Их выискивали несколько часов после боя. Выискивали и уничтожали. Около двух десятков башибузуков было уничтожено, когда они пытались скрыться на лошадях. Когда всё закончилось, Арут собрал всех свои людей. Четырнадцать человек погибли. Несколько человек были ранены. Для него это были почти неприемлемые потери. Отряд и так был малочисленный. Но что он мог поделать? В таком бою могли быть потери гораздо большие. Фидаинов хоронили всей деревней. С ними вместе были похоронены двадцать восемь человек местных жителей. Священник тоже погиб. Поэтому молитву над усопшими прочитали, как могли. После похорон все собрались во дворе у старосты. Арут сидел на крыльце дома и, прислонив винтовку к плечу, о чём- то сосредоточенно думал. И фидаины, и местные жители молча ждали, пока он заговорит. Прежде чем это сделать, Арут обвёл всех тяжёлым взглядом.
- Турки убивают нас… горе одного должно стать горем другого. Помогайте друг другу. Не оставляйте в беде даже тех, кого не знаете или тех, кто грек или болгар… все мы в одинаковом с ними положении. И уж если суждено умереть, берите в руки ножи, топоры и умрите, убивая тех, кто посягает на вашу жизнь, семью, кто хочет растоптать ваше имя, родину, вашу религию… не верьте словам этих палачей… в них ваша смерть и ваше бесчестие…будьте сильны духом… ибо дух и вера нашей нации - единственное, что помогало нам выживать в течение долгих столетий.
Все люди слушали его затаив дыхание и не сводили с него взглядов.
- И ещё у меня есть одна просьба к вам, - продолжал Арут, обращаясь к местным жителям, - часть лошадей мы оставим себе, часть вам, а часть… часть нужно отправить в наш лагерь. Нужны человек десять для того, чтобы отогнать лошадей в лагерь. Я дам одного человека, который покажет вам, куда вести лошадей.
В воздух сразу поднялись несколько десятков рук.
- Спасибо, - Арут коротко кивнул и как бы оправдываясь, сказал: - Мы должны стать конным отрядом, чтобы иметь возможность быстро приходить на помощь. И ещё просьба…нам нужна вода и немного еды… совсем немного… лишь бы до Баберда хватило… там ещё возьмём.
Вперёд вышел пожилой человек и с явным упрёком произнёс:
- Не обижай нас, сынок. Нас живьём хотели сжечь, вы всех нас спасли… неужто куска хлеба пожалеем для вас. Берите столько, сколько вам нужно… - мужчина остановил протестующий жест Арута, - слушать ничего не хочу, сынок. Возьмёте - и всё. У нас хватит еды, не беспокойся.
Арут кивнул в знак согласия. И уже собирался уйти, когда послышался юношеский голос:
- Фидаи, возьми меня к себе!
Арут начал выискивать взглядом человека, который произнёс эти слова. Вперёд вышел паренёк чуть моложе его самого с весьма решительным взглядом. Сзади появилась какая-то женщина и что-то зашептала ему на ухо. Парень не слушал её. Он во все глаза смотрел на Арута. Тот раздумывал. Не хотелось его брать, но люди нужны были как воздух. Пока он сомневался, снова раздался голос паренька:
- Нас собралось тридцать семь человек. Мы все хотим вступить в твой отряд. Возьми нас. Клянусь тебе, не пожалеешь. Мы можем стрелять. Можем драться на палках, можем бороться… можем готовить.
- Да вы, похоже, всё можете, - Арут только покачал головой, а в следующую минуту громко воззвал:
- Сарик Арсен, Покр Вазген!
Оба брата вынырнули, откуда-то и встали перед Арутом. Их вид явно вызывал всеобщее почтение. Люди с явным уважением взирали на две мощные фигуры.
Арут показал на паренька.
- Берём с собой. Надо найти для них оружие и объяснить наши законы.
Не дожидаясь ответа, Арут ушёл с крыльца в дом. Он был измотан и больше всего на свете хотел немного поспать. После его ухода жители не расходились. Они некоторое время в нерешительности стояли, созерцали двух великанов, а потом тот самый паренёк решился высказать то, о чём думали в этот миг все без исключения.
- Вы, правда, Сарик Арсен и Покр Вазген? Два брата?
Оба бородача в ответ кивнули пареньку.
- А мы слышали, - с настойчивостью продолжал паренёк, - что вы воюете в отряде Кес Арута. Это тоже правда?
Бородачи снова кивнули.
- Какой он, расскажите нам, - попросил паренёк, - мы так много слышали о нём. Говорят, что он в одиночку может перебить целый батальон. Про него столько всяких историй рассказывают. Турки его "Шайтан Арут" называют. Говорят у него жена очень красивая… Самая красивая армянка из всех… говорят…
- Говорят, - перебил его Покр Вазген, - что ты нас спрашиваешь? Его бы и спросил.
- Кого? - не понял паренёк.
- Того с кем разговаривал.
- А с кем я разговаривал?
- С ним. Это Кес Арут и был!
Глава 14
Эрзерум. Утро 10 июля 1915года
- Девочка! Красивая… вся в мать!
Повитуха держала завёрнутого в руках ребёнка и широко улыбалась, слушая её крики. Роды прошли на удивление легко. Мириам чувствовала себя хорошо. Она, улыбаясь, протянула руки к ребёнку. Однако повитуха сперва передала ребёнка бабушке. Мать Мириам, радостно улыбаясь, приняла ребёнка на руки и только потом передала его матери. Мириам тоже улыбалась, глядя на розовое личико девочки. Она нежно коснулась губами маленького лобика и поправила складки материи, в которую был завернут ребёнок.
- Как назовёте? - послышался голос матери Мириам.
- Арут хотел дать имя своей матери…Сирануш.
Мать нагнулась над Мириам и, взяв ребёнка за маленький пальчик, мягко произнесла:
- Ну, давай знакомиться, сируник Сирануш…я твоя бабушка.
В этот момент снизу раздался голос Констандяна, зовущий её. Оставив Мириам и внучку, женщина вышла из комнаты и спустилась во двор. Констандян выглядел крайне взволнованным, что сразу обеспокоило женщину.
- Случилось что? - тихо спросила она у мужа.
Констандян некоторое время молчал, собираясь с силами, а потом коротко сказал:
- Собирайтесь. Мы немедленно уезжаем из города.
- Как уезжаем? - поразилась женщина. - А как же дом? А Мириам? Она только что родила…
- Кого?
- Девочку! Назвали Сирануш!
- Сирануш? - с горечью повторил Констандян. Проклятые турки…даже порадоваться на внучку не дадут… Собирайся быстро. Собирай детей…внуков… бери самое необходимое из одежды. Еды побольше… кто знает, что ждёт нас впереди
- Да что случилось? Скажешь ты, наконец,… отчего мы бежим?
Констандян хмуро посмотрел на жену.
- Конец всему. Только что состоялось заседание под председательством вали Эрзерума, Тахсин бея, и с участием всех нотаблей. Они постановили выслать всех армян из Эрзерума в Алеппо. С минуту на минуту начнутся погромы. Мы должны поблагодарить вали за то, что он не позволил нас убивать, как того требовали многие. Хотя кто знает, что нас ждёт впереди… в общем, времени нет всё объяснять. Собирайся. Мы должны немедленно покинуть город, иначе один бог знает что будет.
- Но как же Мириам? Она только родила…она не сможет…
- Сможет, - зло закричал Констандян на жену, - или лучше оставить её для турок? Ты знаешь, что они с ней сделают?
- Господи, господи, - причитая, женщина побежала в дом. А Констандян остался во дворе и начал готовиться к отъезду со своими сыновьями. Они вывели четырёх лошадей, которыми запрягли две повозки. На повозки сразу начали укладывать кое какую одежду и продукты. На одной из повозок оставили немного места, чтобы там могла лечь Мириам. Всё делалось быстро. Никто не проронил и звука. Констандян лишь взглядом торопил сыновей. Но те и без того трудились изо всех сил. Пока они собирались, на соседних улицах послышались крики, топот ног, выстрелы.
- Все выходите из домов, - кричали на турецком языке, - берите с собой немного одежды и еды. Любой, кто останется, будет убит на месте.
Констандян лишь на мгновение остановился, а потом с удвоенной силой принялся за работу. Вскоре крики начали раздаваться совсем рядом. Было отчётливо слышно, как армян выгоняют из домов. Наконец, всё было уложено. Внуков, - Ваана и Наринэ, - Констандян посадил в первую повозку и на всякий случай прикрыл их старым одеялом.
- Сидите тихо, - предупредил он обоих.
Те словно понимали происходящее. Оба затихли, хотя до этого бойко разговаривали друг с другом. Все были готовы к отъезду. Дожидались госпожу Констандян с Мириам. Наконец и они вышли. Мириам с ребёнком посадили во вторую повозку и тепло укутали. После этого Констандян отворил ворота и… сразу уткнулся в конных жандармов. Один из них остановился у ворот и, указывая нагайкой направление, громко крикнул:
- Быстрее. Двигайтесь быстрее.
Констандян, радуясь, что не происходит худшего, погнал лошадей быстрее. Через несколько минут обе повозки смешались с огромным потоком людской массы. Армян начали строить в колонну. Колонна растянулась на несколько километров. Со всех сторон её окружали жандармы и конные отряды дадашей. Понадобилось несколько часов, чтобы колонна понукаемая криками и ударами кнутов, побрела в сторону выхода из города. В Эрзеруме больше не осталось ни одного человека армянской национальности. Все шли в колонне. Куда они шли, многие не знали. Люди думали, что их отправляют в места временного проживания в связи с военным положением. Как ранее и объявляло во всеуслышание правительство.
В то время как армян, подгоняя палками и дубинками, выводили из Эрзерума, в кабинете Зиновьева появился Лущев. Вопреки обыкновению последних дней, Лущев просто сиял от радости. Зиновьев аж подался вперёд при виде Лущева. Вид полковника буквально заинтриговал Зиновьева. Лущев не стал тянуть и прямо с порога объявил новость:
- Наши части захватили город Ван! Идёт крупномасштабное наступление на всю Западную Армению. Французы и англичане начали военные действия на юге Османской империи. Вскоре последует ряд наступательных действий.
Зиновьев, широко улыбаясь, захлопал, аплодируя действиям России, Франции и Англии. Лущев упал в кресло, в котором имел обыкновение сидеть.
- Но каковы армяне, милостивый государь? - Зиновьев улыбнулся восхищению, с которым Лущев произнёс эти слова. - Подумать только, крошечным отрядом… в окружении женщин и детей, дать бой регулярным войскам турецкой армии, да и не только,… а ещё сражаться двадцать девять дней и фактически выйти победителями. Когда наши части вошли в город, его полностью контролировали армяне. Вы понимаете, милостивый государь, что это значит? Турки жестоко ошибаются. Даже если им удастся претворить гнусные планы в действительность, это ничего не даст. Ничего, милостивый государь. По очень простой причине. Этот народ невозможно поставить на колени. Это гордый народ. И Ван показал это со всей очевидностью. Браво, Ван! Браво! Молодцы! Других слов для этих мужественных людей у меня нет.
Лущев выглядел довольным и радостным. Ещё бы, столько новостей сразу. Зиновьев не хотел омрачать его настроение, но делать было нечего. Они постоянно делились информацией и зачастую вместе принимали решение.
- Есть и не очень хорошие новости, - заговорил Зиновьев серьёзным голосом.
- Что? - улыбка мгновенно сошла с губ Лущева. У него появился сосредоточенный вид.
- Есть сведение, что в ряде населённых пунктов начались массовые избиения армян.
- Началось? Вы думаете правительство, несмотря на серьёзные поражения, которые нанесли им наши армии, всё равно осуществит резню?
- Похоже на то, - Зиновьев кивнул головой, - хотя и не хочется в это верить.
- Я подумывал выехать из Константинополя. Хочу собственными глазами посмотреть, что происходит на самом деле в этой стране.
- Вы в своём уме, полковник? - Зиновьев явно не ожидал таких слов от Лущева. - Мы официально находимся в состоянии войны. А вы решили устроить себе путешествие. Это очень и очень опасно. Что я доложу в Петербург, если с вами что-то случиться.
- Ничего не случиться, - заверил его Лущев, - поверьте, милостивый государь, у меня достаточно обширные связи. Едва ли не в каждом городе имеются надёжные люди. К тому же, - добавил Лущев, - не забывайте специфику моей работы. Мне не раз приходилось действовать в экстремальных ситуациях. Так что, меня вряд ли можно напугать этими "Дадашами", "Чётниками", "Башибузуками" и прочими матёрыми мясниками.
- Вам решать, в конечном счете, полковник!
- Именно, - на этот раз Лущев согласился, - мне. Вот я и поеду… по этим самым Вилайетам, то бишь губерниям. Я буду иметь объективную картину происходящего, и вы будете в курсе событий.
Дальнейший разговор был прерван появлением секретаря посольства. Он положил донесение на стол Зиновьева.
- Срочно. От генерального консула в Эрзеруме.
Зиновьев кивнул. Не дожидаясь, пока секретарь покинет его кабинет, он начал читать. Донесение было длинным. Вначале Зиновьев прочитал его молча и уж потом озвучил его для Лущева.
- Послушайте, полковник, что пишет наш консул.
"Докладываю вам о сведениях, которые мной получены. Заранее оговорюсь, что сведения не подлежат никакому сомнению, ибо получены они от самих участников происходящих событий, - Зиновьев сделал паузу и взглянув на Лущева, который слушал со всем возможным вниманием, продолжил читать:
- Доподлинно известно, что губернатор Эрзерума Тахсин бей получил от правительства телеграмму следующего содержания:
- Все армяне, живущие в самом Эрзеруме и в Вилайете в целом - должны быть жестоко уничтожены. Однако не убивайте их на месте. Этих собак слишком много. Зловония от их трупов могут нанести вред нашим частям, которые сражаются с русскими. Да и населению тоже. В виду этих причин, приказываю собрать всех и отправить в Кемах. Там их уже ждут. Так же, вдоль дороги из Эрзерума до Кемаха, этих собак будут ждать отряды правоверных. Приступить к исполнению приказа немедленно".
- Мерзкие твари, - Лущев гневно сжал кулаки.
- Слушайте дальше! - Зиновьев продолжил прерванное чтение.
"Получив телеграмму, Тахсин бей вызвал четебаши Амрванли Эюб-оглы Гадыра и показал ему полученный приказ из Константинополя. "Здешних армян я поручаю тебе, доведёшь их до Кемаха. Там на них нападут наши люди и курды. Ты для вида покажешь, что хочешь их защищать. Стрельнёшь разок другой против нападающих, но, в конце концов покажешь, что не можешь справиться. Оставишь там всех и уйдёшь". На что Гадыр ответил губернатору: "Ты велишь мне связанных по рукам и ногам овец и ягнят отвести на бойню. Это- жестокость мне не подобающая. Я солдат. Пошли меня против врага. Там либо он меня сразит, либо я его. А марать руки в крови невинных, я не буду". Несмотря на долгие уговоры, Гадыр был твёрд в своём решении. Он наотрез отказался подчиниться приказу. Вслед за ним, - продолжать читать Зиновьев, - был вызван к губернатору Мирза- бека Вераншехерли. Этот согласился с приказом губернатора. В данное время, - продолжал Зиновьев, - в городе творится настоящий ужас. Этих несчастных выводят из домов грубостью, побоями и угрозами смерти. Армян строят в колонну, как скот, гонимый на бойню. Число этих людей никак не менее 19000. Они охраняются жандармами и частями регулярной армии. Всем армянам оглашён жёсткий приказ. Любой, кто покинет колонну - будет немедленно казнён. Арабскому же населению Эрзерумского вилайета, известного своим добрым отношением к армянам, вынесено жесточайшее предупреждение: "Любой, кто подаст хлеб или воду армянам - будет немедленно повешен напротив собственного дома". Мы находимся в глубочайшем смятении, ибо знаем происходящее, но не в силах помешать этому… даже слов найти невозможно для описания этой, в высшей степени ужасающей, сущности. С глубокой надеждой ждём новостей от вас. Генеральный консул в Эрзеруме".
Закончив читать, Зиновьев положил донесение на стол и посмотрел на Лущева. Даже выразить нельзя, в каком состоянии пребывал полковник Лущев. Он был настолько подавлен, что Зиновьев какое-то время его не беспокоил. Но время шло. Надо было немедленно что-то предпринять.
- Известим командование? - осторожно спросил Зиновьев.
Лущев кивнул.
- Но это ничего не даст. Мы просто не успеем помешать этому безумию. Наша армия далеко, а путь… смерти уже начал своё движение. Я немедленно отправляюсь в направлении Эрзерума, - Лущев встал и направился к двери.
- Вы не сможете это остановить!
- Но я смогу помочь несчастным. Я постараюсь что-то сделать, иначе попросту жить не смогу, - Лущев бросил на Зиновьева прощальный взгляд, - я должен поехать. Сидеть и смотреть, как 19000 человек, в том числе женщин и детей, ведут на бойню?… нет … только не русский офицер.
Глава 15
Окрестности города Битлиса.
9 часов вечера 10 июля 1915 года.
В небольшом одноэтажном сером здании, на восточной окраине Битлиса, расположилась миссия Красного креста. Миссия была создана совсем недавно. Инициатором создания миссии стало французское посольство в Константинополе. Работали в миссии на совершенно добровольной основе врачи, приехавшие из Франции Франсуа Андани и Жерар Мони. Вместе с ними уход за больными осуществляли несколько медсестёр так же прибывшие из Франции. Два французских врача и сёстры милосердия ночевали здесь же в здании Красного креста. Для этого было выделено две комнаты рядом с больничной палатой. В здании ещё находились маленькая операционная и небольшой уголок, где обычно перевязывали больных с лёгкими ранами.
В описываемый нами вечер Андани утомлённый работой отдыхал, а Мони остался дежурить с двумя сёстрами милосердия. Палата была пуста. В течения дня несколько больных, имеющих симптомы лёгкого недомогания, были осмотрены. Затем им дали необходимые лекарства и отправили домой. За неимением пациентов, Мони улёгся на одной из десяти имеющихся в палате коек и задремал. Спал он всего лишь несколько минут, так как был разбужен взволнованным голосом одной из сестёр, которая непрестанно повторяла:
- Доктор, доктор, доктор…
Мони открыл глаза. Ещё не успев отойти от сна, он словно ужаленный вскочил на ноги и что было силы, закричал:
- Андани! Скорей!
Рядом с сестрой милосердия стояла молодая женщина. Глаза полные слёз выражали мольбу. На руках у женщины лежала двухлетняя девочка. Голова девочки была запрокинута. Лицо было серого цвета. На горле зияла глубокая рана. Из раны буквально хлестала кровь. Девочка была в беспамятстве. Мони буквально выхватил девочку из рук матери и, зажимая рукой рану, побежал в операционную. Мать пошла следом. Но сразу же была остановлена сестрой милосердия.
- Моя дочь, - только и повторяла на армянском языке, рыдая женщина, - моя дочь!
- Всё будет хорошо, - успокаивала её сестра милосердия. Она говорила на французском, но, тем не менее, по всей видимости, женщина понимала её. Невзирая на сопротивление, она усадила несчастную женщину на кровать, а сама торопливо прошла в операционную. Над девочкой уже хлопотали Мони и Андани, прибежавший в расстёгнутой рубашке.
- Что? - сестра милосердия вытянула голову, пытаясь рассмотреть быстрые точные движения врачей.
- Всё будет хорошо, - не оглядываясь и не переставая хлопотать над девочкой, ответил Мони, - рана неглубокая. Мы спасём девочку. Её счастье, что она вовремя принесла малышку. Ещё минут десять - пятнадцать, и мы были бессильны.