Братья стояли возле кузины, посреди лужайки, и в глубоком оцепенении следили взором за рыдваном, который огибал ограду, а затем стал удаляться по дороге в Труа; Лоранса передала им последний совет старика. Но житейской опытности никогда не следует появляться в рыдване, в узорчатых чулках и с волосяным кошельком на затылке. Ни один из этих молодых людей не был в состоянии понять перемен, происходивших во Франции, вся их душа была охвачена негодованием, и благородная кровь кипела от возмущенного чувства чести.
- И это глава Шаржбефов! - сказал маркиз де Симез. - Человек, род которого носит девиз: "Да грядет за мною сильнейший!" (Adsit fortior!) - прекрасный боевой клич!
- Теперь остался только слабейший, - с горечью улыбнулась Лоранса.
- Времена Людовика Святого миновали, - заметил младший де Симез.
- "Умереть с песнею на устах!" - воскликнула графиня. - Этот девиз пяти девушек, родоначальниц нашей семьи, пусть станет и моим девизом.
- А наш: "Умри, не отступив". Итак, никаких уступок! - сказал старший де Симез. - А то мы, пожалуй, поразмыслив, придем к убеждению, что жвачка, с которой явился сюда наш родственник Бёф, - результат глубочайшей мудрости. Подумать только! Гондревиль станет фамилией какого-то Малена!
- И его логовом! - добавил младший.
- Мансар создал его для дворянства, а плодиться в нем будет чернь! - сказал старший.
- Если бы это случилось, я предпочла бы, чтобы Гондревиль сгорел! - воскликнула мадмуазель де Сен-Синь.
Ее слова услышал крестьянин, который в это время выходил из хлева, где смотрел теленка, предназначенного стариком д'Отсэром к продаже.
- Пойдемте домой, - сказала, улыбаясь, Лоранса, - а то мы чуть было не совершили оплошности и не подтвердили с помощью теленка правоту старого быка.
- Бедняга Мишю, - сказала она, вернувшись в гостиную, - я уж совсем забыла о твоей проказе, но мы здесь и так на плохом счету, смотри же, не подводи нас. Есть у тебя на совести еще какой-нибудь грешок?
- У меня на совести только один грех - что я не уничтожил убийцу моих старых господ, прежде чем поступить на службу к молодым!
- Мишю! - воскликнул кюре.
- Но я не уеду отсюда, - продолжал Мишю, не обращая внимания на возглас священника, - пока не буду уверен, что вы тут в безопасности. Кругом бродят какие-то парни; они мне не по душе. Когда мы последний раз охотились в лесу, ко мне подошел тот, с позволения сказать, сторож, который заменил меня в Гондревиле; он спросил, считаем ли мы себя здесь в своих владениях. А я ему в ответ: "Трудновато, приятель, за два месяца отвыкнуть от того, к чему привыкали целых два столетия".
- Напрасно, Мишю! - сказал маркиз де Симез, но лицо его озарилось довольной улыбкой.
- А он что ответил? - спросил г-н д'Отсэр.
- Он сказал, что доложит сенатору о наших притязаниях, - ответил Мишю.
- Графу де Гондревилю! - продолжал старший д'Отсэр. - Вот потеха! Да что ж, ведь говорят же Бонапарту "ваше величество".
- Или "ваше высочество" - его светлости великому герцогу Бергскому, - поддакнул кюре.
- А это еще кто такой? - спросил г-н де Симез.
- Мюрат, зять Наполеона, - пояснил старик д'Отсэр.
- Вот как, - сказала мадмуазель де Сен-Синь. - А вдове маркиза де Богарнэ тоже говорят "ваше величество"?
- Разумеется, мадмуазель, - ответил кюре.
- Нам следовало бы побывать в Париже, поглядеть на все это! - воскликнула Лоранса.
- Увы, барышня, - сказал Мишю, - я ездил в Париж, чтобы поместить сына в лицей, и могу уверить вас, что с так называемой императорской гвардией шутить не приходится. Если вся армия такова, то нынешние порядки переживут и нас с вами.
- Называют немало знатных семейств, которые идут к нему на службу, - заметил г-н д'Отсэр.
- И все равно, по новым законам ваши дети обязаны будут служить, - сказал кюре. - Закон больше не признает ни титулов, ни рангов.
- Этот человек причиняет нам своим двором больший вред, чем Революция причинила гильотиной! - воскликнула Лоранса.
- Церковь молится за него, - заметил кюре.
Каждая из этих фраз, сказанных одна за другой, звучала словно комментарий к мудрым словам старого маркиза де Шаржбефа; но в молодых людях жила слишком горячая вера в свою правоту, у них были слишком высокие понятия о чести, чтобы согласиться на сделку. Кроме того, они говорили себе, как всегда говорили все побежденные партии, что процветанию партии-победительницы скоро настанет конец, что императора поддерживает одна лишь армия, что сила факта рано или поздно уступит праву и т. д. Несмотря на предупреждение, они попались в расставленную им западню, которую обошли бы люди осторожные и смиренные, вроде старика д'Отсэра. Будь мы вполне чистосердечны, мы, пожалуй, признали бы, что никогда несчастье не обрушивалось на нас без того, чтобы мы не получили о нем явного или тайного предупреждения. Сокровенный смысл такого предупреждения многим становится ясен лишь после того, как катастрофа уже разразилась.
- Согласитесь все же, ваше сиятельство, что не могу я уехать, не представив вам отчета, - шепотом сказал Мишю мадмуазель де Сен-Синь.
Вместо ответа она утвердительно кивнула головой, и управляющий вышел. Он тотчас же продал свою землю белашскому арендатору Бовизажу, который, однако, обещал расплатиться с ним не раньше как недели через три. Между тем, приблизительно месяц спустя после приезда маркиза, Лоранса, рассказав кузенам о том, что их состояние уцелело, предложила откопать миллион, зарытый в лесу, и наметить для этого день преполовения поста. До сего времени Мишю не мог извлечь клад потому, что в лесу лежал глубокий снег; но ему очень хотелось принять в этом участие вместе с хозяевами. Мишю стремился уехать во что бы то ни стало, он боялся самого себя.
- Мален нежданно прибыл в Гондревиль, никто не знает зачем, - сказал он своей госпоже, - и мне трудно будет удержаться, чтобы не пустить Гондревиль с торгов за смертью владельца. Я раскаиваюсь, что не исполнил своего намерения!
- Что могло побудить его покинуть зимой Париж?
- Весь Арси судачит об этом, - ответил Мишю. - Семью он оставил там, и его сопровождает всего-навсего один камердинер. У него бывают только нотариус Гревен и госпожа Марион, жена сборщика налогов нашего департамента, невестка того Мариона, который служил Малену подставным лицом при покупке Гондревиля.
Лоранса считала, что праздник преполовения поста - самый подходящий день, так как по случаю праздника можно отослать всех слуг. Вечеринки с ряжеными привлекали крестьян в город, и в полях было безлюдно. Однако выбор этого дня оказался роковым, и, как часто бывает в уголовных делах, он помог свершиться судьбе. Случай взвесил все возможности с не меньшей тщательностью, чем мадмуазель де Сен-Синь. Мысль, что в их замке, стоящем на краю леса, хранится миллион сто тысяч золотом, могла бы слишком взволновать стариков д'Отсэров; поэтому, с согласия их сыновей, было решено ничего им об этом не говорить. Тайна этого предприятия была известна только Готару, Мишю, четверым молодым дворянам и Лорансе. После обстоятельных подсчетов пришли к выводу, что длинный мешок, который можно положить на круп каждой лошади, вместит сорок восемь тысяч франков. Следовательно, достаточно будет трех поездок. Ради осторожности было решено отпустить на праздничное гулянье в Труа всех слуг, которые могли бы проявить опасное любопытство. Катрину, Марту и Дюрие, - на них можно было положиться, - предполагалось оставить для охраны замка. Слуги с большой охотой воспользовались предоставленной им свободой и чуть свет уехали в город. Рано утром Готар с помощью Мишю почистил и оседлал лошадей. Кавалькада проехала через сен-синьские сады, а оттуда все - господа и слуги - направились в лес. Ворота парка были очень низкие, поэтому всадники здесь спешились и повели лошадей под уздцы; когда они, выйдя в лес, снова вскочили на лошадей, в чаще промелькнула фигура белашского арендатора, старика Бовизажа.
- Ну вот, - воскликнул Готар, - кто-то идет.
- Да, это я, - сказал честный арендатор, выходя на дорогу. - Доброго здоровья, господа. Что же это вы - на охоту едете, невзирая на все запреты префектуры? Я-то не пойду доносить, но смотрите, будьте осторожны! У вас есть друзья, но немало и врагов.
- Ну, бог даст, охота будет удачной, - ответил, улыбаясь, рослый д'Отсэр, - и у тебя опять будут прежние хозяева.
В ответ на эти слова, которым последующие события придали совсем иной смысл, Лоранса бросила Роберу строгий взгляд. Старший Симез надеялся, что Мален, получив отступного, вернет Гондревиль. Эти дети собирались сделать как раз обратное тому, что советовал им маркиз де Шаржбеф, и Робер, разделявший их надежды, именно это имел в виду, когда произнес роковые слова.
- Во всяком случае, держите язык за зубами, старина, - сказал Бовизажу Мишю; он запер ворота парка и поэтому уезжал последним.
Стоял один из тех погожих дней конца марта, когда воздух сух, земля очистилась от снега, небо безоблачно, а температура воздуха находится в странном противоречии с видом деревьев, еще не одевшихся листвой. Было так тепло, что кое-где в полях зазеленели озими.
- Мы едем за каким-то кладом, а ведь настоящий клад в нашей семье - это вы, кузина, - пошутил старший де Симез.
Лоранса ехала впереди между двоюродными братьями, за ними следовали двое д'Отсэров; кавалькаду замыкал Мишю. Готар в качестве разведчика ехал первым.
- Раз наше состояние будет восстановлено, по крайней мере частично, выходите замуж за брата, - тихо сказал младший. - Он боготворит вас, а для дворян нашего времени вы будете достаточно богаты.
- Нет. Оставьте ему все это состояние, и я выйду за вас; моих денег хватит на нас обоих, - ответила она.
- Пусть будет по-вашему, - воскликнул маркиз де Симез. - Я откажусь от вас и буду искать женщину, которая была бы достойна называться вашей сестрой.
- Видно, вы любите меня меньше, чем я ожидала, - возразила Лоранса, кинув на него ревнивый взгляд.
- Нет. Просто я люблю вас обоих больше, чем вы меня, - ответил маркиз.
- Значит, вы жертвуете собою? - спросила Лоранса старшего Симеза и бросила ему взгляд, в котором на миг сказалось предпочтение.
Маркиз промолчал.
- Тогда я начну думать только о вас, и это будет невыносимо для моего мужа, - продолжала Лоранса, у которой молчание маркиза вызвало жест досады.
- А как мне жить без тебя? - воскликнул младший, взглянув на брата.
- Однако не можете же вы выйти за нас обоих, - сказал маркиз. - И надо наконец принять решение, - добавил он резковато, как человек, задетый за живое.
Он пришпорил коня, чтобы д'Отсэры не слышали их разговора. Лошади младшего брата и Лорансы тоже прибавили ходу. Когда трое всадников значительно опередили остальных, Лоранса хотела было заговорить, но слезы помешали ей.
- Я уйду в монастырь, - сказала она наконец.
- И вы допустите, чтобы род Сен-Синей угас? - возразил младший де Симез. - А вместо одного несчастного, который на все согласен, вы сделаете несчастными двоих? Нет, тот из нас, кто останется лишь вашим братом, примирится со своей участью. Когда мы узнали, что не так бедны, как думали, мы с ним объяснились, - сказал он, глядя на маркиза. - Если избранником окажусь я, - все наше состояние отойдет к брату. Если же счастье мне не суждено, - он уступает мне все состояние вместе с титулом, потому что сам примет имя Сен-Синей. В любом случае у того, кто будет лишен счастья, останется хоть возможность устроить свою жизнь. Наконец, если отвергнутый почувствует, что не в силах жить, он отправится на войну, чтобы там погибнуть и не омрачать счастья супругов.
- Мы как средневековые рыцари, мы достойны наших предков! - воскликнул старший. - Слово за вами, Лоранса.
- Мы хотим положить конец этой неясности, - сказал младший.
- Не думай, Лоранса, что в самоотречении нет услады, - заметил старший.
- Дорогие мои, любимые, - ответила она, - я не могу выбрать. Я люблю вас обоих, словно вы одно существо, - так любила вас ваша мать. Господь нам поможет. Я отказываюсь от выбора. Положимся на волю судьбы, - но тут я ставлю одно условие.
- Какое?
- Тот из вас, кто будет мне братом, останется подле меня до тех пор, пока я сама не отпущу его. Я хочу быть единственным судьей в вопросе о том, когда ему удалиться.
- Хорошо, - ответили оба брата, не задумываясь над этим пожеланием, высказанным кузиной.
- Тот, к кому первому обратится госпожа д'Отсэр сегодня вечером за столом после молитвы, - тот и будет мне мужем. Только не прибегайте к уловкам и сами не вызывайте ее на разговор.
- Игра будет честной, - сказал младший.
Оба поцеловали руку Лорансы. Уверенность в близкой развязке, - причем каждый еще мог надеяться, что она будет именно благоприятной для него, - привела близнецов в самое веселое настроение.
- Как бы то ни было, милая Лоранса, ты подаришь миру нового графа де Сен-Синя, - сказал старший.
- И мы бросаем жребий, кому больше не быть Симезом, - сказал младший.
- Видно, хозяйке уж недолго оставаться в девушках, - заметил Мишю, ехавший позади д'Отсэров, - что-то господа мои больно повеселели. Если хозяйка объявит о своем выборе, я подожду уезжать, мне хочется быть на этой свадьбе.
Д'Отсэры промолчали. Вдруг между братьями и Мишю пролетела сорока, и преданному Мишю, который, как все малоразвитые люди, был суеверен, почудилось, будто он слышит погребальный звон. Итак, для влюбленных день начался весело, - ведь когда они вместе гуляют по лесу, они вряд ли замечают сорок. Мишю при помощи плана отыскал место, где были зарыты деньги; молодые люди вооружились кирками, и клад был извлечен из земли; та часть леса, где его зарыли, безлюдна, поблизости ни дорог, ни жилья; таким образом, караван с золотом ни с кем не повстречался. И это обернулось бедой. Возвращаясь из Сен-Синя за последней частью клада, всадники, ободренные успехом, решили ехать не прежним, окольным путем, а напрямик. Дорога теперь шла верхом холма, откуда был виден Гондревильский парк.
- Огонь, - воскликнула Лоранса, заметив столб голубоватого дыма.
- Вероятно, иллюминация, - ответил Мишю.
Лоранса, знавшая в лесу каждую тропку, отделилась от каравана и поскакала к сен-синьскому домику, бывшему обиталищу Мишю. Хотя флигель был пуст и заперт, калитка оказалась открытой, и девушку поразили следы копыт: здесь, видимо, проехало несколько всадников. Столб дыма подымался над одной из лужаек английского парка, и Лоранса решила, что там, вероятно, жгут сорные травы.
- Ах, и вы в этом участвуете, - воскликнул Виолет; он галопом выскочил из парка на своей кляче и остановился перед Лорансой. - Но ведь это только карнавальная шутка, не правда ли? Его не убьют?
- Кого?
- Ваши братья не хотят его смерти?
- Чьей смерти?
- Сенатора.
- Ты рехнулся, Виолет!
- Тогда что же вы тут делаете? - спросил он.
При мысли об опасности, которая грозит ее кузенам, бесстрашная всадница пришпорила коня и вернулась на место раскопок в ту минуту, когда на лошадей навьючивали последние мешки.
- В лесу неспокойно! Не знаю, что происходит, но вернемся поскорее в Сен-Синь.
В то время как молодые дворяне были заняты перевозкой ценностей, спасенных старым маркизом, в замке Гондревиль разыгрывалась странная сцена.
В два часа пополудни сенатор и его друг Гревен играли в шахматы у камина в большой гостиной первого этажа. Жена сенатора и г-жа Марион беседовали, сидя неподалеку на диване. Вся прислуга замка отправилась на веселый маскарад, давно уже объявленный в арсийском округе. Семейство лесничего, жившее теперь вместо Мишю в сен-синьском домике, тоже отправилось на праздник. В замке оставались лишь камердинер сенатора да Виолет. Привратник и два садовника с женами никуда не пошли; но их домик стоял у въезда во двор, где расположены службы, в самом конце аллеи, ведущей в Арси, а расстояние, отделяющее этот двор от замка, было столь велико, что не услышишь даже ружейного выстрела, да и все эти люди стояли на крыльце своего домика и смотрели в сторону Арси, до которого было полмили, надеясь увидеть отсюда шествие ряженых. Виолет ожидал в большой приемной, когда его примет сенатор, чтобы втроем с Гревеном обсудить вопрос о продлении аренды. В это время пятеро мужчин в масках и перчатках, схожие ростом, походкой и манерами с господами д'Отсэрами, де Симезами и Мишю, бросились на камердинера и Виолета, заткнули им рты платками и привязали их к стульям в лакейской. Несмотря на проворство напавших, камердинер и Виолет все же успели вскрикнуть. Их крик донесся до гостиной. Женщины решили, что кто-то зовет на помощь.
- Слышите! - сказала г-жа Гревен. - Это воры.
- Да что ты! Это кричат ряженые, - возразил Гревен, - сейчас они явятся в замок.
Пока они пререкались, пятеро незнакомцев успели запереть входные двери со стороны парадного двора, а также дверь в комнату, где находились связанные камердинер и Виолет. Однако г-жа Гревен, женщина довольно упрямая, решила во что бы то ни стало выяснить, что это за шум; она вышла из гостиной и попала прямо в руки пяти масок, которые обошлись с нею совершенно так же, как с Виолетом и камердинером; затем они ворвались в гостиную, и двое самых сильных схватили графа Гондревиля, заткнули ему рот и потащили в парк, в то время как трое остальных связывали и затыкали рты г-же Марион и нотариусу, не успевшим даже вскочить с места. Все это нападение заняло не более получаса. Трое незнакомцев, к которым вскоре присоединились и те двое, что унесли сенатора, обыскали весь замок, от подвалов до чердака. Они отперли все шкафы, не взломав при этом ни одного замка, они выстукали все стены, - словом, до пяти часов вечера вели себя здесь полными хозяевами. К этому времени камердинеру удалось мало-помалу перегрызть веревки, которыми были связаны руки Виолета. Виолет, освободившись от кляпа, стал звать на помощь. Услышав его крики, пятеро незнакомцев вышли в парк, вскочили на лошадей, очень похожих на сен-синьских, и скрылись, но Виолет все же успел их увидеть. Развязав камердинера, который поспешил освободить женщин и нотариуса, Виолет сел на свою шуструю лошадку и погнался за злоумышленниками. Доехав до охотничьего домика, он с удивлением увидел и настежь распахнутые ворота, и стоящую на страже мадмуазель де Сен-Синь.
Едва молодая графиня скрылась, как Виолета нагнали Гревен и полевой объездчик гондревильской общины, которому привратник дал лошадь из графских конюшен. Жена привратника отправилась в Арси - уведомить о случившемся жандармерию. Виолет тотчас же рассказал Гревену о своей встрече с Лорансой и о бегстве этой смелой девушки, энергия и решительность которой были им давно известны.
- Она стояла на страже! - заключил Виолет.
- Неужели это дело рук сен-синьских дворян? - воскликнул Гревен.
- Как? - удивился Виолет. - Разве вы не узнали толстяка Мишю? Это он на меня набросился. У него особая хватка, я сразу узнал его. Да и лошади были сен-синьские.