Неужто они воображают, что она имеет какое-то влияние на Карла-Артура? Она уже пыталась убедить его, употребила все свое красноречие, но ничего не добилась.
Она закрыла глаза. Она увидела полковницу, лежащую на постели с забинтованной головой, с изжелта-бледным, осунувшимся лицом. Она видела гордый, презрительный гнев, исказивший ее черты. Она слышала, как полковница говорит чужому ей человеку, который так же, как и она, страдает от неразделенной любви: "Как горько, господин заводчик, что те, кого мы любим, не могут ответить нам такою же любовью".
Шарлотта быстро поднялась, сложила письмо и опустила его в карман юбки, словно для того, чтобы черпать в нем силу и поддержку. Спустя несколько минут она была уже на пути в деревню.
Подойдя к дому органиста, Шарлотта постояла несколько минут и мысленно произнесла молитву. Она пришла сюда, чтобы попытаться упросить Тею Сундлер отослать Карла-Артура назад к матери. Лишь она одна могла это сделать. И Шарлотта просила Бога вооружить ее гордое сердце терпением, чтобы она могла убедить и растрогать эту женщину, которая ненавидела ее.
Ей посчастливилось застать фру Сундлер дома одну. Шарлотта спросила, может ли Тея уделить ей несколько минут, и вскоре они сидели друг против друга в маленькой уютной гостиной фру Сундлер.
Шарлотта сочла уместным начать разговор с извинения за то, что обрезала локоны Теи.
- Я была в тот день в таком отчаянии, - сказала она, - но это, разумеется, было очень дурно с моей стороны.
Фру Сундлер отнеслась к ней весьма благосклонно. Она сказала, что вполне понимает чувства Шарлотты. Она добавила, что и у нее не меньше оснований просить у Шарлотты прощения. Она верила в виновность Шарлотты и не станет отрицать, что судила ее чрезвычайно сурово. Но с этого дня она сделает все, все, чтобы честь Шарлотты была восстановлена.
Шарлотта отвечала с прежней учтивостью, что она благодарна Tee за это обещание, но теперь есть нечто, тревожащее ее гораздо больше, нежели ее собственная репутация.
Затем она рассказала фру Сундлер о несчастном случае с полковницей и добавила, что Карл-Артур, верно, не подозревает о том, какие страдания терпит его мать, иначе он не покинул бы Карлстад, не сказав ей ни одного ласкового слова.
Но тут Тея Сундлер стала вдруг чрезвычайно сдержанна.
Она ответила, что убедилась в том, что Карл-Артур все важные решения принимает по некоему наитию, вне всякого сомнения исходящему от самого Бога. Как бы он ни поступил - он всегда действует по божьему наущению.
Бледные щеки Шарлотты окрасились легким румянцем, но она продолжала говорить, не позволяя себе ни упреков, ни колкостей. Она сказала, что твердо убеждена в том, что полковница не сможет прийти в себя после разрыва с сыном. Она спросила Тею, не находит ли та ужасным, что совесть Карла-Артура будет отягощена смертью матери.
Фру Сундлер весьма проникновенно и с большим достоинством ответила, что уповает на то, что Бог оградит своей десницей и мать и сына. Она полагает, что, быть может, благое провидение печется о том, чтобы сделать из дорогой тетушки Экенстедт истинную христианку.
Шарлотта представила себе изжелта-бледное лицо, искаженное гневом, и подумала, что едва ли полковница таким путем придет к истинному христианству. Но она воздержалась от неосторожных высказываний и заметила лишь, что явилась, собственно, затем, чтобы просить Тею Сундлер употребить все свое влияние на Карла-Артура и добиться примирения между матерью и сыном.
Фру Сундлер зашепелявила еще сильнее обычного; голосок ее сделался еще более вкрадчивым и масленым. Быть может, она и вправду имеет некоторое влияние на Карла-Артура, но она никогда не осмелится употребить его в деле столь важном. Тут он должен решать сам.
"Она не хочет, - подумала Шарлотта. - Так я и знала. Бесполезно взывать к ее жалости. Она ничего не сделает бескорыстно".
Она поднялась с тем же самообладанием, какое сохраняла с самого начала визита, чрезвычайно учтиво попрощалась и пошла к двери. Фру Сундлер провожала ее, с увлечением распространяясь о той ответственности, которая лежит на тех, кто имеет счастье пользоваться доверием Карла-Артура.
Шарлотта, взявшись за ручку двери, обернулась и окинула взглядом комнату.
- У тебя премиленькая гостиная, - сказала она. - Неудивительно, что Карл-Артур так любит бывать здесь.
Фру Сундлер промолчала. Она не понимала, к чему клонит Шарлотта.
- Воображаю, как уютно бывает здесь по вечерам, - продолжала Шарлотта. - Твой муж сидит за фортепьяно, ты поешь, а Карл-Артур, устроившись в одном из этих мягких кресел, слушает музыку.
- Да, - ответила фру Сундлер, все еще не понимая, в чем дело. - Мы приятно проводим время, точно так, как ты говоришь, Шарлотта.
- Иной раз, должно быть, и Карл-Артур развлекает вас? Читает стихи или рассказывает о скромной пасторской усадьбе, в которой мечтает поселиться?
- Да, - повторила фру Сундлер. - И я и мой муж весьма счастливы, что Карл-Артур удостаивает своими посещениями наш скромный дом.
- И это счастье может длиться долгие годы, если ему ничто не воспрепятствует, - снова заговорила Шарлотта. - Карл-Артур ведь еще не так скоро женится на своей далекарлийке, а в пасторской усадьбе ему будет очень одиноко. Ему необходим такой приятный уголок, где бы он мог отдохнуть душой.
Фру Сундлер молчала. Она вся обратилась в слух, она была само внимание. Она понимала, что Шарлотта затеяла этот разговор не без умысла, но все еще не могла разгадать, в чем же он состоит.
- Если бы я осталась в пасторской усадьбе, - с легким смехом заметила Шарлотта, - то, должно быть, смогла бы уделить ему свободное время. Я знаю, он больше не любит меня, но из-за этого нам вовсе незачем жить как кошка с собакой. Я, к примеру, могла бы помочь ему в хлопотах с этим детским приютом. Когда встречаешься каждый день, то всегда находится много общих дел и интересов.
- Да, само собой. А что, Шарлотта, ты и впрямь намерена оставить пасторскую усадьбу?
- Трудно сказать. Ты ведь знаешь, что я собиралась замуж за Шагерстрёма.
С этими словами она приветливо кивнула на прощание и открыла дверь, чтобы идти.
Выйдя в маленькую прихожую, она заметила, что у нее развязался шнурок на башмаке. Она наклонилась и завязала его. На всякий случай она завязала покрепче и другой. "Надо дать ей время поразмыслить, - думала она. - Если Тея любит его, она не даст мне уйти, а если не любит…"
Шарлотта еще возилась со своими башмаками, когда фру Сундлер вышла в прихожую.
- Милая Шарлотта, - сказала она. - Не вернешься ли ты на минутку? Мне сейчас пришло в голову, что ты никогда прежде не переступала порога моего дома. Позволь мне предложить тебе стакан малинового сока. Не годится уходить, не отведав чего-нибудь. Говорят, что уйти, не отведав угощения, - хозяев обидеть.
Шарлотта, которая наконец завязала шнурки, поднялась и весьма любезно поблагодарила Тею. Она не возражала против того, чтобы войти в уютную гостиную и подождать несколько минут, покуда фру Сундлер сбегает в погреб за соком.
"Во всяком случае, она не глупа, - подумала девушка. - Это по крайней мере утешительно".
Фру Сундлер отсутствовала долго, но Шарлотта отнюдь не сочла это за дурной знак. Она ждала тихо и терпеливо. В глазах у нее появилось такое же выражение, какое бывает у рыбака, когда он видит, что рыба ходит вокруг наживки.
Между тем хозяйка воротилась с соком и печеньем. Шарлотта отхлебнула темно-красного сока, взяла печенье и принялась грызть его, а фру Сундлер попросила извинения за то, что так замешкалась.
- Превосходное печенье! - сказала Шарлотта. - Оно, как видно, испечено по рецепту твоей матушки. Она была истинная Кайса Варг. Как славно, что ты столь искусна в стряпне. Карл-Артур, видно, лакомится здесь куда лучше, чем в пасторской усадьбе.
- О, вовсе нет! Не забывай, Шарлотта, что мы люди не богатые. Но не будем говорить о пустяках, а лучше подумаем о бедной тетушке Экенстедт! Могу я говорить с тобой откровенно?
- Для того я и пришла сюда, милая Тея, - сказала Шарлотта самым ласковым тоном.
Ни одна из них не повышала голоса, напротив, они старались говорить шепотом. Они сидели, спокойно прихлебывая малиновый сок и грызя печенье, но руки у них дрожали, как у азартных игроков, когда решается затянувшаяся партия.
- Скажу тебе откровенно, Шарлотта: мне кажется, что Карл-Артур побаивается своей матери. И, быть может, даже не столько ее самой - она ведь живет в Карлстаде и не так часто имеет случай влиять на него. Но он заметил, что она хлопочет, чтобы вновь соединить его с тобой, Шарлотта. И… прости, что я говорю тебе об этом… но вот этого-то он и опасается больше всего.
Шарлотта чуть усмехнулась.
"Ага, - подумала она, - так вот как мы повернули дело! Право же, Тея вовсе не глупа".
- Ты, стало быть, полагаешь, Тея, - сказала она, - что могла бы уговорить Карла-Артура отправиться в Карлстад примириться со своей матерью, если бы сумела убедить его, что это не приведет ни к каким последствиям в отношении меня?
Фру Сундлер пожала плечами.
- Я только высказываю предположение, - возразила она. - Он, быть может, и сам несколько опасается собственной слабости. Разумеется, его многое привлекает в тебе. Я вообще не понимаю, как может молодой человек устоять перед чарами красавицы, подобной тебе, Шарлотта.
- И ты полагаешь…
- Ах, Шарлотта, ничего нельзя знать наверняка. Но я думаю, что если бы у Карла-Артура была уверенность в том…
- Ты хочешь сказать, что если завтра оглашение будет сделано в третий раз, то он будет чувствовать себя увереннее?
- Разумеется, это было бы хорошо. Но, Шарлотта, оглашение ведь еще не венчание. Свадьбу можно отложить, и ты можешь еще много лет оставаться в пасторской усадьбе.
Шарлотта чуть поспешнее, чем следовало, поставила стакан с соком на поднос. Идя сюда, она знала, что ей придется дорогой ценой заплатить за то, что Тея отпустит Карла-Артура к матери. Но она думала, что оглашением Тея удовлетворится.
- Я разумею так, - сказала фру Сундлер, понизив голос до шепота, - что ежели ты, Шарлотта, сейчас отправишься домой, напишешь записочку Шагерстрёму и спросишь, не согласится ли он завтра же утром приехать обвенчаться с тобой тотчас после утренней службы, то…
- Это невозможно!
Возглас прозвучал, как отчаянная мольба о пощаде. Единственный раз за все время беседы Шарлотте не удалось скрыть своих страданий. Фру Сундлер продолжала, не обращая ни малейшего внимания на мольбу своей противницы:
- Я не знаю, что возможно, а что невозможно для Шарлотты. Я говорю только, что если ты, Шарлотта, напишешь такую записку и пошлешь ее с нарочным в Озерную Дачу, то ответ придет через пять-шесть часов. Ежели ответ будет положительный, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы уговорить Карла-Артура поехать к матери.
- А если тебе это не удастся?
- Я горячо привязана к тетушке Экенстедт, Шарлотта, и, право же, крайне огорчена ее болезнью. Если я смогу успокоить опасения Карла-Артура насчет известного тебе обстоятельства, то едва ли мне это не удастся. Я убеждена, что Карл-Артур отправится домой завтра, сразу же после богослужения.
Это был четкий и тщательно продуманный план, без слабых мест и изъянов. Шарлотта сидела, опустив глаза. Под силу ли это ей?
Ей придется всю жизнь прожить с человеком, которого она не любит. Сможет ли она?
Да, разумеется, сможет. Ее рука нащупала письмо в кармане юбки. Разумеется, сможет.
Шарлотта залпом допила сок, чтобы прокашляться.
- Я дам тебе знать, что ответит Шагерстрём, как только будет возможно, - сказала она и встала, чтобы уйти.
СУББОТА: С ПОЛУДНЯ ДО ВЕЧЕРА
I
Когда вам предстоит пройти через что-то очень трудное, то хорошо, если можно сказать себе: "Это необходимо. Я знаю, отчего поступаю так. Иного выхода нет". И мучительное беспокойство отступает перед твердой убежденностью в том, что вам остается лишь покориться обстоятельствам. Правду говорят, что все легче терпится, если знаешь, что дело решено и ничего переменить нельзя.
Возвратясь домой в пасторскую усадьбу, Шарлотта тотчас же написала несколько строк Шагерстрёму. Хотя записка была короткой, Шарлотте пришлось немало поломать над ней голову. И вот что ей наконец удалось сочинить:
"Памятуя последние строки вашего письма, господин заводчик, я хотела бы спросить вас, сможете ли вы прибыть завтра в пасторскую усадьбу во втором часу, чтобы старый пастор обвенчал нас.
Прошу передать ответ с нарочным. Преданная вам
Шарлотта Лёвеншёльд".
Сложив и запечатав записку, Шарлотта попросила у пастора позволения отослать ее с кучером в Озерную Дачу.
Затем она стала рассказывать своим старикам обо всем, что произошло, чтобы подготовить их к предстоящему завтра событию.
Но пасторша прервала ее.
- Знаешь что? Расскажешь нам обо всем этом после. А теперь ступай-ка к себе отдохнуть. Погляди, на кого ты похожа! Краше в гроб кладут.
Она увела Шарлотту наверх в ее комнату, заставила лечь на диван и заботливо прикрыла шалью.
- Спи себе, не тревожься! - сказала она. - К обеду я тебя разбужу.
Какое-то время рой беспокойных и мучительных мыслей все еще кружился в голове Шарлотты, но затем постепенно они угомонились. Ведь стало ясно, что их бурное метание ни к чему, что все уже решено и ничего нельзя изменить. Скоро бедняжка и впрямь погрузилась в сон, позабыв обо всех своих бедах.
Она проспала несколько часов. Пасторша заглянула к ней, как и обещала, когда был подан обед, но, увидев, что девушка крепко спит, не стала ее тревожить. Ее разбудили лишь, когда кучер вернулся обратно из Озерной Дачи с ответом Шагерстрёма.
Шарлотта развернула записку и увидела, что Шагерстрём ответил лишь одной строчкой:
"Ваш покорный слуга будет иметь честь явиться".
Письмецо было тотчас же отослано к фру Сундлер, и Шарлотта вторично начала рассказывать пастору и пасторше о своих злоключениях, но ее снова прервали. Явился посланный от ее сестры, докторши Ромелиус, которая просила ее прийти немедля. Утром у нее сильно пошла горлом кровь.
- Одна беда за другой! - сказала пасторша. - Не иначе как у нее чахотка. Это уже давно видно было по ней. Разумеется, тебе надо идти, душенька. Только бы тебе не свалиться от всего этого.
- Нет, нет, ничего! - сказала Шарлотта, торопливо одеваясь, чтобы во второй раз за этот день отправиться в деревню.
Она застала сестру в маленькой гостиной. Больная сидела в кресле, обложенная подушками, окруженная всеми своими детьми. Двое стояли, прижавшись к ней, двое сидели на скамеечке у ее ног, а двое самых маленьких ползали по полу вокруг нее. Эти малыши еще не имели понятия о болезнях и опасностях, но четверо детей постарше, которые уже многое понимали, были напуганы и встревожены. Они окружили мать, точно оберегая ее от нового приступа болезни.
Никто из них не шевельнулся при виде Шарлотты. Старший мальчик сделал предостерегающий жест.
- Матушке нельзя ни двигаться, ни говорить, - прошептал он.
Но нечего было опасаться, что Шарлотта заговорит с больной. В ту самую минуту, как она вошла в комнату, что-то мучительно сдавило ей горло. Она боролась с собой, чтобы не разрыдаться.
Гостиная докторши была небольшой холодной комнатой, в которой стояла мебель карельской березы, оставшаяся Марии-Луизе от родителей. Здесь были диван, стол, около него два кресла, два столика у окон и шесть стульев. Это была прекрасная старинная мебель, но поскольку в комнате больше ничего не было - ни крошки еды на столе, ни цветочного горшка на окне, - то вся эта обстановка показалась Шарлотте донельзя мрачной и печальной.
Всякий раз, посещая сестру, она чувствовала, что ей невмоготу сидеть в этой гостиной, но в другие комнаты сестра никогда ее не пускала. Шарлотта подозревала, что остальная часть дома была уж слишком убогой и бедной, и оттого Мария-Луиза не приглашала ее туда.
Вообще-то врачи обычно жили довольно богато, но Ромелиус, который по целым дням пьянствовал в трактире, почти ничего не зарабатывал, обрекая жену и детей на нужду и лишения. Легко было понять, что докторша, которая любила мужа и не хотела, чтобы сестра осуждала его, держалась с Шарлоттой несколько отчужденно и не посвящала ее в свои обстоятельства.
И то, что докторша, такая слабая и больная, все-таки приняла Шарлотту в гостиной, растрогало ее до слез. Она делала это ради мужа, она все еще думала о том, чтобы оградить его от упреков. Шарлотта подошла к сестре и поцеловала ее в лоб.
- Ах, Мария-Луиза, Мария-Луиза! - прошептала она.
Докторша взглянула на нее со слабой улыбкой. Затем она кивнула головой на детей и снова подняла взгляд на Шарлотту. Шарлотта поняла ее.
- Да, да, разумеется, - сказала она, а затем проговорила решительным и бодрым тоном, который бог весть откуда у нее взялся.
- Послушайте, дети, пасторша Форсиус прислала вам печенье. Оно у меня в ридикюле, в прихожей. Ну-ка, пойдемте!
Она увела их из комнаты, оделила печеньем и отослала играть в сад.
Вернувшись к сестре, Шарлотта села на скамеечку у ее ног, взяла ее исхудалые, натруженные руки в свои и прижалась к ним щекой.
- Ну вот, друг мой, мы и одни. Что ты хотела мне сказать?
- Если я умру… - произнесла больная, но умолкла, боясь вызвать новый приступ кашля.
- Ах, да, - сказала Шарлотта. - Тебе ведь нельзя разговаривать. Ты хочешь попросить меня позаботиться о твоих детях, если тебя не станет. Это я обещаю тебе, Мария-Луиза.
Сестра кивнула. Она улыбнулась благодарной улыбкой, но в то же время слеза скатилась у нее с ресниц.
- Я знала, что ты поможешь мне, - прошептала она.
"Она не спрашивает, как я смогу прокормить всех этих малышей", - подумала Шарлотта, которая из-за этой новой беды забыла обо всем, что случилось нынче утром. Но вдруг ее осенила мысль: "Разумеется, ты сможешь прокормить их. Ты же будешь богата. Ты ведь выходишь замуж за Шагерстрёма".
И тут она подумала: "Быть может, все это и случилось ради того, чтобы я смогла помочь Марии-Луизе".
И впервые мысль о браке с Шагерстрёмом принесла ей какое-то облегчение. Прежде она думала о нем с грустной покорностью.
Она предложила сестре отвести ее в постель. Но докторша покачала головой. Она хотела сказать еще что-то.
- Не оставляй детей у Рикарда, - попросила сестра.
Шарлотта горячо пообещала ей это, но в то же время крайне удивилась. Стало быть, Мария-Луиза вовсе не обожает мужа столь слепо, как думала Шарлотта. Она понимает, что он человек конченый и детей надо спасти от его влияния.
Но видно было, что сестра хочет поделиться с ней еще какой-то мыслью.
- Я боюсь любви, - сказала она. - Я знала, каков Рикард, но любовь заставила меня выйти за него. Я ненавижу любовь.
Шарлотта поняла, что сестра сказала это, желая как-то утешить ее. Она хотела сказать ей, что даже самая сильная любовь может оказаться неудачной и привести к роковым ошибкам. Лучше руководствоваться разумом.