Он пробыл в своем селе меньше месяца и уехал оттуда с чувством тяжелой тоски.
Зимой он вернулся с Украины в Петербург. В своей поэме "Сон" он написал прощание:
Я с тобой прощаюсь, край мой,
Что богат тоскою.
Наши муки, злые муки,
В тучи я укрою…
О своей поездке на родину он написал одному из своих друзей:
"Был на Украине… Был везде и все плакал: разорили нашу Украину…"
Вернувшись в Петербург, Шевченко все меньше и меньше уделял внимания живописи. Он теперь усиленно работал над стихами. Но его новые стихи не совсем были похожи на его первые опыты. Лирика стала уступать место политике, вернее - наряду с глубоким и нежным чувством к людям уживалась непримиримая ненависть к врагу, к поработителям, к строю, который был так беспощаден к трудящимся. Шевченко стал призывать к борьбе, к мести, к уничтожению царского строя.
В своей поэме "Сон", которую он написал после возвращения с Украины, Шевченко мечтает об освобождении родины из-под гнета царской власти, он мечтает о раскрепощении крестьян, жизнь которых непереносима:
Латаную свитку с бедняка снимают,
С кожею снимают - нечем ведь обуть
Недорослей барских…
В этой поэме Шевченко с большой иронией и злостью пишет о царе и об его царедворцах:
Что ж, пойти бы посмотреть бы
На царя в палате -
Что там делают. Вхожу я,
Знать стоит пузата.
Все рядком, все с сапом, с храпом,
Все понадувались, как индюшки…
В том же году Шевченко написал еще несколько замечательных стихотворений. Но и стихи, и Петербург, и Академия не успокоили Шевченко. Он решил снова поехать на Украину. Ему казалось, что там он принесет больше пользы для своей родины. Здесь он был неспокоен. Его все волновало. Он буквально не находил себе места. Он писал в стихотворении, посвященном актеру М. Щепкину:
Научи меня, кудесник,
Друг мой седоусый,
Как быть в мире равнодушным…
Но он сам знал, что для этого надо было сделать. Для этого надо было быть безучастным ко всему, для этого надо было "схоронить живое сердце". Но он этого не хотел:
Схоронить живое сердце
Жалко мне до боли.
Может быть - придет надежда,
Приплывет с водою…
С нею легче заживется
Мне на белом свете…
Он не мог и не хотел "схоронить свое живое сердце", потому что он был сын своего народа, страдания которого были велики. Он не желал равнодушия, потому что он хотел "хоть сквозь сон увидеть правду над родной землею".
А для того чтобы "увидеть правду над родной землею", нужна была борьба, нужны были ненависть и гнев.
Получив звание свободного художника, Шевченко распрощался с Академией и снова, весною 1845 года, уехал на родину.
Он объездил Украину. И много писал. И это были лучшие его стихи. Они были направлены против насилия, против церкви, против царя и помещиков.
В этих своих стихах Шевченко выступал уже не только от имени угнетенного украинского народа. Он говорил и о других народах, порабощенных царской властью.
Гнев и ненависть, тоска и надежда - вот чувства, которые волновали поэта.
Помимо стихов, Шевченко стал работать и в качестве художника. Он выехал в командировку "для разыскания и срисовывания исторических памятников".
Он также приступил к изданию "Живописной Украины" и привлек к этой работе художников и писателей.
Он знакомился с известными деятелями того времени. В частности, он познакомился и сблизился с Костомаровым, который в то время был вождем украинского славянофильства.
Костомаров и его друзья, члены так называемого Кирилло-Мефодиевского братства, стали приглашать Шевченко на свои собрания.
Шевченко по своим воззрениям не подходил к обществу украинских либералов. Устав братства требовал искоренения рабства и всякого унижения низших классов. Шевченко же шел дальше, - он отрицал не только торговлю людьми, но и торговлю землею. Шевченко был сторонником более решительных действий - он призывал к восстанию. Салонные же разговоры об ужасах рабства его не устраивали.
Но к братству Шевченко относился с уважением, и с Костомаровым он весьма сблизился и полюбил его.
Весною 1847 года киевский студент Петров, случайно вошедший в Кирилл о-Мефодиевское братство, подал губернатору донос о существовании тайного общества.
В своем доносе студент сообщил, что "члены общества затевают народный бунт и произносят дерзкие слова против государя…"
10. Арест и ссылка
И вот заработало знаменитое III Отделение.
Начальник III Отделения генерал Дубельт отдал распоряжение об аресте всех членов крамольной организации.
В Киеве начались аресты. Среди бумаг одного из членов братства были обнаружены стихи Шевченко. По словам полиции, стихи были "исполнены ненависти к правительству". В них говорилось о страданиях, о пролитой крови, цепях, кнуте, о Сибири и прочее.
Шевченко в это время был в Черниговской губернии. Он собирался в Киев, куда был приглашен на свадьбу к Костомарову.
Полиция стала следить за ним. И Шевченко был арестован по приезде в Киев.
Тотчас он был под конвоем отправлен в Петербург. Шеф корпуса жандармов граф Орлов лично следил за ходом следствия.
Но донос явно преувеличивал значение заговора. Казалось бы, что ничего угрожающего для государства не было в программе братства. "Уничтожение религиозной розни между славянскими племенами", "насаждение грамотности", "союз славянских государств под скипетром царя…" По мысли графа Орлова, это был "бред молодых людей".
Конечно, братство еще требовало уничтожения крепостного права, но не путем восстания.
Граф Орлов весьма милостиво отнесся к членам тайного общества.
В докладах Николаю I граф писал, что в мыслях братства не было "ни народных потрясений, ни переобразования законной власти в России".
Для пользы же дела и чтоб и другим неповадно было устраивать тайные общества, двух руководителей братства приговорили к четырем годам крепости.
Но дело о Шевченко выделено было в особое дело, тем более, что он фактически не состоял в членах братства.
Полиция тотчас поняла, кто является наиболее опасным для правительства.
Помимо стихов "возмутительного характера", в бумагах Шевченко найдены были карикатуры на царских особ.
Началось следствие над Шевченко, но не как над членом общества, а как над поэтом, призывающим народ к революции.
Если другие члены братства склонили свои головы перед Николаем I, то этого не случилось с Шевченко.
Его спросили:
"Какими случаями доведены вы были до такой наглости, что писали самые дерзкие стихи против государя императора, столь нежно поступившего при выкупе вас из крепостного состояния?"
Шевченко ответил:
"Будучи еще в Петербурге, я слышал везде дерзости и порицания на государя и правительство. Возвратясь в Малороссию, я услышал еще более… Я увидел нищету и ужасное угнетение крестьян помещиками… Все это делалось и делается именем государя и правительства…"
Это уже был не верноподданнический ответ члена братства, это был ответ революционера и "опасного государственного преступника".
Во время всего следствия Шевченко вел себя удивительно спокойно, мужественно и с чувством большого достоинства, что еще больше озлобило III Отделение.
Некоторые ответы, сказанные на следствии, показывают, что Шевченко несколько даже иронизировал над своими судьями.
Шевченко спросили:
"Почему ваши стихи нравятся вашим друзьям, когда они лишены истинного ума и всякой изящности? Не за дерзости ли и возмутительные мысли?"
Шевченко ответил с явной насмешкой:
"Стихи мои нравятся, может быть, потому только, что они написаны по-малороссийски".
Два месяца тянулось это следствие. И наконец было признано, что Шевченко "действовал отдельно, увлекаясь собственной испорченностью".
Он был приговорен к ссылке без срока. Он был отдан в распоряжение военного ведомства, с тем чтобы его определили в солдаты в какое-либо отдаленное место.
На приговоре Николай I собственноручно "изволил начертать": "Под строжайший надзор с запрещением писать и рисовать".
Одним росчерком царского пера Николай I заканчивал литературную деятельность поэта.
Тотчас Шевченко под присмотром фельдъегеря был отправлен в Оренбург и оттуда в Орскую крепость.
И вот потянулась скорбная жизнь ссыльного поэта. Смрадная казарма, бессмысленная шагистика, свист розог и всякого рода унижения - вот из чего состояла жизнь николаевского солдата.
Казармы закрывались в девять часов вечера, и Шевченко, обессиленный от военных упражнений, без мыслей и чувств, ложился на нары. Даже если бы он имел право писать и рисовать, - он здесь этого не мог бы делать. Особенно тяжелы были первые месяцы, когда начальство проявляло усиленное рвение сделать из Шевченко бравого солдата.
"Все прежние мои страдания, - писал Шевченко из ссылки, - в сравнении с настоящим были детские слезы".
Тут, в крепости, были грубые и пьяные солдаты, пьяные, потерявшие всякую честь офицеры, ссыльные дворяне и всякого рода проходимцы.
Впоследствии в своем дневнике Шевченко писал:
"Я и не воображал о существовании таких гнусных исчадий нашего общества".
Первые месяцы ссылки были тем более ужасны, что поэт был отрезан от всего мира. И в столице и на Украине запрещалось произносить его имя. Никто не смел и думать о переписке с Шевченко.
Связь с "государственным злодеем" почиталась немаловажным преступлением. За это можно было легко пострадать. Это было небезопасно.
Шевченко не знал об этом. Он думал, что все друзья отвернулись от него. И от этого он страдал еще больше.
Но вот стали приходить первые письма с Украины и из Петербурга. И с каждым письмом в Шевченко как бы вливалась жизнь. Все показалось не так уж безнадежно, не так омерзительно.
Снова у Шевченко возникло непреодолимое желание писать или рисовать. Но жестокое запрещение царя было слишком категорическим.
Тем не менее Шевченко послал прошение шефу жандармов о дозволении ему рисовать пейзажи. Но дозволения не последовало.
Тогда Шевченко стал писать тайком. Он сшил себе маленькую тетрадь и носил ее за голенищем.
Шевченко писал:
И вот опять пришлось таиться
Под старость с музою своей.
В бурьяне спрятаться и плакать,
Скрывая думы от людей.
Проходили томительные дни. Непривычный климат действовал на Шевченко удручающе. Он с тоской вспоминал о своей милой Украине. Он писал, глядя на унылые оренбургские степи:
И там степи, и тут степи,
Да тут не такие -
Ржавы, ржавы, даже красны,
А там голубые…
Шевченко стал болеть. Он сначала заболел цингой. Потом ревматизмом. Ему позволили жить на частной квартире. Но он слишком уж рьяно воспользовался своей свободой, - он стал не таясь писать и рисовать пейзажи. И поэтому его снова водворили в казарму.
Между тем друзья, несмотря на всякие строгости, старались облегчить участь Шевченко. Ему стали посылать книги и посылки.
Весной следующего (1848) года Шевченко, стараниями друзей, был назначен в экспедицию, которая отправлялась в Аральское море. Он зачислен был в эту экспедицию в качестве художника для зарисовки берегов.
Это было исключительно трудное путешествие - сначала по знойной, безводной пустыне, потом на шкуне по малоисследованному Аральскому морю. Но все же это была значительная перемена в жизни Шевченко. Тут уже не было смрадной казармы, тягостной муштры, пьяного ротного командира и того томительного однообразия жизни, которое так страшило поэта в Орской крепости.
Больше того, тут, в экспедиции, Шевченко был художником. И с чувством огромной радости он принялся за свое любимое дело.
За этот период жизни Шевченко сделал замечательные работы акварелью и карандашом. Кроме того, он написал значительное количество стихов, в которых остался верен самому себе, они полны ненависти к царской власти и к угнетателям народа.
11. Роль личности в истории жизни человека
Осенью 1849 года экспедиция по обследованию Аральского моря закончилась, и Шевченко был отправлен в Оренбург для отделки "живописных видов", что было невозможно сделать в море.
В Оренбурге Шевченко прожил полгода. И это был до некоторой степени светлый период его жизни в ссылке.
Начальник края генерал Обручев терпимо отнесся к ссыльному солдату. Он даже пообещал походатайствовать о представлении его в унтер-офицеры. Ему понравились художественные работы Шевченко. Конечно, это было нарушение приговора, но он снисходительно отнесся даже к тому, что Шевченко писал портрет с его жены.
После тюрьмы и казармы Шевченко мог теперь отдохнуть. Он жил в отличном доме у адъютанта генерала Обручева. С этим адъютантом Шевченко весьма сблизился и даже подружился. Шевченко подружился также с группой польских изгнанников.
Друзья и работа скрашивали жизнь поэта. Но тоска его была велика. Будущее было темно. Молодость проходила. Шевченко писал в Оренбурге:
Три года грустно протекли…
Украдкой схоронило море
Мои - не злато-серебро -
Мои лета, мое добро,
Мою тоску, мои печали -
Все, что в незримые скрижали
Внесло незримое перо…
Но с ним оставалась его поэзия, его творчество. И это придавало ему силу жить. Шевченко писал:
И пусть же будет то, что будет.
Не перестану я писать,
Хотя б за это присудили
Меня распятию предать!
В своих стихах Шевченко был по-прежнему мужественным и бесстрашным борцом за те идеи, которые привели его сюда.
Шевченко писал:
Может, сам на небеси
Смеешься, батюшка, над нами
И держишь свой совет с панами,
Как править миром…
Сдается мне, тебя, владыку,
Давно уж люди прокляли…
Однако сносная жизнь поэта была вскоре нарушена. Прапорщик оренбургского гарнизона Исаев, повздорив с Шевченко, написал донос на имя генерала Обручева.
В доносе прапорщик указал, что Шевченко, вопреки царскому приказу, пишет и рисует и ходит по улицам в штатском платье.
Генерал Обручев, получив донос, струсил. Он подумал, что прапорщик, чего доброго, пошлет или уже послал такой же донос в III Отделение.
Виновником же поблажек ссыльному отчасти был сам Обручев. И, стало быть, своей головой он должен был отвечать за все.
Надо было действовать, чтобы спасти свою шкуру.
Генерал отдал распоряжение арестовать Шевченко и произвести у него обыск. Генерал надеялся найти у Шевченко что-либо предосудительное.
Однако приказ об аресте дан был адъютанту, который находился в приятельских отношениях с Шевченко. И адъютант успел предупредить поэта об обыске.
Шевченко вместе с друзьями успел уничтожить то, что его могло скомпрометировать. Однако поэт не захотел уничтожить все. Письма друзей и некоторые рисунки Шевченко оставил. Он сказал своим друзьям, что надо кое-что оставить для инквизиторов, а то они подумают, что добрые люди и знать его не хотят.
В общем, в руки полиции попались два альбома с рисунками, несколько стихотворений и пачка писем.
Приложив вещественные доказательства к своему заявлению, генерал Обручев тотчас направил дело о ссыльном поэте в III Отделение. Тем самым он застраховался на случай доноса прапорщика.
Шевченко же посадили на гауптвахту и оттуда отправили в Орскую крепость и там заключили в тюрьму.
И вот началось следствие над ссыльным солдатом, посмевшим писать и рисовать вопреки царскому распоряжению.
Снова заработало III Отделение. Снова граф Орлов доложил государю о случившемся. Снова началось следствие.
Несколько месяцев поэт сидел в Орской тюрьме в ужасных условиях, без всякой надежды на то, что к нему отнесутся снисходительно.
Но вот следствие закончилось. Последовала высочайшая резолюция: "Отправить Шевченко в места еще более отдаленные, в Новопетровское укрепление, и там держать его под строжайшим надзором, без права переписки и тем более без права писать и рисовать".
Ближайшее начальство Шевченко получило строгий выговор. Что касается генерала Обручева, то он вышел сухим из воды.
И вот Шевченко выпущен из тюрьмы. На лодке из города Гурьева его везут по Каспийскому морю в Новопетровское укрепление (Александровский форт).
Это место пустынное и дикое. За укреплением - безграничные выжженные солнцем степи. Полное отсутствие растительности. Восточные азиатские ветры. И неприветливое Каспийское море.
Само укрепление было только недавно основано. Там было всего две роты солдат, несколько офицеров, врач и священник.
И вот здесь провел Шевченко более семи лет. Первый год ссылки был особенно ужасен. Ротный командир, в лапы которого попал Шевченко, был грубый, бессердечный, некультурный и придирчивый человек. Он, казалось, задался целью истребить поэта всеми законными средствами.
Он делал неожиданные обыски, когда Шевченко выходил из казармы. Он стаскивал с него сапоги и шарил по карманам, надеясь найти клочок бумаги или карандаш. Он кричал и подтягивал Шевченко, обещая его пороть в случае малейшего нарушения службы.
Он заставлял Шевченко целыми днями маршировать и делать ружейные приемы. Посылал его на тяжелые фортовые работы. И ни на шаг не выпускал из казармы без надзора.
Шевченко казалось, что жизнь его закончена. Друзья, которые писали ему раньше, перестали писать. Шевченко не знал, что полиция запретила им переписку.
Шевченко наиболее тяготило полнейшее одиночество. Ему не с кем было сказать слово. Солдаты чуждались его, вернее - им не очень-то позволяли "поддерживать связь" с рядовым из политических преступников.
Мы не можем себе представить всей той тяжести, которую нес ссыльный поэт в первые годы своей жизни в Новопетровском форте.
С каждым месяцем ротный командир все более зверел и все более "цукал" поэта.
Но вот неожиданно произошла перемена.
В 1853 году умер комендант форта, и на его место прислан был новый комендант, некто И. Усков.
Это был, как писал Шевченко в своем дневнике, "человек порядочный и семейный".
Этот комендант и его жена постарались улучшить тяжелую жизнь Шевченко.
Уже через несколько месяцев после назначения Ускова поэт мог приняться за литературную работу. Он стал писать прозу.
У него снова началась переписка с друзьями. Он снова просветлел. И снова появились у него надежды.
Семья Ускова полюбила Шевченко. Он стал у них бывать как знакомый. Он с нежностью нянчил их детей. Сам комендант Усков подал рапорт начальнику края с просьбой разрешить Шевченко написать красками запрестольный образ "для благолепия местного храма".
Однако разрешение получено не было.
Но вот в 1855 году умер Николай I.
Поэт ждал каких-нибудь перемен в своей участи. Но перемен не последовало.