Между тем, продолжая трудиться над копией, юная художница то и дело бросала заинтересованные взгляды на единственного поклонника ее мастерства. Судя по всему, пропаганда изящных искусств требовала множества дополнительных усилий, и она подолгу стояла, сложив руки и склоняя голову то в одну, то в другую сторону, поглаживала рукой в ямочках ямочку на подбородке, вздыхала, хмурилась, постукивала ножкой и взлохмачивала кудри в поисках запутавшихся в них шпилек. Все эти действия сопровождались беспокойными взглядами, которые дольше всего задерживались на уже представленном читателю джентльмене. В конце концов он стремительно встал, надел шляпу и подошел к молодой особе. Остановившись перед ее картиной, он несколько мгновений рассматривал ее, меж тем как юная художница делала вид, будто вовсе не замечает его интереса. Затем джентльмен обратился к ней с единственным словом, которым исчерпывался его французский лексикон, и поднял вверх палец, считая, что данный жест окончательно прояснит смысл его вопроса.
- Combien? - в лоб спросил он.
Художница сначала уставилась на него, состроила гримаску, пожав плечами, отложила в сторону палитру и кисти и встала, вытирая руки.
- Сколько? - переспросил наш герой по-английски. - Combien?
- Месье желает купить картину? - осведомилась девица по-французски.
- Прекрасная работа. Splendide! Combien? - повторил американец.
- Месье нравится моя картинка? Оригинал очень хорош, - сказала художница.
- Да, Мадонна восхитительна. Я не католик, но хочу купить ее. Напишите цену вот здесь, - и, вынув из кармана карандаш, он показал ей чистый лист в своем путеводителе. Девушка уставилась на него, почесывая карандашом подбородок.
- Разве картина не продается? - спросил он.
Художница продолжала раздумывать, не сводя с него глаз, и хотя она тщилась сделать вид, будто страстное желание купить ее работу совершенно для нее привычно, взгляд девушки выдавал почти трогательное недоверие, и наш герой даже испугался: вдруг он ее обидел. А она, стараясь казаться равнодушной, попросту прикидывала, сколько можно запросить.
- Я сделал что-то не так? Pas insulté? Нет? - допытывался ее собеседник. - Вы совсем не понимаете по-английски? Хоть немного?
Юная француженка обладала весьма примечательной способностью входить в роль с полуслова. Она устремила на джентльмена понимающий, проницательный взгляд и, спросив, не говорит ли месье по-французски, бросила только:
- Donnez! - и взяла у него из рук открытый путеводитель.
В верхнем углу чистого листа очень мелким и чрезвычайно изящным почерком она начертала цифру, после чего вернула книгу владельцу и снова взялась за палитру.
- Две тысячи франков, - прочел наш джентльмен и, ничего пока не ответив, продолжал смотреть на картину; копиистка усердно смешивала краски.
- Не слишком ли дорого для копии? - спросил он наконец. - Pas beaucoup?
Молодая особа подняла глаза от палитры, смерила его взглядом с головы до ног и с восхитительной находчивостью ответила как раз так, как и следовало:
- Да, дорого. Но моя копия отличается редкими достоинствами и стоит этих денег!
Интересующий нас джентльмен не понимал по-французски, но, как я уже сказал, был умен, и вот - удобный случай в этом убедиться. Инстинктивно уловив значение сказанного, он с удовлетворением отметил, что молодая женщина искренна. В ней сочеталось все - красота, талант, добродетель!
- Но надо еще закончить картину. Fin, понимаете? - и он показал на недорисованную руку Мадонны.
- О, она будет закончена в лучшем виде! В самом наилучшем! - воскликнула мадемуазель и, подкрепляя свое обещание, посадила на щеку Мадонны розовое пятно.
Американец нахмурился.
- Слишком ярко, - посетовал он, - слишком ярко! У нее, - он показал на картину Мурильо, - у нее цвет лица нежнее.
- Нежнее? О, он и будет нежный, месье, нежный, как севрский bisquite. Мы размоем это пятно. Я знаю секреты своего ремесла. А куда прикажете послать картину? Ваш адрес?
- Адрес? Ах да, - джентльмен вынул из портмоне визитную карточку и что-то написал на ней. Потом, помедлив, добавил: - Но если картина, когда вы ее закончите, мне не понравится, я ведь имею право отказаться от нее?
Молодая художница, казалось, нисколько не уступала ему в догадливости.
- Ах, я уверена, месье не слишком капризен, - шаловливо улыбнулась она.
- Капризен? - повторил месье и разразился смехом. - Нет, я не капризен. На меня можно положиться. Своих решений я не меняю. Comprenez?
- Месье не меняет решений. Я поняла. Это редкое достоинство. В награду вы получите картину в самые ближайшие дни. Как только она высохнет. Скажем, на той неделе. Месье оставит мне свою визитную карточку? - она взяла ее и прочла: "Кристофер Ньюмен", попробовала повторить имя вслух и рассмеялась над своим произношением. - Ваши английские имена такие смешные.
- Смешные? - переспросил мистер Ньюмен и тоже засмеялся. - Вы когда-нибудь слышали про Христофора Колумба?
- Bien sûr! Он открыл Америку, великий человек. Это ваш покровитель?
- Покровитель?
- Ваш святой по святцам?
- Вот именно. Родители назвали меня в его честь.
- Месье американец?
- А разве это не видно? - спросил он.
- И вы хотите увезти мою картинку за океан, так далеко? - она сопроводила свой вопрос взмахом руки.
- О, я собираюсь купить кучу картин. Beaucoup, beaucoup, - сказал Кристофер Ньюмен.
- Все равно, для меня это честь, - ответила молодая девушка. - У месье, без сомнения, хороший вкус.
- Но и вы должны дать мне свою визитную карточку, - сказал Ньюмен. - Вашу карточку, понимаете?
Копиистка вдруг приняла строгий вид и сказала:
- Вам доставит картину мой отец.
На этот раз мистеру Ньюмену изменила способность быстро схватывать.
- Вашу карточку, ваш адрес, - повторил он.
- Адрес? - удивилась мадемуазель и, слегка пожав плечами, добавила: - Ваше счастье, что вы - американец! Я впервые в жизни даю свою карточку мужчине, - и, достав из кармана довольно засаленный кошелек, извлекла из него глянцевую визитную карточку и протянула своему собеседнику. На крохотном кусочке картона были изящно, со множеством завитушек выведены имя и фамилия: "Мадемуазель Ноэми Ниош". В отличие от своей собеседницы мистер Ньюмен прочел фамилию с полной серьезностью, хотя все французские фамилии казались ему одинаково смешными.
- А вот как раз и мой отец, он пришел проводить меня домой, - воскликнула мадемуазель Ноэми. - Он говорит по-английски. И сумеет столковаться с вами, - она повернулась, чтобы приветствовать щупленького старичка, который, шаркая ногами, приближался к ним, вглядываясь в Ньюмена сквозь очки.
На голове месье Ниоша красовался лоснящийся парик из волос неестественного цвета, нависая над кротким, бледным и безучастным личиком, не более выразительным, чем болванки, на которых подобные аксессуары выставляются в витринах парикмахерских. Сам месье Ниош являл собой трогательный образец благопристойной бедности. Плохо сшитое пальто было тщательно отчищено щеткой, перчатки заштопаны, башмаки отполированы до блеска, порыжевшая шляпа сохраняла форму - все это говорило о том, что месье Ниош перенес "большие утраты", но отчаянно держался приличий, хотя соблюдать их по всем правилам не имел сил. В числе прочего месье Ниош утратил и мужество. Превратности судьбы не только сломили его, но и навек перепугали, по всему было видно, что он доживает жизнь крадучись на цыпочках из страха разбудить враждебные силы. Если бы выяснилось, что этот незнакомый джентльмен разговаривает с его дочерью неподобающим образом, месье Ниош, несомненно, воззвал бы к нему хриплым шепотом, умоляя об одолжении оставить ее в покое, хотя в душе считал бы, что с его стороны слишком самонадеянно просить о каком-либо одолжении.
- Месье купил мою картину, - объяснила мадемуазель Ноэми. - Когда она будет закончена, ты отвезешь ее к нему в экипаже!
- В экипаже! - вскричал месье Ниош, придя в полное смятение, и вид у него сделался такой, будто на его глазах среди ночи взошло солнце.
- Вы отец этой молодой леди? - спросил Ньюмен.
- Я так ее понял, что вы говорите по-английски.
- По-английски? Да, - сказал старик, медленно потирая руки. - Я доставлю вам картину в экипаже.
- Ну скажи ему что-нибудь! - воскликнула дочь по-французски. - Поблагодари, но не слишком.
- Поблагодарю, дочка, поблагодарю, - отозвался озадаченный месье Ниош. - А запросила ты не слишком?
- Две тысячи, - ответила мадемуазель Ноэми.
- Две тысячи! - вскричал старик, шаря по карманам в поисках табакерки.
Он осмотрел Ньюмена с ног до головы, перевел глаза на дочь, потом на картину.
- Смотри не испорти ее! - воскликнул он почти в священном ужасе.
- На сегодня хватит, недурно потрудилась, - объявила мадемуазель Ноэми. - Неси осторожно, - и она принялась собирать кисти.
- Как мне благодарить вас, - произнес месье Ниош. - Боюсь, моих познаний в английском для этого не хватит.
- Хотел бы я так же хорошо говорить по-французски, - добродушно заметил Ньюмен. - У вас дочь - умница.
- Ах, сэр, - сказал месье Ниош, глядя на Ньюмена сквозь очки слезящимися глазами и кивая с видом глубокой печали. - А какое она получила образование! Très supérieure! Мы не жалели денег, ее учили рисовать пастелью - десять франков за урок, писать маслом - двенадцать франков за урок. В ту пору я денег не считал. Она artiste, правда?
- Должен ли я понять так, что у вас были финансовые затруднения? - спросил Ньюмен.
- Затруднения? Ах, сэр, несчастья, и ужасные!
- Не повезло в делах?
- Очень не повезло, сэр.
- Ну, не падайте духом! Вы снова встанете на ноги, - весело сказал Ньюмен.
Старик склонил голову набок и посмотрел на американского джентльмена с такой болью, словно его шутливый тон был неуместен.
- Что он говорит? - спросила мадемуазель Ноэми.
Месье Ниош взял щепотку табака.
- Говорит, что я верну свое состояние.
- Да уж, разве что он поможет. А еще что?
- Что ты умница.
- Вполне возможно. Ведь ты и сам так считаешь?
- Считаю ли, дочь моя? При таких-то доказательствах! - и старик снова повернулся и с почтительным удивлением посмотрел на откровенную мазню, стоявшую на мольберте.
- Тогда спроси его, не хочет ли он поучиться французскому.
- Поучиться французскому?
- Ну да, не хочет ли брать уроки.
- Уроки? У тебя?
- У тебя.
- У меня, дитя мое? Как же я могу давать уроки?
- Pas de raisons! Спроси немедленно, - мягко, но властно приказала мадемуазель Ноэми.
Месье Ниош ошеломленно молчал, но под взглядом дочери собрался с духом и, постаравшись любезно улыбнуться, выполнил приказ.
- Не желаете ли попрактиковаться в нашем прекрасном французском языке? - осведомился он с трогательной дрожью в голосе.
- Попрактиковаться? - удивился Ньюмен.
Месье Ниош соединил кончики пальцев и медленно пожал плечами:
- Ну да, немного поучиться, как вести беседу.
- Вот именно, беседу, - проворковала мадемуазель Ноэми, которая поняла это слово, - научиться беседовать, как принято в лучшем обществе.
- Знаете, у французов настоящий талант вести беседу, - осмелился продолжить месье Ниош. - Они этим и славятся.
- Но, наверно, это очень трудно? - простодушно спросил Ньюмен.
- Не для человека с esprit, ценителя красоты во всех ее проявлениях, каким является месье, - и старый Ниош многозначительно посмотрел на вышедшую из-под кисти его дочери Мадонну.
- Представить себе не могу, что я заговорю по-французски, - засмеялся Ньюмен. - Однако полагаю, чем больше человек знает, тем лучше.
- Месье выразил свою мысль в высшей степени удачно. Hélas, oui!
- Наверно, знание французского помогло бы мне в моих скитаниях по Парижу.
- Разумеется, ведь месье захочется поговорить о многом, и о трудных вещах тоже.
- О, мне обо всем говорить трудно. А вы что, даете уроки?
Бедный месье Ниош совсем растерялся, его улыбка стала еще более умоляющей.
- Я, конечно, не то чтобы настоящий учитель, - признался он. - Нет, я не смею назвать себя учителем, - он обернулся к дочери.
- Скажи, что ему подвернулась редкая возможность, - потребовала мадемуазель Ноэми. - Один homme du monde беседует с другим. Вспомни, кто ты, кем был.
- Но уроки языка я же не давал! Ни в прошлом, ни тем более сейчас. А если он спросит о цене?
- Не спросит, - заверила его мадемуазель Ноэми.
- Могу я ответить: "Сколько дадите"?
- Ни в коем случае! Это дурной тон.
- А если он все-таки спросит?
Мадемуазель Ноэми надела шляпку и принялась завязывать ленты. Она расправляла их, выставив вперед маленький нежный подбородок.
- Десять франков, - выпалила она.
- О, дочь моя, я никогда не осмелюсь!
- Ну и не осмеливайся! До конца уроков он не спросит, а тогда счет напишу я.
Месье Ниош повернулся к доверчивому иностранцу и, потирая руки, уставился на него с таким видом, словно готов был признать себя виноватым, однако этот вид был ему в высшей степени свойствен, а посему не настораживал. Ньюмену и в голову не пришло спросить о каких-либо гарантиях или о том, имел ли старик право давать уроки, он полагал, что месье Ниош, разумеется, знает свой родной язык, а его трогательная растерянность вполне увязывалась с тем, как Ньюмен почему-то представлял себе пожилых иностранцев, зарабатывающих на жизнь уроками. Лингвистические проблемы никогда не занимали Ньюмена. У него сложилось впечатление, что овладеть тем загадочным щебетом, на котором изъясняются в этом удивительном городе Париже вместо его родного английского языка, можно просто за счет усердных, пусть смешных и непривычных, физических усилий.
- А как вы научились английскому? - спросил он старика.
- О, это было еще до постигших меня несчастий. Я тогда был молод и схватывал все на лету. Мой отец, крупный commerçant, отправил меня на год в Англию учиться банковскому делу. Вот там-то кое-что и прилипло ко мне, но я уже многое забыл.
- А чему я смогу научиться за месяц?
- Что он говорит? - спросила мадемуазель Ноэми.
Месье Ниош перевел.
- Скажи, что он будет говорить как француз, - велела дочь.
Но тут снова взыграла врожденная щепетильность, дарованная месье Ниошу совершенно напрасно, ибо она не способствовала его успехам в коммерции, и он воскликнул:
- Dame, месье! За месяц я научу вас всему, чему смогу! - Но, заметив знак, сделанный дочерью, спохватился и добавил: - Я буду давать вам уроки у вас в отеле.
- О, я с удовольствием выучу французский, - продолжал Ньюмен со своей демократической доверчивостью. - Вот уж о чем никогда даже не помышлял! Всегда считал, что это невозможно. Но научились же вы моему языку, чем я хуже - научусь вашему! - и его искренний дружелюбный смех смягчил колкость слов. - Только, знаете, если уж учиться, ведя беседу, вам придется подбирать темы повеселее.
- О, сэр, вы - сама доброта, я сражен! - развел руками месье Ниош. - А веселья и радости у вас самого на двоих хватит.
- Ну нет, - уже более серьезно ответил Ньюмен, - извольте встряхнуться и держаться повеселей. Иначе я не согласен.
Месье Ниош отвесил поклон, приложив руку к сердцу.
- Хорошо, сэр. Меня вы уже развеселили.
- Тогда приходите и приносите мою картину. Я заплачу за нее, и мы об этой покупке потолкуем. Вот и тема для приятного разговора.
Мадемуазель Ноэми собрала свои принадлежности и вручила бесценную Мадонну попечениям отца, который, пятясь задом и держа картину в вытянутой руке, с почтительными восклицаниями скрылся из глаз. Копиистка, как истая парижанка, накинула на себя шаль и, как истая парижанка, с улыбкой покинула своего заказчика.