Возобновив осмотр, я обнаружил, что задняя перегородка заходит внутрь на толщину брусков, прибитых по углам. Но где запрятан механизм, сдвигавший в сторону отрезок стенки (если, конечно, здесь применено традиционное приспособленье)? В недрах гардероба я не приметил ни одной зацепки для пальца иль руки. Зато, взглянув на боковые стойки, увидел необычный гвоздь, торчавший явно не на месте. Я попытался надавить на шляпку, но металлический пупырышек не поддавался. Тогда мне удалось поддеть ее ногтями, и шляпка вылезла наружу на пару сантиметров. Одновременно от верхней части стойки бесшумно отвалился деревянный кубик, обнаживший металлическую кнопку. Она послушно уступила ровному нажиму: медленно и тихо поворотилась стенка гардероба, но не на собственной оси, а с помощью искусно вделанных петель, благодаря которым, подобно створке, должна была открыться прямо на меня. С тревогой я ожидал, когда же механизм закончит поворот, не исключая, что ход мог вывести в другую комнату. Но нет: за переборкой открылась именно моя.
Последние сомнения рассеялись: ночное происшествие - не плод моей фантазии. Кто-то пытался подойти ко мне, пока я спал. Встревоженный пружинным лязгом, он удалился, так и не исполнив своего намеренья.
Только какого? И кто это мог быть, как не старик? В конце концов я сделал вывод (рассуждая здраво), что в доме жил один старик, и лишь ему я должен приписать те мелкие приметы, которые указывали на постороннее присутствие. Второй вопрос я, следовательно, посчитал решенным. Первый мне предстояло разрешить. Но не сию минуту. Сейчас важнее побыстрей уйти, не дожидаясь нежелательных сюрпризов. Дабы не вызвать подозрений, я надавил на кнопку механизма, вогнал на место гвоздь, и хитроумное устройство вернулось в прежнюю позицию.
Я направлялся к выходу, когда через неплотно пригнанные жалюзи пробился солнца луч, сразив ярчайшим светом вещь, которая была наброшена на спинку стула. Она невольно привлекла мое внимание. То был слегка потертый отрез богатой ткани, тафты или муара. Ткань показалась мне знакомой. Я судорожно рылся в памяти, как будто именно она должна была прийти мне на подмогу. Внезапно я ее узнал: муаровая шаль с портрета. Сказать по правде, я не до конца уверился в своей догадке (ведь сам портрет изрядно потемнел), однако чувствовал, что так оно и есть.
Непросто передать мое волнение. Значит, та женщина еще жива и, надо полагать, бывает в этой комнате. А легкий аромат - ее благоуханье? Возможно, это лишь реликвия? Немного замечтавшись, я не думал, что живая она не будет походить на женщину, которую я как бы знал. Я говорил о ней с самим собою, словно она сошла с портрета, словно иною жизнью и не жила.
Я с трепетом рассматривал непритязательный отрез, который благоговейно возвратил на место. Им зачарованный, я начисто забыл о том, что должен поскорее уходить. Привычное томительное чувство, что за тобой следят, вновь вывело меня из неподвижности. Я обернулся: передо мной стоял старик.
Едва ли мне удастся описать его негодование. Хозяин был мрачнее тучи; взгляд полон бешеного гнева и лютой ненависти. Невыносимый взгляд. Прежде чем я успел моргнуть, он бросился ко мне и, весь дрожа от ярости, схватил за руку. В неистовстве он дико скрежетал зубами. Ни разу мне не доводилось видеть подобного остервенения, почти нечеловеческого. Его свирепый вид наполнил душу леденящим ужасом. А это было лишь прологом грядущей бури!
Когда, трясясь и запинаясь, старик заговорил, его слова вдруг полились с какой-то небывалою свободой.
- Сударь! - взревел он. - Я уж имел однажды случай указать на вашу вопиющую бесцеремонность. Ныне я во всеуслышание объявляю, что вы наглец, невежа и мошенник! Что ваши действия не выразить словами! Что… вы… вы… незамедлительно покинете сей дом, клянусь! - И ну честить меня подобными любезностями.
Признаюсь, я готов был на него накинуться, но удержался по двойной причине. Первая не делала мне чести: меня остановило присутствие собак. Увидев, как хозяин встряхнул пришельца, собаки грозно двинулись ко мне. Вторая, более достойная, питалась чувством уважения и благодарности, которое я продолжал испытывать к хозяину. И я безропотно сносил головомойку.
Тем временем старик, не церемонясь, толкал меня к двери. Я попытался его задобрить, измысливая небылицы о том, что заблудился в лабиринте комнат, но мой хозяин был не столь наивен, чтобы поверить в эти россказни. Мы вышли через анфиладу в коридор. Старик подвел меня к вершине лестницы и отпустил.
- Ступайте, сударь, ступайте сей же час, и да простит Господь вашу несносную назойливость! - сказал он внешне сдержанно, но оттого не менее зловеще. Затем увлек меня с собой, и мы спустились в залу. Вместо того чтобы перекипеть, он все сильнее распалялся, хоть и держал себя в руках.
- Ступайте же, ступайте, - твердил он приглушенным голосом. Затем проворно сунул мне ружье, стоявшее в углу, и подтолкнул к дверям.
Теперь, однако, я как никогда хотел остаться и пребывал поэтому в немалом замешательстве. Ведь оставаться уместнее всего с согласия хозяина. Но рассудив, что крайний способ, каким проник я в дом той первой ночью, вторжением едва ли назовешь (мне б не войти, когда бы этого не захотел хозяин), я преисполнился достойного смирения и нарочито обратился к старику в его же собственной манере:
- Извольте, сударь, я уйду, - и я действительно шагнул к дверям, - но к вам, пришедшему на помощь незнакомцу в трудный час, я искренне питаю чувство благодарности и сохраню отрадные воспоминания об этом доме. Однако прежде попытаюсь оправдаться, - прибавил я, - за то, что вы заслуженно назвали несносною бесцеремонностью или того похуже.
Все в том же духе, я с полной откровенностью заметил, что не усматриваю ничего предосудительного в моем желании по - обстоятельней узнать то место, куда меня забросила судьба ("Вернее, ваше сумасбродство!" - прервал старик, зловеще усмехнувшись); а, во-вторых, он сам ни разу не препятствовал открыто моим передвижениям по дому.
Скорее из учтивости старик нетерпеливо выслушал мои резоны, ничуть его не тронувшие. В мою поддержку из долины внезапно донеслась пальба. Там, видно, шла охота на такого же несчастного, как я, иль на заблудшую в горах скотину. Мы замерли. Довольно скоро залпы смолкли. В подобной ситуации они пришлись весьма ко времени. Прогнать меня из дома означало подвергнуть неминуемому риску. Хозяин это понимал. С видом человека, который уступает по необходимости и знает, что немедленно раскается в своем великодушии, он заключил:
- Ну ладно, вот только как бы мне не пожалеть об этом! Однако, сударь, первая же выходка в подобном роде окажется для вас на самом деле роковой.
Промолвив это, он удалился.
Ни много и ни мало - роковой! И все-таки я начал понимать: в речах хозяина напыщенными были лишь слова.
Я чувствовал себя на редкость неуютно. Заморосил холодный дождь, накрывший близлежащее нагорье. За ним угадывалась неоглядная долина, казавшаяся безмятежной. Стрелявшие, должно быть, отошли довольно далеко: глухие отзвуки ружейных залпов долетали с далекой оконечности плато. Я понемногу успокоился.
И размышлял над утренней перипетией. Во пре со стариком я с умыслом не помянул о шкапе, хоть это и явилось бы моим полнейшим оправданием и вместе тягостным укором старику. Тогда б его надменный гнев заметно поубавился. Но в интересах моих дальнейших разысканий я промолчал. Меня немало удивило загадочное поведение хозяина. Сначала под покровом ночи старик пытается проникнуть в мой покой, а уж наутро готов прогнать меня из дома. Что за причина толкала старика? К тому же ночью? Едва ли он надумал причинить мне зло; будь у него на это веские мотивы, расправиться со мной он мог и по-другому. Явных доказательств его намерений пока что не было. Бесспорно, именно старик нажал на кнопку механизма потайного хода, но это не доказывало, что он хотел прокрасться в спальню. А если все-таки непрошеным полночным гостем был не он? Пустые домыслы! Ужели сами обстоятельства не выступали в роли доказательств? Иначе оставалось вновь предположить, что в доме существует загадочный жилец, скрывавшийся от посторонних глаз.
При этой мысли у меня забилось сердце: кем мог быть тот второй жилец, как не?.. Ведь хозяин столь ревностно печется о каждой мелочи, принадлежавшей таинственной особе или его, а если до конца быть откровенным, ее касавшейся. Впрочем, оставим безрассудные предположения и возвратимся к нашей повести.
Я, как и прежде, блуждал в потемках. Дождавшись ночи, я уповал, что хоть она прольет немного света на эту тайну, и принял про себя коварное, но твердое решение не пасовать перед угрозами хозяина и продолжать свой поиск. Что именно я ожидал найти - нет смысла говорить: я этого и сам не ведал. Отныне я объявил хозяину негласную войну, точнее, приготовился к непримиримой, даже низкой розни, оправданной, как мне казалось, его подспудным двоедушием. Теперь мне следовало действовать сугубо осмотрительно.
Глава десятая
Однако ночь прошла без приключений. Я принял всевозможные предосторожности, чтобы при случае застичь ночного визитера, и позаимствовал на кухне три из пяти или шести бесценных спичек, что составляли весь запас хозяина. Но и они не пригодились. Устав от изнурительного бденья, ближе к рассвету я уснул.
На следующее утро я был готов продолжить поиск - поздно: за дверью меня уж поджидал мой вездесущий старец (как ни ловчился я передвигаться тише - все впустую). Пришлось следить за каждым шагом старика. Наконец я увидал, как он выходит вместе с псами и направляется, должно быть, в огород. Не мешкая, я устремился в левое крыло, под арку на вершину лестницы, туда, где хлопнула когда - то дверь.
На цыпочках поднялся по ступеням, решительно прошел по коридору, затем, сквозь вереницу комнат и следующий коридор, добрался до знакомой мне гостиной. Не останавливаясь, дабы не растратить свой порыв, я обогнул округлый выступ. Мои надежды оправдались: в простенном закутке я обнаружил приземистую дверцу с почерневшей росписью. Повсюду тихо. Я отворил таинственную дверь.
Поддерживать сплошную темноту в тех комнатах, где он бывал, по вероятию, входило в набор привычек моего хозяина. Я разглядел большое ложе с балдахином, довольно дряхлое, но сохранившее былую пышность. Так вот, постель на нем была разобрана! Неужто я попал в берлогу старика? Я не ступил и двух шагов, как слух мой поразил далекий, легкий шум. Что говорить: расшатанные нервы, сумрачное место и угрызенья совести предельно обострили чувства.
Шорох напоминал поскрипывание половиц. Старик, похоже, поднимался по деревянной лестнице. С площадки он мог пойти в другую половину дома или направиться за мной и невзначай зайти сюда. Я ринулся к открытой двери и, затаив дыхание, прислушался. Первоначальный шорох прекратился; его сменило почти неуловимое шуршание, точнее, шарканье хозяйских туфель. Шум нарастал, и вскоре к нему присоединился отчетливый, царапающий перестук собачьих лап по деревянному настилу.
Сомнения отпали: он и его собаки шли прямо по моим следам. Скорее отступать. Да, но куда? А если я упрусь в тупик? Времени на размышленье не было. Я юркнул в первую попавшуюся дверь, ведущую в пучину дома.
Едва я притворил ее, не закрывая наглухо из опасения наделать много шума, как на пороге появился мой старик. Он озирался, явно озадаченный: наверно, помнил, что закрывал входную дверь, которая теперь была открыта. Я видел это из своей засады и понимал, что медлить более нельзя: собаки, бывшие в прихожей, вот-вот догонят старика, и то, что ускользнуло от него, от них не ускользнет. Оставив наблюдение за действиями старца, я принялся искать очередную дверь. Поскольку в комнатушке не было ни одного окна, я двигался на ощупь вдоль стены и, к счастью, не наткнулся на препятствия (иначе неизбежно себя бы обнаружил). Другая дверь никак не подавалась под моим напором. Отчаянное положение. Звук стариковской поступи неумолимо приближался. Возможно, он припомнил, что закрывал и эту дверь.
Впоследствии я так и не узнал, подозревал ли он хоть что-нибудь в тот раз и для чего направился сюда. Сейчас я склонен думать, что хозяина - хоть все, что я ему приписывал, и можно отнести на счет моих фантазий - частенько подводила память. Скорей всего, старик забрел на эту половину дома по собственным делам и вовсе не преследовал меня. В противном случае, он без особого труда нашел бы гостя, и тщетны были бы любые ухищренья.
И все же выглядел он так, как будто гонится за мною по пятам. Не успевал я заходить в одну из более доступных комнат, а он уже переступал порог предшествующей. Не стану обрисовывать подробно мои замысловатые блужданья наугад по незнакомым комнатам, проходам и гостиным. Перенесусь без проволочек к двери чулана, куда загнал меня мой каверзный гонитель.
За дверью начиналась длинная крутая лестница, ничуть не шире толщины стены. Что делать - я пустился вниз. Там находился сводчатый подвал иль винный погребок. Свет попадал в него из узкой зарешеченной щели, одной из тех, которые я видел, осматривая дом снаружи. В одном углу подвала вздымалась гора картофеля, пустившего зеленовато-пестрые ростки; в другом, на слое пакли, раскатилось с полдюжины румяных яблок. Возможно, это и являлось целью старика, если, конечно, у него вообще была какая-нибудь цель, кроме моей персоны. Так или иначе, я снова устремился в единственный проход, черневший в глубине подвала. И снова оказался на ступеньках полуразбитой лестницы, покрытой плесенью. В какую мрачную геенну я загонял себя? Сойдя на несколько ступеней, я замер, напрягая слух: старик, не торопясь, спускался по первой лестнице. Из-за собак мне нужно было оторваться от него как можно дальше. Я поспешил вперед.
В подземелье растекалась густая темнота, теснимая отчасти худосочным светом, сползавшим вниз из лестничного жерла. При этом малосильном освещении я рассмотрел подобье склепа с сырыми стенами, подернутыми бледным мхом и редкими пучками почти белесого венериного волоса. Два черных зева расходились из пещеры ижицей. Ни тот и ни другой мне не сулили утешенья. В этот миг над головой раздался приглушенный звук: наверное, хозяин вышел из подвала. Поднявшись тихим шагом, я убедился, что подвал пустой. Значит, он отказался от погони - мнимой или настоящей.
Но я не очень-то от этого выигрывал; важнее отыскать другой маршрут, чтобы не возвращаться пройденным путем. Меня обуревало любопытство. Коль скоро мне предоставлялся такой удобный случай, я захотел исследовать подземные ходы, а там - как знать? - и выбраться на волю.
Наобум я двинулся по левому пути, напоминавшему расширенный подземный лаз, но не мощеный, а утоптанный. Меня приободряли не столько пистолет (он мало бы на что сгодился в этой теми), сколько те самые три спички, которые при надобности я смог бы запалить и, уж конечно, должен был беречь на крайний случай. И все же я заволновался, когда, пройдя немного и прислонившись к скользкой стенке, понял, что коридор неумолимо забирает вниз. Но я продолжил спуск и не скажу, каков он был и сколько длился. По малом времени я вдруг почувствовал, что нахожусь в просторном месте. Пришла пора пожертвовать одной из спичек. Передо мной возникла обширная пещера со множеством ослизлых сталактитов. При свете догоравшей спички я увидал неподалеку третью лестницу, тонувшую в подземной бездне - и снова погрузился в непроглядный мрак.
Не скрою: я слегка опешил. Но завладевший мной порыв (нечто гораздо большее, чем просто любопытство) взял верх. Вслепую я устремился и по этой лестнице. Казалось, у вероломно скошенных ступеней нет конца, однако и они иссякли. Тогда, в награду за мое долгоупорство, откуда-то забрезжил слабый свет, а может, это было лишь его предчувствием. Пройдя по галерее и повернув, я различил в неясной дали клочок мерцающего неба, белевшего сквозь узкую расселину в скале. В конце концов я подошел к ней и как мог взобрался по завалу из стволов, камней и дерна.
Человеку там вовсе не пройти. Вид, открывавшийся оттуда на долину, немного отличался от привычной для меня картины. Исчезли заслонявшие обзор возвышенности. Я оказался в недрах не только дома, но и самых гор.
Расселина посапывала хладным сквозняком. Я медленно спустился и пристальнее осмотрел ее. Широкий раструб галереи обрамляли блестящие от влаги стены. И стены, и земля пестрели липкими, разбухшими наростами - отвратными на вид грибами. Испуганно метнулась из-под ног невиданных размеров алебастровая ящерица или другая омерзительная тварь.
Ближе к середине галереи я обнаружил прежде не замеченный глубокий скошенный проем, проделанный в скале. В проем вела старинная, обитая железом дверь - сейчас она была открыта внутрь - со смотровым оконцем и решеткой. Врата темницы. Возможно, предки моего хозяина держали в этом леденящем кровь узилище своих заклятых недругов. Темница пучилась тяжелым мраком, не пропускавшим блеклый свет расселины.
Глава одиннадцатая
Настал черед употребить вторую спичку, и я зажег ее с великими предосторожностями, желая непременно сохранить оставшуюся, третью, на обратный путь. Непродолжительное пламя озарило тесную пещеру. Тут и там виднелись признаки людских стараний. Стены подпирала каменная кладка, в иные трещины вколочены обтесанные глыбы. Все это делало пещеру надежным местом заточения, откуда невозможно совершить побег. Стены, а также пол и свод являли зрелище, мрачней которого я не видал. Их покрывали белоснежные шары, волокна, пузыри, бубоны или коконы (не знаю, право, как еще их называть) различных форм.
Я принял их вначале за грибы, но это были жуткие соцветия из плесени. Едва я к ним притрагивался, как эти рыхлые ростки мгновенно распадались и оставляли на ладони полузаметную испарину.
Тошнотная растительность настолько отвлекла мое внимание, что лишь в прощальном сполохе обуглившейся спички я разглядел прелюбопытнейший предмет. Слева от меня в стене торчало массивное железное кольцо. На нем - заржавая, увесистая цепь. Как будто ничего особенного. Особенным, однако, было то, что на кольце покоился букет цветов, переплетенных наподобие венка. Здесь цветы - отколь? И в довершение чудес, цветы казались свежими.
Я находился на распутье. Как быть: пожертвовать последней спичкой и на обратный путь довериться лишь осязанью? Но слишком неправдоподобным помстилось мне увиденное - я чиркнул третьей спичкой.
И верно, свежие: осенний лютик, дикий или одичавший. Я созерцал их со священным трепетом, припоминая смутно, что видел перед домом несколько пучков в саду у Ренцо. Что это значило? Как ни старался, я ничего не понимал. Безмолвие и смрадный дух окутанного тайной подземелья начинали не на шутку будоражить нервы. С меня довольно - прочь отсюда.