сделаешь это для меня… Я надеюсь, ты согласишься.
- О чём вы хотели меня попросить? - На лице у матери было такое страдание, что Эцуко вся сжалась.
- Это странная просьба, но… Если доктор скажет, что это неизлечимо…
- Нет… Нет, матушка, такого не может быть!
- Послушай меня. Это только предположение. Допустим, что всё будет именно так… Все люди смертны. Так что ничего страшного, если мы просто порассуждаем об этом. Итак… Если это смертельно, то доктор, конечно, не скажет ни слова, да и никто в этом доме не скажет. Это будет ужасно. Если мне суждено умереть, я хочу знать об этом заранее. Есть кое-какие дела, которые я должна закончить перед смертью. Если вы пожалеете меня и не скажете мне об этом, и я так и буду до конца пребывать в неведении… Эцуко, ты - моя дочь, ты лучше всех понимаешь меня. С тобой и твоим мужем я могу говорить обо всём… Помни, я рассчитываю на тебя!
Томо говорила негромко и совершенно спокойно, будто обсуждала какие-то пустяки, но Эцуко вдруг ощутила, что на неё наваливается чудовищная тяжесть. В её душу закрался страх: мать ясно видела свою смерть.
- Да, я поняла. Но я уверена, всё будет хорошо! - Эцуко попыталась безмятежно улыбнуться. Томо тоже прищурила глаза, стараясь изобразить такую же улыбку.
- Ну, если мы обо всём договорились, - сказала она, - тогда давай спустимся вниз. Если мы слишком задержимся, Суга начнёт строить домыслы.
Томо оперлась руками о колени и медленно поднялась на ноги. Она двинулась к лестнице, но вдруг помедлила и обернулась.
- Всё-таки я проиграла… Я проиграла твоему отцу.
Эцуко даже не сразу сообразила, о чём идёт речь.
В тот вечер Томо рано легла спать, сославшись на то, что её знобит, а наутро вообще не смогла подняться. Муж Эцуко, Синохара, заглянул к ней, когда пришёл с новогодним визитом.
- Отец, - сказал он Юкитомо, - мне кажется, матушка сильно сдала. С ней что-то неладное. Что если я приглашу своего приятеля Инэдзаву осмотреть её? Вы не против? Лучше сделать это скорее, пока не поздно.
Синохара и Юкитомо играли в го. Тон у Синохары был самый обычный, спокойный. Юкитомо кивнул.
- Томо гордится своим здоровьем. Она бежит от докторов, как от чумы. Так что уж ты сам, Синохара, будешь её уговаривать. Да, это будет весьма кстати, если доктор Инэдзава придёт её осмотреть…
Синохара добился желаемого - Юкитомо попался в расставленные сети. Но, по правде сказать, он был сам не своей из-за внезапной болезни жены. Его потряс рассказ Суги о том, как несколько дней назад, в метель, Томо вернулась домой вся в снегу и буквально вползла в дом. Сам он этого не видел, однако ужасная картина живо стояла перед глазами. Доктор Инэдзава был близким другом и однокашником Синохары и считался светилом в медицинских кругах. Как только стало известно, что он приедет к Томо, постель больной тотчас перенесли в одну из лучших комнат дома, и Юкитомо, обожавший показуху, заказал в дорогом магазине на Нихонбаси роскошный шёлковый комплект тёплых одеял и ночного кимоно.