Потом уже Эдеварту пришло в голову, что любое несчастье для кого-то непременно оборачивается добром. Что выражало лицо хозяина, когда он узнал о кораблекрушении? Кнофф произнёс несколько слов: беда, судно пошло на дно вместе с грузом, так неожиданно, несчастье, крах; но лицо его не выражало горя, скорее, наоборот. Он никогда не пускался в беседы с Эдевартом, а тут завёл с ним долгий разговор: Подумать только, Нурем потопил галеас! От судна остались одни щепки. Видно, Нурем уже слишком стар, не удивлюсь, если ты скажешь, что он глуп, ха-ха-ха, старый порядочный человек, но набитый дурак. Согласен? А я-то думал на тот год послать галеас прямо в Балтийское море, с этими посредниками в Тронхейме одни неувязки, смех да и только. А теперь всё, теперь галеаса больше нет. Где это случилось? Здесь написано, что севернее маяка Вилле. Хорошо хоть, люди спаслись. На совести старика Нурема нет хотя бы ничьей жизни. Я тебе вот что скажу: возьми себе в подмогу человека и начинай сразу же драить и красить шхуну. Не хочу, чтобы она стояла у новой пристани в таком виде. Ещё не хватало...
Добро бы хозяин на этом остановился, думал потом Эдеварт, но под конец он уж слишком разоткровенничался, с чего бы это? Неужто кораблекрушение так мало его огорчило, что он мог тут же заговорить о посторонних вещах? Ты вчера не заходил со шхуной туда, где пароход делает остановку? - спросил он Эдеварта. Так ты ещё не знаешь, что они себе тоже построили пристань? Тебе следует съездить туда и посмотреть на неё.
Ладно, съезжу.
Пристань там деревянная, сказал Кнофф, я слышал, они сколотили её на скорую руку, да им и такая сгодится...
Бондарь и другие работники полагали, что хозяин неплохо заработает на гибели галеаса. Всё зависит от суммы, на которую был застрахован галеас и его груз, но, если они не ошибаются в хозяине, он оценил свою собственность раза в два больше того, что она стоила на самом деле, - хотя бы из гордости, вот, мол, какое у него судно и какой груз! На этот раз тщеславие сыграло Кноффу на руку: он не жаловался, не останавливал больше работ и по субботам расплачивался с каждым рабочим.
Как ни странно, но то, что Кнофф снова как будто набрал силу и его пакгаузы были полны муки, а лавка ломилась от новых товаров, преобразило и его усадьбу, и всю округу. Люди оживились, в глазах у них загорелась надежда. Эдеварт поначалу не заметил этой перемены, днём он драил шхуну, а ночью спал на борту, но в субботу его помощник, молодой парень, сказал, что вечером в людской будут танцы. Может, и Эдеварт сходит туда? Пришёл Хокон Доппен, он будет играть на гармони.
Эдеварт не посмел задать вопрос, вертевшийся у него на языке, но, наученный горьким опытом, он и не собирался идти в людскую. Упаси Бог, там небось опять вспыхнет драка. Из слов парня он заключил, что ему следует быть осторожным, потому как его подозревают в связи с хозяйкой Доппена, но о Хоконе Доппене он мог говорить без опаски: Вот как? Пришёл Хокон Доппен? Верно, понадобилось в лавку? Когда он явился? Нынче утром? Так ведь сейчас он, поди, уже пьян? Нет, ответил парень, он теперь почти что не пьёт. Эдеварт не мог удержаться, чтобы не спросить о Лувисе Магрете, конечно, не мог, но он не назвал её имени: Хокон пришёл один или, может, с кем-нибудь из детей? Парень: Этого я не знаю. - Я думал, может, он пришёл с той рыжей, которая была здесь в прошлом году, кажется, её зовут Северине? - Ещё чего! Он пришёл с женой, ответил парень и пристально глянул на Эдеварта.
Эдеварт остался на борту. Он тянул время; когда-то он, не задумываясь, отдал бы за неё жизнь, теперь же внушал себе, что он уже взрослый и должен вести себя подобающим образом. Ясно тебе? До чего же он был глуп, с какими дурацкими мыслями мотался между Полленом и Фусенланнетом, не находя себе места. Она значит для него не больше, чем какой-нибудь куст в Поллене. У неё двое детей, на что они ему! К тому же она замужем...
Время шло, он зажёг лампу. Выйти на палубу он боялся, его могли заметить с берега и заподозрить неладное, увидев, что он не спит. А время шло, ночь была долгая, и ему наскучило сидеть в каюте, точно он сам себя арестовал, - почему он не может выйти на палубу, этого ещё не хватало, вот он сейчас выйдет и будет громко топать по настилу, или это не его судно? Однако, хотя он неутомимо мерил палубу шагами, время никогда не тянулось так долго и его замечательные часы никогда не шли так медленно. Может, всё-таки сойти на берег и заглянуть в усадьбу? Нет, сказал я тебе!
Он снова вернулся в каюту и задремал сидя.
Шаги на палубе. Надо было бы притвориться, что он вовсе не ждал этих шагов, впрочем, Эдеварт так и сделал и даже позволил себе удивиться: кто это мог прийти на шхуну в такое время? Но ведь он ждал её! Разве она не заходила к бондарю и не спрашивала о нём?
Когда Лувисе Магрете спустилась по трапу в каюту, он обратил внимание на то, что она не спешила, будто и не ушла украдкой, чтобы повидаться с ним, нет, она поздоровалась с ним за руку и попросила прощения за неурочный приход. Ты ещё не лёг? - спросила она.
Он сделал удивлённый вид, но она сказала, что другого и не ждала. Потом достала из-за пазухи какую-то бумагу.
Сперва Лувисе Магрете повела речь о нём: он так возмужал, наверняка он самый молодой шкипер в стране.
Оглядевшись, она нашла, что у него даже уютно, в каюте было чисто, стекло на лампе блестело.
Ты не побоялась прийти сюда? - спросил он.
Нет.
Она говорила тихо и ласково; прошёл год с тех нор, как он жил у неё, она стала ещё красивее, нежные губы слегка дрожали. Что ей сказать? Он спросил о детях, потом обнял её и поцеловал. Целовать её было так же приятно, как и раньше, и она искренне ответила на его поцелуй. Лувисе Магрете! - прошептал он.
Она сказала, что пришла по делу, он не должен ей отказать. А как же, он всегда понимал, что ей от него что-то нужно, но случалось, его одолевали нелепые мечты о другом: она хочет покинуть Доппен и приехать к нему, остаться с ним навсегда, жить и умереть рядом с ним. Нелепые мечты... Теперь она пришла с просьбой помочь ей и её семье уехать в Америку! Лувисе Магрете выложила всё как есть: он оказал бы им настоящее благодеяние, они обращались к Кноффу и ко многим другим, но понапрасну, никто никогда не был к ней так добр, как Эдеварт, он получит гарантии, вот бумага, это черновик купчей, такую же бумагу они напишут завтра утром, и оба подпишут её, Хокон и она, они готовы на всё. Им так трудно живётся, Хокон выучился на жестянщика, когда сидел в тюрьме, он умеет делать такие красивые вещи - ситечки, ведёрки, ковши, но всё это развешано дома по стенам, Доппен лежит в стороне от дороги, и к ним никто не приезжает, чтобы что-нибудь купить. Словом, им так трудно. И никто никогда не был так добр к ней, как Эдеварт...
Всё это она проговорила на одном дыхании, боясь, что он сразу откажет ей, теперь всё зависит от него. Она схватила его руку.
Что и говорить, Эдеварт был польщен тем, что она считает его таким богатым и всесильным, но в ответ только отрицательно покачал головой.
Ты не можешь? - спросила она.
Нет.
Она упала духом: Что же нам делать?
Почему вы не можете жить, как раньше, тогда ты ткала, а он... он ведь и раньше не приносил денег в дом, верно?
Здесь его слишком хорошо знают, ответила она, каждый встречный знает, что он сделал. А ведь это случилось из-за меня, и он, можно сказать, без вины попал в тюрьму, но теперь об этом уже никто не помнит. Хокон верит, что на новом месте, где его никто не знает, нам будет лучше и он станет другим человеком. Ведь он мастер на все руки.
Я оставил в Доппене лом. Ну и как, пригодился он твоему мужу, убрал Хокон камни с луга?
Молчание.
Я спросил, пригодился ли ему лом?
Нет, теперь у него есть ремесло, и если он попадёт в новую страну...
Эдеварта вдруг осенило: Так пусть уезжает один!
Несмотря на свою беспомощность, Лувисе Магрете мыслила чётко и ясно; она говорила мягко, но решительно - предложение Эдеварта неприемлемо. Хокон хочет забрать с собой меня и детей, ведь мы женаты, у нас семья. С этим уже ничего не поделаешь. Без нас ему будет трудно стать порядочным человеком.
Эдеварт, многозначительно: Без тебя и ещё кое-кому будет трудно. Но, как я понимаю, ты об этом не думаешь.
Нет-нет-нет! - воскликнула Лувисе Магрете и прижалась к его груди. Я так мучаюсь, как подумаю о тебе, но что же нам делать! Скажи!
Эдеварт: Пусть едет один, а ты останешься здесь!
Долгое молчание. И что это даст? - прошептала она и покачала головой. Это обернётся против меня, ведь мы не сможем скрыть наших отношений. Нет, это не годится.
Эдеварт: Выходит, ты просишь, чтобы я помог тебе уехать от меня?
Молчание... Я ничего не понимаю, с отчаянием наконец произнесла она.
Он расстегнул пуговку на её корсаже, и она не воспротивилась этому, но, когда он захотел расстегнуть ещё одну, нежно поцеловала его и снова села на скамью.
Ты спешишь? - спросил он.
Нет. То есть да, ведь он знает, где я.
Как, он знает, что ты здесь? - воскликнул Эдеварт.
Да. Он же сам и попросил меня сходить к тебе. Не такой уж он сумасшедший, как ты думаешь.
А по мне, он ещё хуже сумасшедшего. Эдеварт был совсем сбит с толку.
Лувисе Магрете: Да нет же, просто ему тяжело, никто не хочет нам помочь, а ведь мы готовы отдать весь Доппен, вот здесь всё написано, прочти, если хочешь. Он сказал, что я должна пойти и уговорить тебя. У него и в мыслях не было ничего такого!..
Было или нет, какая разница! Разве не так?
Не знаю.
На палубе опять послышались осторожные шаги. Лувисе Магрете испуганно прислушалась. Эдеварт, не обращая на это внимания, продолжал: Ни капельки ты меня не любишь!
Нет-нет! Люблю. Там кто-то ходит на палубе!
Тебе надо одного... уехать с ним. Вот чего ты хочешь!
Что же мне делать? Мне тоже тяжело, не одному тебе, трое детей и вообще...
Как трое?
Она опускает глаза: Трое. Но последний ребёнок не от него.
Шаги на палубе стали отчётливее, однако Эдеварт думал только о её словах, он вдруг словно проснулся: Откуда ты это знаешь?
Она, со смущённой улыбкой: Кому же это и знать, как не мне?
По его лицу пробегает тень гнева, но тут кто-то стучит ногтем в окно. Эдеварт, сердито: Эй, кто там, убирайся оттуда!
Кто там? - шепотом спрашивает Лувисе Магрете.
Какая разница, нечего ей здесь делать!
Ей? К тебе пришла женщина?
Не знаю. Может, это йомфру Эллингсен.
Вот как, йомфру Эллингсен?
Пойду посмотрю. Сиди тихо, тогда она тебя не увидит.
Он поднимается на палубу и сталкивается с Хоконом Доппеном.
Хокон шепотом поздоровался с ним и сказал: Я только хотел... Она ещё здесь? Прости мне ту прошлогоднюю драку, ради Бога, прости, вот моя рука!
Эдеварта изумила перемена, произошедшая с Хоконом, - перед ним стоял припертый к стене бедняк и молил о прощении. От вето разило спиртным. Чего тебе надо? - спросил Эдеварт.
Чего надо? Она ещё здесь? Хотел помочь ей уговорить тебя, но, ради Бога, она не должна знать, что я был здесь! Мне не хотелось, чтобы она одна просила тебя, ей и так слишком тяжело, вот я и пришёл. Я буду играть в людской, пока она не вернётся. Мы дошли до последней крайности, помоги вам уехать отсюда, и ты получишь весь Доппен, как сказано в бумаге. Ты прочитал черновик? Завтра спозаранку она принесёт тебе эту бумагу, ты не пожалеешь об этом. Только, ради Бога, не говори ей, что я был здесь, скажи, что приходил кто-то другой, а я пойду, прибежал только на минутку. Прости за ту драку, прошу тебя, вот моя рука!
Хокон быстро спустился на пристань и исчез.
Он пьян и хотел проверить, не раздет ли я, думал Эдеварт, возвращаясь в каюту. Трое детей, спросил он, ты, кажется, сказала, что родила третьего ребёнка?
Да.
И когда же ты его родила?
Она назвала число и месяц, но спокойно, без упрёка. Сейчас её интересовало только, кто приходил на шхуну. Ты велел ей уйти? - спросила она.
Да... она ушла.
Я так испугалась, прошептала Лувисе Магрете, что хотела уже спрятаться в твоей койке. Значит, она бывает тут у тебя?
Это ты хорошо придумала, насчёт моей койки!
Она пропустила его слова мимо ушей и опять повторила свой вопрос: Значит, йомфру Эллингсен приходит к тебе но ночам? Часто? В её словах не было горечи, она сидела, задумчиво опустив голову. Он возразил ей: Йомфру Эллингсен приходила сегодня по делу, а вообще её здесь никогда не было. Ну же, Лувисе Магрете, пожалуйста, раздевайся! Смотри, какая наволочка чистая...
Она по-прежнему сидела, задумавшись, и даже не смотрела на него.
Ну что ж, понятно, тебе надо только уехать от меня, нетерпеливо сказал он.
Мне? - воскликнула она. Да я бы хотела прожить с тобой всю жизнь, о большем я и не мечтаю! Боже милостивый, пойми же...
Ему стало нестерпимо жаль себя, и когда наконец он сдался и пообещал помочь ей уехать из страны, то не узнал собственного голоса. Да, он всё понимает, для него её отъезд - горе и крушение надежд, но, раз ей на это наплевать, что ж, пусть так, пусть он погибнет, но поможет ей, она получит все деньги, какие у него есть, теперь она довольна?
О! - воскликнула Лувисе Магрете и снова прижалась к нему, он ощутил, как тяжело дышит её грудь, так страстно она не целовала его ещё никогда. Она всхлипывала, лепетала слова благодарности и называла его всякими ласковыми именами: Мальчик мой, любимый, благослови тебя Бог!
В эту немыслимую минуту он снова попытался снять с неё платье, но она воспротивилась ему и заплакала. Ничего не понимая, Эдеварт рассердился и оттолкнул её от себя: Ладно, будь по-твоему!
Нет-нет, я хочу! - воскликнула она. Раз ты поможешь нам уехать...
Вот, значит, почему. Он коротко бросил: Я же сказал... Вот все мои деньги, забирай! Он выхватил из кармана бумажник и швырнул на стол пачку денег: Считай сама!
Нет... Сколько тут?
Я же сказал, считай сама!
Нет-нет, Эдеварт! Благослови тебя Бог, сколько тут?
Он назвал сумму.
Боже милостивый! - воскликнула она с прежней, знакомой ему интонацией. Я всю жизнь буду благодарна тебе, буду молиться за тебя... Мы и не надеялись получить столько за Доппен. И ты отдашь нам все эти деньги? Подумай, может, оставишь немного себе?
Я же сказал, бери всё! - жёстко приказал он.
Возможно, он и ждал, что она тут же кинется в его объятия. Ждал, но так и не дождался. Лувисе Магрете отдала Эдеварту черновик, но он бросил его на стол. Она пообещала завтра утром принести ему заверенную купчую.
Плевать мне на твою купчую! Он всё ещё ждал.
Она поняла его, конечно, поняла, снова заплакала и начала раздеваться.
Он: Почему ты плачешь? Разве это в первый раз? Но ведь тогда ты не плакала.
Тогда не плакала, согласилась она. Смотри, я уже раздеваюсь, я сейчас... Она плакала всё сильнее, слёзы градом катились у неё из глаз, но она делала вид, что спешит раздеться, что и ей этого тоже хочется.
Эдеварт был задет, он грубо помог ей одеться, схватил за плечо и приподнял со скамьи. Бери деньги и уходи! - сказал он. Я не трону тебя!
Она попыталась задобрить его, жалобно лепеча ласковые слова, но он, сердито топая башмаками, поднялся по трапу. На палубе была кромешная тьма. Лувисе Магрете многозначительно сказала: Эдеварт, я не могла!
Что значит не могла?
Сегодня нельзя... Мне так жалко.
Тебе сегодня нельзя? Стало быть, ты всё рассчитала заранее?
Нет, я не хотела, но Хокон так велел. Прости меня.
Молчание. Эдеварт, наконец: Почему ты не сказала мне этого там, внизу?
Она: Там... там было так светло.
X
Наступила осень. Эдеварт привёл в порядок шхуну и снова помогал в лавке. Некоторое время торговля шла бойко, но постепенно, по мере того как полки и ящики пустели, а новый товар не поступал, люди поняли, что Кноффу пришёл конец. Правда, пристань была уже готова, рабочие и повозки исчезли, но их отсутствие лишь подчёркивало наступившее затишье. Старший приказчик Лоренсен ушёл от Кноффа и вовсю готовился к отъезду в Америку, уехать он собирался ещё до начала зимы. Он соблазнил ехать с ним двух своих помощников из лавки. Некоторые молодые люди в селении тоже высказали желание присоединиться к отъезжающим, набралось много народу, целая колония, и семья из Доппена была в их числе.
Всех охватила Американская лихорадка.
Кнофф потешался над этим недугом: какие у них основания для отъезда, эти неприкаянные ещё пожалеют, что уехали, но Кноффа больше никто не слушал, он потерял былое уважение, даже старый шкипер Нурем, вернувшись домой, только покачал головой, увидев в каком состоянии пребывает хозяин. Надорвался он с этой пристанью, сказан Нурем, даже гибель галеаса его не спасла!
Страшная тень близкого конца накрыла этот большой и богатый торговый посёлок, и только один хозяин как будто не замечал этого. Пристань раздавила его, но он ещё дышал. Управляющий конторой был уволен, пекарь собирался уехать на Рождество, у экономки Эллингсен стало одной служанкой меньше.
Эдеварту всё здесь было не по душе и тоже хотелось уехать. Он чувствовал себя опустошённым, денег у него не осталось, в кармане лежал пустой бумажник, он отдал не только свои деньги, но и чужие, те, что должен был вернуть брату Йоакиму. Правда, Эдеварт получил Доппен, и теперь у него в руках была купчая и расписка об уплате; но едва ли Йоаким одобрит такую сделку, Эдеварт и сам не понимал, зачем он это сделал. Доппен, зачем ему эта усадьба? Вот раньше другое дело, но теперь?..
Настал день, когда все, кто уезжал в Америку, собрались на пристани и поднялись на борт большого карбаса, который должен был доставить их к пароходной остановке. Люди взяли с собой кой-какие пожитки, а вот Хокон Доппен с женой и тремя детьми вёз большой багаж. Он беспокоился за свои мешки и следил, чтобы никто ненароком не сел на них: там были жестяные изделия, которые он надеялся продать в Тронхейме. Всего уезжали четырнадцать мужчин, пятеро женщин и много детей; наконец погрузка закончилась.
Эдеварт решил не ходить на пристань, пока люди прощались; он стоял на дороге, ведущей к пакгаузам, и ждал; лишь увидев, что судно уже отчалило и вышло в залив, он медленно спустился на пристань. Какая-то женщина на палубе помахала ему рукой. Эдеварт махнул ей в ответ. Его словно подрезали на корню, он даже не горевал, уехала и уехала, что с того!
На пристани стояли Кнофф и шкипер Нурем. Эдеварт удивился, что хозяин пришёл на пристань, видно, не хотел, чтобы люди решили, будто он прячется, вот ещё! Кнофф резко повернулся и бросил, уходя: Здесь надо поставить два больших фонаря, тогда можно будет грузить пароходы даже ночью!
Нурем поглядел ему вслед и покачал головой. Они с Эдевартом поговорили о хозяине; Нурем считал, что Кнофф малость повредился в уме: Ты слышал, он хочет поставить на пристани два больших фонаря? Очередное безумство, но это ему влетит в копеечку. А недавно он просил меня поручиться за него.
Поручиться? Не может быть!
Да, как тебе это нравится? Судовладелец просит поручительства у своего шкипера!
И ты согласился?
Шкипер Нурем: Поручиться за него? Нет. Я пока не сумасшедший. А то отправился бы вместе со всеми в Америку. Но, слава Богу, я ещё кое-что соображаю, могу прокормиться и дома.
Про себя я этого сказать не могу, пробормотал Эдеварт.
Нурем спросил: Ты получил деньги за плавание?