Де Сюси сжал руку молодой графини, желая тем самым выразить всю скорбь, какую он испытывает, видя ее в такой беде; но потом, молча усевшись подле нее на груде тающего снега, он сам поддался блаженному ощущению тепла, забыв об опасности, забыв обо всем на свете. На лице его появилось выражение бессмысленной радости, и он с нетерпением дожидался, чтобы поджарился кусок конины, доставшийся его вестовому. Запах горелого мяса пробудил в нем голод, а голод заставил замолчать его сердце, его мужество, его любовь.
Без гнева глядел он на свою разграбленную карету. Все сидевшие вокруг костра поделили между собой одеяла, подушки, шубы, мужское и женское платье, принадлежавшие графу, графине и майору. Филипп повернулся, чтобы посмотреть, не годится ли на что-нибудь еще кузов кареты. При свете костра он увидал рассыпанное золото, серебро, бриллианты, - никому и в голову не пришло взять хотя бы что-либо себе.
Люди, которых случай свел вокруг этого костра, угрюмо хранили молчание и делали лишь то, что спасало от немедленной гибели.
В картине этих бедствий было нечто уродливо-карикатурное. Опухшие от холода лица, как маской, покрылись слоем грязи, и слезы, стекавшие по щекам, оставляли борозду, по которой можно было судить о толщине этого слоя. Всклокоченные бороды придавали лицам еще более отталкивающий вид. Иные кутались в женские шали, на других были лошадиные чепраки, грязные одеяла, промокшие от тающего инея лохмотья; у некоторых одна нога была в сапоге, на другой был башмак; в одежде у каждого была какая-нибудь несуразность. Но те, кто глядел на это нелепое зрелище, оставались по-прежнему серьезны и мрачны.
Тишина нарушалась лишь легким потрескиванием пламени, далекими отголосками боя да лязгом сабель, которыми наиболее изголодавшиеся отрубали себе от Бишетт кусок получше.
Особенно обессилевшие подчас засыпали, и, если иной из них сваливался в костер, никто и не думал подымать его. Эти люди наделены были железной логикой и полагали, что, если он еще не умер, ожог научит его отыскивать более подходящее место для сна. Если же несчастный, очнувшись на костре, погибал, он ни в ком не вызывал жалости. Солдаты поглядывали друг на друга, как бы ища в равнодушии окружающих оправдания собственной бесчувственности. Молодая графиня, наблюдавшая эту картину, также оставалась безучастной. Когда поджаривавшиеся на углях куски конины были готовы, каждый утолил свой голод с прожорливостью, которая кажется отвратительной даже в животных.
- Вот так штука! На одного коня тридцать человек, да еще пехотинцев! - крикнул гренадер, подстреливший лошадь.
Эта шутка была единственным проявлением национального остроумия.
Вскоре большинство измученных солдат, закутавшись в одежду, примостились на досках, на всем, что могло предохранить их от соприкосновения со снегом, и, не заботясь о завтрашнем дне, уснули. Майор согрелся, утолил голод, и веки его отяжелели от непреодолимого желания уснуть. В короткий промежуток времени, пока он боролся со сном, он смотрел на молодую женщину, которая также собиралась заснуть, повернувшись лицом к огню; видны были ее закрытые глаза и часть лба; она завернулась в меховую шубу и в плотный драгунский плащ; голова ее лежала на запятнанной кровью подушке; меховой капор, поверх которого был надет завязанный под подбородком платок, предохранял, насколько возможно, ее лицо от мороза; ноги она спрятала под плащ. Так, свернувшись клубочком, она, право же, казалась совсем жалкой. Была ли то последняя из маркитанток? Была ли то очаровательная женщина - гордость любовника, царица парижских балов? Увы! Взор преданнейшего из ее друзей не мог обнаружить ничего женственного в этой груде одежд и тряпок. Под действием холода любовь угасла в ее сердце.
Сквозь густую пелену, которой непобедимый сон застилал глаза майора, муж и жена казались ему просто двумя точками. Пламя костра, распростертые тела, жестокий мороз, свирепствовавший в трех шагах от ненадежного тепла, - все это представлялось просто сном. Филиппа преследовала навязчивая мысль: "Если я усну, мы погибли, - твердил он себе. - Я не должен спать!" Он уснул. Через час он был разбужен отчаянными криками и грохотом. Сердце его сжалось при мысли о той опасности, в которой находилась его возлюбленная, в нем заговорило чувство долга. У него вырвался вопль, подобный рычанию. Только он и его вестовой вскочили на ноги. Они увидали море огня, пожиравшее бивуаки и хижины; на фоне его в ночной тьме вырисовывалась людская толпа; до них доносились крики и вопли тысячи отчаявшихся человеческих существ с искаженными лицами. Среди этого ада между двух рядов трупов прокладывала себе дорогу к мосту колонна войск.
- Это отступает наш арьергард! - воскликнул майор. - Надежды больше нет.
- Я пощадил вашу карету, Филипп, - произнес дружеский голос.
Обернувшись, де Сюси узнал при свете пламени молодого адъютанта.
- Все погибло, - отвечал майор. - Они съели мою лошадь. Да к тому же как смогу я заставить идти слабоумного генерала и его жену?
- Схватите горящую головню и угрожайте ею.
- Угрожать графине!
- Прощайте! - крикнул адъютант. - Я едва успею перебраться через эту проклятую реку, а это мой долг: у меня мать во Франции! Какая ночь! Толпа готова погибнуть в снегу, и большинство этих несчастных скорее позволят сжечь себя, чем встанут на ноги. Теперь четыре часа, Филипп. Через два часа русские зашевелятся. Уверяю вас, что вы еще раз увидите, как Березина покроется трупами. Подумайте о себе, Филипп! Лошадей у вас нет, не можете же вы нести графиню; так вперед, идем со мной! - воскликнул он, хватая майора за руку.
- Как, друг мой, бросить Стефани!
Майор схватил графиню, поставил ее на ноги и стал грубо трясти ее, как доведенный до отчаяния человек, покамест она не проснулась. Открыв глаза, она поглядела на него остановившимся мертвенным взглядом.
- Нужно идти, Стефани, или мы погибли!
Вместо ответа графиня попыталась опуститься на снег, чтобы снова уснуть. Адъютант выхватил пылающую головню и помахал ею перед лицом Стефани.
- Нужно насильно спасти ее! - крикнул Филипп, подняв графиню и потащив ее в карету.
Возвратившись, он стал умолять друга о помощи. Они подхватили вдвоем старика генерала, не зная, жив ли он или умер, и посадили его рядом с женой. Растолкав ногой спящих на земле солдат, майор отнял у них награбленное, навалил все эти вещи на обоих супругов, бросил в угол кареты несколько кусков жареной конины.
- Что это вы надумали делать? - спросил у него адъютант.
- Везти ее, - отвечал майор.
- Вы с ума сошли!
- Вы правы! - сказал Филипп, скрестив руки на груди. Но вдруг словно какая-то мысль, подсказанная отчаянием, осенила его.
- Слушай, - обратился он к своему вестовому, схватив его за здоровую руку, - я поручаю тебе графиню на час. Умри, но не подпускай никого к карете, слышишь?
Майор подобрал бриллианты графини и, держа их в одной руке, другой схватил саблю и стал бешено колотить ею тех спящих, в ком, как казалось ему, еще сохранилась отвага; ему удалось разбудить великана-гренадера и еще двух-трех человек - распознать их чины не представлялось никакой возможности.
- Мы пропали, - сказал он им
- Сам прекрасно знаю, - отвечал гренадер, - да мне-то все равно!
- Послушай! Двум смертям не бывать, а одной не миновать; так не лучше ли тогда отдать жизнь за красивую женщину и попытаться снова увидеть Францию?
- По мне так лучше спать, - сказал один из солдат, валясь опять в снег, - и если ты, майор, еще будешь ко мне приставать, я всажу тебе в брюхо тесак.
- В чем дело, командир? - спросил гренадер. - Он пьян. Это парижанин, а они любят удобства.
- Это достанется тебе, бравый гренадер, если ты пойдешь со мной и будешь драться, как бешеный! - воскликнул майор, показав ему бриллиантовое ожерелье. - Русские в десяти минутах отсюда; у них есть лошади; мы нападем на передовую их батарею и уведем пару лошадок.
- А часовые, майор?
- Кто-нибудь из нас троих... - начал майор, потом, запнувшись, посмотрел на адъютанта. - Ведь вы пойдете с нами, Ипполит, не правда ли?
Адъютант утвердительно кивнул головой.
- Кто-нибудь из нас, - продолжал майор, - займется часовым. Они ведь тоже спят, эти проклятые русские.
- Ну и молодчина же ты, майор! А возьмешь меня потом в свою карету?
- Да, если ты не сложишь там, наверху, своих костей. А если погибну я, - сказал майор, обращаясь к обоим своим спутникам, - обещайте мне, Ипполит, и ты, гренадер, что вы сами позаботитесь о спасении графини.
- Ладно! - крикнул гренадер.
Они двинулись к стоянке русских войск, к батареям, так безжалостно истреблявшим толпы несчастных, улегшихся на берегу реки. Вскоре послышался топот двух скачущих по снегу лошадей, а проснувшаяся батарея стала залпами посылать ядра, проносившиеся над головами спящих. Топот копыт был таким частым, что казалось, это кузнецы куют подкову. Храбрый адъютант погиб. Но дюжий гренадер был цел и невредим. А Филипп, сражавшийся за свою возлюбленную, был ранен штыком в плечо. Ему удалось все же уцепиться за конскую гриву и так крепко сжать шенкелями бока лошади, что она очутилась точно в тисках.
- Слава богу! - воскликнул майор, застав вестового все в той же позе, а карету на месте.
- По чести говоря, командир, вы должны были бы представить меня к кресту! Ну и здорово же мы поработали саблями!
- Ничего еще пока не сделано. Запряжем-ка лошадей. Вот веревки.
- Их мало!
- А вы, гренадер, возьмитесь за спящих. Заберите у них шали, белье.
- Вот тебе раз! Да ведь он помер, чудак! - воскликнул гренадер, стаскивая одежду с первого же солдата, к которому подошел. - Э! Да тут ни одного в живых не осталось!
- Неужто ни одного?
- Да, все мертвы. Видно, конина со снегом вредна для желудка.
От этих слов Филиппа бросило в дрожь. Мороз крепчал.
- Боже! Потерять женщину, которую я уже двадцать раз спасал!
Майор принялся тормошить и звать графиню:
- Стефани! Стефани!
Молодая женщина приоткрыла глаза.
- Сударыня, мы спасены!
- Спасены? - повторила она, снова падая.
Лошадей кое-как запрягли. Держа в здоровой руке саблю, майор захватил другой поводья и, вооружившись пистолетами, вскочил на одну из лошадей, гренадер на другую. Старого вестового, у которого оказались отмороженными ноги, бросили поперек кареты в ногах у генерала и графини.
Подгоняемые ударами сабли, лошади бешено помчались по равнине, где новые трудности ожидали майора. Вскоре нельзя было сделать и шагу вперед, не рискуя задавить при этом мужчин, женщин, даже спящих детей; когда гренадер их будил, никто из них не желал шевельнуться. Тщетно г-н де Сюси пытался отыскать дорогу, которую проложил арьергард в этой человеческой гуще; дорога исчезла, как в море след корабля; майор мог подвигаться вперед лишь шагом, поминутно останавливаемый солдатами, грозившими убить его лошадь.
- Хотите выбраться отсюда? - спросил его гренадер.
- Ценою всей моей крови, какою угодно ценою! - отвечал майор.
- Ну, так вперед! Чтобы сделать яичницу, нужно разбить яйца!
И гренадер императорской гвардии погнал лошадей в людскую гущу, покрыл колеса кровью, опрокидывая шалаши и оставляя за собой среди моря голов двойной ряд человеческих трупов. Нужно, впрочем, отдать ему справедливость, он неустанно кричал громовым голосом: "Эй, падаль, берегись!"
- Бедняги! - воскликнул майор.
- Ну вот еще! Не все ли равно, так ли погибнуть, от холода ли или от пушечного ядра! - возразил гренадер, подгоняя лошадей острием своего тесака.
То, что давно уже должно было с ними случиться и от чего до сих пор их спасало лишь чудо, произошло наконец: карета опрокинулась.
- Я так и знал! - воскликнул неунывающий гренадер. - О! Да ведь товарищ-то умер!
- Бедняга Лоран!
- Лоран! Из пятого стрелкового?
- Да.
- Так это был мой двоюродный брат! Ну, наша собачья жизнь не такое уж счастье по нынешним временам, чтобы стоило о ней жалеть!
Поднять карету, выпрячь лошадей - на все это потребовалось много драгоценного времени. Сотрясение было настолько сильным, что молодая графиня проснулась, вышла из оцепенения, высвободилась из укутывавшей ее одежды, встала.
- Где мы, Филипп? - слабым голосом спросила она, оглядываясь.
- В пятистах шагах от моста. Мы переправимся через Березину. По ту сторону реки я уж не стану вас больше мучить, Стефани, дам вам уснуть: мы будем в безопасности и спокойно доберемся до Вильны. Дай бог, чтобы вам никогда не пришлось узнать, чего стоило спасение вашей жизни.
- Ты ранен?
- Пустяки.
Страшный час настал. С рассветом заговорили пушки. Русские взяли Студянку и засыпали теперь равнину пушечными ядрами; при слабом свете занимающегося утра майор видел, как они зашевелились на возвышенности и стали строиться в колонны. Толпа всколыхнулась в тревожном вопле, все разом вскочили на ноги. Люди инстинктивно почуяли надвигающуюся гибель и хлынули к мосту. Русские, подобно огненному вихрю, ринулись вниз. Мужчины, женщины, дети, кони - все устремились к мосту. Майор и графиня были, к счастью, еще довольно далеко от него.
Генерал Эбле на том берегу поджег сваи моста.
Те, кто бросился к мосту как к последнему средству спасения, несмотря на предупреждения, не хотели вернуться обратно. Людской поток, с такой яростью устремившийся к роковому берегу, тотчас же обрушил в воду перегруженный мост, а вслед за этим скатилась в реку целая лавина рвавшихся к ней людей. Не слышно было ни единого вопля, только глухой звук, точно в воду свалился камень. Березина покрылась трупами.
Те, кто, спасаясь от гибели, яростно попятились назад, на равнину, с такою сокрушительной силой столкнулись с теми, кто еще стремился вперед, что масса народу была задавлена. Графа и графиню де Вандьер уберегла их карета. Лошади, задавив и затоптав множество умирающих, были сами задавлены, смяты мчавшимся на берег людским смерчем. Майор и гренадер, чтобы уцелеть, пустили в ход силу. Они убивали, чтобы не быть убитыми. Среди урагана лиц, прилива и отлива стремящихся в одном направлении тел берег Березины оказался на несколько мгновений опустевшим. Толпа отхлынула на равнину. И если несколько человек бросились с высокого берега в воду, то не потому, что надеялись достигнуть другого берега, олицетворявшего для них Францию, а скорей для того, чтобы уйти от пустынных просторов Сибири. Отчаяние спасло нескольких смельчаков. Какой-то офицер добрался до другого берега, перепрыгивая со льдины на льдину; солдат чудом взобрался на груду трупов и льда. Но огромная толпа поняла в конце концов, что русские не истребят 20 тысяч безоружных, окоченевших, отупевших, даже не сопротивляющихся людей, и с покорностью отчаяния каждый стал ждать своей участи.
Вышло так, что майор, гренадер и старый граф с женой оказались почти в одиночестве в нескольких шагах от того места, где прежде находился мост. Они стояли там все четверо молча, с сухими глазами, среди груды трупов. С ними было несколько уцелевших солдат, несколько офицеров, которые в этот час вновь обрели свою энергию. В этой довольно большой кучке людей было человек пятьдесят. Шагах в двухстах оттуда майор заметил вдруг остатки обрушившегося дня за два перед тем моста для телег и повозок.
- Свяжем плот! - крикнул он.
Не успели прозвучать эти слова, как все устремились к остаткам места. Люди кинулись подбирать железные скрепы, вытаскивать доски, собирать веревки - словом, всякий материал, необходимый для сооружения плота. Человек двадцать вооруженных солдат и офицеров под командой майора образовали стражу, чтобы охранять работающих от отчаянных покушений толпы, когда она догадается об их намерении. Жажда свободы, которая воодушевляет заключенных и вдохновляет их на чудеса, ничто по сравнению с чувством, заставлявшим действовать в этот момент несчастных французов.
- Русские! Русские! - кричала охрана тем, кто сколачивал плот.
Скрипело дерево, плот рос в ширину и в длину. Генералы, полковники, солдаты - все сгибались под тяжестью бревен, железа, канатов, досок; точь-в-точь постройка Ноева ковчега. Сидя подле мужа, графиня наблюдала это зрелище, сожалея о том, что сама ничем не может помочь; впрочем, она помогала связывать канаты. Наконец плот был готов. Сорок человек спустили его на воду, а с десяток солдат держали канаты, необходимые для того, чтобы причалить к берегу. Увидав судно свое на воде, строители с варварским эгоизмом стали прыгать на него прямо с высокого берега. Боясь попасть в эту ожесточенную свалку, майор удержал генерала и Стефани за руки; но, увидав, что плот почернел от людей, столпившихся на нем, точно зрители в партере театра, Филипп затрепетал.
- Дикари! - крикнул он. - Ведь это я подал вам мысль построить плот; я ваш спаситель, а вы не оставили для меня места!
Глухой ропот был ему ответом. Стоявшие на краю плота люди вооружились баграми и уперлись ими в берег, яростно отталкивая дощатое сооружение, чтобы переплыть на ту сторону реки среди трупов и льдин.
- Гром и молния! Я пошвыряю вас всех в воду, если вы не пустите майора и двух его спутников! - крикнул гренадер, выхватывая саблю; несмотря на отчаянные протесты, он не дал отчалить и заставил всех потесниться.
- Я упаду! Я падаю! - кричали его соседи. - Вперед! Отчаливай!
Майор взглянул на свою возлюбленную; глаза его были сухи, она же с ангельской покорностью подняла взор к небу.
- Умереть вместе с тобой! - прошептала она.
Было что-то комическое в положении тех, кто находился на плоту. Как ни яростно они вопили, никто из них не посмел сопротивляться гренадеру: они так были стиснуты, что стоило столкнуть одного, чтобы в воду попадали все. Перед лицом такой опасности какой-то капитан попытался избавиться от гренадера, но тот заметил предательский жест офицера, схватил его и столкнул в воду, приговаривая: "Ага, уточка! Попить захотела!"
- Вот два места! - крикнул он. - Ну-ка, майор, давайте сюда вашу молодку и прыгайте сами! Старикашку бросьте! Он все равно завтра подохнет.
- Скорей! - слились в один вопль десятки голосов.
- Да ну же, майор! Они ворчат - и правы!
Граф де Вандьер сбросил с себя тряпье, в которое был укутан, и стал во весь рост в своем генеральском мундире.
- Спасем графа, - сказал Филипп.
Стефани стиснула руку возлюбленного и припала к нему, отчаянно сжав в своих объятиях.
- Прощай! - воскликнула она.
Они поняли друг друга. Граф де Вандьер обрел силы и присутствие духа, чтобы спрыгнуть на плот, куда за ним последовала Стефани, бросив на Филиппа последний взгляд.
- Майор! Не хотите ли на мое место? Я ведь жизнью не дорожу! - крикнул гренадер. - Нет у меня ни жены, ни матери, ни детей...
- Позаботься о них! - ответил майор, указывая на графа и его жену.
- Не тревожьтесь, буду беречь их как зеницу ока.
От берега, где неподвижно остался стоять Филипп, плот оттолкнули с такой силой, что когда он ударился о противоположный берег, все свалились от толчка. Граф, стоявший с краю, упал в реку. В этот миг проносившаяся мимо льдина оторвала ему голову и далеко отшвырнула ее, точно ядро.
- Эй! Майор! - крикнул гренадер.
- Прощай! - донесся женский голос.
Филипп де Сюси, оледенев от ужаса, упал, сраженный усталостью, холодом и скорбью.