- Миссис Минготт гораздо лучше, доктор не видит оснований для тревоги, - а Леффертс, многословно выразив свое облегчение, спросил, известно ли ему, что о Бофорте снова ходят чертовски скверные слухи…
В этот день все газеты поместили сообщение о банкротстве Бофорта. Оно затмило весть об ударе миссис Минготт, и лишь те немногие, кто слышал о таинственной связи между этими двумя событиями, могли приписать болезнь старухи Кэтрин чему-либо, кроме тяжкого бремени лет и плоти.
Весь Нью-Йорк был омрачен историей позора Бофорта. Как сказал мистер Леттерблер, ничего хуже не случалось ни на его памяти, ни даже на памяти того далекого Леттерблера, который основал фирму. Банк продолжал принимать деньги еще целый день после того, как крах стал неминуем, а поскольку многие из клиентов Бофорта принадлежали к тому или иному правящему клану, его двоедушие казалось вдвойне циничным. Если бы миссис Бофорт не заявила, что подобные несчастья - "испытание дружбы" (ее собственное выражение), сочувствие к ней, быть может, смягчило бы общее негодование против ее мужа. Но теперь - особенно когда стала известна цель ее ночного визита к миссис Мэнсон Минготт - все сочли, что ее цинизм превосходит даже цинизм Бофорта, а поскольку она не могла сослаться на "иностранное" происхождение, ей нечем было оправдаться, а ее хулители приобретали лишний повод для злорадства. Кое-кто (из тех, чьи ценные бумаги не пострадали) мог утешаться мыслью, что Бофорт как раз и есть иностранец, но в конце концов, если представительница южнокаролинских Далласов принимает его сторону и многоречиво распространяется о том, будто он скоро "опять встанет на ноги", этот довод терял свою остроту, и оставалось лишь принять это отвратительное свидетельство нерасторжимости брачных уз. Общество должно будет впредь обходиться без Бофортов, и на том поставили точку все - кроме, разумеется, злополучных старых барышень Лэннинг и еще нескольких введенных в заблуждение дам из хороших семейств, которые, если б они только послушались мистера Генри ван дер Лайдена…
- Лучшее, что могут сделать Бофорты, - заключила миссис Арчер таким тоном, словно ставила диагноз и назначала курс лечения, - это поселиться в маленьком Регинином поместье в Северной Каролине. Бофорт всегда держал скаковых лошадей, вот пусть теперь и займется разведением рысаков. По-моему, у него есть все качества, необходимые удачливому барышнику.
Все с ней согласились, но никто не снизошел до вопроса, что же Бофорты и впрямь собираются делать.
На следующий день миссис Мэнсон Минготт почувствовала себя гораздо лучше: она вновь обрела дар речи и запретила упоминать при ней о Бофортах, а когда явился доктор Бенкоум, осведомилась у него, почему родственники подняли такой шум по поводу ее здоровья.
- Если в мои годы ужинать салатом с курицей, та чего можно ожидать? - вопросила она, и, как только доктор прописал ей более подходящую диету, удар превратился в несварение желудка.
Однако, несмотря на свой решительный тон, старуха Кэтрин уже не смогла вновь обрести прежнего отношения к жизни. Хотя растущий старческий эгоизм и не умерил ее любопытства к делам соседей, он притупил и без того не слишком живое сочувствие их бедам, и она, казалось, без труда выбросила из головы катастрофу Бофорта. Но зато она впервые погрузилась в изучение симптомов своей болезни и начала трогательно интересоваться некоторыми членами семьи, которыми раньше пренебрегала.
Особенного ее внимания удостоился мистер Велланд. Из всех своих зятьев она наиболее упорно не замечала именно его, и ответом на все попытки миссис Велланд изобразить мужа человеком твердого характера и выдающегося ума ("О, если бы он только захотел!") был иронический смешок. Теперь, напротив, его феноменальные немощи сделали его предметом величайшего интереса, и миссис Минготт приказала ему явиться пред ее царственные очи, как только у него понизится температура, - ибо теперь старуха Кэтрин охотно признала, что с температурой необходима величайшая осторожность.
Спустя сутки после вызова мадам Оленской пришла телеграмма с известием, что она приедет из Вашингтона вечером следующего дня. На завтраке у Велландов, где случайно присутствовали молодые Арчеры, немедленно возник вопрос, кто встретит ее в Джерси-Сити, и семейство принялось так оживленно обсуждать эту трудную задачу, словно вокзал в Джерси-Сити был отдаленным форпостом на Диком Западе. Все согласились, что миссис Велланд никоим образом ехать не может, ибо в тот день она должна сопровождать мужа к старухе Кэтрин; коляску тоже занимать нельзя, потому что, если мистер Велланд "расстроится", увидев тещу в первый раз после ее болезни, его нужно будет немедленно отвезти домой. Младшие Велланды будут, конечно, заняты в деловой части города. Мистер Лавел Минготт как раз в это время должен вернуться с охоты, и минготтовская карета будет отправлена за ним; что же до Мэй, то едва ли кому-нибудь придет в голову посылать ее зимним вечером одну на паром, пусть даже и в собственной карете. Между тем не встретить госпожу Оленскую на вокзале значит нарушить законы гостеприимства и пойти наперекор недвусмысленному желанию старухи Кэтрин.
- Как это похоже на Эллен - поставить всю семью в такое затруднительное положение, - усталым голосом сказала миссис Велланд. - Беда никогда не приходит одна, - сетовала бедняжка, раз в кои веки позволив себе возроптать на судьбу. - Я начинаю опасаться, что мамино положение серьезнее, чем это хочет признать доктор Бенкоум. По-моему, только этим можно объяснить ее нездоровое желание немедленно вызвать сюда Эллен при том, что ее совершенно некому встретить.
Слова эти, произнесенные в пылу досады, были весьма необдуманны, и мистер Велланд тотчас же за них ухватился.
- Августа, - сказал он, бледнея и откладывая вилку, - есть ли у тебя еще какие-либо основания полагать, что доктор Бенкоум уже не достоин прежнего доверия? Быть может, ты заметила, что он уже не так добросовестно следит за моим здоровьем или за здоровьем твоей матушки?
Теперь, когда перед миссис Велланд раскрылись неисчислимые последствия ее оплошности, она в свою очередь побледнела, но все же сумела рассмеяться и взять себе вторую порцию запеченных в раковинах устриц, после чего, вновь облачившись в испытанную кольчугу бодрости, возразила;
- Милый, как это могло прийти тебе в голову? Я всего лишь хотела сказать, что после того, как мама решительно заявила, что долг Эллен - вернуться к мужу, кажется странным, что ей вдруг ни с того ни с сего вздумалось ее вызвать, когда тут имеется не менее полдюжины других внуков и внучек. Но мы не должны забывать, что, несмотря на свою поразительную энергию, мама - очень старая женщина.
Чело мистера Велланда все еще было нахмурено, и его взволнованное воображение сосредоточилось на этих последних словах.
- Да, твоя мать - очень старая женщина, а Бенкоум, возможно, вовсе не умеет лечить очень старых людей. Как ты выразилась, дорогая, беда никогда не приходит одна, и лет через десять или пятнадцать передо мной, очевидно, возникнет приятная необходимость искать себе другого доктора. Всегда лучше произвести такую перемену заранее. - Приняв столь спартанское решение, мистер Велланд твердой рукою взялся за вилку.
- Однако, - снова начала миссис Велланд, поднимаясь из-за стола и направляясь в дебри лилового атласа и малахита, известные под названием дальней гостиной, - однако мне до сих пор непонятно, как Эллен доберется сюда завтра вечером, а я предпочитаю уладить все не менее чем за сутки вперед.
Арчер оторвал завороженный взгляд от небольшой картины в восьмиугольной рамке из слоновой кости с ониксовыми медальонами, на которой были изображены два пирующих кардинала.
- Может быть, ее встречу я? - предложил он. - Я могу уйти из конторы и возле парома сесть в коляску, если Мэй отправит ее туда.
Сердце его при этих словах взволнованно забилось.
Миссис Велланд с облегчением вздохнула, а Мэй, которая тем временем отошла к окну, повернулась к мужу и одарила его сияющей улыбкой.
- Вот видите, мама, все и уладилось за сутки вперед, - проговорила она и, наклонившись, поцеловала озабоченно нахмуренный лоб матери.
Экипаж Мэй стоял возле дома, и она должна была отвезти Арчера на Юнион-сквер, где, пересев на бродвейскую конку, он мог добраться до конторы. Устроившись в углу коляски, она сказала:
- Я не хотела огорчать маму новыми вопросами, но мне не совсем понятно, как ты можешь завтра встретить Эллен и привезти ее в Нью-Йорк, если ты едешь в Вашингтон.
- Я никуда не еду, - отвечал Арчер.
- Не едешь? Что-нибудь случилось? - голос Мэй звучал звонко, как колокольчик, и был полон супружеской заботы.
- Дело отменено. То есть отложено.
- Отложено? Как странно. Я сегодня утром видела записку от мистера Леттерблера, в которой он пишет маме, что завтра едет в Вашингтон, чтобы выступить в Верховном суде по важному патентному делу. Ты ведь говорил именно про патентное дело?
- Ну да, но не может же вся контора взять и уехать. Мистер Леттерблер сегодня утром решил, что поедет он.
- Значит, дело не отложено? - продолжала она с совсем не свойственной ей настойчивостью, отчего Арчер залился краской так, словно жена его нарушила все привычные условности.
- Отложено не оно, а моя поездка, - отвечал он, проклиная себя за ненужные объяснения по поводу предполагавшейся поездки в Вашингтон и пытаясь вспомнить, где он читал, что умные лгуны приводят подробности, а самые умные их не приводят. Сказать Мэй неправду было вдвое легче, чем смотреть, как она пытается не показать виду, что поймала его с поличным.
- Я поеду позже - ради удобств твоего семейства, - продолжал он, трусливо прикрываясь сарказмом. Говоря это, он все время чувствовал, что она на него смотрит, и, чтобы она не подумала, будто он избегает ее глаз, посмотрел ей прямо в лицо. Взгляды их на мгновение встретились и, возможно, сказали обоим больше, чем они сами того желали.
- Да, страшно удобно, что ты все-таки сможешь встретить Эллен, - бодро согласилась Мэй. - Ты ведь заметил, как мама оценила твою любезность.
- Разумеется, я с удовольствием это сделаю.
Карета остановилась, и, когда он соскочил на мостовую, Мэй наклонилась к нему и положила свою руку на его.
- До свиданья, милый, - сказала она, глядя на него такими нестерпимо голубыми глазами, что он потом спросил себя, уж не блестели ли они от слез.
Он повернулся и поспешно зашагал через Юнион-сквер, как бы напевая про себя: "Целых два часа езды от Джерси-Сити до старухи Кэтрин. Целых два часа, а может быть, и больше".
29
Голубая женина коляска, с которой еще не сошел свадебный глянец, встретила Арчера у парома и с комфортом доставила его на Пенсильванский вокзал в Джерси-Сити.
День был пасмурный, шел снег, и на огромном шумном вокзале горели газовые фонари. Шагая по платформе в ожидании вашингтонского экспресса, Арчер размышлял о людях, которые верят, что в один прекрасный день под Гудзоном построят туннель и поезда Пенсильванской железной дороги будут проходить прямо в Нью-Йорк. Эти фантазеры предсказывали также постройку судов, способных за пять дней пересечь Атлантический океан, изобретение летательного аппарата, электрического освещения, беспроволочного телеграфа и другие чудеса из "Сказок тысячи одной ночи".
"Пускай все эти фантазии осуществятся, лишь бы подольше не строили туннель", - подумалось Арчеру. Охваченный блаженным мальчишеским восторгом, он представил себе, как госпожа Оленская выходит из вагона, он узнает ее издали в массе ничего не значащих лиц, она опирается на его руку, когда он ведет ее к карете, потом коляска медленно ползет к пристани среди оскользающихся лошадей, нагруженных повозок, горланящих возниц, въезжает на паром, и тут внезапно воцаряется тишина, и они, сидя рядом под снегом в неподвижной карете, чувствуют, как земля, вращаясь вокруг солнца, уходит у них из-под ног. Просто удивительно, сколько ему надо ей сказать и в какой красноречивой последовательности все это уложилось у него в голове…
Поезд с грохотом и лязгом подошел к вокзалу и, подобно обремененному добычей чудовищу, влезающему в берлогу, медленно подтянулся к платформе. Арчер бросился вперед, расталкивая толпу и заглядывая в окна высоких вагонов. Потом поблизости вдруг возникло бледное и удивленное лицо госпожи Оленской, и им вновь овладело чувство горечи оттого, что он совершенно забыл, как она выглядит.
Они подошли друг к другу, их руки встретились, и он продел ее руку в свою.
- Сюда, пожалуйста, у меня карета, - сказал он.
Дальше все было так, как он мечтал. Он усадил ее в коляску, уложил вещи и - как ему смутно вспоминалось потом - постарался успокоить насчет здоровья бабушки и коротко рассказал о положении Бофорта (при этом его поразил ее сочувственный возглас: "Бедная Регина!"). Между тем коляска выбралась из привокзальной толчеи и поползла по скользкому склону вниз к пристани, теснимая со всех сторон шатающимися тачками с углем, испуганными лошадьми, набитыми багажом повозками и даже пустыми погребальными дрогами. Ах эти дроги! При виде их госпожа Оленская закрыла глаза и схватила Арчера за руку.
- Бедная бабушка!
- Нет, нет, ей гораздо лучше, она почти совсем поправилась. Посмотрите, мы их миновали! - воскликнул он так, словно от этого зависела вся их жизнь. Ее рука осталась в его руке, и, когда карета накренилась, съезжая с мостков на паром, он расстегнул тесную коричневую перчатку и благоговейно, как святыню, поцеловал ее ладонь. Слегка улыбнувшись, она отняла руку, и он спросил: - Вы не ожидали меня сегодня?
- Нет.
- Я собирался ехать в Вашингтон повидать вас. Все уже было готово… и мы чуть не разминулись.
- О! - вскричала она, словно испугавшись опасности, которой они чудом избежали.
- Знаете, я совсем забыл ваше лицо.
- Совсем забыли?
- Я хочу сказать… как бы это лучше объяснить… Я… со мной это всегда так. Как будто вы каждый раз являетесь передо мной впервые.
- Да, да, я понимаю!
- Значит… значит, так бывает и с вами? Отворотясь к окну, она кивнула.
- Эллен, Эллен, Эллен!
Она ничего не ответила, и он молча смотрел, как ее профиль расплывается на фоне снежной мглы за окном. Что она делала все эти четыре месяца? Как мало они, в сущности, друг о друге знают! Драгоценные минуты ускользали, но он забыл все, что собирался ей сказать, и мог лишь беспомощно раздумывать о тайне их разобщенности и близости, которую, казалось, символизировало то, что и сейчас они сидят здесь рядом, но в темноте не видят даже лиц друг друга.
- Какая прелестная карета! Она принадлежит Мэй? - спросила госпожа Оленская, неожиданно отвернувшись от окна.
- Значит, это Мэй послала вас меня встречать! Как мило с ее стороны!
Помолчав, он с досадой выпалил:
- На следующий день после нашей встречи в Бостоне ко мне приходил секретарь вашего мужа.
В своем коротком письме к ней он ни словом не обмолвился о визите мосье Ривьера и намеревался похоронить этот эпизод в своей груди. Однако напоминание о том, что они сидят в карете его жены, тотчас заставило его отомстить. Пусть ей будет так же неприятно услышать о мосье Ривьере, как ему о Мэй! Однако, как и в других случаях, когда он надеялся нарушить ее обычную сдержанность, она ничем не обнаружила удивления, и он тут же заключил, что мосье Ривьер состоит с ней в переписке.
- Мосье Ривьер к вам приходил?
- Да, разве вы не знали?
- Нет, - просто отвечала она.
- И вас это не удивляет? Она помедлила.
- Что тут удивительного? В Бостоне он мне говорил, что знает вас, что вы - если я не ошибаюсь - встречались в Англии.
- Эллен, я хочу спросить у вас одну вещь.
- Пожалуйста.
- Я хотел спросить это сразу же после встречи с мосье Ривьерой, но мне не хотелось об этом писать. Это Ривьер помог вам уехать, когда вы оставили мужа?
Сердце его билось так сильно, что он задыхался. Неужели она и к этому вопросу отнесется так же сдержанно?
- Да, я очень многим ему обязана, - ответила она недрогнувшим голосом.
Тон ее был таким естественным, чуть ли не равнодушным, что смятение Арчера улеглось. Еще раз - одной лишь своею простотой - она сумела заставить его почувствовать, насколько он скован нелепыми условностями, и притом в ту самую минуту, когда он думал, что окончательно с ними разделался.
- Вы самая честная женщина на свете! - воскликнул он.
- О, это далеко не так, но, быть может, одна из самых спокойных, - отозвалась она. По голосу ее было слышно, что она улыбается.
- Называйте это как хотите. Вы непредвзято смотрите на вещи.
- О, это потому, что мне пришлось смотреть в лицо Медузе Горгоне.
- Но это вас не ослепило! Вы увидели, что она такое же старое пугало, как и все остальные.
- Она не ослепляет, а только осушает слезы.
Ответ ее, исходивший, казалось, из недоступных Арчеру глубин жизненного опыта, заглушил мольбу, готовую сорваться с его уст. Паром, медленно продвигавшийся вперед, остановился, и нос его с такой силой врезался в сваи причала, что коляска зашаталась, а седоков бросило друг к другу. Почувствовав прикосновение плеча госпожи Оленской, Арчер, дрожа, обвил ее рукой.
- Если вы не слепы, вы должны увидеть, что дальше так продолжаться не может.
- Что не может продолжаться?
- То, что мы вместе - и не вместе.
- Нет. Вам не надо было встречать меня сегодня, - изменившимся голосом проговорила она, потом вдруг обернулась, прижалась к его груди и поцеловала его в губы. В то же мгновение экипаж тронулся, и в окне вспыхнул свет фонаря, висевшего у выезда с причала. Она отпрянула, и оба, не шевелясь, молча ждали, пока карета продиралась сквозь затор у пристани. Когда они наконец выехали на улицу, Арчер торопливо заговорил: