Томо взирала на Сугу в какой-то странной растерянности. Суга была олицетворением физической красоты - и только, в ней не ощущалось ни малейшего движения души. Однако она действительно была девственно непорочна, это не вызывало сомнения. Когда Суга разговаривала с подругами, голос её понижался до шёпота, глаза опускались в пол. Выслушивая ответ, Суга, напротив, широко распахивала глаза. Словом, вела себя очень скромно и естественно.
Танец "Горо" закончился, и учительница, протянув сямисэн аккомпаниаторше, скомандовала:
- Твоя очередь, Суга-сан!
Потом встала и подошла к Томо с компанией.
Действительно, это была та самая девушка, на которую сразу упал взгляд Томо. Она поднялась, придерживая полы кимоно и, немного сутулясь, направилась к сцене.
- Это Суга, - прокомментировала учительница непринуждённым тоном. Раздались первые звуки сямисэна. - Очень милая и тихая девочка. Думаю, у вас не будет с ней проблем. Её легко воспитать…
Пока Суга танцевала, учительница время от времени вставляла короткие реплики:
- У неё очень яркая красота, при этом Суга чрезвычайно замкнута, сдержанна. Она очень способная ученица, но её танцу не хватает живости, "изюминки". Суга и сама говорит, что учится танцам только для того, чтобы радовать родителей, и не любит выставлять себя на публике. Так что профессия гейши - это не для неё. Девочка знает, что никогда не добьётся успеха в их ветреном мире. И вообще, большой, шумный город не подходит её нежной натуре, она говорит, что ей будет гораздо вольготней где-нибудь в тишине, среди зелёных полей и чистых ручьёв… Мать до безумия любит Сугу. Узнав, что дочка уедет в далёкую Фукусиму, она залилась слезами. Если её девочка понравится госпоже и та решит взять её с собой, мать непременно хотела бы встретиться и обстоятельно побеседовать, ведь отныне жизнь и судьба её дочери будет всецело зависеть от отношения к ней хозяйки дома…
Беседа шла главными образом между учительницей и Кин с Дзэнко, Томо молча наблюдала за танцующей Сугой. Слушая краем уха рассказ о матери Суги, она подумала: у такой женщины просто не может быть испорченного ребёнка. Так что Суга будет слушаться Томо беспрекословно и не доставит особых хлопот.
Томо была не слишком искушена в танцах, но даже её неопытный взгляд уловил в движениях рук и даже глаз танцующей Суги некую скованность, пожалуй, тяжеловесность, лишавшую танец блеска, несмотря на такую яркую, поразительную красоту исполнительницы. Но это только обрадовало Томо. Инстинктивно она страшилась силы той женщины, что должна вторгнуться в жизнь её семьи. Изумительно красивая и юная, но тихая и застенчивая, почти боязливая… Почти идеальный тип "второй жены".
- По-моему, это именно то, что вам нужно, - сказал Дзэнко, когда они вышли из узкого проулка и направились к дому Кин. - Девочка не создана быть гейшей. Она не будет пользоваться успехом у мужчин. Слишком зажата и скромна.
Дзэнко обращался к Томо с достоинством сына хатамото, избегая напыщенных оборотов. Томо тоже почтительно величала его "господин Хосои".
- Вы так полагаете? - с сомнением протянула Кин. - Такая красотка…
- Одной красоты для профессии гейши мало, - пояснил Дзэнко. - И вообще, у таких девочек, как Суга, характер формируется поздно. Пройдёт лет десять, и она станет совсем другой. Так что имейте это в виду.
- Да, наверное, вы правы… - По спине Томо снова пробежала дрожь, словно её коснулось обнажённое лезвие меча. Её просто трясло, когда она наблюдала за танцем. Томо смотрела на полудетское тело Суги, пытавшейся изображать на сцене страсть и томление, - она соблазнительно наклоняла головку, принимала фривольные позы - и пыталась представить, что произойдёт, когда она привезёт это полудитя домой, в Фукусиму. Как переменится этот ребёнок, попав в многоопытные руки её супруга, каким образом муж приручит Сугу?.. Томо даже невольно зажмурилась и задержала дыхание, представив себе переплетённые тела Суги и Сиракавы. Кровь бросилась ей в голову, и Томо нарочно раскрыла глаза пошире, словно отгоняя ночной кошмар. Её вдруг затопила острая жалось к Суге, трепетавшей на сцене, словно огромная бабочка. Однако к жалости примешивалась обжигающая женская ревность.
Томо оставалась безжизненно-холодной всё это время - в нервных, изматывающих поисках подходящей кандидатуры, но тут в глубине её сердца пробудился голод желания, словно закончился пост. Томо пронзила острая боль: ей придётся публично признать, что она уступает супруга сопернице. Добровольно. Человек, который столь хладнокровно ввергает жену в геенну нечеловеческих мук, - это исчадие ада! - подумалось Томо. Но она подчинила всю жизнь служению. И восстать против мужа и господина - значит разрушить себя самоё. К тому же Томо ещё любила этого человека, и любовь была даже сильней, чем привычка служить и подчиняться. Мучительная, безответная, иссушающая любовь… Томо даже не помышляла о разводе. Да, положение и деньги Сиракавы, судьба её дочери Эцуко и старшего сына Митимасы, жившего у родственников в глухой провинции, - всё это имело большое значение. Но гораздо важнее было другое: её обуревало неистовое желание объяснить супругу, какие чувства бушуют в её груди. Никто, кроме мужа, не мог утолить её голод.
Теперь между нею и мужем встанет другая - эта девочка Суга, а значит, супруг, давно охладевший к Томо, отдалится ещё сильней…
Томо послала фотографию Суги на одобрение Сиракаве и получила одобрительный ответ. В ту ночь она проснулась от собственного крика: ей приснилось, будто она душит мужа. Томо лежала с широко открытыми глазами, всё ещё ощущая чудовищную силу в своих крепко стиснутых пальцах. Ей стало страшно. Томо села на постели и обхватила плечи руками, пытаясь унять бешеное биение сердца. Рядом безмятежно спала Эцуко. Её лицо смутно белело в тусклом свете ночника. Днём оно казалось на удивление взрослым, но во сне было совсем невинным и беззащитным, как у младенца. Томо вдруг захлестнуло чувство щемящей любви. Она так страшилась избаловать дочь, что не позволяла себе ни малейшего проявления нежности. И потому девочка тянулась к кому угодно, только не к матери: к служанкам, к знакомым и посторонним, - ко всем, кто был мил и добр с ней. Она и представить себе не могла такую картину - мать, очнувшуюся от ночного кошмара в липком поту, мать, взирающую на неё тоскливым и жадным взглядом, словно путник в пустыне, чудом набредший на животворный источник…
Когда Суга в сопровождении Томо впервые пришла в дом Кусуми, Эцуко запрыгала от восторга, узнав, что красавица едет вместе с ними в Фукусиму. Её детское сердечко трепетало от счастья.
- Какая красивая… Ведь это та самая девушка с фотографии, да, матушка? А что она будет делать в нашем доме?
- Она будет помогать твоему отцу, - пряча глаза, ответила Томо.
- Так же, как Сэки?
- Ну-у… Пожалуй…
Почувствовав, что дальше расспрашивать небезопасно, Эцуко отступилась. Томо строго-настрого приказала Ёси молчать, и та держала рот на замке.
Беседуя с матерью Суги, Томо терзалась противоречивыми чувствами. Коротышка-мать с круглым личиком и приплюснутым носом была совсем не похожа на красавицу дочь. Её явно терзали раскаяние и стыд - ведь она отдавала Сугу ради денег. Мать уповала на Томо, как на единственную опору. От Томо зависело благополучие Суги, а потому она без конца повторяла, что Суга слаба здоровьем, что она нежна и хрупка, и даже поведала, что её дочь "пока ещё не совсем женщина".
- Но госпожа такая великодушная, добрая и хорошая, что теперь мне стало гораздо спокойней, - заключила она в конце разговора. - Даже если Суга не понравится господину, госпожа не позволит её обидеть, так все говорят…
Всё это она умоляющим тоном выложила Кин прямо в присутствии Томо, с такой наивной верой в её справедливость, что Томо в душе поклялась себе никогда не обидеть Сугу и оградить её от несчастий, что бы там ни случилось. Она должна, она просто обязана быть в ответе за всё - даже за счастье соперницы, которая отберёт у неё супруга… При мысли о собственной странной, противоречивой судьбе губы Томо кривились в лишь одной ей понятной усмешке. Только в такие моменты ей удавалось забыться. Только в такие минуты она могла смотреть на всё холодно и беспристрастно - на мужа, на Сугу и даже на Эцуко… Вскоре после праздника О-Бон Томо, Эцуко, Ёси и Суга покинули дом Кусуми и отбыли в Фукусиму на четырёх рикшах. Суга, в лёгком летнем кимоно из шёлкового газа с лиловым тканым узором и поясом-оби из тяжёлого, с блеском, шёлка "хаката", первую половину пути проехала в одной коляске с Эцуко, которая нипочём не желала расстаться с новой "игрушкой". Проводив глазами удаляющуюся коляску с девочками, похожими на два прелестных цветка - один побольше, другой поменьше, - Кин и Тоси вернулись в гостиную.
- Она понравилась юной госпоже… Благодарение богу, - сказала Кин, распуская тесёмки, поддерживавшие длинные рукава кимоно. Дочь, прихрамывая, подошла к окну, и принялась раскладывать шитьё.
- Этот господин Сиракава… Он очень дурной человек, - проронила она. - Мне было так жалко всех трёх - госпожу, Эцуко и Сугу, - что я не могла сдержать слёз…
Тоси промокнула кончиками пальцев уголки глаз и придвинула к себе подставку для шитья.
Глава 2 ЗЕЛЁНЫЙ ВИНОГРАД
В давние времена здесь был постоялый двор для заезжих даймё и прочих важных господ. Даже теперь гостиница "Дзёсюя" оставалась лучшей во всей округе. Здесь всегда останавливались видные люди. Сейчас в комнате на втором этаже за доской для игры в го сидели два постояльца. Шторы из зелёного бамбука были подняты, и в комнату врывался прохладный ветерок. На почётном месте восседал главный секретарь префектуральной управы Фукусимы господин Юкитомо Сиракава, напротив - его помощник и подчинённый Оно.
Сиракава считался правой рукой губернатора Митиаки Кавасимы, прозванного в народе Дьяволом. Кавасима был одним из самых влиятельных людей, что стояли за правительством "бакуфу". В родной префектуре он вызывал такой ужас, что при одном его имени умолкали плачущие дети. В последнее время он возглавил жестокую борьбу с поднимавшим голову Движением за свободу и права человека - "Дзию минкэн ундо".
Сиракава был худ, настолько худ, что его длинная шея буквально болталась в свободно распахнутом вороте летнего полотняного кимоно. Породистый, с горбинкой нос рельефно выделялся на тонком удлинённом лице. Притворно-добродушные глаза временами вспыхивали огнём такого неукротимого бешенства, что становилось ясно - Сиракава маниакально одержим и опасен. И всё же сторонний человек вряд ли бы смог распознать в сём импозантном немолодом господине ближайшего соратника дьявола-губернатора.
- Запаздывают… - заметил Оно, сгребая к себе чёрные шашки. Партия закончилась. Сиракава глубоко затянулся, пыхнув тонкой серебряной трубкой, потом ленивым жестом, не торопясь, вытащил из-за оби золотые часы и пробормотал себе под нос:
- Уже пять… Скоро должны подъехать. Я послал конюха, тот будет ждать на самом въезде в город, так что разминуться не должны…
Однако он не предложил Оно сыграть вторую партию, что говорило о владевшем им чудовищном напряжении. Оно послушно убрал доску для игры в го и придирчиво осмотрел татами - нет ли под доской пыли: он прекрасно знал маниакальную чистоплотность своего господина.
Сиракава приехал в город накануне под предлогом делового визита в управу префектуры Тотиги, соседствовавшей с Фукусимой. На самом же деле цель поездки была совершенно иная - встретить жену и дочь, отсутствовавших больше трёх месяцев. Оно уже наслушался от сопровождавшего Сиракаву конюха, что дело тут не только в старой жене и малолетней дочери. Сиракава не поленился доехать до "Уцуномии" ещё по одной причине.
- Говорят, она просто изумительная красавица! - возбуждённо тараторил конюх. - Вообще-то… наш господин… он странный… Послать жену в Токио с подобным поручением… - Лицо у конюха было совершенно потрясённое.
До Оно и прежде доходили разные слухи о похождениях Сиракавы. Например, говорили, что сам губернатор посоветовал Сиракаве официально взять в дом наложницу или даже двух, если он "намерен продолжать в том же духе", что Сиракава собирается выкупить некую гейшу в каком-то городе Фукусимы, и многое другое. Однако отправить в столицу жену и поручить ей найти любовницу по своему вкусу… Это как-то чересчур. Трусоватый и малодушный Оно придерживался традиционных устоев, так что новость потрясла его до глубины души. У него просто не укладывалось в голове, как могла чопорная госпожа Сиракава пойти на такое - и каково ей было бродить по огромному Токио, подыскивая мужу наложницу! Наверное, жёны таких великих людей, как господин Сиракава, тоже способны развить в себе необычайные дарования…
Под окном послышались крики подъехавших рикш. Потом раздался нестройный хор голосов, приветствовавших прибывших гостей. Топот ног по коридору…
- Кажется, они! - вскликнул Оно и трусцой направился к ведущей вниз лестнице.
Только спустя час Томо представила Сиракаве свежую, как бутон нетронутой розы, девушку. Её волосы были тщательно собраны в девичий пучок "тодзинмагэ".
- Позвольте представить Сугу. Я привезла её из Токио. Она будет помогать вам в работе, - церемонно произнесла Томо.
До этого Томо и Эцуко лишь коротко поприветствовали Сиракаву, после чего вернулись к ожидавшей их в коридоре Суге. Томо тотчас же отправила обеих девочек мыться. Потом усадила Сугу перед зеркалом и лично поправила растрепавшийся пучок и боковые локоны. Волосы Суги после ванны блестели, как лак. Гребень с трудом продирался сквозь густые пряди, и Томо вновь была ослеплена непорочной белизной чистого, без косметики лица в обрамлении блестящих, отливающих синевой волос. Это она выбрала Сугу, к тому же уплатила за неё изрядный выкуп родителям. А значит, она должна убедить супруга, который хорошо знает толк в женских прелестях, что совершила хорошую сделку и потратила деньги не зря. Прихорашивая и без того красивую Сугу, Томо с каким-то странным, непонятным ей самой чувством наблюдала за Эцуко, которая вертелась у зеркала, любуясь Сугой, как большой куклой, и беззаботно щебетала:
- Какие красивые украшения для волос, мамочка! Право же, они просто прелесть!
- Я мало на что гожусь, господин… Прошу простить меня за это, - пробормотала Суга слова приветствия, припав к полу в низком поклоне, - точь-в-точь, как наставляла её в Токио мать. Она съёжила плечики, обтянутые лиловым кимоно с подколотыми по росту рукавами. Её принесли в жертву на благо семьи, не объяснив ничего, кроме того, что отныне ей придётся верой и правдой служить дому Сиракава, - главным образом, господину. Вот только как именно, не уточнил никто. Не обмолвился даже словом.
- Помни, что ты должна повиноваться господину и не идти против его воли. Что бы ни случилось, - сурово наставляла её мать перед отъездом, так что сейчас Сугу больше всего страшила перспектива навлечь на себя гнев хозяина дома. Слава богам, за три дня совместной жизни в Киото она подружилась с дочкой хозяина. Да и сама хозяйка, несмотря на провинциальную сдержанность, оказалась совсем не злой. Так что оставалось главное - сам господин, который, как ей сказали, занимал какой-то очень важный пост в префектуре, - чуть ли не главный секретарь управы, второе лицо после самого губернатора… К тому же он намного старше своей жены… Суга дрожала от страха. Что если сейчас он бросится на неё с упрёками, закричит страшным голосом?! В Токио она могла бы сбежать домой, но здесь Фукусима, до Токио много десятков ри, и при одной только мысли об этом у Суги сердце уходило в пятки.
- Значит, тебя зовут Суга? Хорошее имя. А сколько тебе лет?
- Пятнадцать, господин.
Суга старательно выговаривала слова, держась изо всех сил. Но её по лицу было видно, что она вот-вот расплачется. Широко распахнутые глаза под чётко вылепленными веками казались неправдоподобно огромными, а слишком густые, словно подведённые брови разительно противоречили растерянному выражению лица, создавая обманчивое впечатление силы, и лицо Суги, освещённое желтоватым светом лампы, казалось странно контрастным, словно у актёра на сцене. Её красота невольно напомнила Сиракаве лицо прославленной куртизанки Имамурасаки, любовавшейся вечерней цветущей сливой в квартале Ёсивара в окружении столь же прекрасных девушек её роскошной свиты. Это было яркое воспоминание далёкой юности…
- Наверное, тебе скучно в нашей глуши после шумного Токио?
- Нет, господин.
- А театр тебе нравится?
- Да, господин.
Тут Суга вся напряглась, не зная, правильно ли она ответила.
- Ты - как наша Томо, - засмеялся Сиракава. - У нас в Фукусиме тоже есть театр. Сейчас там, кажется, выступает заезжий актёр из Киото, Токидзо. Я свожу тебя посмотреть на него, когда мы приедем домой.
Хозяин был, похоже, в добром расположении духа. Однако даже ничего не значащая фраза таила для Суги скрытую угрозу, отдаваясь звоном в ушах.
Наконец господин пожелал доброй ночи и отпустил её восвояси. Только когда Суга в сопровождении Эцуко вышла в коридор, чудовищное напряжение спало.