- Да, Август, хороших ты дел натворил! - говорит Йоаким, вспомнив, что староста и вообще начальство.
- Почему? - спрашивает Август. - А ты бы что сделал, если б кто-нибудь вытоптал ночью твоё картофельное поле?
- Я бы сделал всё по закону.
- Это с Кристофером-то? Как бы не так!
Вечером, когда Август разгуливал по городку со своей пенковой трубкой и тростью, в которой прятался стилет, Эдеварт окликнул его и попросил вернуться: пришёл доктор и хочет поговорить с ним.
- Наверно, хочет отдать долг за акцию, - смекнул Август. - На редкость достойный человек. Зато теперь ему и жена достанется хоть куда. Это для нас такая честь, что, думается, мы могли бы сыграть свадьбу здесь, в Поллене. И скажу тебе, Эдеварт, что из всех твоих внебрачных детей - не будем называть Иоганну - эта...
- А ну, заткнись, - говорит Эдеварт.
В комнате сидел доктор. Ему подали кофе с пирожным, он сидел, разговаривал и курил.
- Добрый вечер, Август! - сказал он. - Я слышал, ты опять ввязался в какую-то историю.
- Да, - ответил Август.
- Я как раз пришёл от Кристофера. Он говорит, что никакой драки между вами не было.
- Драки? Не было.
- Он говорит, что ты подкрался к нему?
- Подкрался? Нет. Я подошёл к нему сзади, но он всё-таки увидел меня. Просто мне не хотелось спугнуть его.
- Он тебя чем-то обидел?
- Да, он стоял и назло мне не уходил.
- И тогда ты взялся за оружие?
- Нет. Это он сказал, что хотел бы поглядеть на мою трость, ну я и показал её.
- А он что сказал?
- Чего не знаю, того не знаю. Понимаете, Кристофер всем известен как первостатейный лжец, который не в состоянии сказать хоть одно правдивое слово, вот я и не захотел разговаривать с таким человеком.
- И тогда ты ударил его?
- Да. Он уничтожил ночью всю мою плантацию.
- Это я уже слышал, - сказал доктор. - Ещё он говорит, что ты ударил его два раза, но на нём всего одна рана.
- Вот и это тоже враньё. Первый раз я просто промахнулся, потому что стоял ниже, чем он. Да и практики у меня давно не было.
- То есть как? Значит, обычно ты практикуешься?
- Нет. Но в Южной Америке и вообще в тех краях у нас это получалось с первого раза. Никто не промахивался.
- Значит, никто не промахивался.
- Ну это не совсем так, - поспешно добавил Август. - Что касается меня, то я ни разу никого там не ударил. Но много слышал о таких случаях.
Тут доктор сказал:
- Я, в конце концов, не полиция и не имею к ней никакого отношения. Но, как я понимаю, Кристофер на тебя наверняка заявит.
- Да, - сказал Август, - но он вытоптал мой табак, а там его было на несколько тысяч крон.
- Ты что, понимаешь в этом деле?
Август улыбнулся, услышав столь наивный вопрос:
- Господи Боже ты мой, господин доктор, мне ли не понимать, когда у меня была табачная плантация в голландской Ост-Индии, а под началом у меня ходило семнадцать тысяч работников. Но это считалось немного, потому как на соседней плантации их было и вовсе тридцать пять тысяч. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю.
- Так-так, - промолвил доктор, - я ведь сказал тебе, что не имею никакого отношения к полиции. Я просто хотел узнать, что случилось, ты ведь как-никак мой пациент.
Август:
- Да, господин доктор дал мне превосходные капли...
- Нельзя ли мне посмотреть твою трость?
Август протянул трость с гордым видом:
- Сделано на заказ.
Доктор рассматривает стилет.
- Нож оставляет резаную рану, - говорит он, - а эдакий штык оставляет дыру, которая плохо заживает. Да ещё ты повернул его.
- Так положено.
Доктор опускает глаза, вид у него серьёзный. Потом он говорит:
- Я слышал, ты помог этому Кристоферу деньгами на строительство дома?
Август, судя по всему, не помнит об этом, он бросает взгляд на Поулине и спрашивает:
- Это правда?
- Правда, - отвечает Поулине.
Доктор говорит, что Августа, значит, хорошо отблагодарили за помощь.
- Зато в Поллене стало одним домом больше, - говорит Август, нимало не сокрушаясь о выброшенных деньгах. - Да и навряд ли я так много истратил, - добавляет он. - Когда я снова отправлюсь бродить по белу свету, денег у меня будет сколько надо. Уж я-то знаю, где их взять. Займусь, например, шелководством в Китае...
До сих пор староста Йоаким слушал молча, но тут он вдруг взрывается и хочет, возможно из доброго расположения, удержать Августа, не дать ему снова уплыть отсюда.
- Да-да, Август, - говорит он, - доктор принёс радостную новость, он говорит, что рана Кристофера не опасна для жизни.
- Угу, - говорит Август.
- Да, - подтверждает и доктор, - всё обошлось удачно, удар пришёлся в ребро.
- А всё потому, что я стоял ниже его, - оправдывается Август.
- Но если Кристофер обратится в полицию, - продолжает доктор, - тебя всё равно посадят. Этого никак не избежать. И ещё тебе придётся возместить убытки.
Август пропускает мимо ушей это предупреждение, как мелочь, недостойную внимания:
- Навряд ли с меня так уж много возьмут. Кстати, мне он нанес убытка на несколько тысяч, я заставлю их оценить мою плантацию.
- Ну что ж, возможно, это неплохой выход, - говорит доктор. - Но знаешь ли ты, что тебя могут осудить за попытку убийства и посадят в тюрьму на много лет?
- Нет у меня времени сидеть в тюрьме, - говорит Август.
- А я думаю, посадят.
- И речи быть не может! - решительно восклицает Август. - Посадят, говорите? А что ж тогда будет со всеми моими делами, с моим заграничным предпринимательством? Нет, нет, для этого у меня нет времени.
- А вообще, ты в хороших отношениях с ленсманом?
- С ленсманом? Н-нет!
- Это могло бы иметь значение, если он придёт.
- Я ничего не намерен объяснять этому идиоту, уж лучше я тогда схожу к амтману и буду держать ответ перед ним. Он меня хорошо знает.
- Вот и славно, если у тебя есть такая возможность, - сказал доктор, вставая с места. - Насколько я понял, Кристофер хочет заявить на тебя сегодня же.
Август обращается к присутствующим:
- Теперь вы видите, что это за человек! Я предоставил ему участок для застройки, я дал ему большие деньги на строительство дома...
- И ещё заплатил за быка, - не могла удержаться Поулине.
- Да, и ещё заплатил за быка, которого он украл из хлева у самого старосты. Короче говоря, я всегда благородно себя вёл по отношению к этому подонку, а он теперь, видите ли, хочет заявить на меня из-за какой-то ерундовой дырки в груди, о которой и говорить-то смешно...
Доктор, покачивая головой:
- Ну, не такая уж она и ерундовая!
Август, с живым интересом:
- Может, он умрёт от неё? Впрочем, всё это пустяки, я и сам за свою жизнь получил шесть колотых ран, да и сейчас у меня куча пуль в теле. Да-да. Мне даже один раз не разрешили лететь на Барбадос, до того я был нашпигован свинцом. Вот так-то. А разве я заявлял хоть на кого-нибудь?
- Послушай, Август, - сказал ему на прощанье доктор, возвращая трость, - на твоём месте я не стал бы разгуливать с этой игрушкой до тех пор, пока снова не окажешься в Южной Америке. Так что ступай и поставь её в угол.
XXVI
Август собирался уехать в этот самый воскресный вечер, но почему-то не спешил, всё откладывал и откладывал.
Поулине подгоняла его, просила поторопиться, не то с ним опять может приключиться что-нибудь.
В ответ он заявил, что ему нужно сперва доделать кой-какие дела.
Поулине сказала, что он всё сочиняет, чтобы не выглядеть трусом.
Август оправдывался:
- Во-первых, мне надо отжать сок из моих листьев, которые лежат у меня под прессом, потом мне надо повесить колокольчик на дверях твоей лавки, как это делается в городах.
- Колокольчик?
- Чтоб тебе не надо было пользоваться замком и всякий раз запирать дверь.
- Уж ты придумаешь! Но это не к спеху...
- А ещё я хотел спуститься к берегу и поглядеть на свою фабрику, хорошо ли она там подсыхает, или мне надо ещё какое-то время её поливать.
- Чепуха какая, - сказала Поулине.
- Ничего не чепуха. Да, и ещё один важный вопрос: какое у нас сегодня число?
- Семнадцатое.
- Как раз! А я нарочно следил. Ты хоть раз видела, чтобы я отправился в путешествие восемнадцатого, а восемнадцатое как раз завтра. В этом я поклялся великой клятвой белому ангелу на небе в ту пору, когда был миссионером. Один раз я пытался нарушить эту клятву и восемнадцатого марта вышел в море на танкере, но больше никогда этого не сделаю. Меня укусила тогда ядовитая муха, и я много лет проболел.
Поулине было неловко за него, и потому она сказала:
- Как тебе не стыдно нести такую околесину! Ты дождёшься, что придёт ленсман. Он ведь твой лучший друг!
Август:
- Я уеду послезавтра.
- А вдруг это будет на день позже, чем надо...
Тем временем в Поллене происходили всевозможные события, которые отчасти рассеяли страхи Поулине и перевели её размышления в другое русло. В понедельник по селению прошёл слух, будто из Верхнего Поллена с утра пораньше заявилась кузнецова жена, чтобы забрать домой своих мальчиков. Видно, она не могла больше сносить попрёки соседок.
Всё получилось так, как и предсказывала Ане Мария: за год может всякое случиться, и потому, если она хочет взять на воспитание детишек, ей нужно поторапливаться, пока она занимает видное положение и располагает средствами. Теперь же это миновало, потому что дела у Каролуса и Ане Марии шли всё хуже и хуже. А мальчики были сыты и довольны, всегда чисто одеты, обуты в ботинки, они и читать выучились немного по новой азбуке, и вообще выглядели настоящими принцами, если вспомнить, как они жили прежде.
Ане Мария была глубоко удручена. Не в этом дело, она, как разумная женщина, сознавала, что рано или поздно час разлуки наступит. Она сказала себе, что в такие времена, как нынешние, у неё не хватит денег, чтобы содержать своих принцев как следует. Но беда в том, что она привязалась к этим мальчикам, она пекла им вафли, совала всякие лакомства, брала у Поулине молоко и благословляла каждый день, который они проводят в её доме.
А теперь всё миновало.
Мать была не слепая, она сразу смекнула, что дома её сыновьям будет гораздо хуже.
- Не похоже, чтобы они терпели у вас нужду, - сказала кузнечиха благодарным тоном. - Но теперь у вас только и хватает, что на самих себя.
Каролус, как человек тщеславный, чувствует себя уязвлённым.
- А кто это вам сказал?
Кузнечиха слышала это с разных сторон, а последний раз - нынче в церкви.
- Да пусть говорят, что хотят, - отвечает Ане Мария, - пока у нас достаточно денег и для себя, и тем более для мальчиков.
Женщина начала колебаться, вообще-то она не настаивает, и необязательно забирать детей именно сегодня.
- Ну уж нет, - говорит Ане Мария, - раз ты пришла за ними, так и бери их. А вы сами-то как живёте? У мужа есть работа?
- Да, от случая к случаю.
- Сколько ж вас всего едоков?
- Семь - со всеми детьми. Правда, нам малость помогает община.
- Ну, много она напомогает, - бормочет Каролус и задумчиво качает головой. - Небось приходится считать каждый шиллинг.
Ане Мария встаёт и ставит на стол молоко.
- Попейте молока, ребятки, - говорит она, - у вас впереди долгий путь.
Мальчики радостно возбуждены: им предстоит идти с матерью. Как и все дети, они любят перемены, теперь они снова вернутся домой посмотреть, как оно всё там. Но поскольку Ане Мария такая грустная, не смеётся и не шутит, дети тоже ведут себя очень сдержанно.
- Поблагодарите за молоко и за всё хорошее, попрощайтесь, и пошли, - наставляет их мать.
Эти маленькие ручонки хватали её за нос, теребили её волосы, щекотали её шею... И с Каролусом они проделывали то же самое: теребили его за бороду, дёргали за уши, рылись у него в карманах в поисках шиллингов - но ведь совсем другое дело, когда эти же самые ручонки протягиваются к тебе, чтобы попрощаться.
- Приходите снова, хоть ненадолго, чтобы проведать нас. Мы с вами поиграем в разные игры, - говорит Каролус.
Ане Мария начала спешить.
- Да-да, мальчики, конечно, а вот и ваши вещички, - говорит она матери, указывая на узелок.
- Боже милостивый! - восклицает та.
Не так уж и много было у неё причин всплескивать руками, но всё же в узелке лежала нарядная одежда, повседневная одежда, ещё смена, вдобавок букварь с петухом и аспидная доска с привязанным на шнурке грифелем. А сверх того гвозди, и камушки, и спички, и осколки стекла, словом, всё, что мальчишки таскают в карманах. Но свои маленькие топорики мальчишки должны были нести в руках.
Из дома вышли все вместе, и Ане Мария решила немножко проводить их. Но и Каролус хотел того же, он был крайне обижен и сказал ей:
- Разве только тебе хочется проводить мальчиков, разве я тоже не могу немножко проводить их?
Поулине из своей лавки видела, как уходят пять человек, а возвращаются лишь двое. Она сразу поняла, в чём дело. До Августа ли, когда в Поллене происходит так много всякого...
Прошёл слух насчёт сельди в Эйд-фьорде. Возможно, это был всего лишь слух, новая робкая надежда, но вообще-то Эйд-фьорд издавна славился косяками сельди, так что всё это могло и оказаться правдой. А если слух окажется правдой, как поступить хозяевам невода Роландсену и Габриэльсену - снова уехать из Поллена, продав свои роскошные дома, на которые, кстати сказать, никто не зарился? Или вернуться в свои прежние дома на Вестеролене, которые принадлежали теперь другим людям?
Возможно, они вообще совершили большую глупость, перебравшись из одной бухты в другую. Ничего не скажешь, сельдь - это всё равно что рейсовый пароход, он ходит много лет, по два раза в году. Но однажды возьмёт да и не явится, пройдёт мимо пристани. И тут уж ничего не поделаешь, это судьба. Тогда на Поллен опускалась тьма, никакой жизни, никаких шуток, нет чаек, нет крачек, скудный дымок над крышами, полленцы смотрят в землю, а земля вся занята под городские дома.
У Габриэльсена дела обстояли ещё не так худо. У него была большая шхуна с неводом, он мог с одним лишь помощником дойти на парусах к безлесным Лофотенам, доставить груз жердей и наколотых дров и заработать себе там на жизнь. Вдобавок Габриэльсен был молодой и проворный, и голова неплохая, не говоря уже о том, что гувернантка обучила его немецкому языку.
Вот с бывшим главой банка, Роландсеном, дело обстояло много хуже. В лавке рассказывали, что несколько дней назад он вернулся с юга и с тех пор прятался от людей и никуда не выходил. Не иначе родственники бросили его в беде и вдобавок запугали чем-то. Но ещё до обеда в понедельник прошёл слух, будто Роландсен надел свой будничный костюм, зюйдвестку и направился в Северный посёлок в надежде подрядиться на чью-нибудь шхуну, чтобы идти на Лофотены за сельдью, - такое с ним было в первый раз.
- Быть того не может! - недоверчиво воскликнула Поулине.
Одна из женщин клянётся и божится, что собственными глазами видела его в этом облачении, когда он направлялся в Северный посёлок.
- А ведь какой был благородный!
Староста Йоаким, который читал всё подряд, вычитал в газете: "Хозяйственный упадок не всегда служит плохой школой, бывает и так, что сей упадок делает дураков настоящими мужчинами".
То одно, то другое, в этот понедельник посёлок просто бурлит от новостей и событий, и в лавке полно народу, который затем и собрался, чтобы нести эти новости дальше. Конечно, главной темой было вчерашнее оглашение с амвона: Теодорова-то Эстер заполучила доктора.
Полленцы от всего сердца желали ей счастья, она унаследовала от матери многие черты, её любили, девушка без изъяна, работящая, за что ни возьмётся, самая красивая девушка к северу от Будё...
- Ну уж, ну уж! - замечает кто-то.
Да, все готовы это подтвердить!
- Никто из нас не знает, что там есть к северу от Будё.
- Любой с этим согласится, стоит только взглянуть на неё.
Женский голос:
- А говорят, она ест уголь.
- Быть того не может.
- Может, - говорит женщина, - как ни жаль, а это так.
Поулине спрашивает:
- А ты сама это видела? Она что, приходила к тебе домой и ела твой уголь?
Женщину поддерживает другая:
- Спокойней, Поулине, спокойней. Такое про Эстер знают многие, не мы одни.
- Знают они! - злится Поулине. - А если бы такую гадость сказали о твоей дочери? Одна только зависть, и ничего больше. Это выдумали некоторые девушки, чтобы отомстить Эстер за то, что она красивее их.
- Про Эстер много лет такое говорили, - стоят на своём женщины.
- Ну и что? - разгорячилась Поулине. - Сперва она служила у Осии, так ведь? И Осия говорит о ней только хорошее, и Ездра тоже. Они не говорят, что она ела у них уголь.
- Да уж, эти гномы тебе скажут правду... - шепчет одна женщина другой, и обе криво улыбаются, опустив глаза в землю.
Затем разговор переходит на Кристофера и его раны. А за это полагается суровое наказание. Конечно же Кристофер поступил подло, выкопав картошку у Августа, которая так замечательно взошла, но чтобы ударить человека в грудь длинным-предлинным ножом - так может поступить только бандит и убийца. Августа следовало немедленно арестовать.
- А вы знаете, что у него росло на картофельном-то поле? - спрашивает Поулине.
- Разве не картошка? Особый сорт?
- Табак.
Тут все разинули рот:
- Табак? Это как же?
Но когда они узнали, что это и в самом деле был табак для полленцев, настроение у них круто изменилось, и они признали, что Кристофер вёл себя как подлая скотина. Но может, он не знал, что это табак? Подумать только, табак. Август вполне мог собрать урожай табака! Престранный это был тип в Поллене...
Пришёл Август, чтобы прикрепить колокольчик над входной дверью. Поулине заметила, что в последний вечер у него есть дела и поважнее, но, поскольку он, не пускаясь в споры, присмотрел козий колокольчик из тех, что висели на стенах лавки, а вдобавок у него была готова дужка, на которой этот колокольчик должен был раскачиваться, она не стала его удерживать от этой, последней глупости. Август управился быстро; колокольчик опробовали, громкий и предостерегающий звон разнёсся на весь дом.
- Ну что ты теперь скажешь? - спросил он. - Прямо как в больших городах!
Благодарности он не дождался.
- А не пора ли тебе собираться, чтобы не прозевать почтовый пароход сегодня вечером? - спросила Поулине.
- Сегодня вечером? Ни за что. Ведь сегодня восемнадцатое.
- По-моему, ты совсем рехнулся! - воскликнула она. - Как же ты тогда попадёшь на пароход?
- Не волнуйся, попаду, - отвечал он, - ты за меня не тревожься! А теперь, Поулине, будь так добра, дай-ка мне немного твоих специй.