– Смотри, – сказала Клара и дала ему прочитать письмо. Им пришлось встать под фонарем, свет становился все слабее и слабее; и, словно в возмещение, обострился слух, – из глубины галереи до них донесся хохот (может, дверь была открыта? Да, распахнута, и за ней виднелась спина репортера, стол смотрителей) и шорох скомканных бумаг. У Клары запах странно мешался -
– а пахло здесь сырой ватой -
с очертаниями предметов – пиджаки, головы, белые блузки на фоне стен и доски объявлений. Не глядя, она взяла у Андреса письмо и спрятала в карман.
– Полагаю, – сказал Андрес, – что Хуан носит с собой револьвер.
– Нет, – сказала Клара. – Он считает, что это угроза сумасшедшего.
– Именно поэтому. Ну что ж, я рад, что догадался прихватить пистолет. Ни с того ни с сего взбрело в голову -
(вранье)
не знаю, зачем, просто когда все вдруг начинает сыпаться -
– Мне это кажется таким глупым, – сказала Клара. – Я не представляю у тебя в карманах ничего, кроме книг и табака.
– Ну вот, – сказал он. – Видишь, как все глупо.
"Оружие, – подумала Клара. – Странные отношения сложились у нас с ним; какой смысл вдруг приобретают некоторые жесты, поступки: вдруг обернуться назад, чтобы найти опору. От револьвера до святой воды – один шаг – ".
– Наверное, тебе следует изгнать злых духов, словом, предпринять что-то в этом роде, – сказала Клара. – Абель не стоит у тебя на пути, а если бы и стоял, что ты можешь с ним сделать?
– Я ношу пистолет не из-за Абеля, – сказал Андрес. – Но я всегда могу дать его Хуану в нужный момент. Я думаю, ты права, я бы не смог защитить тебя.
– И никто бы не смог, – сказала Клара. – Во всяком случае, при помощи пистолета.
– Это хорошо, что ты не веришь в защиту, – сказал Андрес. – Но ни в коем случае не забывай и о нападении.
– А, – сказала Клара почти с нежностью. – Все это… – она обвела рукой сложенные в углу портреты, туман в глубине, плитчатый пол, по которому про
скользнул черный комок, – вряд ли я смогу это забыть. Все против нас, Андрес.
Хуан издали делал им знаки, что-то говорил репортер. Клара, глядя в пол, пошла по галерее.
– Это бесполезно, и тебе бы ничего не дало, – проговорила она голосом, который показался Андресу давним, из той поры, когда она с ним не разговаривала таким голосом. – Но хочу, чтобы ты знал: я очень жалею.
– Клара, – сказал Андрес.
– Ты хорошо знаешь, как я тебя люблю. Я не раскаиваюсь, что ушла к нему. Но если разобраться, мне больно оттого, что ты и он – не один человек или что я не могу быть сразу двумя.
– Пожалуйста, – сказал Андрес. – Так хорошо. Не говори больше ничего.
– Нет, вовсе не хорошо, – сказала Клара. – Ничего хорошего. Все как обычно.
– Не жалей, – сказал Андрес. – Главное, ни о чем не жалей.
– Дай мне, по крайней мере, пожалеть о себе, – сказала Клара.
– Помешать твоим чувствам я не могу, – сказал он. – Но о том, что ты будешь испытывать такие чувства, я и мечтать не мог, когда -
– По крайней мере, теперь ты знаешь, что я жалею, – сказала Клара. – Никогда в жизни я не говорила большей правды, чем сейчас.
Они уже подошли к дверям: в ушах стоял гам, перед глазами мельтешили фигуры.
– Спасибо тебе, – сказал Андрес. – Только не размягчайся чересчур в доброте. Зачем жалеть, если все не так уж плохо,
какая ужасная ваза -
знаешь, это все равно что обрекать себя -
потерять право каждое утро по своему вкусу выбирать, что ты наденешь на себя, какой мотивчик станешь насвистывать, какую книгу прочтешь -
нет, только не это. Глаза – у самого лица – любимая – не твоя вина, что я стал немного твоей тенью, твоим отзвуком, -
судно, когда плывет, всегда рассекает волны, смотри, как красиво -
– Ты – добрый, – сказала Клара и улыбнулась.
– И еще одно, – сказал Андрес. – Думаю, это действительно была крыса.
Смотрители сложили листки со списками, и один из них понес их в деканат, будто -
но все прекрасно знали, что деканат был -
– Невероятно, как разрастается культура, – сказал репортер, расчищая место на скамейке, чтобы одна из близняшек тоже отдохнула немного. – Нас уже больше тридцати.
– А какая духота, – сказала рыженькая. (Свет погас. Снова зажегся.)
– Без четверти девять, – сказал Хуан, словно это было очень важно, и снова углубился в тетрадь.
– Поэтическое вдохновение овладело, – сказал репортер. – Ой, Андрес, действительно, мне надо бы в редакцию. Я думаю, несложно будет добраться на -
С запада донеслось несколько взрывов, один за другим, приглушенных расстоянием, странно, что звук пробежал по земле вроде той крысы, что недавно -
– Раз уж ты тут, оставайся и составь мне компанию, пока эти будут сдавать свой славный экзамен, – сказал Андрес.
– Его отложат, – сказал репортер. – Обрати внимание, никто не заинтересован ни в каком обучении. В то время как – погляди на юного Мигелетти – он просто, как фагоцит, пожирает тезисы лекций, кем-то усердно записанные, -
а я п?сать на них хотел -
(В полной темноте. От рыженькой пахло хвойным мылом, спичками.)
– Туалетное мыло "Фиат-люкс", – сказал ей репортер, понюхав прежде ее шею. – Подруга, у вас потрясающе душистая кожа. Не отодвигайтесь от меня, пока воздух бьет в нос миазмами.
– Бьет в нос чем? – спросила рыженькая так, словно спрашивать ей не хотелось.
– Миазмами, – сказал Андрес. – Их приносит ветер и бьет ими в нос. Но Клара имеет обыкновение носить в своей модной сумочке одеколон.
– Для пользы дела, – сказала Клара, нашаривая в сумочке флакон. "Да, это была крыса, – подумала она. – Скатилась по лестнице и теперь, наверное, бегает по нижнему этажу, а там люди, я слышала их голоса – "
Все продолжали толпиться вблизи деканата -
но все знали, что деканат, -
и только близняшки вышли на галерею, чтобы еще раз проглядеть тезисы, и искали место, где посветлее.
– Хороший одеколон, – говорил репортер, слегка смачивая им волосы. – Настоящая мирра Аравийская.
Свет понемногу становился ярче. Хуан спрятал тетрадь в карман пиджака и указал на деканат.
– Вон, – сказал он. – Смывается.
Вышли смотрители, а между ними низенький смуглый человек шел, заложив руки за спину (и при этом крутил большими пальцами), шел, словно под защитой смотрителей, -
которые расчищали себе дорогу зычными "позвольте!", и юный Мигелетти поздоровался с профессором, а профессор не поздоровался с юным Мигелетти -
все трое дошли до галереи и захлопнули за собою дверь.
– Мелкие подлецы ищут защиты у власть предержащих, – сказал Хуан. – Дольше это длиться не может.
– Как убивает ожидание, – сказала Стелла, вынимая изо рта пушинку. – По-моему, я даже заснула. Какая жесткая скамейка.
– Бедняжка, – сказал Андрес и погладил ее. – Тебе не следовало сюда приходить.
– Почему? Раз ты пришел, то и я.
Он смотрел на нее, улыбаясь, и ничего не сказал. Дверь заскрипела, и снова появились смотрители; бросая косые взгляды на Хуана и его группу, принялись заполнять какие-то бланки. Приступая к новому бланку, они справлялись в клеенчатых тетрадях, телефонном справочнике и в книге с горящим золотом гербом на синей обложке. Один из служащих, что снимал на галерее портреты, подошел и сказал им что-то, но толстый смотритель знаком показал, что знать ничего не знает, и широко махнул рукою в сторону студентов.
– Опять идет профессор, – сказал репортер. – Что за странные, скользкие манеры у этого -
как ты его назвал, Хуан? Ах да, мелкого подлеца! Че, да он совсем зеленый.
– Может, увидел привидение, – сказала Клара.
"Крысу, – подумала она. – Наткнулся на крысу". Они видели, как он обошел группу студентов (те в углу играли в карты, используя папку вместо стола) и вошел в деканат. В деканате было темно, профессор попятился и позвал смотрителей зажечь свет. Толстый смотритель и бровью не повел, но другой со злым видом направился к двери и вошел в деканат; профессор вошел следом за ним.
– И – ничего, слабое напряжение, – сказал Хуан. Он снял пиджак, засунул его меж балясин перил, засучил рукава. Он был весь в поту, и Клара стала протирать ему лицо одеколоном. Другие студенты последовали примеру Хуана, и репортер заметил рыженькой, что она почувствовала бы себя намного удобнее, если бы сняла блузку, и что в противном случае ее подстерегает опасность внезапного самовозгорания. Потом рассказал ей о психических гибридах, чем сразу же возбудил ее интерес. Никто не видел, как профессор вышел из деканата, но неожиданно он возник около стола смотрителей в сопровождении менее толстого смотрителя, нагруженного свитками из картонной бумаги. Чтобы свитки не рассыпались, он вложил их в плетеную проволочную корзину.
– Похоже на букет калл, – сказал Андрес Кларе. – Смотри, какое блистательное упрощение формы. Обрати внимание: бюрократия всегда стремится имитировать искусство.
– И, в общем, достигает цели: значительная интонация, элегантная игра пластических форм, – сказала Клара, глядя на Андреса с -
да, с благодарностью, желая донести до него свое чувство, быть рядом, оставаясь ужасно далекой из-за усталости, совсем раздавленной и сраженной -
– Не надо таких слов, – сказал ей Хуан. – Если только ты не собираешься выступить в "Голосе смотрителя", – так, наверное, должен называться журнал, издающийся на Факультете. Но что же, в конце концов, происходит? – закричал он, влезая на скамью.
Смотрители уставились на Хуана (злобно), но профессор продолжал тихим голосом отдавать распоряжения, боязливо косясь на галерею, где свет, в конце концов, погас совсем. Одна близняшка уселась на пол в ногах у репортера, а другая попросила у Клары одеколон. "Ей плохо, – подумал репортер. – Как бы ее не начало рвать". Он сказал это Андресу тихо, и тот принялся расталкивать студентов, сидевших рядом, и тех, что сидели поодаль, -
если только можно сказать "поодаль" о людях, сбившихся в плотную массу вокруг стола, поверхность которого казалась дном колодца, знаете, такая неприятность на фоне общей, -
чтобы до девушки, почувствовавшей себя дурно, доходил воздух.
– Нет, нет, рвать ее не будет, – сказал Андрес репортеру. – А ты что волнуешься?
– Знаешь, я совершенно не выношу, когда блюют.
– Полагаю, – сказал Андрес, – это оттого, что рвота представляет собой реверсию. Рвота ассоциируется с люциферовой виной, с титаномахией. Обрати внимание, что мифология бунта есть космическая рвота. Когда мы извергаем в рвоте съеденное, мы выполняем естественный акт, который неясным образом совпадает с потаенным человеческим желанием – желанием послать природу к чертям собачьим со всеми ее жареными вырезками и салатами.
– Ты потрясающий, – сказал репортер.
– Я открою тебе огромный секрет, – сказал Андрес. – Грех состоял не в том, что Ева съела яблоко, а в том, что она его сблевнула.
– Слезьте со скамьи! – закричал толстый смотритель Хуану.
– Неохота, – сказал Хуан. – Видишь, Андрес, ну и типы.
– Погляди, что там на улице, – попросил репортер, и ему пришлось кричать, потому что студенты пришли в возбуждение и задвигались, зашумели, а воздух поглощал слова -
хотя репортер имел в виду сирену "скорой помощи" (или пожарной машины), которая непрерывно и пронзительно ревела, проезжая совсем рядом -
– Ну и дела, – сказал Хуан. – Нашествие варваров. И, разумеется, свет гаснет. Blackout!
Никто не двинулся, однако в темноте жара казалась гуще, и все заметили (и отметили), что воздух стал смердеть еще больше. Близняшка тихо постанывала на полу. В полутьме голова ее оттягивала Кларину руку, Клара наклонилась над ней с платком, смоченным в одеколоне. Шум нарастал, крики, хоть и шутливые, звучали все громче. Резкий щелчок, словно удар хлыста, стон -
ах, так-разэтак, сволочь -
старик, это не я на тебя наступил -
Кто-то чиркнул спичку, игривый смех рыженькой – это репортер пощупал на ней блузку, поцеловал в затылок, прижал к себе и почувствовал, как горячей волной его обдал запах ее волос, ее кожи, -
спички -
паломники в Эмаусе -
– Черт подери! Слушайте, ребята, перестаньте, тут все-таки женщины.
Близняшка на полу плакала. Андрес испугался, как бы в этой свалке на нее не наступили, и встал рядом с ней, раскинув руки в стороны. Хуан смеялся где-то наверху, и, когда чиркнули спичкой, все увидели его, стоящего посреди лестницы: волосы взлохмачены, грудь нараспашку. Внезапно деканат осветился, кто-то постучал в дверь три раза, четыре. Лампочка слабо осветила ближайшую к ней группку, стол смотрителей был едва различим, лишь белели свитки в корзине. В деканате зазвонил телефон, и толстый смотритель, чертыхаясь, пошел взять трубку. Звонки прекратились, и тут же воцарилась тишина, лишь в унисон прозвучал плач близняшки и хохот Хуана на лестнице. Голос смотрителя доносился приглушенно, однако доносился -
Да, сеньор -
добрый вечер, сеньор -
нет, сеньор -
думаю, что так, сеньор -
мне кажется -
добрый вечер -
надо полагать, сеньор -
значит -
как прикажете, сеньор -
да, сеньор -
– "Голос смотрителя"! – прокаркал Хуан. Вверху засветилась оранжевая полоска, стала шире, остановилась, мерцая -
свет -
– Мне лучше, – сказала близняшка. – Одеколон помог, спасибо.
Свет -
сию минуту, сеньор -
свет в тумане – это не дым – пар от тел, но только плотный -
– Это дым, – сказал репортер, глядя на рыженькую, которая приводила себя в порядок, посмеиваясь. – Под потолком полно дыму.
Игроки снова сдали карты, послышались три щелчка, один за другим, словно удары хлыстом, вызывающий крик игрока, довольное кошачье урчание близняшки на полу, которая подымалась на ноги с помощью сестры и Клары. Никто не ждал, что смотритель вернется так скоро, -
никто не думал, что этот смотритель и другой, который глядел на свет и скреб в затылке -
– Человеческое море, – сказал Хуан, стоя у перил. – Андрес, у тебя плешь. А у тебя, репортер, перхоть в волосах. Но ты, Клара, как ты красиво смотришься, я тебя боготворю!
– Хватит, – сказала Клара. – Иди сюда и успокойся.
– Я тебя всеобожаю, – кричал Хуан. – Много-объемлю! Я тебя разноцвечу, я тебя переосознаю!
– Невероятно, – сказала близняшка. – Уже половина десятого. Пойди позвони маме, Кока.
– Откуда? У дверей сторож, и потом на улицу идти я…
– Ладно, я пойду сама.
– Нет, пойдем вместе…
– Хорошо.
"Из таких диалогов делаются значительные книги", – подумал репортер, глядя, как Хуан спускается по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы рассмотреть как следует сцену, с такой миной, будто он не видит того, на что смотрят его глаза. Возвратившийся смотритель что-то возбужденно шептал на ухо сотоварищу. Мало кто забеспокоился, когда худенькая девушка с большими беличьими глазами вдруг рухнула в обморок у самого стола и, падая, ухватилась за списки и потащила их за собой. Добраться до нее, преодолеть полметра, пронизанные потом и злобой, было делом безнадежным. Клара села на скамейку рядом с Андресом, тот спал.
– Всем хочется спать, – сказала Клара. – Это от…
– И от дыма. Посмотри на пол, вон там, под столом.
– Мне не видно, – сказала Клара. – Отсюда не видно.
Стелла довольно улыбнулась. По случайности у нее перед глазами был просвет – юбки и брюки не заслоняли ей этого куска пола под столом, и ей было видно. Ей действительно хорошо было видно.
– Ее понесли в деканат, – сообщил Хуан. – Они не правы, в таком месте можно, не приходя в себя, снова упасть в обморок. Все, Кларита, мне кажется, дело идет к концу. Погляди, -
и он указал ей пальцем на стол; палец дрожал, и несколько человек проследили взглядом, куда он показывал, даже Андрес открыл глаза и возвратился из своего головокружительного путешествия. "Мы рядом, – подумал он, – я так мечтал об этом. – Он поглядел на профиль Клары, на ее легкое плечо. – Но необходимо держать дистанцию, какая гнусность все-таки, отвратительно…"
– Че, просто невероятно!
– Вот это да!
"Ничего не кончилось, – подумал Андрес почти с удивлением. – Эта рука была в моей руке и вела себя так же, как – "
– Да они с ума сошли, че, это же просто бардак!
– А ты чего хочешь! На, хватай, это – для всех!
"Как интересно: красота, которую мы любим, находится на оборотной стороне побед. Как красиво. Умереть вот так, когда все завершено. Искать смерти потому, что у тебя не осталось больше ничего, кажется странным… У того мертвеца что-то оставалось, во всяком случае, он рухнул внезапно, занимаясь делом, умер, а он не хотел этого…"
Репортер захохотал так, что Андрес посмотрел на него, и даже Хуан перестал указывать на стол. "Сошел с ума, – подумал он. – Сбрендил". А репортер все хохотал, глядя на то, что творилось у стола, а рыженькая уже тянула руки за свитками, которые раздавали смотрители, -
– Кончайте шутить, быть того не может!
а студент Мигелетга успел схватить свой, и рыженькая тоже схватила и сразу же принялась разворачивать, держа высоко над головой.
"Лучше остаться здесь, – подумал Андрес. – Кто знает, чем для нас кончится эта ночь. Возвращаться всегда означает искать укрытия в знакомых закоулках. А может, там, за этими стенами, нас ждут новые просторы – ". Взрыв хохота, которым разразился Хуан, прервал его мысль. Новые просторы. Вот он, новый простор; время: половина десятого -
(кажется, так сказала близняшка -
но они ушли, горемыки, раньше времени, вот и останутся без дипломов) -
– Смотрите, хорошенько смотрите! – Хуан на лестнице рыдал от смеха. – Репортер, репортер, ты должен рассказать об этом! Это – вершина всего, седьмой день творения!
Но репортер уже держал в руках свиток рыженькой и намекал ей насчет ужина в "Охотничьем рожке".
Клара глядела на смотрителя -
потому что уже образовались просветы, студенты расходились, -
он протягивал ей свиток, но Клара повернулась и оказалась лицом к лицу с Хуаном, который глядел на нее – после того как спрыгнул на пол -
И Андрес подумал с улыбкой: "Бедные ребята, как им гадко", потому что у Клары глаза были полны слез, и она плакала, глядя на Хуана, на Андреса, на лестницу, повернувшись к смотрителю, который протягивал ей ее диплом -
чистое место оставлено для имени – а внизу так красиво, все написано тушью – и печать круглая -
и все выглядит как торжественный финал симфонии, которого достоин всякий хороший диплом -
УНИВЕРСИТЕТ БУЭНОС-АЙРЕСА
Настоящий диплом выдан -
надо просто заплатить десять песо какой-нибудь учительнице с хорошим почерком -
Настоящий диплом выдан ("Возьму-ка и я один, – подумал репортер, пятясь. – Повешу его над письменным столом, отнесу в редакцию – ").