Вроде, как изъяснился он, что не хочет Клаву одну - одинешеньку на свете оставлять, а хочет ее к своей матери отправить, чтобы она там под присмотром росла. Пока суд да дело, стемнело и заночевали мы в том же селе, возле свежей общей могилы, да опять незадача. На рассвете снял Фриммер наши караулы и кинулся как злобный пес. На войне спят не раздеваясь, с винтовкой в обнимку, да вот коней наших красные от нас отрезали. Приняли мы неравный бой - пули свистят, сабли вострые нас рубят, убывает наша сила. Черепанов, я, Токмаков и все штабные в крайней избе спали, из нее и отстреливались. Токмаков и говорит Черепанову, "Вон косяк наших коней. Ты меня из пулемета прикрой, а я с ребятами туда добегу." Ну, пулемет строчит, ребят тридцать нас было, добежали мы, кони нас сразу узнали, мы в седло, шашки наголо и в атаку. Петр Михалыч всегда во главе. Оклемались мы, опрокинули мы красных, уползли они в леса дремучие раны зализывать. Да, вот подосланный среди нас оказался и выстрелил в спину нашему командующему. Упал Петр Михайлыч с коня как сноп ничком, не единого слова не успел выдохнуть и в миг преставился, сердешный. Такой хороший человек был. А подосланный - то чекистом был, но не успел улизнуть. Казаки его в момент изловили и на месте изрубили. Похоронили мы Токмакова в секретном месте на дне оврага и сверху валуны натащили, чтобы никто не знал, где он. Красные же, нечисть бесовская, если прознают, от злобности его могилу разорят." Федор закончил рассказ и опустил голову, на глазах его блестели слезы. Все долго - долго молчали. "Какая потеря," сказал кто-то из присутствующих. "Кто позаботился о сиротке?" спросил Богуславский. "Клаву взял в свою семью Черепанов," не поворачивая головы ответил Федор. "Петр Михайлович очень страдал, но не показывал своих чувств." Глаза Берсенева исчезли под нахмуренными бровями. "Его жена и ребенок год умирали в концлагере." "Я видел такой лагерь под Борисоглебском," привстал со своей скамьи Губарев. Серо-зеленая офицерская форма облегала его короткое, коренастое тело, а сквозь блестящие черные волосы проглядывала седина. Его голос дрожал от негодования. "Поляна огромная огорожена столбами с колючей проволокой. Больше ничего там нет - ни навеса, ни укрытия от непогоды, ни отхожего места, ни питьевой воды. Люди набиты, как сельди в бочке, - старые да малые и женщины с детьми - все родственники партизан. Так целыми днями стоят они возле загородки под открытым небом и ждут, когда тюремщики им кормежку бросят. Тюремщики же эти - сплошь интернационалисты - китайцы, корейцы, и латыши - привозят полусырую картошку и овощи, и лопатой их разбрасывают в гущу людей, когда им заблагорассудится. Далеко они докинуть не могут, территория большая, потому те, у кого остались силы, проталкиваются вперед к забору, а потом дерутся как звери на потеху своим мучителям. В глубине лагеря умирают беспомощные старики и больные." Впечатлительный Губарев сел, обхватив лицо руками. "Наш главнокомандующий погиб и мы должны найти ему достойную замену," энергично заговорил Антонов, пытливо смотря каждому из присутствующих в глаза. "Это займет время. Смерть Петра Михайловича - удар по нашему движению. Временно исполнять его обязанности буду я. Возражений нет?" Антонов вышел на середину комнаты. "Николай Иванович," он подошел к Берсеневу. "Сейчас же разыщите отряд Черепанова и возглавьте его. Проведите расследование смерти Токмакова. Как случилось, что чекисты там шастают и в наших офицеров стреляют? Петухов!" Антонов обернулся к похрапывающему на лавке у стены вестовому. Тот, услышав свою фамилию, вскочил, вытянулся, приосанился и неизвестно кому молодецки козырнул. "Отправляйся с г-ном полковником. Приведи его в свой отряд." "Будет сделано!" рявкнул Петухов и вместе с Берсеневым, накинув свои одежды, они вышли из избы.
Туман начал рассеиваться и сквозь призрачно - белесую пелену облаков проступило солнце. Дождь смыл мартовский, тяжелый снег и примерзлая, оголенная земля хрустела под ногами. Она казалась затвердевшей и сплошь черной, только кое - где по низинам и вдоль заборов белели небольшие клочки льда и измороси. Поломанные стволы и ветви яблонь в помещичьем саду были еще в тени, а вот красно-кирпичный каркас дворца позади блестел в ярком свете, почти как новый. "Где его обитатели сейчас скитаются?" подумалось Берсеневу. "Наверное, их и в живых уже нет. Сегодняшняя жертва новой власти - крестьянство; за него мы сражаемся, а если проиграем, что потом? Крестьян уничтожат. Кого потом эта власть начнет грызть? Рабочих или саму себя? Или может пограничные государства? Ведь бесовская порода никогда не присмиреет; ее только сила может остановить." Возле коновязи росла верба, ее серебряные, пушистые веточки мерцали во влажном воздухе. Приближалась Пасха. Берсенев отрезал несколько ветвей на память, понюхал, сунул их в седельную сумку и вскочил на Байсара, уставшего долго стоять в толпе других, малоинтересных ему лошадей. Они отправились в путь. Петухов на изморенной рыжей кобыле скакал медленной рысью рядом, почти бок о бок. Эта экзальтированная кляча так радовалась приходящей весне, что поминутно скалила зубы и вскидывала голову вверх. Фыркая, она так размахивала своим жестким хвостом перед мордой Байсара, что ему приходилось щуриться. Однако Байсар был немного философ и ценил свою сегодняшнюю компанию, хотя на недавней стоянке это существо велo себя просто отвратительно - раскачивалo забор, приставалo к другим лошадям и грызлo свои запущенные, неопрятные копыта. Конечно, эта костлявая лошаденка была не чета благовоспитанной красавице Мурочке, но все же это было лучше, чем ничего; теперь он не месил дорожную грязь в одиночестве. Временами они переговаривались низким, мягким ржаньем о своих сокровенных секретах, любезничали друг с другом и не скучали. Светило солнышко, всем было тепло, сытно и весело. По сторонам мелькали обыкновенные лесные пейзажи: звонкие и чистые сосновые рощи, таинственные овраги еще полные снега, невысокие, пологие холмы в отдалении и густые заросли кустарников на плоском речном берегу. Байсар был рад опять вернуться к хозяину. Знал ли он его имя? Вряд ли. Однако, Байсар мог узнать его голос из тысячи, различить его лицо в толпе чужаков и повинуясь знаку его руки, броситься ему на помощь. Это был настоящий хозяин, которого он помнил с момента появления на свет. Хозяин всегда заботился о его копытах, обильно и вкусно кормил, расчесывал его гриву, поил и обтирал его после долгой скачки. Он был не чета другим кратковременным хозяевам, никогда не дающим ему вволюшку порезвиться на лужайке сo своими четвероногими, хвостатыми приятелями и только грубо требующими работу. В негодовании он так сильно мотнул головой, что клацнуло железо. Вдруг Байсар услышал голос хозяина и встрепенулся. Xозяин что-то сказал другому двуногому, следующему на кобыле позади и ноги его слегка сдавили бока Байсара, повелевая ускорить аллюр. Байсар вздохнул и неохотно перешел на галоп, как ему было приказано. "Успеем ли до темноты?" прокричал сзади Федор. "Если поторопимся, то найдем твою хибарку засветло!" Берсенев, не поворачивая головы, гнал вперед. "Солнце сядет через три часа. Морозную ночь в лесу полном волков трудно пережить. Поспевай, Федюха!" Они помчались наметом. Через час - другой скачки по широкой, промерзшей песчаной тропе путешественники разглядели в версте перед собой обветшавшее деревянное строение, примостившееся между елей на склоне холма. Розовое вечернее небо еще было полно света, но солнце уже садилось за лесом, посылая миру свои прощальные лучи. Сумрак разливался по притихшей земле. Видя, что цель близка, они перешли на рысь, а потом на шаг, чтобы остудить лошадей. Вблизи строение оказалось маленьким, замшелым срубом с глухой, неповрежденной дверью, кирпичной трубой над крутой двускатной крышей и окном, собранным из пустых бутылок. Бутылки были разной формы, размеров и цвета - зеленые, белые и коричневые - и замазаны в промежутках потрескавшейся серой глиной. "Откуда их так много?" Берсенев начал считать стеклянные емкости. "Вино это было выпито погибшими путешественниками?" Федор не успел ответить. Леденящий душу волчий вой, от которого лошади запряли ушами, а путешественники схватились за оружие, разнесся в воздухе. "Оставлять их здесь нельзя. Они будут ночевать с нами," глаза Берсенева скользнули по плотной стене леса, со всех сторон окружавшего их ночлег. Серые тени с горящими глазами мелькали между стволов, поджидая зазевавшихся путников. "Напои лошадей и отведи их в избу," приказал Берсенев. "Я наберу дров." После часа приготовлений они все вчетвером - в тесноте, да не в обиде - втиснулись в помещение. Здесь было совсем неплохо. В печке трещали березовые поленья, от горячего чая и свежесваренной пшенной каши у мужчин выступил пот на лбаx и даже лошади разомлели от жара и разлеглись на полу. Правда, вели они себя не очень хорошо - портили воздух и чихали - но животные есть животные, они в академиях не учились. Люди же, надежно подперев изнутри дверь, завалились на полатях, где крепко спали до утра. Едва стало светать они продолжили свой путь. Ночью выпал снег и дорогу угадывали под сугробами наощупь, тыкая длинными шестами. Тишина была оглушающая. Заповедный вековой лес обступал их, на обнаженных ветвях берез, осин и дубов переливались сосульки, иней сверкал на пушистых, нарядных елках, но мороз крепчал и щипал их лица, не позволяя снимать рукавицы. В упорных поисках прошел день, далеко они не ушли, но солнце стало клониться к закату. По расчетам Федора давно должны они были придти в Ольховку, но что - то не так складывалось. Берсенев подумал, что ночь под звездным небом, приютившись между стволами обмерзших деревьев, посередине этой однообразной, холодной и поблескивающей пелены могла бы стать для них фатальной, но укрытия нигде не было видно. Oни все глаза просмотрели в поисках пропавшей деревни, но кругом растилалась нетронутая, безупречная чистота снега, пересекаемая иногда цепочкой заячьих следов. Похоже, что Федор стал падать духом.
Он ковылял впереди с поникшей головой и согнутой спиной, весь обмякший и удрученный, до боли в глазах всматриваясь в окружающее и ища приметы, и казалось, конца этому не будет. В правой руке его был кол, на который он опирался, левой рукой он вел за уздцы свою кобылу. Порыв холодного ветра, пронесшегося по верхам, осыпал их снежной пылью. Федор резко обернулся к Берсеневу. "Следы," возбужденно прошептал он, указывая рукой в рваной варежке на отпечатки множества лошадиных копыт, пересекающих их путь. "Следы! В какую сторону пойдем, г-н полковник?" "Следуем за ними," Берсенев снял винтовку с плеча и приготовил ее к бою; Федор повторил его движения. Ободренные, но предельно настороженные, они последовали за отрядом, вслушиваясь, всматриваясь, озираясь, и пытаясь предугадать еще не случившееся, пока скрытое от них минутами или часами. В белоснежном царстве деда мороза затасканная, засаленная и давно не стиранная одежда путешественников была заметна издалека. "Стой, кто идет!" услышали они злой мальчишеский голос, но никого не увидели. "Свои!" крикнул Федор не растерявшись. "Все мы тут свои," пререкался часовой. "Говори пароль!" Федор и Берсенев переглянулись. "Отвечай, коли спрашивают!" За этим последовало угрожающее клацанье затвора. "Белая Россия!" ляпнул наобум Федор. "Врешь! Не наш ты! Ты красный или белый?! Говори контра! Ты у меня на мушке!" "Пароль - товарищ Карла Марла!" наугад крикнул Федор и нырнул под широкий дубовый ствол. Грянул выстрел, но никого не задел. "Тикать надо, это красные!" Федор бросился было к своей кобыле, но был окружен группой заросших до бровей воинственных и негодующих мужчин в овчинных полушубках и лохматых бараньих шапках. Их берданки и самопалы были нацелены на него. Находившийся неподалеку Берсенев был задержан подобным же образом. Пальцы мужиков были на спусковых крючках, их дремучие, неразвитые лица серьезны и угрожающи, они подступали ближе и ближе, готовые разорвать своих пленников на части. "Стой! Не замай! Здесь порешим или к енералу отведем?!" пробасил самый бородатый. За кучерявыми волосами трудно было разглядеть его лицо, однако сквозь густоту бровей, усищ и бороды лопатой проглядывали черные, полные гнева глаза. "Да, ведь это же Федюнька Петухов!" воскликнул один из повстанцев. "Чего же ты не признаешься? Мы тебя чуть не кокнули." "А это ты, дядя Митяй?" оживился и заулыбался Федор. "Тебя не узнать. Вы тут в чащобе все в медведей обросли." "Ничего, нам так теплее," уверил его Митяй, такой же заросший как и все здоровенный мужик, отличимый от других только большой свежей заплатой на спине своего истертого полушубка. "А это кто будет?" Митяй кивнул в сторону Берсенева. "Это полковник ваш. Антонов прислал его вашим отрядом командовать," объяснил с чувством облегчения Федор. "Про какого такого Карлу Марлу ты вспоминал?" обратился к нему тот самый до предела заросший повстанец, который недавно грозился казнить пленников на месте. Федор знал ответ. "Это самый главный большевик. Его картинки в городе на вокзале возле сортира висят. Волосатей его на свете никого нет. Oн там на углу таращится и рожей своей народ пугает. Ты, Панкрат, за него бы сошел, только по- басурмански не лопочешь." Мужики переглянулись и засмеялись. "Леший с ним, с Марксом, а где Черепанов?" вмешался Берсенев. "Черепанов известно где - в Ольховке," ответил словоохотливый Митяй. "Мы с ног сбились ее искать," пожаловался Федор. "А вот она, Ольховка, недалече." Митяй поманил их за собой в непролазную чащу. Следуя за ним и сойдя с дороги, по колено увязая в снегу, они поднырнули под мохнатые еловые лапы и через тридцать - сорок шагов оказались на опушке. Перед ними расстилалось обширное, версты две длиной прямоугольное поле. Межевые знаки и протаины, через которые проглядывал лоснящийся чернозем, покрывали его. На дальней стороне, вдоль кромки поля вытянулся ряд избушек. Из их печных труб дружно валил дым, столбами поднимаясь к низкому пасмурному небу. Большой табун лошадей сгрудился в леваде. Лужи и грязь блестели на насыщенной талой водой дороге, ведущей к жилью. Уменьшенные расстоянием множество человеческих фигур сновало между постройками. Они гоняли коней по кругу, строем маршировали по полю, крутились между домами. Со всех сторон, вековечная дубрава окружала деревню, как бы храня ее от недобрых глаз чужаков.
"Прощевайте теперича; Черепанов вон в той избе ночует," любезно объяснил Митяй и собрался уходить. "Спасибо, друг," помахали ему вслед, взобравшиеся на своих лошадей Берсенев и Федор. Они пересекли поле наискосок и приблизились к деревне. Навстречу им бросилась кучка всадников. Берсенев показал документы, ответил на их вопросы и попросил отвести к Черепанову. Черепанов, среднего роста, неторопливый и пожилой мужчина со степенными манерами, веснушчатым лицом и глубоко посаженными глазами, был на улице возле своей избы, занятый конем. Повидимости ему стало от работы жарко и его шинель валялась на завалинке. Одет он был в сермяжный кафтан и кавалерийские шаровары с лампасами, заправленными в сапоги. Армейская фуражка с эмблемой авиационных войск сидела на его крупной голове, поросшей коротко подстриженными, соломенными волосами. Перед ним стоял высокий, гнедой жеребец. Черепанов держал его переднюю ногу в руках и сокрушенно качал головой. "Ковать его нельзя было. Молодой еще. Копыта ему испортили," поделился он с Берсеневым, когда тот представился. "Снимите подковы и лечите," посоветовал полковник. "Нет на это времени. На чемоданах, так сказать, живем. Не знаем, что завтра будет." На его невыразительном, плоском лице не проявлялось никаких чувств. "Деревня месяц назад была атакована Фриммером. Искали оружие и зерно. Старшин закопали живьем на две сажени в землю и оставили подыхать. Отряд самообороны, в силу малочисленности и плохого вооружения, не смог защитить жителей и был рассеян. Сейчас готовим пополнение." Он повернул голову назад. "Посмотрите на этих орлов - это наши тамбовцы." Черепанов указал на три десятка крестьян разнообразного возраста, тренирующихся невдалеке. Повстанцы в брезентовых ичигах и в сермяжных онучах с лаптями, в суконных шапках и ушанках, в полушубках и в зипунах и армяках, заросшие и небритые, со всевозможным оружием на плечах - трехлинейками, карабинами, охотничьими ружьями, револьверами всех систем, с гранатами и тесаками за поясами, с гордо поднятыми головами крепко отбивали на плацу свой чеканный шаг. "Мы пришли в Ольховку неделю после того, как советские покинули деревню. Сейчас мужики довольны; пока мы здесь - никакой продразверстки. Однако Фриммер попрежнему рыщет по Тамбовщине и убивает и грабит. Наша задача найти его и уничтожить."
Дальнейшее произошло очень быстро, и как бы в одно мгновение. Из леса с дикими воплями выскочили всадники с красными лентами на папахах. По ним последовало несколько хаотичных выстрелов, но потом по нападающим упорно застрочил пулемет, к нему присоединился второй и третий. Наступательный порыв большевиков был задержан. Они падали с коней, но на минуту смешавшись, выравнивались и продолжали атаку, чтобы быть опять скошенными пулеметным огнем. Новые и новые сотни появлялись на околице. "Пропустили! Наши патрули пропустили! Советские их вырезали!" сетовал Черепанов. Схватив шинель, он побежал в дом и через секунду вернулся преображенным. Теперь он выглядел настоящим командиром. Глаза его горели отвагой, в уголках рта залегли решительные складки, в руке был кольт, с боку свисала шашка. "Принимай командование, Николай Иваныч!" крикнул он, вскочив на своего жеребца. Они помчались к леваде, где казаки садились на коней и строились в боевой порядок для контратаки. "Строй фронт! Трубач! По переднему уступу!" Мелодичные звуки сигнала огласили окрестности. "Шашки наголо! Вперед!" скомандовал Берсенев. С криками Ура! выставив перед собой пики полк своей массой обрушился на врага. Шла лава на лаву. Они врезались друг в друга. Перед Берсеневым замелькали горящие ненавистью глаза, разодранные в истошной ярости рты и искаженные злобой лица. Лязг стали, исступленный мат, крики боли, выстрелы, глухой перестук клинков, кромсающих человеческую плоть слились в одну дьявольскую какoфонию. Берсенев беззаветно рубил с плеча, раздавая удары направо и налево, и без устали стрелял в упор, повалив незнамо сколько врагов. Внезапно шум утих и красные исчезли. Очнулся Берсенев скачущим по полю с остатками своего полка. Байсар вынес его из битвы. Нервное возбуждение пережитого колотило его, мешая ясно мыслить. С удивлением он заметил, что не получил в жестоком бою ни одной царапины. "Стой!" закричал он и, чтобы привлечь внимание выстрелил в воздух, выпустив из своего нагана последний патрон. "Стой! Где знаменосец?!" Прыщавый, тощий подросток подскакал к нему. "Поднимай знамя! Собираемся здесь! Ждем тех, кто прорвался! Труби! Зови сюда всех!" Стройный, как камышовая тростинка, вскинул подросток свой горн. Энергичная, бодрая трель далеко разнеслась в вечереющем воздухе. Казаки, многие из них раненые, стали медленно съезжаться к своему полковнику.
Все последующие дни остатки полка Берсенева, оглядываясь на север, на юг, восток и запад, недели две отступали, потеряв всякую связь со своим командованием, не зная, откуда набежит неприятель, а если нападет - то куда отходить. По ночам рассылали лазутчиков: во все стороны света. Вести они приносили неутешительные. А в те немногие дни, когда cоветские не наседали, было слышно, как тревожно гудят широкие, замерзшие дали черных степей и слышен отдаленный набат. Решили они пробираться на юг, да все вышло не так как им хотелось…