Переодевание? О да, разумеется. На том корабле все каждый вечер переодевались к ужину. Мужская особь строителей, где бы она ни была - на привале в джунглях или же в море на весельной лодке - всегда переодевается к ужину, то есть надевает белую сорочку, черный галстук, смокинг, черные брюки и черные лакированные туфли, все регалии - и к черту климат.
Так вот, я лежал на своей койке, полуприкрыв глаза. Внизу одевался А. Н. Сэвори. В каюте было слишком тесно, поэтому мы переодевались по очереди. Сегодня вечером первым одевался он. Он уже повязал галстук-бабочку и надевал черный смокинг. Я в полудреме следил за ним и увидел, как он достал из несессера картонную коробочку. Встал перед зеркалом над умывальником, открыл коробочку и запустил в нее пальцы. Достал оттуда щепотку белого порошка, которым тщательно посыпал плечи своего смокинга. Потом закрыл коробку и убрал ее назад.
Внезапно с меня слетела вся сонливость. Что он задумал? Я закрыл глаза и притворился, что сплю. Подозрительное дело, думал я. С какой это стати А. Н. Сэвори посыпает белым порошком свой смокинг? И вообще, что это за порошок? Может, особые духи или магический афродизиак?
Я дождался, пока он уйдет из каюты, соскочил со своей полки и почти без всяких угрызений совести залез в его несессер. Английская соль - гласила надпись на картонной коробке! И там действительно была английская соль! Ну и зачем ему посыпать солью свой костюм? Он всегда казался мне странным типом, в нем чувствовалась какая-то тайна, хотя мне и не удавалось ее раскрыть.
Под его койкой стояли чемодан и какой-то черный кожаный футляр. Чемодан был самый обыкновенный, а вот футляр меня интриговал. По размеру он походил на футляр для скрипки, но без выпуклой крышки. Просто прямоугольный кожаный пенал около метра длиной с двумя крепкими медными застежками.
- Вы играете на скрипке? - как-то спросил я у него.
- Что это вам в голову взбрело? - отвечал он. - Да я даже на патефоне не играю.
Обрез у него там, что ли, подумал я про себя. По размеру вроде подходит.
Положив коробок с английской солью на место, я принял душ, оделся и поднялся наверх, чтобы выпить перед обедом. У стойки бара один табурет оказался свободным, я сел и заказал бокал пива.
На других табуретах сидели восемь загорелых крепышей и среди них А. Н. Сэвори. Табуреты были привинчены к полу. Стойка выгибалась полукругом, так что все могли свободно переговариваться друг с другом. Нас с А. Н. Сэвори разделяли пять табуретов. Он цедил джим-лет - так зодчие империи называли джин с лаймовым соком. (А лайм, если кто не знает, это особо кислый мелкий зеленый лимон.) Я сидел и слушал болтовню про охоту на кабанов с копьем, про поло, про то, как лечить запор с помощью карри и чувствовал себя лишним. Мне нечего было им рассказать, поэтому я перестал прислушиваться и пытался решить загадку английской соли.
Я взглянул на А. Н. Сэвори. С моего места мне были хорошо заметны крошечные белые кристаллики на его плечах.
И тут произошло нечто странное.
А. Н. Сэвори вдруг принялся стряхивать с себя английскую соль. При этом он как-то нарочито сильно ударял рукой по плечу и громко приговаривал:
- Вот чертова перхоть! Надоела хуже горькой редьки! Кто-нибудь знает, как от нее избавиться?
- Попробуйте кокосовое масло, - посоветовал один.
- Помогает лавровишневая вода со шпанскими мушками, - предложил другой.
- Послушайте меня, старина, - сказал владелец чайной плантации из Ассама по имени Анзуорт, - вам нужно улучшить кровообращение в голове. А для этого каждое утро окунаешь волосы в ледяную воду минут на пять. Потом хорошенько вытираешь. Сейчас у вас роскошная шевелюра, но если не вылечиться от перхоти, станете лысым как коленка. Сделайте, как я говорю, и все будет в порядке, старина.
У А. Н. Сэвори и в самом деле были густые черные волосы, так с какой стати он придумывает себе перхоть, хотя ничего подобного у него нет?
- Спасибо огромное, старина, - поблагодарил А. Н. Сэвори. - Я попробую. Посмотрим, что получится.
- Отлично все получится, - уверял его Анзуорт. - Моя бабушка так избавилась от перхоти.
- Ваша бабушка? - сказал кто-то. - У нее была перхоть?
- Когда она причесывалась, - сказал Анзуорт, - словно снег шел.
Я в сотый раз сказал себе, что все они неизлечимые психи, но теперь я начинал думать, что А. Н. Сэвори переплюнул их всех. Я сидел, уставясь в свое пиво и пытаясь понять, зачем он убеждает всех, что у него перхоть.
Ответ я получил через три дня.
Наступал вечер. Мы медленно тащились по Суэцкому каналу. Стояла невыносимая жара. Была моя очередь первым переодеваться к ужину. Пока я стоял под душем, а потом одевался, А. Н. Сэвори лежал на своей койке, глядя в пространство.
- Каюта к вашим услугам, - наконец сказал я, открывая дверь. - Увидимся наверху.
Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно поворачивающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жесткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки оседают на спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, жары словно не замечали.
Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не было. Проклятье, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась хлопушка.
Незнакомец был совершенно лысым, вот почему я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.
Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился. Во-первых, он выглядел лет на пятнадцать старше, и словно стал меньше. Как я уже говорил, он был совершенно лысым, и его череп напоминал спелый персик, такой же розовый и светящийся изнутри. Он стоял, держа в руках парик, который так и не успел надеть на голову.
- По какому праву вы вернулись?! - закричал он. - Вы же сказали, что все свои дела сделали! - В его глазах засверкали искорки ярости.
- Я… Простите меня, пожалуйста, - запинаясь, пробормотал я. - Трубку свою забыл.
Он глядел на меня в упор глазами, горевшими темным зловещим блеском, и было видно, как у него на лысине капельками выступает испарина.
Чувствовал я себя скверно. Не знал, что сказать.
- Я только трубку возьму и сразу исчезну, - пролепетал я.
- Ну уж нет! - крикнул он. - Вы теперь все видели и я вас отсюда не выпущу, пока не возьму с вас клятвы! Вы должны пообещать мне, что не расскажете ни единой душе! Обещайте!
На его койке я увидел раскрытый "скрипичный футляр", и в нем, прижавшись друг к другу, словно три больших черных лохматых ежа, лежали еще три парика.
- В лысине нет ничего плохого, - сказал я.
- Ваше мнение меня не интересует, - крикнул он. Он все еще очень злился. - Мне нужно от вас только обещание.
- Я никому ничего не скажу, - пообещал я. - Даю слово.
- И лучше бы вам его сдержать, - пробурчал он.
Я дотянулся до своей полки и забрал лежащую на покрывале трубку. Потом стал повсюду искать кисет с табаком.
А. Н. Сэвори сидел на нижней койке.
- Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший, - сказал он. В его голосе не осталось и следа от прежнего гнева.
Я молчал. Не знал, что ответить.
- Ведь думаете, правда? - настаивал он. - Думаете, что я рехнулся.
- Вовсе нет, - ответил я. - Человек вправе делать то, что ему по нраву.
- Считаете, что все это суета, - сказал он. - А вот и нет, ничего подобного.
- Да все нормально, - сказал я. - Правда.
- Это бизнес, - продолжал он. - У меня на то чисто деловые соображения. Я в Амритсаре работаю, это в Пенджабе. Там живут сикхи. А у них - культ волос. Они не стригутся. Только сворачивают их в узел на голове. Или под тюрбан прячут. Плешивых сикхи не уважают.
- В таком случае, вы здорово придумали, с париком, - заверил его я. Мне предстояло прожить еще несколько дней в этой каюте с А. Н. Сэвори, и ссора была мне совсем ни к чему. - Просто блестяще, - добавил я.
- Вы вправду так думаете? Честно? - растаял он.
- По-моему, гениальная идея.
- Я столько сил прилагаю, чтобы убедить всех этих сикхских валлахов, что волосы - мои собственные, - продолжал он.
- Вы имеете в виду хитрость с перхотью?
- Заметили, да?
- Конечно, заметил. Блеск.
- Это только одна из моих маленьких хитростей. - Он понемногу набирался самодовольства. - Кто догадается, что я парик ношу, если у меня перхоть сыплется, правда?
- Точно. Здорово придумано. Но чего ради мучиться тут? На корабле ведь нет никаких сикхов?
- Как знать, - сумрачно сказал он. - Неизвестно, что ждет тебя за углом.
Нет, он точно чокнутый.
- Я смотрю, у вас их несколько, - заметил я, показывая на черный кожаный футляр.
- Одного мало, - пояснил он, - по крайней мере, если все делать, как следует, а я привык только так. У меня с собой всегда четыре штуки, и они немного отличаются друг от друга. Не забывайте - волосы растут. Потому один немного длиннее другого. Каждую неделю я надеваю новый, чуточку подлиннее.
- А что потом, после того, как вы надели самый длинный парик? - поинтересовался я.
- А, - заулыбался он. - Это еще одна моя маленькая хитрость.
- Не понимаю.
- Тогда я просто говорю: "Кто-нибудь знает хорошего парикмахера?" А назавтра надеваю самый короткий.
- Но вы же говорили, что сикхи не одобряют стрижку.
- Я проделываю это только с европейцами.
Я уставился на него во все глаза. Он настоящий псих. Да я сам рехнусь, если поговорю с ним еще немного. Я сделал шаг к двери.
- По-моему, вы нашли замечательный выход из положения, - пробормотал я. - Блестящий. И ни о чем не тревожьтесь. Я буду нем, как рыба.
- Спасибо, старина, - сказал А. Н. Сэвори. - Вы хороший юноша.
Я вылетел из каюты и закрыл за собой дверь. Вот такой рассказ про А. Н. Сэвори. Не верите?
Послушайте, я и сам едва верил, когда на шатающихся ногах поднимался в бар.
Но обещание все-таки сдержал. Никому ничего не рассказывал. А сегодня это уже неважно. Человек этот был по крайней мере лет на тридцать старше меня, так что душа его теперь давно уже успокоилась, а его парики, наверное, разобрали племянники с племянницами и надевают их во время своих детских игр.
Пароход "Мантола"
4 октября 1938 года
Дорогая мама!
Мы сейчас плывем по Красному морю. Жара страшная. Ветер дует нам в спину и с той же скоростью, с которой идет наш корабль, так что на палубе нечем дышать. Трижды меняли курс, разворачивая судно против ветра, чтобы набрать немного воздуху в каюты и машинное отделение. Вентиляторы гонят горячий воздух в лицо.
Палуба заполнена обмякшими влажными телами, от которых идет пар, как от кухонного котла. Они курят сигареты и без конца кричат:
- Мальчик, еще одно легкое пиво со льда!
Сам я не особенно страдаю от жары - наверное, потому что худой. Между прочим, как только закончу это письмо, пойду играть в настольный теннис с еще одним тощим человеком - это ветеран правительства по имени Хаммонд. Играем мы голыми по пояс, а когда приходится прекращать игру, чтобы не утонуть в собственном поту, просто прыгаем в бассейн.
ДАР-ЭС-САЛАМ
Температура в тени на борту парохода "Мантола", ползущего на юг к Порт-Судану, равнялась 49 °C. Ветер дул в направлении, совпадающем с курсом нашего судна и с той же скоростью. Поэтому на палубе не чувствовалось ни малейшего движений воздуха. Трижды за первые сутки корабль разворачивали против ветра так, чтобы хоть какой-то воздух продул иллюминаторы и попал трубку. Толку от этих маневров не было, и даже загорелые крепыши со своими сухощавыми женами заметно поутихли. Как и я, они развалились в креслах под навесом, хватая ртом воздух, а пот струился по их лицам и шеям и капал на дощатую палубу. В такую жару даже читать не оставалось сил.
На второй день в Красном море "Мантола" прошла совсем близко от итальянского судна, которое, как и мы, направлялось на юг. Между нами оставалось метров двести, не больше, и мы увидели, что на его палубах полным-полно женщин! Наверное, несколько тысяч, и ни одного мужчины. Я глазам своим не верил.
- Что бы это значило? - спросил я у одного из судовых офицеров, стоявшего возле меня у поручней. - Почему там одни девушки?
- Это для итальянских солдат, - пояснил он.
- Каких итальянских солдат?
- Тех, что в Абиссинии, - ответил он. - Муссолини задумал покорить Абиссинию и послал туда войска численностью сто тысяч человек. А теперь везут итальянок, чтобы порадовать солдат.
- Вы меня разыгрываете.
- Девушек везут партиями, - продолжал офицер. - По девочке каждому рядовому, по две - каждому полковнику и по три для генералов.
- Ладно вам смеяться, - не верил я.
- Это в самом деле военный, - сказал он. - Там идет страшная бессмысленная и война, и все солдаты ее ненавидят. Им осточертело убивать несчастных абиссинцев. Поэтому Муссолини и шлет им девочек тысячами, чтобы поднять боевой дух.
Я помахал девушкам, и примерно две тысячи рук помахали мне в ответ. Настроение у них казалось очень приподнятым. Интересно, подумал я, надолго ли хватит им этой бодрости.
Наконец наша "Мантола" добралась до Момбасы. Там меня встретил представитель "Шелл Компани", который сказал, что я должен следовать дальше вдоль побережья в Дар-эс-Салам, что в Танганьике (теперь это - Танзания).
- Поплывете на судне берегового флота, которое называется "Думра", - сообщил он, - Через сутки будете на месте. Вот ваш билет.
Я перебрался на "Думру", которая отчалила в тот же день. Вечером мы зашли в Занзибар, где воздух напоен сладковатым пряным ароматом гвоздики. Я стоял у борта, держался за поручни и, глядя на старинный арабский город, думал, как же мне повезло - я бесплатно посещаю все эти сказочные места, а в конце пути меня ждет хорошая работа.
Мы вышли из Занзибара в полночь, и я лег спать в своей крошечной каюте с мыслью, что завтра мое путешествие завершится.
Когда я проснулся на следующее утро, судовые двигатели уже не работали. Я соскочил с койки и приник к иллюминатору. Впервые я видел Дар-эс-Салам и никогда это не забуду. Мы бросили якорь посреди обширной; подернутой рябью мелких волн иссиня-черной лагуны, окруженной со всех сторон бледно-желтыми песчаными пляжами, почти белыми. Волнорезы взбегали на песок, на берегах росли кокосовые пальмы в шляпках из больших зеленых листов и казуарины, немыслимо стройные, высокие и такие красивые, что дух захватывало от вида изящных серо-зеленых крон. А сразу за казуаринами раскинулись, как мне показалось, джунгли с невероятным переплетением темно-зеленых деревьев и богатой игрой теней и почти наверняка кишащие, сказал я себе, носорогами, львами и всяческим прочим злобным и страшным зверьем. Слева виднелся город Дар-эс-Салам, белые, желтые и розовые домики, между домишек я разглядел острый шпиль церкви и купол мечети, а вдоль набережной выстроилась шеренга акаций, усыпанных багряными цветами. Нам навстречу спешила флотилия каноэ, и чернокожие гребцы распевали причудливые песни.
Этот изумительный тропический вид сквозь стекло иллюминатора навсегда отпечатался в моей памяти. Все казалось мне чудесным, прекрасным и волнующим.
Таким и оставалось до конца моего пребывания в Танганьике. Мне нравилось там абсолютно все. Не было ни сложенных зонтов, ни котелков, ни мрачных серых костюмов, и ни разу мне не пришлось ездить поездом или автобусом.
Делами "Шелл Компани" на всей этой обширной территории управляли всего трое молодых людей, а я был младше всех и по возрасту, и по должности. Если мы не находились "в пути", то жили в великолепном большом доме компании, взгромоздившемся на утес на окраине Дар-эс-Салама, и жили мы там, как короли.
Домашняя челядь наша состояла из повара-туземца, любовно именуемого Пигга, то есть "Поросенок", потому что на суахили "повар" называется каким-то похожим словом. Был еще шамба-мальчик, то есть садовник, по имени Салиму; кроме того, каждому из нас полагался персональный слуга - "мальчик" или "бой". "Бой", по сути дела, был своего рода камердинером, да и вообще мастером на все руки. Он шил, чинил, стирал, гладил, чистил обувь, вытряхивал скорпионов из болотных сапог и становился вашим другом. Он заботился только о вас и знал все о вашей жизни и ваших привычках. Взамен вы заботились о нем, его женах (таковых было никак не менее двух) и его детях, которые жили на своей половине в вашем же доме.
Моего боя звали Мдишо. Он был из племени мванумвези, которое пользовалось большим почетом, потому что только племени мванумвези удалось победить исполинов масаи. Мдишо, высокий, стройный, с тихим голосом, был беззаветно предан мне, своему юному белому господину. Надеюсь и даже уверен, что я был не менее предан ему.
Приезжая на работу в Дар-эс-Салам, прежде всего необходимо было выучить суахили, иначе невозможно было общаться ни со своим боем, ни с другими местными жителями, потому что никто из них не знал ни слова по-английски.
В те мрачные имперские времена считалось неслыханной дерзостью, если черный человек понимал английский язык, не говоря уже об умении на нем разговаривать. В итоге никто из них даже не пытался выучить наш язык, так что нам самим приходилось учить суахили. Суахили - язык сравнительно простой, и с помощью суахили-английского словаря и учебника грамматики плюс немного упорной работы по вечерам вы через пару месяцев могли бегло говорить на нем. Потом нужно было сдать экзамен, и если вы сдавали его успешно, компания "Шелл" выплачивала вам сто фунтов премии, а в те времена это были очень большие деньги - ящик виски тогда стоил всего двенадцать фунтов.
Иногда я ездил на сафари, и Мдишо всегда сопровождал меня в таких поездках. Мы брали большой многоместный автомобиль компании и целый месяц колесили по всей Танганьике, по ее грязным дорогам с ухабами и рытвинами. Мы уезжали на запад страны к озеру Танганьика в центральной Африке и на юг к границам Ньясаленда, а оттуда двигались на восток в сторону Мозамбика.
Главной целью наших поездок было посещение клиентов компании "Шелл". Клиенты управляли алмазными копями и золотыми рудниками, плантациями сизаля, хлопковыми плантациями и еще бог знает чем, а моя работа заключалась в том, чтобы вовремя доставлять машинное масло и топливо для их оборудования. Работа не самая интеллектуальная или творческая, но, Бог мой, сколько для нее требовалось упорства и выдержки!
Такая жизнь мне очень нравилась. Я видел жирафа, который, ничуть не испугавшись, стоял у дороги и объедал листву с верхушек деревьев. Я видел множество слонов, зебр, антилоп и даже львиное семейство. Боялся я только змей. Они внушали мне ужас. Довольно часто крупные змеи переползали через дорогу прямо перед нашей машиной, и мы всегда придерживались золотого правила - ни в коем случае не поддавать газу и не пытаться ее переехать, особенно с поднятым верхом. Если вы врежетесь в змею на полной скорости, переднее колесо может подбросить ее в воздух, и тогда змея может оказаться у вас на коленях. Ничего более ужасного я даже вообразить не могу.