Выходит, он тогда всё же опоздал, и почему только он замешкался? Эдеварт припомнил все подробности: на сеновале Каролуса начался пожар, он побежал на "Чайку" за вёдрами, а когда поднялся с берега, Рагны нигде не было, и он побежал искать её. И нашёл в кустах. В кустах, хотя она была ещё совсем малолетка. Стало быть, всё случилось, покуда он бегал за водой, и, верно, с её согласия. Почему ему так нравилась Рагна? Ведь она даже не вспомнила о нём, просто взяла и отдалась тому шкиперу. Она и в школе не больно-то привечала его, читал он плохо, соображал ещё хуже и ничего не мог запомнить наизусть, все смеялись над ним, и она тоже. Он даже устыдился, что уже после того случая в кустах однажды выставил себя в глупом свете, когда бросился защищать её от шкипера Скору, который пытался зазвать её в свою каюту. Нечего было и ввязываться! Август сказал бы: Скатертью дорога! Скору так Скору!
Неужто в нём говорит раненое самолюбие? Она так нравилась ему, он столько лет нежно хранил её образ в своём юном сердце, не так давно это и было, всего несколько месяцев назад, - и вот она пришла к нему со своим несчастьем. Эдеварту не хотелось оказаться в дураках ещё раз.
Ты об этом думаешь? - с испугом спросила она.
О чём? Нет, холодно ответил он, меня это не касается.
Ты прав, покорно согласилась она, не смея продолжать дальше.
Но Эдеварт тут же устыдился своих мыслей. А сам-то он чем лучше её? Что, если бы он рассказал ей о своих любовных похождениях? Ничуть он не лучше её, пожалуй, даже хуже. Не знаю, что тебе и сказать, растерянно промолвил он.
И всё же Рагна немного воспряла духом, она так верила в него! Эдеварта вдруг охватил гнев: как на это ни посмотри, а всё получается так, будто большая сильная овчарка вцепилась ребёнку в лодыжку. Но он быстро взял себя в руки, потому что уже придумал, что надо сделать. Сейчас мне никак отсюда не вырваться, сказал он.
Я понимаю, поспешила согласиться она.
Но дождись следующей субботы - я вечерком съезжу в Нурдвоген.
Благослови тебя Бог, Эдеварт! - воскликнула она и хотела было обеими руками пожать ему руку. Этот беспомощный жест растрогал Эдеварта, губы у него задрожали.
Не думаю, что ему захочется смеяться, после того как я поговорю с ним, жёстко сказал он.
О нет!..
Перед ним сидела Рагна, маленькая Рагна, которую он постоянно встречал на дороге в школу, на пастбище, они часто играли вместе, она была такая хорошенькая и так мило смеялась. Он вспомнил сладкий толчок в груди, который всегда чувствовал при виде её.
Она сидела перед ним в коричневом клетчатом платье, поношенном и давно вылинявшем; работать на сельди она не могла и потому ничего не заработала, как другие. В вырезе платья виднелся ворот рубахи, потемневшая от времени роговая пуговица была пришита белыми нитками. Может, это было сделано от небрежности, но, скорее всего, ни другой пуговицы, ни другой нитки у Рагны просто не было. Выглядело это неряшливо. На ногах у не< были башмаки на деревянной подошве, какие носили в Поллене.
Эдеварта охватило сочувствие к этому обиженному ребёнку, и он вытащил из-под койки свой сундучок. У него уже была такая мысль: как только он узнал о смерти матери, ему захотелось отдать Рагне безрукавку и платье. Вот возьми, грубо сказал он, чтобы она не заметила его слабости, возьми себе эти тряпки!
Это было сказано без обиняков, но Рагна не поняла, она замешкалась, глядя то на него, то на одежду. Тогда он бросил вещи ей на колени и объяснил, что купил их для своей матери, но она умерла, так и не попользовавшись ими. А сёстры его ещё слишком малы...
Да, но отдать их ей!.. Она слушала его, глядя на вещи, потом заплакала и, чтобы скрыть слёзы, глупо засмеялась, отчего стала совсем не похожа на себя. Потом пожала ему руку, говорить она не могла, только всхлипывала, рука у неё была большая, опухшая, но какая-то вялая. Рагна совсем растерялась и словно забыла о застенчивости, она даже не заметила, что у неё течёт из носа и что она уронила безрукавку на пол, пока рассматривала платье.
Примерь их, сказал Эдеварт, но тут же спохватился. Он понял, что платье на неё сейчас не налезет, и отложил его в сторону, потом бесцеремонно поднял Рагну со скамьи и надел на неё безрукавку.
О, эта безрукавка, как раз то, в чём она так нуждалась последние полгода, чтобы скрыть свою беременность! Она стояла в обновке и оглядывала себя; красивая безрукавка, отделанная шёлковым шнуром, какой здесь ни у кого не было, скрыла её полноту, казалось, будто Рагна уже родила. Если бы утром кто-нибудь сказал мне, что я получу такой подарок! - твердила она. Если бы кто-нибудь хоть намекнул мне об этом! Как была, в безрукавке, Рагна без сил опустилась на скамью.
Эдеварт: Гм! Значит, договорились, в следующую субботу. Я выйду ближе к ночи. Тогда я успею встретиться с ним в воскресенье и вернуться в понедельник рано утром.
И всё это из-за меня! - пробормотала она. Но теперь её как будто больше не занимало, что произойдёт вечером в следующую субботу, она думала только о безрукавке, о своём новом наряде, перед Эдевартом опять был ребёнок.
Пора готовить обед! - вспомнила она.
Но когда они поднялись на палубу, Рагна вдруг замолчала и несколько раз сплюнула за борт; она пыталась держаться, побороть недомогание, однако Эдеварт понял, что ей хочется вернуться на берег. Он бережно отвёз её на лодке к сараям.
Всё шло неплохо, Эдеварт занимался рыбой, питался всухомятку и пил кофе. В четверг утром к нему пришла бабушка Рагны и сообщила важную новость. Эта новость повергла Эдеварта в глубокое раздумье, и некоторое время он размышлял, не отменить ли задуманную поездку в Нурдвоген. Может, отказаться от этой поездки? Может, в ней уже нет надобности? Эдеварт думал, думал и наконец решил: никуда он не поедет! Однако в субботу вечером всё-таки сел в лодку и отправился в Нурдвоген. Добрался он туда уже ночью. В воскресенье утром Эдеварт поднялся на борт к шкиперу, но никакой драки на этот раз между ними не случилось, обе стороны проявили готовность прийти к соглашению. Поначалу дерзость Эдеварта заставила шкипера слегка побледнеть: что он себе позволяет, этот щенок! Эдеварт: Я приехал сюда не лясы точить, ребёнок уже родился. Шкипер засмеялся: Ребёнок? Какой ещё ребёнок? Шкипер был невозмутим. Езжай на берег, щенок! Эдеварт: Я приехал, чтобы получить для неё деньги, вы должны ей помочь хотя бы на первых порах. Убирайся к чёрту! - рявкнул шкипер. Однако Эдеварт не испугался. Шкипер рванул ворот рубахи так, что одна пуговица отлетела, дышать ему стало легче, но толку от этого было мало. В каюте на баке находился один человек, тоже бергенец, которому ни к чему было знать об этом деле, и шкипер не осмеливался говорить громко, чтобы не привлечь его внимания, он только процедил сквозь зубы: Ты и сам в тот вечер был не прочь побаловаться с ней, а теперь хочешь всё свалить на меня! Эдеварт бросил на него взгляд, жёсткий и гневный, как удар кулака. Шутки в сторону! - сказал он, еле сдерживаясь от гнева, на его побелевшем лице заходили желваки. Шкипер: Что ты за важная птица, что являешься сюда с такими требованиями?
Предупреждаю тебя, убирайся на берег подобру-поздорову! У меня на баке есть человек... Так и быть, я не стану сразу выпускать вам кишки! - крикнул Эдеварт. По я никуда не уйду, покуда не получу для неё деньги! Потише, крикун! - рыкнул на него шкипер. Тебя слышно даже в селении! Эдеварт, дрогнувшим голосом: Давайте зовите сюда вашего человека! Пусть послушает!
Именно этого шкипер и хотел избежать, любой ценой он должен был не допустить вмешательства своего земляка. Шкипер был не робкого десятка и мог бы сказать Эдеварту: Ладно, допустим, ты выпустишь мне кишки, а я что, по-твоему, буду сидеть и смотреть на тебя? Однако он не осмелился ещё больше разозлить этого сумасшедшего парня, который был готов позвать в свидетели кого угодно. Но и повторять без конца, что он тут ни при чём, что такого просто быть не могло, верно, парень сам виноват, а теперь решил всё свалить на него и что в любом случае ещё рано требовать от него помощи, ему ещё не предъявили никаких бумаг, он тоже не мог. Пожалуй, шкипер нашёл бы, что сказать. Но ему отнюдь не хотелось, чтобы к нему домой пришли эти проклятые бумаги от ленсмана, это был бы конец, тогда все узнали бы о его делишках, а главное, у него дома был кое-кто, кому ни в коем случае не следовало знать об этой истории! Положение было безвыходное, и шкиперу пришлось подчиниться обстоятельствам - он полез в карман. Прекратив перебранку, он протянул синенькую бумажку - пять далеров - и сказал, что на первых порах этого хватит. Они немного поспорили, и кончилось тем, что Эдеварт отправился домой с десятью далерами.
Дело сделано. Это был чертовски смелый поступок! Тем более что ребёнок у Рагны родился мёртвым.
Утром в понедельник Эдеварт пришёл на скалы, и женщины рассказали ему, как всё было. Он сделал вид, что ничего не знает. На бабушку Рагны можно было положиться, она вообще почти ни с кем не разговаривала, только кивала, слушая болтовню женщин, и занималась своим делом. Так, значит, ребёнок родился мёртвым? - спросил он у старухи. Да, и слава Богу, ответила она.
Эдеварта распирало от гордости, иначе и быть не могло, его мысли, слова и поступки словно обрели новый смысл; да, он с добрыми намерениями обманул шкипера в Нурдвогене, и сделал бы это ещё раз, если бы потребовалось, не след Рагне одной расплачиваться за то, в чём повинны были оба. Только бы она теперь с умом потратила эти деньги, а не пустила их на ветер! Бабушка сказала, что Рагна уже встала с постели и сегодня ходила в лавку.
На другой день Рагна пришла на скалы, чтобы работать вместо бабушки; она осунулась и побледнела, но в общем выглядела неплохо. Эдеварт поглядел на неё: да, выглядит она неплохо, но едва ли у неё хватит сил, чтобы работать, согнувшись в три погибели, и ворочать тяжёлую рыбу, к тому же она наверняка вчера устала, когда ходила в лавку. Он приказал ей отправиться на шхуну и приготовить обед, мальчишка отвёз её туда на лодке.
Ане Мария подошла к Эдеварту и шепнула: Ты мог бы позвать кого-нибудь другого. Рагна нездорова.
Эдеварт опешил: Не понимаю, о чём это ты? Да, она нездорова, поэтому я и поручил ей работу полегче - приготовить обед.
Молчи лучше про этот обед! - рассердилась Ане Мария. Я знаю, что у тебя на уме!
Эдеварт удивился: Ане Мария была очень бледна. Верно, она сама ещё не совсем оправилась от своего недуга, подумал он и не стал отвечать, чтобы не рассердить её ещё больше. Вскоре он заметил, что она плачет.
Много же перемен произошло в Поллене - появились душевнобольные, произошли всякие несчастья. В чужом месте Эдеварт и внимания бы на это не обратил, но здесь был его родной дом, и во времена его детства такого здесь не бывало, он не узнавал Поллена. Однако куда хуже было то, что полленцы, кажется, вознамерились напомнить ему, что значит жить дома. Он вернулся в Поллен умудрённым жизнью человеком, побывал в Бергене и всякое такое, вернулся на шхуне, груженной рыбой, вернулся с работой для всех, он вернулся сильным... а встретил только упрямство, сопротивление и неблагодарность, люди хотели работать на своих условиях, а не на его, они без конца ныли и жаловались. Как было понять, что у них на уме? Ане Мария, жившая в соседней усадьбе, совала свой нос в его дела, ему следовало выгнать её с работы, это было в его власти. Дайте только срок, в тот день, когда рыбу высушат и погрузят на шхуну, он покинет это место. А если будет штиль? Ну и что? Он и часа не станет ждать здесь ветра, в открытом море всегда есть ветер, он за любые деньги наймёт буксир, чтобы его вывели на фарватер, там-то уж ветер будет наверняка.
Рагна крикнула со шхуны, что обед готов, и Эдеварт махнул ей в ответ. Он не торопился, не поспешил на шхуну, нисколько, как-никак, а он шкипер, приедет, когда ему будет удобно. Одно то, что ему покричали: обед готов, уже было не по правилам; он придёт, когда часы покажут время, его дорогие карманные часы. Что они себе думают, эти люди!
Когда он наконец собрался плыть на шхуну, ему опять попалась на глаза Ане Мария. Только не давай ей спиртного, сказала она, это опасно.
Он рассердился: Не лезь ко мне со своим вздором!
Тише-тише, я только хотела предупредить тебя.
Ещё бы, ведь ты столько раз рожала, всё знаешь!
Нет, сказала она, бросив на него многозначительный взгляд, не рожала... и не собираюсь.
Что это, намек, приглашение? Хочет сказать, что с ней это безопасно? Голос Ане Марии звучал спокойно, она больше не плакала, но держалась вызывающе. Во всяком случае, он смутился. Я не собираюсь ни угощать её спиртным, ни приставать к ней, сказал Эдеварт.
Раздражённый, он поднялся на шхуну. Рагна приготовила хороший обед, но нынче угодить на него было трудно; оказалось, что вчера в лавке она купила себе новую одежду, на ней была городская рубаха с вышивкой по вороту. Куда же делась та рубаха с роговой пуговкой? Но разве Рагна была не вправе покупать себе что хочет на свои десять далеров?
А ты сама будешь есть? - спросил он.
Нет... я уже поела в камбузе, тебя так долго не было.
Такое проявление неуважения и неблагодарности ещё больше вывело его из себя. Пусть это его родное селение, пусть к нему никто не обращается на "вы", пусть все молодые люди были товарищами его детских игр, но теперь-то они не могли считаться ему ровней и должны были бы это помнить, думал он.
За обедом Эдеварт молчал и, соблюдая приличия, ел ножом и вилкой, как было принято за столом у Кноффа. На столе должна стоять вода, сказал он.
Я сейчас сбегаю! - сказала Рагна и убежала.
Эдеварт мог бы остановить её, ведь ему вовсе не хотелось пить, но он промолчал. Она вернулась и протянула ему цинковый ковш, который всегда висел на бочке с водой. Что ж, он взял у неё этот ковш, но не мог отказать себе в удовольствии ещё немного поучить её: встав, он достал из шкафа, висевшего на переборке, стакан, налил в него воды, а потом молча вернул ей ковш. Она решила, что ковш следует повесить обратно на бочку, и ушла. Да так и осталась на палубе.
Когда он поднялся на палубу, она робко спросила: Что ещё я должна сделать?
Прежде всего вымыть посуду, ответил он. А потом вымой и прибери мою каюту.
Рагна хотела спуститься вниз, но он остановил её: Чёрт бы побрал эту Ане Марию, вот вредная баба! Она что, уже совсем избавилась от своей дури?
Да, а что?
Она считает, что тебе не следовало варить на шхуне обед.
Вот как, горько заметила Рагна. Небось сама хотела бы это сделать?
Этого она не сказала, но...
Но подумала. Сам видишь, какая она стала, бросается на всех мужчин подряд. Я бы не решилась повторить тебе то, что Каролус, её муж, сказал о ней перед тем, как уехал.
Эдеварт вернулся на берег.
Когда Рагна к вечеру навела чистоту в каюте, она снова покричала, и Эдеварт велел мальчишке съездить за ней. Она отчиталась перед Эдевартом: Я вымыла каюту, вымыла трап и окна, а потом вынесла постель на палубу и выбила из неё пыль.
Хорошо, сказал он.
А ты её опробовала? - не удержавшись спросила Ане Мария.
Что опробовала?
Постель, ясное дело. Ты хоть полежала на ней?
Ну и дрянь же ты! - ответила Рагна.
Вспыхнула ссора. Эдеварт решительно потребовал, чтобы они замолчали, но Рагна и Ане Мария продолжали перебранку, не обращая на него никакого внимания, и много чего сообщили друг о друге; женщины возле штабелей рыбы перестали работать, они слушали и посмеивались, а дети за это короткое время узнали много нового. Ане Мария продолжала подзуживать Рагну, и добром это кончиться уже никак не могло. Разозлившись, Рагна выкрикнула то, что Каролус перед отъездом сказал о собственной жене: у неё вечно зудит между ногами, сказал он. Стоявшие вокруг женщины закивали: Каролус и в самом деле так сказал, они сами слышали! Однако, когда ссора улеглась, а Ане Мария всё ещё рыдала в три ручья, женщины одна за другой взяли её сторону, как-никак, а она пользовалась большим уважением, чем Рагна, никогда не скупилась и щедро насыпала им кофе, если они её просили.
Эдеварт не питал такого уважения к Ане Марии и чуть не сказал ей: Не приходи больше работать на скалы! О, ему очень хотелось произнести эти слова, но он не мог отказаться ни от одной пары рабочих рук и должен был думать только о том, как бы поскорей закончить дела в Поллене и покинуть его. Однако кое-что он всё же предпринял: после того дня ни Ане Мария, ни Рагна больше не поднимались на борт шхуны; он взял к себе коком парнишку, чтобы впредь обходиться без женской помощи. Всё обернулось к лучшему: парнишку звали Ездра, ему было лет двенадцать, он был смышленый и постепенно всему научился. Теперь этот малец мог есть вволю, что редко случалось дома, он отъелся и пополнел, а главное, перед мальчишками Ездра изображал адмирала и по-мужски сплевывал через поручни. Они спрашивали у него с берега, может ли он подняться на мачту, может ли повернуть флюгер? Нет, этого Ездра ещё не мог, к тому же на шхуне и не было флюгера; но Ездра украдкой упражнялся - оставаясь ночевать на борту, он босиком выходил на палубу и лез на мачту, парнишка был на диво упорный.
Некоторое время всё было спокойно, сушка шла хорошо, рыба обещала получиться белоснежной, высшего качества. Хватало и берёсты, чтобы накрывать штабеля, и денег для расчёта, ещё несколько денечков рыбу придётся открывать днём, а на ночь пригнетать большими камнями, ещё день-два, и, если повезёт с погодой, её уже можно будет грузить на шхуну.
Вернулся домой Йоаким со своей артелью. Нет, этим искателям удачи больше не удалось запереть сельдь, всё лето они простояли в Вестеролене, проедая свои запасы и тратя попусту время. Они не жалели об этом, потому как деньги у них ещё не перевелись, однако спеси всё же поубавилось. Тем не менее никто из них не захотел работать на Эдеварта, в том числе и Каролус. После его возвращения Ане Мария, не желая расставаться с мужем, тоже перестала ходить на скалы. Ни за что, ноги её там больше не будет, пока на скалах работает Рагна! - сказала она. К тому же Каролус был теперь староста, а это означало, что ему приходилось заниматься бумажными делами - письмами, счетами, да и решение разных вопросов тоже лежало на нём. Каролус терпеть не мог эту работу, разумеется, он собирал у себя членов местной управы, но так как в письме он был несилен, то наладил Йоакима помогать себе. Таким образом Эдеварт лишился многих рабочих рук, и в довершение всего Каролус не разрешал без него пользоваться его карбасом. Словом, куда ни кинь, всюду одни неприятности и неблагодарность. А рыбу следовало грузить на шхуну.
Тогда Эдеварт, недолго думая, взял Йоакимову дору и довольно быстро собрал команду из Теодора и подростков, укладчицами у него были Берет и Юсефине из Клейвы, а Ездра помогал им обеим и работал за двоих.
Ещё не хватало, чтобы Эдеварт не осмелился взять принадлежавшую его брату дору!