Конечно, со стороны Оттесена это было просто важничанье и тщеславие, удача вскружила ему голову. Ведь ни в каком другом месте ему не отказали бы в участке под застройку. Август крепился изо всех сил, чтобы не отдавать свой маленький участок, для себя он решил, что этот участок будет ему подспорьем, когда рухнет всё остальное, ничего нельзя знать заранее, судьба не всегда бывает к нему благосклонна, а на этом клочке земли, который Родерик вспахал и обнёс изгородью, он, Август, намерен посадить кое-что, да-да, кое-что, он хотел посеять семена, из которых вырастут потом большие разлапистые листья - и молчок, больше мы об этом говорить не будем. Август ясно представлял себе тот день, когда полленцы онемеют от изумления куда большего, чем то, что они испытали, впервые взглянув на мир сквозь цветные стёкла в коридоре.
Так неужели хозяин невода, Оттесен, не может сменить гнев на милость, не может пойти на уступку?
- Ну как, господин Оттесен, вы поразмыслили о том, о чём мы с вами толковали?
- Это о чём же?
- Я был бы весьма рад, чтоб вы жили у нас, чтоб такой человек, как вы, осел в Поллене, а теперь вот Каролус сносит свой амбар...
- Да хватит вам об этом! - с достоинством ответил Оттесен.
- Ну конечно, - уступчиво сказал Август, - не захотите же вы строиться на захудалом участке, где стоял амбар! Это и младенцу ясно! Правда, амбар этот до сей поры принадлежал самому богатому человеку в Поллене, но что с того? А вот если к этому участку прибавить и мою луговину?..
Оттесен, без паузы и уже не столь решительно:
- А что с ней делать, с этой луговиной?
- Она предназначалась для сада, фонтана и всяких диковинных растений. Я ведь только приблизительно могу себе представить, для чего она вам понадобится.
После недолгих переговоров согласие было достигнуто. Но когда Август, полагая, что на любезность надо отвечать любезностью, начал вновь говорить про фабрику рыбной муки, Оттесен воспротивился. Он просил не вмешивать его в эту историю, он припомнил, что в его родной деревне такую же фабрику пришлось закрыть из-за недостатка сырья и по этой причине дорогостоящее бетонное здание так и пропадает без толку, его нельзя даже приспособить под лодочный сарай. И Оттесен покачал головой.
Итак, он не поддался соблазну. Но может, его удастся взять хитростью?
- Это в Поллене-то недостаток сырья? - вскричал Август. - А где на всём побережье самые богатые уловы?! Да с таким же успехом можно говорить о недостатке здесь воды и ветра! А вдобавок один человек кое-что об этом прослышал и намерен войти в долю, если ему предоставят участок для застройки.
- Вы это про кого? - спросил Оттесен.
Август:
- Пока я не могу об этом откровенничать. А ещё, между нами говоря, мы предпочли бы, чтобы в этом деле участвовали именно вы. Не поймите меня превратно, это вполне достойный человек, но с господином Оттесеном ему не тягаться.
- Он не из местных?
- Да, с юга.
- Тогда я догадываюсь, о ком идёт речь, - говорит Оттесен и надолго задумывается. - А сколько он готов вложить?
Август, не моргнув глазом:
- Три тысячи. Я не преувеличиваю, это не в моих привычках.
- Три тысячи! - с шумом выдыхает Оттесен. - Да разве это деньги для строительства фабрики?! Нет уж, надумай я вступить в это дело, то выложил бы не меньше пяти!
- Вот было бы здорово! - восклицает Август, поняв, что одержал победу.
Однако Август не должен думать, что ему удалось уломать первого встречного, для этого господин Оттесен слишком важный человек, которого на лесть не возьмёшь. Он сказал:
- Я пришлю с деньгами своего подручного. Вам где хотелось бы их получить?
- В банке, где ж ещё, - ответил Август. - Господин пришлёт деньги в банк и получит расписку.
Вот и отлично! Оттесен дал понять, что считает дело завершённым, он с видом знатока поглядел на небо, предвещавшее непогоду, сменил шапку на зюйдвестку и перекинул через руку клеёнчатую куртку.
- Пойду погляжу, как там мой невод, - сказал он.
Август был не прочь ещё поговорить насчёт своей луговины, к примеру, у него ведь должна остаться на руках хоть какая-то бумага, купчая, что ли.
- Да-да, вы набросайте текст, - изрёк Оттесен и проследовал мимо Августа, словно это не человек, а воздух, проходя же крикнул в сторону судов, стоявших в заливе, что надвигается буря, большая буря, и что на их месте он подтянул бы чалки. С этими словами Оттесен поднял парус и, как был, один, пошёл к своему неводу в дальнем заливе.
Человек энергичный и уверенный, вы только поглядите, как он плывёт, бесшабашно и с молниеносной быстротой, лево руля, право руля! Итак, он предсказал шторм, а шкиперы на судах безоговорочно ему доверяли, и потому все как один подтянули чалки.
XIII
Какой разразился шторм, предсказанный Оттесеном! Очень хорошо, что шкиперы вняли его совету и подтянули чалки. Единственным, у кого на это не хватило ума, оказался, к сожалению, сам Оттесен: он без всяких приключений дошёл до своего невода, сделал там всё, что собирался, но днём позже он в своей гордыне надумал потягаться с явно затяжным штормом и ради ещё каких-то дел дойти на парусах до пароходного причала - надумал и больше не вернулся. Да-да, Оттесен так больше никогда и не вернулся. Парусник его потом нашли в открытом море у Рейне, что на Лофотенах, пустой и разбитый в щепы. О чём Йоаким прочёл в своей газете.
Это была большая и очень ощутимая потеря для Поллена и для всего света, это был явный перебор, прерванная игра, но для Августа всё получилось на редкость удачно: в банк поступило пять тысяч крон на строительство фабрики, а луговину отдавать так и не пришлось, луговина осталась при нём! Удача, которая что-то, да значила. По злой иронии судьбы несчастье с Оттесеном обернулось удачей для другого человека.
И однако же далеко не всё складывалось, как хотел Август: на строительство фабрики он не получил ничего, кроме этих пяти тысяч, остальные уклонялись под разными предлогами. Что и говорить, Оттесен, пока был жив, считался человеком прозорливым, и полленцы доверяли ему, теперь же, когда он, несмотря на всю свою прозорливость, погиб, они не считали нужным следовать его примеру.
- Ну, пять тысяч у нас всё-таки есть! - сказал Август и заказал телеграммой изрядную партию цемента.
- А сколько ж он будет стоить, этот цемент? - спросила Поулине.
- Вот уж не знаю, - ответил Август, - думаю, несколько тысяч.
Поулине нахмурила брови:
- Ты что, хочешь совсем опустошить банк! Этому не бывать!
Август, чтобы подольститься к ней:
- Благослови тебя Бог, Поулине, но ведь эти пять тысяч вовсе не принадлежат банку. Они принадлежат фабрике. Мы построим на них фабрику рыбной муки.
Но Поулине была неумолима:
- Деньги останутся в банке!
Август настаивал:
- Вот увидишь, теперь у нас дело пойдёт! Ты отродясь не видела столько цемента, может, там будет тысяча тонн, ну, если по-честному, не тысяча, но уж двести тонн там будет наверняка. В Поллене начнётся совсем другая жизнь!
Но Поулине не желает слушать про его планы, мысли Поулине явно заняты чем-то другим: капеллан Твейто должен сегодня побывать в школе с инспекторским визитом, а Поулине намерена угостить его обедом, конечно, в меру своих возможностей.
- Ты бы помог мне ощипать кур, - сказала она Августу.
Однако Август почему-то не трогался с места - стоял и курил свою пенковую трубку, он тоже сегодня на особицу приоделся и даже отыскал у себя в чемодане трость со стилетом, вытащил его и принялся нахваливать: однажды это оружие спасло ему жизнь. А когда-то трость принадлежала одному императору, его звали Наполеон.
- Ощипать кур? - переспросил он. - Всё зависит от того, что ты мне за это дашь.
Так они раньше отвечали на какую-нибудь просьбу, когда были ещё детьми и хотели поцеловаться. Поулине, холодно и равнодушно:
- Хотя ты небось и ощипывать их не умеешь.
- Я не умею? Да назови хоть одно дело, которое я не умею делать!
Поулине скептически улыбается.
- Я, который выстроил фабрику на Бермудских островах и ночевал в лагере прокажённых!
Поулине, насмешливо:
- Вечно эти твои истории!
- Ты мне, значит, не веришь? - спрашивает он. - Ладно, я докажу тебе, что умею строить фабрики!
И он опять заводит речь о своём, толкует о телефоне, электрическом освещении, о машинах, на которых можно летать: ты себе садишься на стул, самый обыкновенный стул, и поднимаешься в воздух. Но конечно, на это нужны деньги, вот для чего им требуется и банк, и фабрика рыбной муки, и промышленность, и заработки, и вообще много-много денег. Вот бы ему сколотить по-быстрому состояние и поднять жизнь в Поллене на новую, небывалую высоту, ещё настанет день, когда люди по достоинству оценят его, ещё и амтман заедет за ним в карете, запряжённой четвёркой, чтобы куда-то там его отвезти...
Августа совсем занесло, в своих мечтах он унёсся в заоблачные выси.
Но Поулине он, по правде говоря, начал раздражать, да и полёт его фантазии уже клонился к земле.
- Довольно я наслушалась твоих выдумок! - сказала она и махнула рукой, словно желая отогнать очередную ложь.
Август сразу сник и спросил:
- Что это ты давеча говорила про кур?
- Уж больно ты нарядно одет, боюсь, как бы не изгваздался в курином пуху.
Август и впрямь был нарядно одет, никакого сравнения с тем, что обычно.
- Я нарядился, чтобы свататься, - сказал он неожиданно.
- И куда ж это ты собираешься?
- Сюда, дальше мне идти не стоит.
Поулине воззрилась на него в полном недоумении.
- Ну так вот, отвечай, как ты к этому отнесёшься? Господи, какая наглость, какой бессовестный, какой распущенный человек! И - чёрт подери - как же он изменился! Седой, весь в морщинах, и волос на голове почти не осталось, правда, грудь колесом - гусар да и только.
Август пустился в объяснения:
- Гм-гм... это, конечно, не... чёрт меня подери, не так легко... короче говоря, я именно сюда и шёл, хватит с меня!
Поулине давно вышла из юного возраста, поэтому она не обрадовалась его словам, а, напротив, рассердилась:
- Ты о чём это толкуешь?
Август в ответ:
- Я надумал просить тебя...
- Меня?! - вскричала Поулине и, фыркнув, принялась наводить порядок на полках.
Пытаясь придать себе весу, Август сказал, что уже не раз бывал помолвлен, что правда, то правда, но теперь это всё в прошлом...
Ничего хуже он и придумать не мог, Поулине ещё пуще разгорячилась:
- Ну и тип же ты!
Август:
- А что тут такого? Неужели нельзя забыть то, что было, и порадоваться тому, что есть?
- Уж молчал бы ты!
- Скажу тебе откровенно, я пользовался большим успехом, у тебя такое бывало? Ты только попробуй быть целый год связанной с другим человеком, и тогда посмотрим, как ты себя будешь вести. Поверь, с каждым месяцем забывать всё проще и проще...
Однако его слова результата не возымели.
- Слышал я, - сказал он вдруг, - что сегодня сюда собирался капеллан. Ты, может, о нём думаешь?
Поулине, залившись краской до корней волос:
- Ну и что? Тебе-то какое дело?
- Да никакого, - сдался Август, - хотя я мог бы всерьёз тобой увлечься! Благо я решил начать оседлую жизнь.
- Ха-ха-ха! - издевательски расхохоталась Поулине.
- Видит Бог, это не самое плохое, что могло выпасть на твою долю.
Молчание. Поулине лихо шурует на полках, фыркает и поводит носом.
- Ты говоришь так, будто что-то в этом смыслишь, - бормочет она себе под нос.
Опять молчание. Август мало-помалу начинает понимать, что его оскорбили, и спрашивает:
- Ты сказала "смыслишь"? Думаешь, я по этой части уже никуда не гожусь? Вот это новости. Это про меня-то, который смыслит побольше некоторых?..
- Вот и докажи! - говорит она.
Нет, здесь ему ничего не обломится. Да и то сказать: одному Богу известно, так ли уж всерьёз Август, эта перелетная птица, затеял своё сватовство. Сомнительно что-то.
Поулине и сама могла ощипать двух кур. Она вообще всё могла сделать сама. Руки у неё были решительные и ловкие, они справлялись с любой работой, и спустя полчаса куры, ощипанные и опалённые, уже лежали в духовке. Потом она привела себя в порядок, причесалась, расправила локончики и упрятала их под сетку, пришила новый крахмальный воротничок к платью, а потом пошла в большую комнату, чтобы накрыть там на стол, и то и дело бегала на кухню проверить, как там у неё жарятся куры, и всё спешила, всё спешила...
Ведь он вполне может зайти в лавку, чтобы купить себе табаку и спичек, может заглянуть и в контору, где гордо красуется несгораемый шкаф; Поулине и там навела порядок, поставила стул куда следует, смахнула пыль. Все бумаги, почтовые, торговые, банковские и страховые, лежали на столе, она принесла из комнаты книгу псалмов и сборник линдрутовских проповедей и положила их поверх бумаг. А в ящике стола лежала её шкатулка для рукоделья, украшенная Сердцем Христовым.
Короче, получился молитвенный уголок, мало ли зачем ей понадобится выдвинуть ящик, вот пусть он и увидит всё это...
Пастор зашёл, когда у него выпала свободная минутка, чтобы спросить перьев.
Господи Боже ты мой! И, вспомнив, что у неё именно для него жарятся куры, Поулине не смогла удержаться от небольшой вольности.
- А может, пачку табаку? - игриво спрашивает она.
- Нет, нет, спасибо, хотя вообще-то, пожалуй, возьму, неплохо иметь запас. Сколько с меня?
- Нет... нет, нисколько!
Вот тут Поулине вполне могла пригласить его к обеду, но в эту самую минуту в лавку ввалился Теодор, и она смолкла на полуслове. Было бы нежелательно, чтобы вся округа прослышала о её торжественном обеде с пастором.
Пастор снова попытался заплатить.
- У торговцев из Верхнего Поллена я никогда ничего не получаю бесплатно, - сказал он.
- Боже, есть о чём говорить! Несколько пёрышек и пачка табаку! Да, так что я ещё хотела сказать... Не угодно ли вам заглянуть в контору, посмотреть, как там у нас стоит сейф и как вообще всё устроено?
А вдруг у пастора мелькнуло какое-нибудь подозрение?
- Уж и не знаю, есть ли у меня время... - сказал он и достал часы. - Повторяю, я ничего не хочу брать даром. Тем более что там, куда я собираюсь уехать, мне ничего не будут давать просто так! Я уезжаю в Финмарк!
- В Финмарк? - немедля подал голос Теодор. Пастор кивнул.
Теодор принялся разглагольствовать. Его отлично знают в Нуфс-фьорде, в Берлевоге, его в общем-то повсюду знают. Где он только не побывал, где не поездил по Норвегии!
Не исключено, что у капеллана Твейто мелькнула некая мысль, и он, как человек порядочный, решил объяснить даме.
- Я, знаете ли, получил небольшой приход в Финмарке, - говорит он, обращаясь исключительно к Поулине, - вот туда я сейчас и еду.
- Это когда "сейчас"? - спрашивает Теодор.
- Вот управлюсь с делами и поеду, - отвечает пастор, по-прежнему обращаясь к Поулине. - Но сперва мне надо заехать в Хельгеланн и там сыграть свадьбу.
Вот он и выложил всё как есть!
Теодор начал, словно рыба, ловить ртом воздух, а потом спросил:
- Вы, значит, хотите жениться? - Теперь ему было с чем обежать всю округу. - А на ком?
Пастор ему не ответил. Он по-прежнему обращался к одной лишь Поулине.
- Моя бедная невеста, она всё ждала меня, ждала верно и преданно, пока я достигну какого-то положения, и вот наконец её преданность будет вознаграждена.
Теодор:
- Значит, теперь, вы теперь женитесь...
Поулине не вмешивалась в их беседу. Пастор меж тем рассказывал ей о своей помолвке: поначалу то был лишь крохотный, светло-зелёный росток, грациозная незабудка, детская влюблённость, а потом маленький цветочек обернулся пышным садовым цветком. Чудо какое: это чувство не оставляло его все годы ученья, сопровождало его на всех стезях. Невеста же вселяла в него силу, чтобы он мог вытерпеть всё. То были нелёгкие годы, сперва в семинарии, потом в университете, много занятий, много языков, но она ни на единую секунду не усомнилась в его способностях. Просто удивительная женщина...
Поулине не особенно вслушивалась и отвечать больше не отвечала. Она лишь продолжала наводить порядок на полках, вытирала пыль, и всё это молча. Напоследок она услышала, что Теодор вышел вместе с пастором, пытаясь выспросить, где именно тот намерен побывать в Финмарке. Потому как его, Теодора, знают повсюду.
А Поулине знай себе вытирала пыль, она долго её вытирала, и ни в чём больше её огорчение не выражалось. Но тут она почуяла запах гари и стремглав ринулась на кухню, чтобы спасти от жаркого то, что ещё было можно спасти. А завершив спасение, она убрала со стола в конторе все ненужные теперь декорации, убрала божественные книги и вообще всё убрала.
Конечно, Поулине была женщина благоразумная и не питала особых надежд, может, ей всего-то и хотелось утолить тоску своего сердца, немного развлечь себя, выразив свою благосклонность этому Божьему человеку. И поэтому она сумела быстро стать прежней Поулине, у которой есть лавка, да и вообще хлопот полот рот.
Поскольку не было ни малейшей возможности утаить свои кулинарные затеи, она прямиком направилась к Йоакиму и поведала ему всё как есть: что вот, мол, она желала угостить пастора куриной ножкой, а то и двумя, но из этого ничего не вышло.
Йоаким отнёсся к её рассказу с большим вниманием:
- Это почему же не вышло? Он что, был зван в другое место?
Об этом ей, правда, ничего не известно, но его переводят в Финмарк, ему скоро уезжать, поэтому она и не пригласила его к столу.
- Вот и правильно, - одобрительно сказал Йоаким.
Поулине, со вздохом облегчения:
- Стало быть, мы можем и сами съесть наших курочек. Только ты отыщи Эдеварта.
Йоаким:
- А сколько у тебя было этих кур?
- Две.
- Ну тогда там хватит только мне, - сказал этот плут и сердито замотал головой.
- Только попробуй не позвать Эдеварта!
С этими словами Поулине вышла из комнаты...
Итак, куриное жаркое на всю семью: на сестру, двух братьев и Августа. Следовало позвать также и Осию, но Поулине объяснила, что для Осии отложена куриная грудка. Йоаким ещё пуще рассердился, потому что в этом случае ему доставалось совсем мало.
Словом, не будь Йоакима, обед, возможно, получился бы очень тягостный для всех. Йоаким же разливался соловьем и отпускал шуточки, хоть ему было трудно отрешиться от мысли, что вот они посреди недели лакомятся жареной курятиной.
- Говоря по правде, я бы охотнее поел рыбки, чем курятины.
- Да и я тоже, - подхватила сестра, давая понять, будто жаркое это - так, случайность. - Дело в том, что мне надо было прирезать старых кур, пока они сами не околели. Да, что я ещё хотела сказать... ты разве не ешь костей, Август? А то ведь, кроме костей, почти ничего не осталось. Ты уезжать не собираешься?
- Собираюсь, - коротко отвечает Август. - А почему ты спрашиваешь?
- Да нипочему, просто я вижу, что ты принарядился.