- Следи за ней, Прексасп! Я-то их знаю, этих египетских кобылок. Иногда им нужен и кнут и тычок. И нс разрешай жёнам властвовать над собой. Я не позволяю сатрапиям знать, что некоторые ясные глазки способны сделать дураком даже сына Дария. Нет на свете ничего более опасного, чем женщина. Чтобы управлять ими, нужна отвага. Тебе предстоит трудное дело. Я дал тебе одну жену, но, по доброму персидскому обычаю, ты можешь взять ещё пять... или десять... или двадцать. Бери двадцать - вот тебе моя воля, а через двенадцать лет получишь награду, положенную от царя тому, у кого будет больше детей.
Дав сей совет, царь упёрся руками в бока и вновь зашёлся в смехе, и все вокруг вторили радости властелина. Немногие смели шепнуть собеседнику: "Прежде чем закончится год, эллин получит город и состояние в пятьсот талантов. Да испепелит Митра выскочку".
Лето шло на убыль, когда войско повернуло от Лариссы на юг, ибо уже одно число ратников усложняло передвижение и, невзирая на все предпринятые Мардонием меры, иногда возникали трудности со снабжением воинов припасами. Наконец, оставив позади Фракию и Македонию, персы вступили на земли собственно Греции. На пути из Фессалии персидское войско встречало лишь приветствия местных жителей, прибывали всё новые и новые посольства с изъявлениями покорности. Флот, продвигавшийся одновременно с сухопутным войском, доносил, что редкие и малочисленные отряды греков не отваживались на сопротивление. Улыбка Владыки Вселенной день ото дня делалась всё более благосклонной, а сотрапезники рассказывали своему господину о том, что слухи о приближении войска бессмертного царя повергают жалких эллинов в трепет: "Подобно огню, ты светишь повсюду. Ты вступишь в Афины и Спарту, и никто не обнажит свой меч и не достанет свой лук, чтобы воспрепятствовать тебе".
Каждый день Мардоний спрашивал у Главкона: "Когда же твои эллины будут сражаться? " И получал полный недоумения ответ: "Не знаю".
Главкон давно уже оставил надежду на поражение персов. Теперь он искренне молился лишь об одном: чтобы завоевание обошлось без пролития излишней крови. Если бы только мог он вернуться в Сарды и не видеть предстоящего Афинам унижения! Об участи старых друзей, Демарата, Кимона и Гермионы, он старался не думать. Вне сомнения, Гермиона уже стала женой Демарата. После бегства из Колона прошло уже более года, и Гермиона вполне могла сменить траур на жёлтую вуаль невесты. Главкон молился о том, чтобы война не принесла ей новых скорбей, хотя Демарат, конечно же, будет сопротивляться Персии до конца. Главкону теперь никогда не увидеть их. После брака с Роксаной он уедет в одну из прекрасных бактрийских долин... чем дальше, тем лучше, и, быть может, там наконец душа его обретёт мир.
Войско шло по Фессалии, впереди вершина за вершиной начинала вставать горная стена Отриса и Эты, растворяющиеся в синей дали укрепления, ограждающие центр Эллады. Тут улыбка исчезла с лица царя, ибо эллины, не смущённые мощью его войска, собирали свой флот на севере Эвбеи и некстати случившаяся буря потрепала изрядную часть царского флота. Маги приносили жертвы, чтобы умилостивить Тиштрию, правящего ветрами Князя Звёзд, но каждая новая весть заставляла царя всё больше и больше мрачнеть. Когда буря царского гнева наконец разразилась, Главкон был возле Ксеркса.
Было жарко и душно. Колесница царя только что пересекла горный поток Сферкий, когда подскакавший к ней сотник торопливо спрыгнул на землю и распростёрся в пыли.
- С чем прибыл? - недовольным голосом проговорил Ксеркс.
- Помилуй, о, источник милосердия, - сотник явно не ждал ничего хорошего, - меня прислали из авангарда. Мы достигли места, где горы спускаются к морю, оставляя лишь узкий проход вдоль края воды. Рабы обнаружили, что эллины, взбунтовавшиеся против твоего благодетельного правления, построили там стену, перегородив ею дорогу войску.
- Почему же вы не схватили этих наглецов и не привели на мой суд?
- Не вели казнить, всемогущий. - Вестник побледнел. - Они хорошо вооружены, а путь настолько узок, что два десятка людей смогут сдержать целую тысячу. Вот почему я предстал перед твоими очами лишь с этой вестью.
- Пёс! Трус! - Выхватив кнут из руки колесничего, Ксеркс хлестнул несчастного сотника. - Клянусь праведной душой отца моего Дария, человек, принёсший мне такую весть, утратил право на жизнь!
- Помилуй, всемогущий государь, помилуй! - простонал сотник, червём извиваясь в пыли.
Палач уже был готов накинуть платок на лицо сотника и удавить его тетивой лука, но царский гнев угас.
- Ты недостоин жизни, но я милостив. Дайте ему тридцать ударов по пяткам, чтобы набрался храбрости.
- Будь благословен, милосердный! - завопил сотник, когда его повели от колесницы прочь. - Счастлив я, что царь в своём величии снизошёл к своему презренному рабу!
- Прочь! - приказал ещё не остывший властелин. - Смерть пока не отошла от тебя. Мардоний, возьми Прексаспа - он знает эти края, - и скачите с ним вместе вперёд. Узнайте, кто эти безумцы, навлекающие смерть на собственную голову.
Приказ был немедленно исполнен. Главкон вместе с князем проехали вдоль марширующего войска и внутри глинобитных стен крошечного городка Гераклеи столкнулись с новым гонцом.
- Проход удерживают семь тысяч греческих гоплитов. Афинян нет среди них. А три сотни пришли из Спарты.
- А кто стоит во главе? - спросил Главкон.
- Леонид, царь Лакедемона.
- Ну, Мардоний, - проговорил афинянин, - это будет битва.
Итак, эллины всё-таки не намеревались складывать оружие без сопротивления, и Главкон не знал, радоваться ли ему или скорбеть об этом.
Глава 6
Скалистая гора, неприступный склон, а за болотом море; нависающий склон едва оставляет место для узкой дороги - таков западный вход в Фермопилы. За узким коридором гора и болото расходятся, и в по-прежнему недостаточно широком проходе бьют горячие ключи, посвящённые Гераклу; потом на восточной оконечности гора Эта и непроходимое болото вновь сближаются, образуя "жаркие ворота", которые надлежало отомкнуть Ксерксу, прежде чем продолжить победоносное шествие до самых Афин.
Гонцы великого царя донесли, что упрямые эллины перегородили проход стеной, а сейчас, вместо того чтобы обнаружить ужас перед приближающимся властелином, самым наглым образом развлекают себя атлетическими состязаниями, а также старательно расчёсывают и укладывают волосы; впрочем, перечисленные факты, с точки зрения "владетельного Прексаспа", свидетельствовали о том, что Леонид и его спартанцы готовятся к отчаянной битве. Но трудно было убедить царя в том, что войско его наконец наткнулось на людей, не желающих отступать перед персидской мощью. Это сказал Ксерксу Главкон, это повторил Демарат, спартанский изгнанник. Ксеркс пребывал в гневе и нерешительности. Четыре долгих дня войско его стояло перед проходом, "поелику, - объявляли посланцы, - царь по милости своей даёт этим безумцам возможность опомниться и бегством избавить себя от смерти". В кругу Мардония, мозга армии, в ходу была другая формулировка: "Поелику предстоит жаркое сражение и полководец намеревается подтянуть отборные войска из тыла вперёд".
Наконец, на пятый день, терпение Ксеркса истощилось, а может быть, и Мардоний счёл войско готовым. Надёжные мидийские полки получили приказ напасть на занятую Леонидом позицию. Ксеркс же ограничился распоряжением, чтобы несчастных по возможности не убивали, а пленёнными доставляли пред царские очи.
Первый натиск был отражён с ужасными потерями. Азиаты, должно быть, забывшие о полученном при Марафоне уроке, в очередной раз убедились в сокрушительном превосходстве греческих гоплитов над лёгкой индийской пехотой. Короткие копья и деревянные щиты персов не шли ни в какое сравнение с длинными сариссами и медными щитами эллинов. В узком проходе численное превосходство захватчиков сводилось на нет. Они не могли использовать своих стрелков, не могли пустить в обход великолепных всадников. Мёртвые лежали грудами, но мидяне шли снова и снова. Однако кончилась их отвага, и тогда начальники погнали своё взбунтовавшееся войско кнутами. Но люди стояли на месте, не желая вновь бросаться на убийственные копья.
Белый от гнева Ксеркс повернулся к Гидарну и его Бессмертным - пешим телохранителям царя. Другого приказа не потребовалось. Отборное войско пошло вперёд. Но то, что не удалось вассалам-мидянам, не сумели осуществить и их господа-персы. Столкновение было кровавым. Однажды ряды Леонида дрогнули, и персы надавили с триумфальными криками, однако эллины торопливо сомкнулись над павшими и вновь отразили удар. Наконец и Гидарн отвёл своих людей. Сидя на троне слоновой кости, поставленном там, куда не могла долететь стрела, Ксеркс наблюдал за приливами и отливами битвы. Приблизившийся Гидарн пал на землю перед царём.
- Всемогущий, я последний из твоих рабов и жизнь моя в твоих руках. Прикажи отсечь мне голову, но мои люди не могут пройти вперёд. Я потерял не одну сотню воинов. Этот проход нельзя штурмовать.
Лишь согласный ропот испытанных полководцев, окружавших престол, избавил Гидарна от казни. Гнев царя был ужасен, и приближённые трепетали от страха. Слова срывались одно за другим, стоявшие рядом не могли отделить одно проклятие от другого и брань от приказов. Лишь у Мардония хватало отваги стоять перед лицом властелина.
- Вечный государь, сегодня неудачный день. Разве не посвящён он Анхро Майнью Проклятому? Старший из магов говорит, что священный огонь рассыпается искрами, являя скверное предзнаменование. Подождём до завтра. И тогда Веретрагна, Амеша-Спента Победы, вернётся к твоим слугам.
Носитель царского лука отвёл содрогающегося всем телом властелина в его шатёр, и Ксеркса никто более не видел до самого утра. Всю ночь Мардоний не спал: он объезжал готовящиеся к битве полки. Главкон почти не видел его: афинянин находился среди знатных молодых людей, охранявших царя, и был рад этому, ведь иначе его могли послать в битву. Как и все вокруг, он спал, не снимая брони, и не возвращался к павильону Мардония. Главкон полагал, что Леонида сметут с места первым же ударом, но он недооценил доблесть спартанцев. Отступление мидян поразило его, отход войска Гидарна едва не заставил запеть... Эллины сражались! И побеждали! Он уже готов был забыть о том, что находится рядом с Ксерксом, и вовремя опомнился, чуть не присоединившись к победному воплю спартанцев, когда потрёпанные Бессмертные отступили. Гордость за соотечественников переполняла его, и, когда озадаченные персидские вельможи начали обмениваться мрачными пророчествами относительно завтрашнего дня, сердце его ликовало.
Ночь он провёл на жёсткой земле, подложив под голову обмотанную плащом фляжку с водой. И едва зарозовело небо над зелёным Малийским заливом и холмами Эвбеи, окутанными туманом, проснулся вместе со всем войском. Мардоний умело воспользовался ночью. Приготовлены были отборные отряды из каждой рати. Всадников спешили. Вперёд выдвинули персидских лучников и арабских пращников, которым надлежало подготовить новый приступ. Персидские знатные воины, доведённые до бешенства укоризнами царя и собственным унижением, приносили страшную клятву не отступать и вернуться с поля брани только с победой. Приступ возглавили князья крови, сводные братья царя. Ксеркс вновь сел на слоновой кости престол, выслушав многочисленные уверения в том, что на сей раз священный огонь даёт благоприятные знамения, предвещая победу.
Удар был великолепен. Какое-то мгновение казалось, что эллинам не устоять. На месте каждого сражённого перса немедленно вырастали двое новых. Защитников прижали к стене, варвары уже были у её подножия. Тут течение битвы переменилось. Гоплиты сомкнули щиты, выставив вперёд непроходимую чащу копий. И атака захлебнулась. Мардоний, находившийся в самой гуще событий, искусно отвёл своё воинство, готовясь нанести очередной удар.
Стоявший возле Ксеркса Главкон заметил в рядах эллинов невысокую, кряжистую фигуру в чёрной броне - это Леонид обходил свой строй. Афинянин наблюдал за происходящим: персы перестраивали свои ряды перед новым сокрушительным натиском, Царь Царей крутил пальцами бороду, не отрывая глаз от битвы... И у Главкона появилось неодолимое желание броситься сейчас вперёд и встать в тот, противоположный, строй с криком: "Я тоже эллин! Видите, я пришёл на помощь вам, чтобы жить или умереть среди вас, защищая Элладу от варваров!"
Какая жестокая судьба приковала его к этому месту в стане врага, в то время как Ника, богиня победы, осеняет его соотечественников бессмертной славой!
Второй натиск закончился так же, как и первый, третий удался не лучше второго. Мардоний атаками намеревался утомить упрямых эллинов. Персы семикратно доказали свою доблесть. Целый десяток их охотно принял бы смерть, чтобы оплатить такой ценой жизнь единственного врага. Но сколь ни малочисленны были ряды Леонида, их всё-таки хватило, чтобы сменять уставших на острие удара персидского войска - столь узок был фронт этого удара. И трижды, когда отступала его разбитая рать, царь Ксеркс поднимался на троне, скорбя о павших.
В полдень утомлённые полки атакующих сменились свежими, подведёнными из тыла. Солнце пекло без жалости. Раненые корчились в муках под ногами сражавшихся. Наконец наступила ночь, и силы человеческие иссякли. Тень Эты медленно наползала на поле брани, и даже самые гордые из персов прятали глаза. Они потеряли многие тысячи. В поражении нельзя было усомниться. Перед ними высилась уходившая на закат, неприступная горная стена, в которой, по сведениям, не было ни единого прохода. На востоке лежало лишь море - море, закрытое для персов греческим флотом, находившимся в незримой отсюда гавани Артемисия. Неужели победоносное шествие Царя Царей закончится едва начавшись?
В тот вечер, удалясь в шатёр, царь молчал, что было признаком неописуемого гнева. Страх, унижение, ярость доводили его до безумия. Постельничие и евнухи в великом страхе приблизились к своему властелину, чтобы снять с него золотые доспехи. В царском шатре появился Мардоний; Ксеркс, разразившись проклятиями, которые он ни разу ещё не обращал против своего носителя лука, отказался принять его. Битва закончилась. Никто не хотел даже говорить о продолжении сражения. Все начальствующие над воинами доносили вышестоящим о серьёзных потерях, притом среди самых лучших. Возвращаясь к шатру Мардония, Главкон невольно подслушал разговор двух знатных персов.
- Страшный день, и носителю царского лука предстоит заплатить за неудачу. Остаётся только надеяться, что гнев великого царя падёт лишь на него одного.
- Да... Завтра Мардонию надо вступить на мост Чинват. Царь недоволен им, а Мегабиз, враг носителя лука, уже отправился к властелину, чтобы указать на ошибки Мардония, приведшие к такому итогу. Царь ухватится за подобное объяснение.
В шатре Главкон встретил и Артозостру и Роксану. Обе были бледны. Слухи о великом поражении распространялись быстро. Мардоний так и не вернулся. Он был жив, вне всяких сомнений, но Артозостра боялась самого худшего. Гордой дочери Дария трудно было смириться с несчастьем.
- У моего мужа столько врагов. Доселе благосклонность Царя Царей позволяла ему смеяться над ними. Но если мой брат отвратит своё лицо от моего мужа, его ждёт быстрая гибель. Ах! Ахура-Мазда, зачем ты послал нам этот день?
Главкон постарался утешить её, впрочем, утешать было особенно нечем; Роксана рыдала, и он так и не сумел успокоить её лаской, на которую не отваживался прежде. Артозостра уже намеревалась кликнуть к себе евнухов и отправиться к шатру Ксеркса, чтобы молить за мужа, когда вдруг объявившийся Фаркас, личный слуга Мардония, принёс вести, по крайней мере несколько успокоившие обеих женщин.
- Мне приказано передать обеим госпожам, что хозяин заставил умолкнуть языки своих врагов и вернул себе царское расположение. Ещё мне приказано доставить в царский шатёр владетельного Прексаспа. Царь Царей хочет видеть его.
Главкон оставил павильон Мардония, гадая, какого рода службу потребуется исполнить. А то, что было потом, он запомнил на всю жизнь. В просторном шатре пылало две дюжины смолистых ветвей. Рыжее пламя освещало зелёные и пурпурные занавеси, играло на серебряной оковке шестов. В конце шатра высился золотой трон царя, перед ним кружком стояли табуреты, предназначенные для самых ближних князей и полководцев. В центре этого полукруга находился Мардоний, допрашивавший несчастного, дикого с виду селянина, который, судя по одежде из козьих шкур и поножам, принадлежал к малийскому народу. Царь указал афинянину на них обоих; он был слишком взволнован, чтобы соблюдать церемонии.
- Добрый Прексасп, ты владеешь греческим лучше Мардония. А в подобном деле нельзя доверять толмачам. Этот человек понимает лишь низменный говор своей страны, понятный немногим. Ты сможешь поговорить с ним?
- Я понимаю его речь, великий государь.
- Спроси ещё раз этого человека о том, чем он может помочь нам. Мы поняли его, но кое-как.
Главкон приступил к делу. Селянин, чувствовавший себя неловко в столь блистательном обществе, разговаривал на жутком пастушьем наречии, который и афинянин-то понимал с трудом. Однако скоро всё стало ясно. Эфиальта, сына некоего Эвридема, малийского пастуха, привела к Мардонию надежда на награду. Отчасти поняв предложение, полководец заторопился с изменником к царю. Оказалось, что Эфиальт был готов за должную плату провести персов нехоженой горной тропой через хребет Эты и вывести их в тыл отряду Леонида - тогда взятые в тиски эллины будут, несомненно, уничтожены.
Главкон переводил под удовлетворённые возгласы персидских вельмож. Глаза Ксеркса смягчились. Он хлопнул в ладоши.
- Награда? Он получит десять талантов! Но где и как он поведёт войско?
Селянин ответил, что тропа не из трудных и по ней может пройти крупный отряд. Он сам часто прогонял по ней стадо коз и овец. Если персы выступят немедленно, пока ещё темно, - с рассветом они могут оказаться уже за спиной Леонида. Спартанец попадёт в ловушку или будет вынужден отступить.
- Постой, друг. - Мардоний посмотрел на пастуха. - Ты говоришь гладко, но берегись, если решил таким образом заманить в ловушку часть царского войска. Ты пойдёшь со связанными руками, а за тобой будет следовать воин, который перережет тебе глотку при первых признаках измены.
Главкон перевёл угрозу. Изменник даже не вздрогнул. Он ограничился пятью словами.
- Ловушки нет. Я поведу вас.
- А разве эллинам не известна эта горная тропа, разве они не охраняют её? - спросил носитель лука.
Эфиальт ответил, что едва ли; если они и слыхали о ней, то не послали людей охранять сей путь. Гидарн прервал дальнейшие разговоры, поднявшись с места и пав ниц перед царём:
- Милости, бессмертный государь, милости твоей прошу!
- Что такое? - спросил властелин.
- Бессмертные опозорены. Дважды они отступили с бесчестьем. Пламя стыда пылает в груди каждого. Позволь мне взять этого человека и всех пеших Бессмертных, тогда на рассвете Царь Царей увидит свою победу над презренными врагами.
- Доброе слово сказал Гидарн, - проговорил Мардоний, а Ксеркс улыбнулся и согласно кивнул.
- Ступай. Поднимись на эту гору со своими Бессмертными и скажи Эфиальту, что его ждут десять талантов и почётный пояс, если всё закончится благополучно; если же нет, я прикажу заживо снять с него шкуру и натянуть её на барабан.