Архиепископ. Так пишет де Бодрикур.
Ла Гир. Клянусь всеми исчадиями ада – Господь милостивый, прости мне мое богохульство! Клянусь Пресвятой Девой и всеми святыми, что это и есть тот ангел, который поразил насмерть Франка-Сквернослова.
Карл (с торжеством). Видите! Это чудо.
Ла Гир. Она нас всех может отправить на тот свет. Берегитесь!
Архиепископ (строго). Глупости! Никто никого не отправлял на тот свет. Пьяный негодяй, которого тысячу раз попрекали тем, что он сквернословит, свалился в колодец и утонул. Простое совпадение.
Ла Гир. Не знаю, что такое совпадение. Знаю, что парень умер, а она предупреждала его, что он умрет.
Архиепископ. Все мы умрем, капитан.
Ла Гир (крестясь). Надеюсь, не все. (Смолкает, не желая дольше участвовать в разговоре.)
Синяя Борода. Совсем не трудно узнать, ангел она или нет. Когда она придет, давайте сделаем вид, будто дофин – это я.
Карл. Согласен. Если она не поймет, в ком течет королевская кровь, я не буду иметь с ней дело.
Архиепископ. Только церковь производит в святые. Это решать не Бодрикуру. Говорю вам, девица не будет сюда допущена.
Синяя Борода. Но…
Архиепископ (сурово). Я говорю от имени церкви. (Карлу.) Посмейте только ослушаться…
Карл (испуганно, но с недовольством). Если грозите мне отлучением – что я могу сказать? Но вы не дочитали письмо. Де Бодрикур пишет, что она снимет осаду с Орлеана и побьет англичан.
Ла Тремуйль. Белиберда!
Карл. А вы можете спасти Орлеан? При всем вашем хамстве?
Ла Тремуйль (в бешенстве). Вы мне не суйте в нос этот Орлеан! Я больше воевал на своем веку, чем вам и во сне приснится. Но я не могу поспеть повсюду.
Карл. Слава богу хоть за это.
Синяя Борода (становясь между архиепископом и Карлом). В Орлеане во главе войск – Жак Дюнуа, смелый Дюнуа, обольстительный Дюнуа, изумительный, непобедимый Дюнуа, любимец женщин, незаконнорожденный Дюнуа. Неужели какая-то деревенщина совершит то, чего не может он?
Карл. А почему же он не снимет осаду с Орлеана?
Ла Гир. Ветер дует не в ту сторону.
Синяя Борода. Причем тут ветер? Там суша, а не море.
Ла Гир. Крепость стоит на Луаре, а англичане держат мост. Чтобы зайти врагу в тыл, Дюнуа надо переправить войска через реку выше по течению. Он не может побороть и течение, и ветер, а этот дьявол дует в другую сторону. Дюнуа надоело платить священникам за молебны о западном ветре. Ему может помочь только чудо. Вы говорите, что девушка не сотворила с Франком-Сквернословом никакого чуда? Но ведь она его прикончила, правда? Если она пошлет западный ветер, может, и это не будет чудом, но Дюнуа прикончит англичан.
Архиепископ (дочитав письмо). Де Бодрикур и в самом деле весьма воодушевлен…
Ла Гир. Де Бодрикур – страшный осел, но он – солдат, и если он считает, что девица может побить англичан, вся армия будет думать так же.
Ла Тремуйль (архиепископу, который уже колеблется). Пусть будет по-ихнему. Что бы Дюнуа ни делал, его войска отступят, если кто-нибудь не придаст им духу.
Архиепископ. Святая церковь должна проверить девицу, прежде чем принять какое бы то ни было решение. Однако, если его высочество этого желает, допустите ее ко двору.
Ла Гир. Сейчас я ее разыщу. (Выходит.)
Карл. Пойдем, Синяя Борода. Давай-ка сделаем так, чтобы она меня не узнала. (Выходит за занавес.)
Синяя Борода. Мне представиться таким ничтожеством!.. Пресвятая Богородица! (Идет вслед за дофином.)
Ла Тремуйль. Интересно, отгадает она или нет!
Архиепископ. Конечно, отгадает.
Ла Тремуйль. Как? Почем она будет знать?
Архиепископ. Разве она не знает того, что знают все в Шиноне? Что дофин самый невзрачный и хуже всех одетый человек при дворе, а что синюю бороду носит Жиль де Рец?
Ла Тремуйль. Черт, я об этом не подумал.
Архиепископ. Я больше привык к чудесам, чем вы. Она входят в мое ремесло.
Ла Тремуйль (недоумевая). Но какое же тогда это чудо?
Архиепископ. А почему бы и нет?
Ла Тремуйль. Послушайте, что такое чудо?
Архиепископ. Чудо, друг мой, это такое событие, которое укрепляет веру. В этом цель и смысл всяких чудес. Они кажутся необыкновенными тем, кто их видит, и незамысловатыми – тем, кто их совершает. И все же это настоящие чудеса!
Ла Тремуйль. Даже если это жульничество?
Архиепископ. Жульничество обманывает. Явление, которое укрепляет веру, не может обманывать, значит, это не жульничество, а чудо.
Ла Тремуйль (почесывая затылок). Ну что ж, вы ведь архиепископ – вам лучше знать. Мне лично все это кажется делом темным.
Архиепископ. Вы хоть и не священник, но зато – человек государственный, воин. Разве заставишь обывателя платить военные налоги или солдата – жертвовать жизнью, если скажешь им правду?
Ла Тремуйль. Конечно, нет, клянусь Богом! Сразу дым пойдет коромыслом.
Архиепископ. А разве так трудно сказать им правду?
Ла Тремуйль. Господи помилуй, да они вам все равно не поверят.
Архиепископ. Именно. Что ж, церковь правит людьми для блага духовного, вы же правите ими для блага телесного. И путь у нас один: крепить веру при помощи поэтического вымысла.
Ла Тремуйль. Вымысла? Вернее сказать, обмана.
Архиепископ. Неверно, друг мой. Притча – не ложь, хоть и рассказывает о событии, которого не было. Чудо не жульничество, хоть оно порою – не скажу, что всегда, – простое и невинное средство, которым пастырь поддерживает веру своей паствы. Когда эта девушка отыщет среди вас дофина, это не будет чудом, ибо я буду знать, как оно произошло, и, следовательно, вера моя не станет сильнее. Что же до остальных, то если они почувствуют восторг, увидят нечто необыкновенное, – значит, воистину произошло чудо, и слава ему! И вы увидите: девушка будет тронута им больше кого бы то ни было. Она позабудет, что просто отгадала дофина. Может, забудете и вы тоже.
Ла Тремуйль. Не могу понять, чего в вас больше – слуги Божьего или самой хитрой лисы в Турени. Пойдемте, не то мы опоздаем на представление, а я желаю на него поглазеть, все равно, чудо – это или не чудо.
Архиепископ (удерживая его). Вы только не думайте, что я любитель нечестной игры. Будь я простым монахом, которому не надо править людьми, я искал бы утешения у Аристотеля и Пифагора, а не у святых со всеми их чудесами.
Ла Тремуйль. А кто такой, черт побери, этот Пифагор?
Архиепископ. Мудрец, утверждавший, что Земля кругла и вращается вокруг Солнца.
Ла Тремуйль. Вот идиот! Или он был слепой и ничего не видел?
Выходят, откинув занавес, который вскоре совсем раздвигается, открывая тронный зал, где собрался весь двор. Справа на возвышении двойной трон; рядом, красуясь, стоит Синяя Борода; он изображает дофина. И он, и придворные явно увлечены этой забавой. Позади трона – завешенная арка, но главный вход, который охраняют часовые, находится в другом конце зала. От трона к двери открыт проход, по обе стороны которого стоят придворные. Среди них – Карл . Справа от него Ла Гир , слева Архиепископ; он стоит у края возвышения. По другую сторону трона – Ла Тремуйль.
Герцогиня де Ла Тремуйль , представляющаяся королевой, сидит на троне, предназначенном для супруги короля. Ее окружают несколько придворных дам.
Придворные, болтая, подняли такой шум, что никто не замечает появления Пажа.
Паж. Герцог… (Никто его не слушает.) Герцог… (Шум не стихает. Негодуя, что он не может овладеть вниманием придворных, паж выхватывает у ближайшего стражника алебарду и ударяет ею об пол. Болтовня прекращается, и все молча на него смотрят.) Внимание! (Возвращает алебарду стражнику.) Герцог Вандомский просит разрешения представить его величеству Деву Жанну.
Карл (прижимая палец к губам). Тсс! (Прячется за спиной соседа, но выглядывает оттуда с любопытством.)
Синяя Борода (величественно). Пусть приблизится к трону.
Жанну в солдатской одежде, с коротко остриженными волосами, густо обрамляющими ее лицо, смущенно и молча ведет за руку придворный . Она отдергивает руку и нетерпеливо ищет глазами дофина.
Герцогиня (ближайшей придворной даме). Милочка! Поглядите на ее прическу!
Дамы разражаются безудержным хохотом.
Синяя Борода (сдерживая смех и помахивая рукой в знак недовольства их неуместным весельем). Тсс-с! Дамы! Дамы!
Жанна (нисколько не смутившись). Я ношу такую прическу потому, что я – солдат. А где дофин?
Идет к возвышению. По рядам проносится легкий смешок.
Синяя Борода (снисходительно). Вы находитесь в присутствии дофина.
Жанна мгновение смотрит на него недоверчиво, разглядывая его с головы до ног, чтобы не ошибиться. Мертвая тишина. Все глаза следят за ней. На лице ее медленно расплывается улыбка.
Жанна. Ну-ну, Синяя Борода! Ты меня не проведешь. Где дофин?
Взрыв хохота, и Жиль, пожав плечами, присоединяется к общему смеху. Спрыгнув с возвышения, он становится рядом с Ла Тремуйлем.
Жанна, осклабившись во весь рот, поворачивается и, внезапно нырнув в толпу придворных, вытаскивает оттуда за руку Карла.
Жанна (отпуская его и слегка присев в знак приветствия). Добрый мой маленький дофин! Меня послали к тебе, чтобы я прогнала англичан из Орлеана, а потом из Франции, и короновала тебя в Реймском соборе, где коронуют всех истинных королей Франции.
Карл (с торжеством, обращаясь ко всем придворным). Видите? Она сразу узнала, в ком течет королевская кровь. Кто посмеет теперь сказать, что я – не сын своего отца! (Жанне.) Но если ты хочешь короновать меня в Реймсе, договорись об этом с архиепископом. Вон он стоит. (Показывает на архиепископа, стоящего позади Жанны.)
Жанна (поспешно оборачиваясь, вне себя от волнения). Ваше преосвященство! (Падает перед ним на колени, опускает голову, не решаясь взглянуть ему в лицо.) Ваше преосвященство, я всего-навсего бедная деревенская девушка, а вы исполнены благостью Божьей, и вас осеняет слава Господня. Прикоснитесь ко мне и дайте мне свое благословение!
Синяя Борода (шепотом, Ла Тремуйлю). Старая лиса покраснел.
Ла Тремуйль. Вот это чудо!
Архиепископ (растроганно, положив руку ей на голову). Дитя мое, сердце твое отдано церкви.
Жанна (в изумлении подняв на него глаза). Вы думаете? А разве это плохо?
Архиепископ. Это совсем не плохо, дитя. Но это опасно.
Жанна (поднимаясь, с лицом, озаренным отвагой и счастьем). Опасности ждут нас повсюду, покуда мы на земле. Ах, преосвященный, вы вселили в меня такое мужество! Как, наверно, чудесно быть архиепископом!
Придворные не скрывают улыбок, кое-кто из них даже фыркнул.
Архиепископ (почувствовав это, выпрямился). Господа, ваше суесловие посрамлено верой этой девы. И я, видит Бог, – тварь недостойная, но ваши насмешки – смертный грех.
Лица вытягиваются. Мертвая тишина.
Синяя Борода. Ваше преосвященство, мы ведь смеемся над ней, а не над вами.
Архиепископ. Что? Вы смеялись не над моим несовершенством, а над ее верой? Жиль де Рец! Дева уже раз предсказала, что богохульник потонет в грехе своем…
Жанна (с большим огорчением). Нет, что вы!
Архиепископ (заставляет ее замолчать движением руки). А я предсказываю вам, что ежели вы не поймете, когда можно смеяться, а когда должно возносить молитвы Богу, вас повесят.
Синяя Борода. Ваше преосвященство, простите меня. Но если вы предрекаете, что меня все равно повесят – увы! – я никогда больше не смогу противиться искушению. Ведь семь бед – один ответ.
Придворные чуточку ободрились. Слышно, как они перешептываются.
Жанна (с возмущением). И бездельник же ты, Синяя Борода! Ну не срам ли так разговаривать с архиепископом?
Ла Гир (радостно ухмыльнувшись). Молодец, девка. Ловко отбрила.
Жанна (нетерпеливо, архиепископу). Ваше преосвященство, неужели вы не можете отослать все это дурачье, чтобы я могла поговорить с дофином наедине?
Ла Гир (добродушно). Намек ясен. (Отдает честь, поворачивается кругом и выходит.)
Архиепископ. Пойдемте, господа. Дева прибыла сюда с благословения Божьего, ей нужно оказывать помощь.
Придворные выходят, кто через арку, кто через двери, напротив.
Архиепископ шествует к двери, за ним следуют герцогиня и Ла Тремуйль. Когда его преосвященство проходит мимо Жанны, она падает на колени и с жаром целует край его одежды. Архиепископ , покачав головой, отнимает у нее подол сутаны и выходит. Жанна так и остается коленопреклоненной, мешая пройти герцогине.
Герцогиня (холодно). Разрешите пройти.
Жанна (поспешно встает и отступает в сторону). Простите великодушно, госпожа, виновата.
Герцогиня проходит. Жанна смотрит ей вслед, потом шепчет Дофину.
Жанна. Это и есть королева?
Карл. Нет, но воображает, что она – королева.
Жанна (продолжая смотреть герцогине вслед). У-у-у!.. (Ее изумление при виде этой разряженной дамы не слишком-то восторженно.)
Ла Тремуйль (очень угрюмо). Я попрошу, ваше высочество, не насмехаться над моей женой. (Уходит. Все придворные уже разошлись.)
Жанна (дофину). А кто этот старый ворчун?
Карл. Герцог де ла Тремуйль.
Жанна. Чего он делает?
Карл. Делает вид, что командует армией. А стоит мне найти друга, как он тут же его убивает.
Жанна. А почему ты это ему спускаешь?
Карл (капризно, отходя от нее поближе к трону, чтобы не поддаваться обаянию ее сильной личности). Как я могу ему помешать? Он меня совсем запугал. Все они меня травят.
Жанна. Небось боишься?
Карл. Да, боюсь. И нечего меня этим корить. Легко этим дылдам в доспехах, которые слишком тяжелы для меня; с мечом в руках, которого мне не поднять; сильным, громогласным, сварливым… Они любят драться – большинство из них просто дуреет, когда им не с кем подраться. А я – тихий, спокойный, я никого не хочу убивать, лишь бы меня не трогали и дали бы жить в свое удовольствие. Я ведь не просил, чтобы меня делали королем. И если ты попробуешь мне сказать: "Сын святого Людовика, опояшь себя мечом твоих предков – веди нас к победе!", – лучше побереги язык, чтобы пробовать им кашу. Я все равно на это не способен. От рождения. И бери меня таким, какой я есть.
Жанна (резко, властно). Не хнычь! Все мы такие от рождения. Но я вселю в тебя отвагу.
Карл. Не желаю я, чтобы меня вселяли отвагу. Я хочу спать в своей постели, не дрожа от страха, что меня убьют или ранят. Вселяй отвагу в других, пусть они воюют, сколько их душе угодно, а меня оставь в покое.
Жанна. Зря ты все это говоришь, Карлуша. Не сумеешь стать королем, будешь нищим, – на что ты еще способен? Давай-ка лучше посиди на троне. Я давно мечтала на это поглядеть.
Карл. Какой толк сидеть на троне, когда распоряжаешься не ты, а другие? Но если хочешь… (усаживается на трон – очень жалостная фигура) …вот тебе и король! Полюбуйся всласть на беднягу.
Жанна. Да ведь ты еще и не король, парень. Всего-навсего дофин. А ты этим здешним не поддавайся. Напялят на себя шелка да бархаты, а голова все равно как пустой горшок. Я знаю народ – настоящий народ, который дает тебе хлеб твой насущный. И уж ты мне поверь: народ никого не признает королем Франции, покуда голову этого короля не смажут священным маслом, а его самого не коронуют в Реймском соборе. И не мешало бы тебе принарядиться, Карлуша. Неужто королеве недосуг за тобой присмотреть?
Карл. Мы так бедны. Каждый лишний грош она предпочитает тратить на себя. Да и какая разница, что я ношу? Все равно урод.
Жанна. У тебя в голове кое-что есть, Карлуша. Но нет у тебя королевского духа.
Карл. Ну, знаешь!.. Я совсем не так глуп, как выгляжу. Имей в виду: выгодный договор стоит десятка выигранных сражений. Эти драчуны теряют на договорах все, что они выигрывают в битвах. Если бы мы могли заключить договор, англичане здорово бы на этом проиграли, ведь они куда хуже соображают, чем дерутся.
Жанна. Если англичане победят, они тебе навяжут договор по своему вкусу, и тогда пиши пропало, наша бедная Франция. Хочешь – не хочешь, а тебе придется воевать, Карлуша. А чтобы тебе не было страшно, я пойду впереди. Только не трусь. Да и помолиться надо как следует.
Карл (слезая с трона и снова отходя в дальний угол зала, чтобы не поддаваться ее упорству и воле). Брось ты эти разговоры насчет божественного. Терпеть не могу святош. Мало тебе молитв в положенное время?
Жанна (исполнена к нему искренней жалости). Ах ты, бедняжечка, видно, ты никогда не молился как следует. Придется учить тебя с самых азов.
Карл. Я не мальчик. Я взрослый мужчина, у меня ребенок. Я не хочу больше учиться.
Жанна. Знаю, когда ты помрешь, твой сынишка будет королем Людовиком Одиннадцатым. Ты не хочешь повоевать хотя бы за него?