Сладость близкого общения с нею Итан чувствовал особенно остро во время этих уединенных ночных возвращений. С детства, не в пример окружающим, он был восприимчив к красоте мира. Позднее это прирожденное свойство получило опору в тех начатках естествознания, которые он успел приобрести, и даже в самые горькие минуты голоса земли и неба, звучавшие с такой убедительной силой, приносили ему душевное успокоение. Но до сих пор восприимчивость к красоте жила в нем молчаливой болью, и к радости, которую давало лицезрение прекрасного, нередко примешивалась грусть. Он даже не знал, живут ли кроме него на свете люди, подвластные таким же чувствам, или он один наделен этим печальным даром.
И вот неожиданно у него появилась родная душа, как и он, трепетавшая перед необъяснимым чудом природы. Рядом с ним - под одной крышей, за одним столом - был теперь кто-то, кому можно было сказать: "Смотри, во-он там Орион, а правее, видишь, большая, яркая, эта называется Альдебаран, а чуть подальше целая стайка звездочек - будто пчелы роятся, правда? - это Плеяды…"; кто-то, кого можно было остановить перед гранитным пластом, проглядывающим сквозь заросли папоротника, и заворожить величественной панорамой ледникового периода, а заодно и рассказом обо всех остальных туманных эрах истории Земли… С жадностью впитывая все, чему он ее учил, Мэтти одновременно поражалась его учености, и это льстило его самолюбию. Были к тому же и другие моменты - необъяснимого и острого блаженства, когда они вместе замирали в немом восторге при виде алого морозного заката над грядой заснеженных холмов, или вереницы облаков, плывущих над золотистой жнитвой, или густо-синих теней на блестящем под солнцем снегу.
Когда Мэтти один раз воскликнула при нем: "До чего красиво - прямо как на картине нарисовано!" - Итан решил, что лучше не скажешь, что наконец-то найдены слова, способные выразить сокровенную тайну его души…
Но сейчас, пока он стоял в темноте, прильнув к церковному окну, к его воспоминаниям уже примешивалась горечь утраты. Как только он мог подумать, что его скучные разговоры и впрямь занимают ее? Сам он оживлялся только в ее присутствии, и то, что она без него была так оживлена и весела, так упоенно кружилась в танце, перелетая от партнера к партнеру, казалось ему прямым доказательством ее равнодушия. На тех, кто танцевал с нею, она смотрела с тем же открытым, радостным выражением, которое - всякий раз, когда ее лицо обращалось к нему, - напоминало ему распахнутое окно, озаренное отблесками заката. В глаза ему бросились еще какие-то знакомые и милые черточки - а ведь он в своем глупом самодовольстве был уверен, что они предназначаются для него одного: привычка откидывать голову назад перед тем как рассмеяться - она словно пробовала собственный смех на вкус, - или манера медленно опускать ресницы, когда что-то волновало ее или трогало.
Все, что Итан успел увидеть, больно задело его и пробудило дремавшие в нем страхи. Его супруга никогда не выказывала признаков ревности, но в последнее время беспрестанно ворчала, что в доме все делается не так, как следует, и разными окольными путями давала понять, что недовольна своей нерасторопной помощницей. Зена всегда была, как говорили в Старкфилде, "хворая", и Фрому волей-неволей приходилось признать, что если ее хворобы не выдуманные, то для помощи по хозяйству ей и вправду нужна пара более крепких рук, чем у Мэтти.
Хозяйственными способностями Мэтти не блистала, да и в родительском доме ее мало к чему приучили. Правда, она схватывала все на лету, но при этом была забывчива, рассеянна, а главное - не относилась к своим обязанностям всерьез. Итану думалось иногда, что, выйди она замуж по собственному выбору, в ней проснулся бы прирожденный инстинкт хозяйки, и ее печенья и соленья славились бы на всю округу; но работа по дому без ясной цели ничуть ее не привлекала. На первых порах все шло у нее вкривь и вкось - Итан частенько потешался над ее неумелостью, но она и сама смеялась вместе с ним, так что они быстро стали друзьями. Он старался как мог снять с нее часть забот - подымался раньше обычного, чтобы развести огонь в кухне, дрова приносил накануне вечером, забросил лесопилку и почти все время проводил на ферме, чтобы успеть и днем подсобить Мэтти по дому. В субботу вечером, дождавшись, пока женщины улягутся, он крадучись спускался в кухню и мыл пол, а однажды Зена застала его за ручкой маслобойки и молча пошла прочь, смерив мужа своим обычным непроницаемым взглядом.
С недавних пор он стал замечать и другие признаки ее недовольства - неопределенные, как и раньше, но явно тревожные. Как-то раз морозным зимним утром, когда он одевался при колеблющемся свете свечи - из неплотно пригнанного окна тянуло холодом, - Зена, еще лежавшая в постели, неожиданно нарушила молчание.
- Доктор не велит мне оставаться без помощи, - произнесла она своим всегдашним унылым тоном.
Он думал, что она еще спит, и при звуке ее голоса невольно вздрогнул, хотя и знал за женой привычку подолгу молчать, а потом ни с того ни с сего разражаться какой-нибудь речью.
Он обернулся и посмотрел на нее. В темноте контуры ее тела едва обозначались под ватным одеялом, а остроскулое лицо на белой подушке казалось тусклым и серым.
- Как это без помощи? - в недоумении повторил он.
- Ты же говоришь, что прислугу нам нанять не на что, а Мэтти-то не вечно здесь будет жить.
Фром снова повернулся к ней спиной, взял бритву, выпятил щеку и наклонился, пытаясь поймать свое отражение в мутном зеркале над умывальником.
- Где же ей еще жить, по-твоему?
- Возьмет да замуж выйдет, - протянула Зена.
- Пока она тебе нужна, никуда она отсюда не денется, - возразил он, энергично выскабливая подбородок.
- А я не желаю, чтоб люди говорили, будто я стою поперек дороги бедной девушке, мешаю ей выйти за такого самостоятельного парня, как Деннис Иди, - возразила Зена тоном обиженного самоуничижения.
Метнув в зеркало сердитый взгляд, Итан запрокинул голову, чтобы провести бритвой от уха к подбородку; рука у него не дрожала, но момент был ответственный, и под этим предлогом он промолчал.
- А доктор мне не велит оставаться без помощи, - снова завела Зена. - Сказал, чтоб я тебя предупредила. У него есть на примете одна девушка, вот и надо бы с ней поговорить…
Итан отложил бритву и, усмехнувшись, выпрямился.
- Деннис Иди! Ну, коли в нем вся опасность, горячку пороть рано, еще успеем прислугу подыскать.
- Как знаешь, мое дело сказать, - не унималась Зена.
Итан торопливо заканчивал одеваться.
- Ладно, будет. В другой раз потолкуем, а то я и так замешкался, - кинул он через плечо, поднося к свету свои старинные серебряные часы-луковицу.
Зена, по-видимому, поняла, что разговор окончен, и теперь помалкивала, глядя, как муж пристегивает подтяжки и всовывает руки в рукава куртки. Но когда он пошел к двери, она вдруг ядовито заметила ему вслед:
- Еще бы не замешкаться! Каждый день бы не брился, быстрей бы собирался.
Этот неожиданный выпад испугал его больше, чем туманные намеки на Денниса Иди. Действительно, после того как Мэтти Силвер поселилась у них, он стал бриться каждое утро; но жена его в этот ранний час обычно спала или делала вид, что спит - зимою Итан подымался затемно, - и он, как последний дурак, считал, что никакой перемены в его наружности она не заметит. По опыту прошлых лет он знал одну малоприятную особенность ее характера: она обычно не вмешивалась в ход событий и многого как будто вообще не замечала, но по прошествии недель, а то и месяцев вдруг какой-то вскользь брошенной фразой давала понять, что она преотлично все видела, взяла на заметку и сделала должные выводы. Правда, в последнее время голова его была занята совсем другим, так что всякого рода смутные опасения отодвинулись на задний план; да и сама Зена из гнетущей реальности незаметно превратилась в почти бесплотную тень. Вся его жизнь шла теперь под знаком Мэтти Силвер; кроме нее, он никого не видел и не слышал, и уже представить себе не мог, что можно жить как-то иначе. Но сейчас, пока он стоял под окном и видел, как Мэтти кружится в паре с Деннисом Иди, все намеки и угрозы, которые он дотоле не принимал всерьез, сплелись в единый клубок и заполонили его мысли…
ГЛАВА II
Когда веселье подошло к концу и молодежь стала расходиться, Фром укрылся за выступом тамбура, разделявшего наружную и внутреннюю двери, и оттуда наблюдал за разъездом гостей. То и дело луч фонаря выхватывал из группы нелепо закутанных фигур чье-нибудь юное лицо, раскрасневшееся от ужина и танцев. Те, кто жил в поселке и пришел пешком, первыми потянулись в гору, к главной улице; те же, кто приехал с окрестных ферм, еще толпились у навеса с лошадьми, шумно рассаживаясь по саням.
- А ты не едешь, Мэтти? - прокричал незнакомый женский голос, и сердце у Фрома дрогнуло. Тамбур загораживал от него выходящих - им надо было сделать несколько шагов вперед, чтобы попасть в его поле зрения; но звонкий голос, который раздался в ответ, прозвучал над самым его ухом:
- Боже упаси! В такую-то погоду!
Да, это была она - совсем рядом, близехонько; их разделяла только хлипкая дощатая перегородка. Вот сейчас она шагнет за порог, и его глаза, привыкшие к темноте, увидят ее так же ясно, как если бы на дворе была не ночь, а белый день. Внезапно накатившая робость заставила его снова укрыться за тамбуром, и вместо того чтобы показаться и окликнуть Мэтти, он продолжал стоять молча, прижавшись к стене. С самого начала их знакомства девушка, более живая, впечатлительная и открытая, ничуть не подавляла его - напротив, он исподволь перенимал присущую ей естественность и свободу обращения и сам удивлялся и радовался этому; но сейчас он чувствовал себя таким же неотесанным мужланом, что и в годы ученья в колледже, когда на загородном пикнике пытался приударить за вустерскими барышнями.
Он по-прежнему не двигался с места, а тем временем Мэтти вышла на улицу и остановилась в нескольких шагах от двери. Вышла она почти последняя и теперь растерянно оглядывалась, вероятно недоумевая, отчего не видно ее провожатого. И тут из темноты вынырнула закутанная до самых глаз мужская фигура; подошедший бесцеремонно стал к девушке вплотную, так что для Итана они оба слились в бесформенное пятно.
- Что, Мэтт, обманул тебя дружок, не явился? Ай-яй-яй, вот обидно-то! Ну ладно, не кручинься, так и быть, я никому не скажу. Я не сплетник, я человек благородный! (Как ненавистно было Фрому это дешевое, развязное зубоскальство!) Считай, что тебе повезло: папашины саночки - вот они, родимые, нас дожидаются!
И в ответ - недоверчиво-веселый голос Мэтти:
- Откуда тут возьмутся санки? Куда тебе ехать?
- Выходит, есть куда! Я и чалого жеребца запряг. Я как знал, что придется нынче ночью покататься! - Заранее торжествуя победу, Деннис попытался смягчить свой обычный наглый тон льстивыми нотками.
Девушка явно заколебалась, и Фром видел, как она в нерешительности теребит бахрому своей шали. Ни за что на свете он не выдал бы своего присутствия, хотя от ее решения зависела сейчас вся его жизнь - или по крайней мере так ему казалось…
- Погоди минутку, я отвяжу чалого! - крикнул Деннис и кинулся к навесу.
Мэтти стояла, глядя ему вслед, в позе спокойного ожидания, которая терзала душу нашему тайному соглядатаю. Он заметил, что Мэтти перестала напряженно всматриваться в темноту, словно ища кого-то глазами. Она не двигалась с места, пока Деннис Иди выводил лошадь, усаживался в сани и откидывал медвежью полсть, освобождая место для барышни; и вдруг, словно ее ветром сдунуло, повернулась и быстро пошла, почти побежала, вверх по косогору, огибая церковь.
- До свиданья! Желаю приятно прокатиться! - крикнула она на ходу, махнув ему рукой.
Деннис расхохотался и так хлестнул лошадь, что сани в два счета поравнялись с беглянкой.
- Хватит ломаться! Садись-ка живей! Тут на повороте вон какая скользота! - И Деннис перегнулся через бортик саней, протягивая ей руку.
Но она только рассмеялась в ответ:
- Спокойной ночи! Я с тобой не поеду!
На расстоянии их голоса уже не доносились до Фрома, и все дальнейшее превратилось для него в пантомиму теней, двигавшихся по гребню снежного косогора. Он увидел, как Деннис соскочил с саней и, перекинув через руку вожжи, направился к Мэтти. Свободной рукой он попытался ухватить ее под локоть, но она ловко увернулась, и сердце Фрома, замершее было на краю черной бездны, вздрогнув, возвратилось на свое законное место. Еще мгновенье - и он услышал затихающий звон бубенцов и различил на снежном пустыре перед церковью одиноко бредущую фигурку.
Он нагнал ее у дома Варнумов, в густой тени норвежских елок, и она, ахнув, обернулась.
- Небось подумала, что я про тебя забыл, а, Мэтт? - спросил он с радостной ухмылкой.
- Я подумала - вдруг что-нибудь случилось и ты не мог уйти из дому, - отвечала она серьезно.
- Новое дело! Из-за чего бы это я не мог уйти?
- Ну, мало ли - вот Зена с утра себя неважно чувствовала…
- Да она спит давным-давно. - Он помолчал, не решаясь задать вопрос, который вертелся у него на языке. - Так ты, стало быть, вознамерилась одна добираться до дому?
- Я ничего не боюсь! - засмеялась она.
Так они стояли вдвоем в темноте под елками, а вокруг, поблескивая под звездным небом, простирался безлюдный зимний мир. И Фром, собравшись с духом, задал свой вопрос:
- Если ты думала, что я не приду, отчего ты не поехала с Деннисом Иди?
- Господи, да где же ты был? Откуда ты знаешь? Я тебя там не видела!
Ее удивленные возгласы слились с его ответным смехом и дружно зазвенели в тишине, словно бегущие наперегонки ручейки талой воды. Свой поступок Итан находил теперь необыкновенно изобретательным и остроумным; он принялся лихорадочно составлять в голове какую-нибудь эффектную фразу, чтобы окончательно поразить воображение своей спутницы, однако смог произнести всего два слова охрипшим от волнения голосом:
- Ну, пошли.
Он взял ее под руку - как недавно пытался это сделать Деннис Иди, - и ему почудилось, что она чуть-чуть прижала его локоть к себе; но с места они не сдвинулись. Под елками было так темно, что он с трудом различал ее головку у своего плеча. Его подмывало нагнуться и потереться щекой о ее шаль. Он согласился бы простоять тут с нею всю ночь напролет.
Она сделала несколько нерешительных шагов вперед и вновь остановилась, глядя на обледенелый спуск, изборожденный бесчисленными следами санных полозьев и похожий на старое, поцарапанное зеркало на постоялом дворе.
- Сколько народу тут сегодня каталось, пока луна не зашла! - сказала Мэтти.
- А ты бы хотела тоже как-нибудь вечерком покататься?
- Ой, Итан, правда? Мы вдвоем? Вот было бы славно!
- Давай хоть завтра, если луна будет.
Она помедлила в раздумье, теснее прижимаясь к нему.
- Что сегодня было! Нед Хейл и Рут Варнум чуть не наехали на старый вяз - там, внизу. Все так перепугались, решили, что они убились. - Мэтти поежилась, и эта легкая дрожь передалась ему. - Вот был бы ужас, правда? Они сейчас такие счастливые!
- Нед Хейл растяпа, он и править толком не умеет. Вот я, например, могу тебя с этой горы так скатить, что любо-дорого будет смотреть!
Он и сам чувствовал, что расхвастался не хуже Денниса Иди, но его не покидало настроение беспечной веселости; к тому же слова Мэтти, сказанные о женихе и невесте- "Они сейчас такие счастливые!" - прозвучали для него так, словно она думала о нем и о себе.
- Все равно это дерево очень опасно стоит. Надо было давно его срубить, - не уступала Мэтти.
- И ты побоялась бы съехать? Со мной?
- Я же сказала - я ничего не боюсь! - неожиданно равнодушно бросила Мэтти и тут же быстро пошла вперед.
Эти моментальные смены настроений, хорошо знакомые Итану, повергали его то в восторг, то в смятение. Повороты ее мысли были так же непредсказуемы, как движения птицы, перелетающей с ветки на ветку. То обстоятельство, что он не имел права выказывать свои чувства и ожидать ответного проявления чувств от нее, придавало непомерную важность любой перемене, которую он ловил в ее взгляде или голосе. То он решал, что она догадывается обо всем, и его охватывал страх, то вдруг уверялся, что она ни о чем не догадывается, и приходил в отчаяние. Нынче вечером под тяжестью накопившихся опасений и дурных предчувствий весы явно склонялись в сторону отчаяния, и внезапная холодность Мэтти подействовала на него как ведро ледяной воды - особенно после прилива жаркой радости, которую он испытал, когда она дала отставку Деннису Иди. Молча они поднялись на Школьную горку, так же молча спустились с нее и пошли дальше. Перед самым поворотом на лесопилку Итан не выдержал: ему надо было услышать что-то определенное, он не мог дольше мучиться неизвестностью.
- Ты бы меня сразу увидела, если б не осталась плясать со своим Деннисом, - проговорил он запинаясь. При одном звуке этого ненавистного имени у него судорожно сжималось горло.
- Господи, Итан, ну откуда же мне было знать, что ты ждешь?
- Наверно, правду люди говорят, - буркнул он вместо ответа.
Она остановилась и подняла к нему лицо - он почувствовал это скорее, чем увидел.
- Что такое? Что еще люди говорят?
- Смотришь, как бы бросить нас поскорей, - продолжал свою мысль Итан, с трудом выдавливая слова.
- Ах вон что люди говорят! - со смехом передразнила его она и тут же упавшим голосом спросила: - Может быть, это Зена… не хочет, чтобы я у вас жила?
Он больше не держал ее под руку; они стояли друг против друга, и каждый силился разглядеть в темноте лицо собеседника.
- Я знаю, я все не так делаю, как надо бы, - торопливо продолжала она, покуда он тщетно бился в поисках нужного слова. - Я копуша, косолапая, любая работница в сто раз лучше со всем управится, да и силы у меня маловато. Ну так пускай бы она сказала, если что не по ней! А то молчит по целым дням, будто язык проглотила - знаешь ведь, какая она. Я и сама часто вижу, что я ей не угодила, а чем - ума не приложу. - Вспылив, она вдруг напустилась на него: - Она молчит, так хоть бы ты мне говорил! Или тоже глядишь, как бы от меня избавиться?
Избавиться! Этот гневный выкрик был для него как бальзам на свежую рану. Ледяные небеса над ним растаяли и пролились животворным дождем. Итан взял Мэтти под руку и стал опять подыскивать всемогущее, всевыражающее слово - и опять не смог найти ничего, кроме глухого "ну, пошли"…