- О, сударь, если бы я мог это вам рассказать! - Мосье Ривьер на мгновение умолк. - Мне кажется, я открыл нечто такое, о чем раньше никогда не подозревал, а именно, что она - американка. А для американцев, таких, как она - или как вы, - многие вещи, которые в других странах приняты или с которыми, во всяком случае, мирятся, как с неким удобным для всех компромиссом, становятся немыслимыми, просто немыслимыми. Если бы родственники мадам Оленской понимали, что это такое, они, как и она сама, категорически воспротивились бы ее возвращению, но они, очевидно, считают желание графа вернуть ее домой доказательством его страстной преданности семейному очагу. - Мосье Ривьер сделал паузу и добавил: - Между тем все далеко не так просто.
Арчер снова оглянулся на президента Соединенных Штатов, затем на разбросанные по столу бумаги. Секунду или две он не решался ничего сказать. Тем временем он услышал, как мосье Ривьер отодвинул стул, и понял, что тот встал. Снова подняв глаза, он увидел, что гость его взволнован не меньше, чем он сам.
- Благодарю вас, - просто сказал Арчер.
- Вам не за что благодарить меня, сударь, скорее я… - мосье Ривьер запнулся, как будто и ему трудно было говорить. - Однако я хотел бы сказать вам еще кое-что, - уже более твердым голосом продолжал он. - Вы спросили меня, состою ли я на службе у графа Оленского. Да, в настоящее время это так - я вернулся к нему несколько месяцев назад по личным причинам, знакомым каждому, на чьем попечении находятся больные и пожилые люди. Но с той минуты, как я решился прийти сюда, чтобы сказать вам все это, я считаю себя уволенным от должности, о чем по возвращении объявлю графу, изложив причины, которые меня к тому побудили. Вот и все, сударь.
Мосье Ривьер поклонился и отступил на шаг назад.
- Благодарю вас, - повторил Арчер, пожимая ему руку.
26
Ежегодно пятнадцатого октября 5-я авеню отворяла ставни, расстилала ковры и завешивала окна тремя рядами занавесей. К первому ноября этот домашний ритуал завершался, и общество начинало оглядываться по сторонам и критически присматриваться к самому себе. К пятнадцатому сезон был уже в полном разгаре, опера и драматические театры манили публику новыми соблазнами, все рассылали приглашения на обеды и назначали даты балов. И каждый год именно в это время миссис Арчер всегда говорила, что Нью-Йорк очень изменился.
Глядя на него с возвышенной точки зрения беспристрастного наблюдателя, она с помощью мистера Силлертона Джексона и мисс Софи замечала каждую новую трещинку на его поверхности и каждый незнакомый сорняк, пробившийся на аккуратных грядках фешенебельного огорода. В юности одним из любимых развлечений Ньюленда было ждать этого ежегодного вердикта матери и слушать, как она перечисляет мельчайшие признаки распада, которые его небрежный взор проглядел. Ибо, по мнению миссис Арчер, если Нью-Йорк изменялся, то всегда только к худшему, и это мнение всецело разделяла мисс Софи Джексон.
Что до мистера Силлертона Джексона, то он, как и подобает светскому человеку, не спешил высказывать свое суждение и искренне забавлялся, слушая сетованья дам. Но даже и он никогда не отрицал, что Нью-Йорк изменился, а Ньюленд Арчер на второй год после женитьбы вынужден был признать, что если Нью-Йорк еще не окончательно изменился, то он, бесспорно, меняется.
Эти темы, как обычно, были затронуты у миссис Арчер на обеде по случаю Дня благодарения. В этот день, когда полагалось возносить хвалы за благословенные дары прошедшего года, она взяла себе в привычку мрачно, хотя и не слишком ожесточенно приглядываться к своему мирку и раздумывать, за что, собственно, следует благодарить. Во всяком случае, не за состояние общества - на общество, если можно сказать, что оно вообще существует, следует скорее призывать библейские проклятья - и в самом деле, ведь все знают, что имел в виду его преподобие доктор Эшмор, когда выбрал для проповеди в День благодарения текст из Книги пророка Иеремии (глава II, стих 25). Доктор Эшмор, новый пастор церкви святого Матфея, был избран именно благодаря своим чрезвычайно "передовым" взглядам; его проповеди отличались смелостью мысли и оригинальностью языка. Когда он метал громы и молнии по адресу фешенебельного общества, он всегда говорил о "тенденции" его развития, и от сознания, что она принадлежит к обществу, которое развивается, миссис Арчер охватывала сладостная жуть.
- Доктор Эшмор, без сомнения, прав - определенная тенденция действительно существует, - изрекла она таким тоном, словно эта тенденция являла собою нечто видимое глазу и поддающееся измерению, подобно трещине в стене дома.
- Все же как-то странно читать об этом проповедь в День благодарения, - заметила мисс Джексон, на что хозяйка сухо возразила:
- Ах, он призывал нас благодарить за то, что еще осталось.
Арчер обыкновенно подсмеивался над ежегодными пророчествами матери, но в нынешнем году, выслушав список перемен, даже он вынужден был согласиться, что "тенденция" очевидна.
- Экстравагантные туалеты… - начала мисс Джексон. - Силлертон возил меня на премьеру в оперу, и я могу сказать, что одна только Джейн Мерри была в прошлогоднем платье, но и его немножко переделали. Но я-то знаю, что она получила его от Ворта всего два года назад, потому что моя портниха всегда переделывает ее парижские туалеты, прежде чем она их наденет.
- Ах, Джейн Мерри - одна из нас, - со вздохом сказала миссис Арчер, словно находя весьма малопривлекательным век, когда дамы, едва успев выкупить свои туалеты из таможни, тут же принимаются в них щеголять, не дав им отлежаться и созреть под замком, по обычаю современниц миссис Арчер.
- Да, она одна из немногих, - подхватила мисс Джексон. - Во времена моей молодости считалось вульгарным одеваться по последней моде, и Эми Силлертон всегда мне говорила, что в Бостоне существовало правило прятать парижские платья на два года. Старая миссис Бэкстер Пеннилоу - она всегда соблюдала этикет - каждый год заказывала дюжину платьев - два бархатных, два атласных, два шелковых, а остальные шесть из поплина и тончайшей шерсти. Это был постоянный заказ. Перед смертью она два года болела, а когда она скончалась, у нее нашли сорок восемь вортовских платьев, даже не вынутых из папиросной бумаги, и по окончании траура ее дочери смогли надевать на симфонические концерты платья из первой партии, не боясь опередить моду.
- Да, но ведь Бостон гораздо консервативнее Нью-Йорка. Впрочем, я всегда считала, что надежнее всего надевать французские туалеты сезоном позже, - сказала миссис Арчер.
- Это Бофорт завел новую моду, заставляя жену напяливать новые платья, как только их привезут, и я должна сказать, что иногда только благодаря своей изысканной внешности Регина не выглядит как… как… - мисс Джексон обвела взором стол, встретила вытаращенные глаза Джейни и попыталась загладить неловкость, невнятно пробормотав что-то.
- Как ее соперницы, - закончил мистер Джексон с видом человека, сочинившего эпиграмму.
- Ах, - хором вздохнули дамы, а миссис Арчер, отчасти для того, чтобы отвлечь внимание дочери от запретных тем, добавила:
- Бедная Регина! Боюсь, она не очень весело проводит День благодарения. До вас дошли слухи о спекуляциях Бофорта, Силлертон?
Мистер Джексон небрежно кивнул. Об этих слухах было известно всем и каждому, а он почитал ниже своего достоинства подтверждать новость, давно ставшую секретом полишинеля.
За столом воцарилось мрачное молчание. Бофорта никто особенно не любил, и нельзя сказать, что подозревать о нем худшее было совсем уж неприятно, но мысль, что он навлек финансовый позор на семейство жены, была так чудовищна, что ей не могли радоваться даже его враги. Нью-Йорк Арчеров допускал лицемерие в частной жизни, но в деловых отношениях требовал идеальной, безукоризненной честности. Уже давно никто из крупных банкиров не становился злостным банкротом, но все помнили общественный остракизм, которому подвергли владельцев фирмы, когда произошло последнее событие такого рода. То же самое будет и с Бофортами, несмотря на его могущество и ее популярность; даже соединенными усилиями всех Далласов не удастся спасти несчастную Регину, если в слухах о незаконных спекуляциях ее мужа есть хоть доля правды.
Разговор перешел на менее зловещие темы, но, чего бы он ни коснулся, все, казалось, подтверждало уверенность миссис Арчер, что "тенденция" беспрестанно ускоряется.
- Конечно, Ныоленд, я знаю, что ты разрешил нашей милой Мэй посещать воскресные вечера миссис Стразерс… - начала она, на что Мэй весело возразила:
- Но ведь теперь все ходят к миссис Стразере, и потом она была приглашена на прием к бабушке.
Вот так, подумал Арчер, Нью-Йорк справляется с переменами - сначала упорно их игнорирует, а после того как они уже совершились, искренне воображает, будто все произошло еще в прошлом веке. В крепости всегда найдется предатель, и когда он (или, чаще, она) уже отдал ключи, стоит ли делать вид, будто крепость была неприступной? Раз вкусив непринужденного воскресного гостеприимства миссис Стразерс, люди едва ли захотят сидеть дома, предаваясь размышлениям о том, что ее шампанское - продукт перегонки сапожной ваксы.
- Знаю, милочка, знаю, - вздохнула миссис Арчер. - Такие вещи, по-видимому, неизбежны, если люди гоняются за развлечениями, но я все-таки никак не могу простить вашей кузине, госпоже Оленской, что она первой поддержала миссис Стразерс.
Краска, неожиданно залившая лицо молодой миссис Арчер, удивила ее мужа не меньше, чем всех сидящих за столом.
- Ах эта Эллен, - пробормотала она почти так же осуждающе и в то же время удрученно, как ее родители могли бы сказать: "Ах эти Бленкеры…"
Именно такой тон взяло ее семейство по отношению к графине Оленской, после того как та удивила и поставила их в неловкое положение, категорически отвергнув предложения мужа, но в устах Мэй подобные нотки давали пищу для размышлений, и Арчер посмотрел на нее с чувством отчужденности, которое порой овладевало им, когда она слишком уж очевидно вторила своим родным.
Его мать, которой как будто вдруг изменило свойственное ей чувство такта, упорно продолжала гнуть свое:
- Я всегда считала, что те, кто, подобно госпоже Оленской, вращался в аристократическом обществе, должны помогать нам поддерживать общественные различия, а не пренебрегать ими.
Яркий румянец не сходил с лица Мэй - за ним, очевидно, крылось нечто большее, чем просто признание вероломства госпожи Оленской по отношению к обществу.
- Я уверена, иностранцам мы все кажемся одинаковыми, - с кислой миной заметила мисс Джексон.
- По-моему, Эллен нисколько не интересует общество, но, впрочем, никто не знает, что ее интересует, - продолжала Мэй, словно стараясь выразиться как можно дипломатичнее.
- Ах, - снова вздохнула миссис Арчер.
Все знали, что графиня Оленская впала в немилость у своей родни. Даже ее верная заступница, миссис Мэнсон Минготт, и та ие могла оправдать ее отказ возвратиться к мужу. Минготты не высказывали своего неодобрения вслух - в них было слишком сильно чувство солидарности. Они попросту, как выразилась миссис Велланд, "предоставили бедняжке Эллен самой занять подобающее место в жизни", и это место - страшно подумать! - располагалось в каких-то немыслимых глубинах, где главенствуют Бленкеры и отправляют свои темные обряды "люди, которые пишут". Невероятно, но факт - Эллен, несмотря на все свои возможности и преимущества, скатилась до уровня "богемы". Это лишний раз утвердило всех во мнении, что она совершила роковую ошибку, не пожелав вернуться к графу Оленскому. В конце концов, место молодой женщины - в доме ее мужа, особенно если она покинула его при обстоятельствах, которые… как бы это сказать… по ближайшем рассмотрении…
- Госпожа Оленская пользуется большим успехом у джентльменов, - сказала мисс Софи, под видом примирительного замечания подпуская очередную шпильку.
- Ах, эта опасность всегда угрожает такой молодой женщине, как госпожа Оленская, - горестно согласилась миссис Арчер, после чего дамы, подобрав свои шлейфы, удалились под лампы Карселя в гостиную, между тем как Арчер и мистер Силлертон Джексон отправились в готическую библиотеку.
Усевшись возле камина и вознаградив себя за недостатки обеда превосходной сигарой, мистер Джексон вновь обрел свою важность и словоохотливость.
- Если Бофорт разорится, - возвестил он, - то разоблачений не миновать.
Арчер быстро поднял голову - при упоминании о Бофорте перед ним всегда возникала шагающая по снегам Скайтерклиффа грузная фигура в дорогой шубе и ботах.
- Разразится пренеприятный скандал. Он далеко не все свои деньги тратил на Регину, - продолжал мистер Джексон.
- Но это к делу не относится. Я уверен, что он еще выкарабкается, - сказал молодой человек, желая переменить тему.
- Может быть, может быть. Мне известно, что он сегодня собирался посетить кое-кого из влиятельных лиц. Конечно, - нехотя согласился мистер Джексон, - надо надеяться, что они сумеют его вытащить - во всяком случае, на этот раз. Мне не хотелось бы думать, что несчастной Регине суждено провести остаток дней своих на каком-нибудь убогом заграничном курорте для банкротов.
Арчер ничего не ответил. Ему казалось совершенно естественным - хотя и трагичным - что человека, добывшего деньги нечестным путем, ожидает тяжкое искупление, и поэтому мысли его, не задерживаясь на печальной судьбе миссис Бофорт, вернулись к более близким ему вопросам. Почему при упоминании графини Оленской Мэй покраснела?
Четыре месяца прошло с того летнего дня, который он провел с госпожою Оленской, и с тех пор он с нею не встречался. Он знал, что она вернулась в Вашингтон, в маленький домик, который они сняли с Медорой Мэнсон; однажды он написал ей - всего несколько слов, спрашивая, может ли он ее видеть, и она еще более кратко ответила: "Пока еще нет".
С тех пор всякая связь между ними прервалась, и он воздвиг в своей душе некое святилище, в котором среди его сокровенных дум и желаний царила она. Постепенно оно превратилось в место, где протекала его реальная жизнь и совершались единственно разумные его поступки; сюда он приносил книги, которые читал, мысли и чувства, которые лелеял, свои мечты и суждения. За пределами этого святилища, где протекала его действительная жизнь, он двигался со все возрастающим ощущением нереальности и неполноценности, наталкиваясь на знакомые предрассудки и общепринятые взгляды, подобно человеку, который в рассеянности беспрестанно натыкается на мебель в своей собственной комнате. Он был далек, так бесконечно далек от всего, что было реально и близко для окружающих, что порой его даже пугала их уверенность, будто он все еще среди них.
До его сознания дошло, что мистер Джексон откашливается, готовясь к новым разоблачениям.
- Я, разумеется, не знаю, насколько семья вашей жены осведомлена о разговорах по поводу… по поводу отказа госпожи Оленской принять последнее предложение ее мужа.
Арчер молчал, и мистер Джексон попытался подойти к делу окольными путями.
- Жаль, очень жаль, что ока его отвергла.
- Жаль? Во имя всего святого, почему?
Мистер Джексон окинул взглядом свою ногу и остановился на туго натянутом носке, соединявшем лодыжку с лакированною туфлей.
- Ну, если говорить о предметах наиболее низменных - на какие средства она будет жить теперь?
- Теперь?
- Если Бофорт…
Арчер вскочил, стукнув кулаком по краю письменного стола из черного ореха. В гнездах медного чернильного прибора заплясали стеклянные стаканчики.
- Что, черт побери, вы хотите этим сказать, сэр?
Мистер Джексон, слегка поерзав на стуле, окинул невозмутимым взглядом вспыхнувшее лицо молодого человека.
- Гм… из весьма достоверных источников - точнее, от самой старухи Кэтрин - мне стало известно, что семейство значительно сократило денежное пособие графини Оленской, когда она наотрез отказалась вернуться к мужу, а так как в силу этого отказа она также лишается своего собственного имущества - право распоряжаться которым граф Оленский готов был ей предоставить в случае ее возвращения, - то что, черт побери, хотите сказать вы, мой мальчик, задавая мне этот вопрос? - благодушно отозвался мистер Джексон.
Арчер подошел к камину и, наклонившись, стряхнул туда пепел.
- Я ничего не знаю о личных делах госпожи Оленской, но мне и без того ясно, что ваши намеки…
- Ну, во-первых, они вовсе не мои, а Леффертса, - вставил мистер Джексон.
- Леффертса, который пытался за ней ухаживать и получил отпор! - с презрением воскликнул Арчер.
_ Да что вы? Неужели? - обрадовался его собеседник, словно только и ждал этого ответа, как охотник ждет зверя, на которого расставил капкан. Он сидел сбоку от огня, и его холодные старые глаза не отрываясь смотрели в лицо Арчеру, словно зажав его стальной пружиной.
- Да, очень жаль, что она не вернулась до краха Бофорта, - повторил он. - Если она вернется теперь и если он обанкротится, это лишь подтвердит мнение, которое, кстати, разделяет не один только Леффертс.
- О, она не вернется ни теперь, ни когда бы то ни было!
Не успели эти слова сорваться с уст Арчера, как его снова охватило ощущение, будто именно их мистер Силлертон все время ожидал.
Старик внимательно на него посмотрел.
- Вы так думаете? Что ж, вам лучше знать. Но каждый вам скажет, что те жалкие гроши, которые еще остались у Медоры, находятся в руках Бофорта, и я, по правде говоря, просто себе не представляю, как эти дамы смогут удержаться на поверхности, если он пойдет ко дну. Конечно, не исключено, что госпожа Оленская еще ухитрится задобрить старуху Кэтрин, хотя та больше всех настаивала на ее возвращении, а старуха может назначить ей любое содержание. Однако все мы знаем, что она не любит расставаться с деньгами, а остальным родственникам совершенно незачем удерживать госпожу Оленскую здесь.
Арчер кипел от безрассудной ярости. Он находился именно в том состоянии, когда человек способен совершить любую глупость, все время сознавая, что он ее совершает.
Он видел, что мистер Джексон изумился, узнав, что ему ничего не известно о разногласиях госпожи Оленской с ее бабушкой и другими родственниками. Старик, несомненно, сделал выводы о причинах, по которым Арчера не допустили на семейный совет. Это ясно показало молодому человеку, что ему следует быть настороже, но намеки на Бофорта вывели его из себя. Однако он помнил- если не об опасности, грозящей ему самому, то, во всяком случае, о том, что мистер Джексон находится в доме его матери и, следовательно, является его гостем. Старый Нью-Йорк скрупулезно соблюдал законы гостеприимства, а по этим законам разногласия с гостем ни при каких обстоятельствах нельзя превращать в ссору.
- Не пойти ли нам наверх, к матушке? - отрывисто спросил он, когда мистер Джексон стряхнул остатки пепла со своей сигары в стоящую возле него медную пепельницу.