- Филипп Филиппович, - в отчаянии ответила Дарья Петровна, сжимая обнаженные руки в кулаки, - что ж я поделаю? Народ целые дни ломится, хоть все бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не слышалось. Вошел доктор Борменталь.
- Иван Арнольдович, убедительно прошу… гм… сколько там пациентов?
- Одиннадцать, - ответил Борменталь.
- Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
- Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
- Гу! Гу! - жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
- Какого черта?.. Не слышу? Закройте воду!
- Гау… угу…
- Да закройте воду! Что он сделал, не понимаю?! - приходя в исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв рты, в отчаянии смотрели на дверь. К шуму воды прибавился подозрительный плеск. Филипп Филиппович еще раз погрохотал кулаками в дверь.
- Вон он! - выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитом окне под потолком показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей крови, царапина.
- Вы с ума спятили? - спросил Филипп Филиппович. - Почему вы не выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
- Защелкнулся я.
- Откройте замок! Что ж, вы никогда замка не видели?
- Да не открывается, окаянный, - испуганно ответил Полиграф.
- Батюшки! Он предохранитель защелкнул! - вскричала Зина и всплеснула руками.
- Там пуговка есть такая, - выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь перекричать воду, - нажмите ее книзу… Вниз нажимайте! Вниз!
Шариков пропал, через минуту вновь появился в окошке.
- Ни пса не видно, - в ужасе пролаял он в окно.
- Да лампу зажгите! Он взбесился!
- Котяра проклятый лампу раскокал, - ответил Шариков, - а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свернутом трубкой у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженной венчальной свечой Дарьи Петровны на деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
- Ду… гугу! - что-то кричал Шариков сквозь рев воды. Из окошка под напором брызнуло несколько раз на потолок кухни, и вода стихла.
Послышался голос Федора:
- Филипп Филиппович, все равно надо открывать, пусть разойдется, отсосем из кухни!
- Открывайте! - сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали, и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо - в противоположную уборную, направо - в кухню и налево - в переднюю. Шлепая и прыгая, Зина захлопнула в нее дверь. По щиколотку в воде вышел Федор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеенке - весь мокрый.
- Еле заткнул, напор большой, - пояснил он.
- Где этот? - спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
- Боится выходить, - глупо усмехнувшись, объяснил Федор.
- Бить будете, папаша? - донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.
- Болван! - коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами, шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные ведра и раковину. Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу, прямо в пролет лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже на паркете передней и вел переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
- Не будет сегодня приема, профессор нездоров. Будьте добры, отойдите от двери, у нас труба лопнула…
- А когда же прием? - добивался голос за дверью. - Мне бы только на минуту…
- Не могу, - Борменталь переступил с носков на каблуки, - профессор лежит, и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
- Тряпки не берут.
- Сейчас кружками вычерпаем, - отозвался Федор, - сейчас!
Звонки следовали один за другим, и Борменталь уже всей подошвой стоял в воде.
- Когда же операция? - приставал голос и пытался просунуться в щель.
- Труба лопнула…
- Я бы в калошах прошел…
Синеватые силуэты появлялись за дверью.
- Нельзя, прошу завтра.
- А я записан.
- Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Федор у ног доктора ерзал в озере, скреб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лег животом в воду и погнал ее из передней обратно к уборной.
- Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? - сердилась Дарья Петровна. - Выливай в раковину.
- Да что в раковину, - ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, - она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
- Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
- Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
- В калоши станьте.
- Да ничего. Все равно уже мокрые ноги.
- Ах, Боже мой! - расстраивался Филипп Филиппович.
- До чего вредное животное, - отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповою миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, и очки вспыхнули.
- Вы про кого говорите? - спросил он у Шарикова с высоты. - Позвольте узнать.
- Про кота я говорю. Такая сволочь, - ответил Шариков, бегая глазами.
- Знаете, Шариков, - переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, - я положительно не видел более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
- Вы, - продолжал Филипп Филиппович, - просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили и еще позволяете… Да нет! Это черт знает что такое!
- Шариков, скажите мне, пожалуйста, - заговорил Борменталь. - Сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие!
- Дикарь!
- Какой я дикарь, - хмуро отозвался Шариков, - ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет, как бы чего своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
- Вас бы самого поучить! - ответил Филипп Филиппович. - Вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
- Чуть глаза не лишил, - мрачно отозвался Шариков, трогая глаз черной мокрой рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налетом, и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
- Вот вам, Федор.
- Покорнейше благодарим.
- Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
- Покорнейше благодарю, - Федор помялся, потом сказал: - Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
- В кота? - спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
- То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать.
- Черт!
- Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал… Ну, повздорили.
- Ради Бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах… Сколько нужно?
- Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
- Еще за такого мерзавца полтора целковых платить, - послышался в дверях глухой голос, - да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
- Не сметь! - явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, уж это действительно, - многозначительно заметил Федор, - такого наглого я в жизнь свою не видел…
Борменталь как из-под земли вырос.
- Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос:
- Вы что? В кабаке, что ли?
- Это так… - добавил решительный Федор, - вот это так… Да по уху бы еще…
- Ну, что вы, Федор, - печально буркнул Филипп Филиппович.
- Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
VII
- Нет, нет и нет, - настойчиво заговорил Борменталь, - извольте заложить.
- Ну что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков.
- Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне уже надоело делать замечания.
- Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
- Как это так "примите"? - расстроился Шариков. - Я сейчас заложу.
Левой рукой он заслонил тарелку от Зины, а правой запихнул салфетку за воротничок и стал похож на клиента в парикмахерской.
- И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
- Я еще водочки выпью, - заявил он вопросительно.
- А не будет ли вам? - осведомился Борменталь. - Вы последнее время слишком налегаете на водку.
- Вам жалко? - осведомился Шариков и глянул исподлобья.
- Глупости говорите… - вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил.
- Не беспокойтесь, Филипп Филиппович. Я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто - это вредно. Это раз, а второе - вы и без водки держите себя неприлично, - Борменталь указал на заклеенный буфет. - Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
- И другим надо предложить, - сказал Борменталь, - и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
- Вот все у нас, как на параде, - заговорил он, - салфетку - туда, галстух - сюда, да "извините", да "пожалуйста", "мерси", а так, чтобы по-настоящему, - это нет! Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- А как это "по-настоящему", позвольте осведомиться.
Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:
- Ну, желаю, чтоб все…
- И вам так же, - с некоторой иронией отозвался Борменталь.
Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.
- Стаж, - вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.
Борменталь удивленно покосился.
- Виноват…
- Стаж, - повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой. - Тут уж ничего не поделаешь. Клим!
Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича.
- Вы полагаете, Филипп Филиппович?
- Нечего полагать, уверен в этом.
- Неужели… - начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился.
- Spater… - негромко сказал Филипп Филиппович.
- Gut, - отозвался ассистент.
Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.
- Я не хочу. Я лучше водочки выпью. - Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане.
Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.
- Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - осведомился он у Шарикова.
Тот поморгал глазами, ответил:
- В цирк пойдем, лучше всего.
- Каждый день в цирк, - благодушно заметил Филипп Филиппович, - это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
- В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекрестил рот.
- Икание за столом отбивает у других аппетит, - машинально сообщил Борменталь. - Вы меня извините… Почему, собственно, вам не нравится театр?
Шариков посмотрел в пустую рюмку, как в бинокль, подумал и оттопырил губы.
- Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою.
- Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли…
- Уж и так читаю, читаю… - ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.
- Зина! - тревожно закричал Филипп Филиппович. - Убирай, детка, водку. Больше не нужна. Что же вы читаете? - в голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет Робинзона…"
- Эту… как ее… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола… с Каутским.
Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.
Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:
- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
Шариков пожал плечами.
- Да не согласен я.
- С кем? С Энгельсом или с Каутским?
- С обоими, - ответил Шариков.
- Это замечательно, клянусь Богом. "Всех, кто скажет, что другая…" А что бы вы со своей стороны могли предложить?
- Да что тут предлагать… А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять все да и поделить…
- Так я и думал, - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти, - именно так и полагал.
- Вы и способ знаете? - спросил заитересованный Борменталь.
- Да какой тут способ, - становясь словоохотливее после водки, объяснил Шариков, - дело нехитрое. А то что ж: один в семи комнатах расселся, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
- Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
Шариков съежился и промолчал.
- Что ж, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали?
- Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь.
- Гм… Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам - Зину и Дарью Петровну - считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей. Потрудитесь внести.
- Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое?
- За кран и за кота, - рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.
- Филипп Филиппович, - тревожно воскликнул Борменталь.
- Погодите. За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием. Это нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны… Кто убил кошку у мадам Полласухер?! Кто…
- Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, - подлетел Борменталь.
- Вы стойте… - рычал Филипп Филиппович.
- Да она меня по морде хлопнула, - взвизгнул Шариков, - у меня не казенная морда!
- Потому что вы ее за грудь ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув бокал, - вы стоите…
- Вы стоите на самой низшей ступени развития, - перекричал Филипп Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!..
- Третьего дня, - подтвердил Борменталь.
- Ну вот-с, - гремел Филипп Филиппович, - зарубите себе на носу, - кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? - что вам надо молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества! Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?
- Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.
- Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, что же. Ну, Швондер и дал. Он не негодяй. Чтоб я развивался.
- Я вижу, как вы развились после Каутского! - визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене. - Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше! Зина!
- Зина! - кричал Борменталь.
- Зина! - орал испуганный Шариков.
Зина прибежала бледная.
- Зина! Там в приемной… Она в приемной?
- В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос.
- Зеленая книжка…
- Ну, сейчас палить! - отчаянно воскликнул Шариков. - Она казенная, из библиотеки!!
- Переписка - называется… как его?.. Энгельса с этим чертом… В печку ее!
Зина повернулась и улетела.
- Я бы этого Швондера повесил бы, честное слово, на первом суку, - воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит изумительная дрянь в доме, как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах…
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович, в свою очередь, отправил ему косой взгляд и умолк.
"Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире", - вдруг пророчески подумал Борменталь.
Зина внесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
- Я не буду ее есть, - сразу угрожающе неприязненно заявил Шариков.
- Никто вас и не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.
В молчании закончился обед.
Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетир, и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.
- Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк. Только, ради Бога, посмотрите, в программе котов нету?
- И как такую сволочь в цирк допускают, - хмуро заметил Шариков, покачивая головой.
- Ну, мало ли кого туда допускают, - двусмысленно отозвался Филипп Филиппович. - Что там у них?
- У Соломонского, - стал вычитывать Борменталь, - четыре каких-то… Юссемс и человек мертвой точки.
- Что это за Юссемс? - подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
- Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
- Ну, тогда лучше смотрите у Никитина. Необходимо, чтобы все было ясно.
- У Никитина… у Никитина… гм… слоны и предел человеческой ловкости.